Chapter Text
Сергей что есть силы сжимает объятие и хохочет в лицо омоновцам, тщетно пытающимся оттащить их друг от друга. Сергей минуту назад целовал его на глазах у толпы, и на губах до сих пор покалывает эйфория многотысячного протеста; Кондратий теперь тоже беззвучно смеётся и давит кашель, уткнувшись в его плечо.
Паша, увидев, орал не своим голосом — «Ты, блять, с ума сошёл, Трубецкой!» — а он с трудом вынырнул обратно в реальный мир, посмотрел вокруг одуревшим счастливым взглядом и прокричал так, что слышал, наверное, целый город: «Безумцы меняют мир!» Толпа вокруг них притихла, потом — взревела, захлебнувшись адреналином, качнулась сплошной волной, снося ограждение справа.
— Такого со времен Болотки не было, — шепчет Кондратий торопливо и восторженно, вцепляясь в его куртку замерзающими пальцами. — Ты с ума сошёл, Сереж, Паша прав, и я тебя обожаю.
У него на плечах расстёгнутое пальто (даром что уже простыл — «дважды не заболею» — дурак, конечно, но хрен разберешь этих поэтов) и мятый триколор поверх. Мелочи, однако этих мелочей Сергею оказывается достаточно, чтобы раз в жизни наглухо выключить голос разума.
— Момент, наверное, не самый подходящий, — говорит он на ухо, локтем заезжая по чьему-то защитному шлему и мысленно уже прикидывая, сколько за это могут дать, — но я хотел сказать, раз уж так вышло…
Кондратий зажимает ему рот — рука холодная, пальцы красные, надо ему перчатки подарить — не давая закончить:
— В штабе поговорим.
На удивление первый относительно вменяемый разговор действительно происходит именно в штабе, а не в ОВД. Паша агрессивно заваривает чай, гремя корпоративной посудой; Миша что-то черкает в блокноте, то и дело отвлекаясь на телефон — нет ли новостей от Сергея, сразу после митинга поехавшего помогать задержанным вместе с Петей; второй Сергей — или первый, как посмотреть — полу-лежит на диване поверх собственной расстегнутой куртки и то и дело смеется, как ненормальный, потому что для него это не очень нормально в принципе. Кондратий сидит рядом, привалившись к его плечу, тихо улыбается и молчит.
— Идиоты, — говорит Паша, впихивая обоим в руки по горячей чашке. — Дебилы ебанутые. Особенно ты.
«Ты» — это, конечно, Сергей.
— Знаю, — равнодушно пожимает плечами Сергей, на секунду успокаиваясь, и вдруг заливается истерическим хохотом снова. Нервное напряжение выходит у всех по-разному: Миша вот сразу рисует, Паша курит и бьёт посуду, Петя курит и бьёт грушу, а кто-то ржёт.
— Ты поговорить хотел, — Кондратий пихает его в бок, прикусывая щеку изнутри, чтобы не улыбаться тоже. Они чудом избежали задержания, Сергей вытворил невообразимую херню, которая может стоить им всего невероятного успеха кампании, а он даже разозлиться нормально не может, потому что слишком долго ждал. Хотя, признаться, в несколько иных обстоятельствах.
Паша грозно смотрит на Сергея, Сергей хлопает глазами и давит улыбку, Кондратий косится на него, прикидывая, сколько терпения ещё нужно, чтобы вынести этого человека.
— Сережа пишет, что большинство отпускают почти сразу, — подаёт голос Миша, прерывая немую сцену, подходит к дивану и демонстрирует размеченный карандашной путаницей разворот. — Дизайн твоей новой листовки, Трубецкой. Ты сам виноват.
Лист разлинован решеткой, в стыках прутьев путаются цветы, а вместо лозунга в середине — «ГОЛОСУЙ СЕРДЦЕМ».
Кондратий краснеет, Сергей закрывает лицо ладонью и снова ржет. Паша говорит, что он в этом участвовать не будет.