Chapter Text
«Стремиться достичь невозможного» — девиз клана Цзян.
В дверь барабанят просто оглушающе, но сквозь грохот всё-таки доносится рык главы клана Цзян:
— Вэй Усянь! Если твоя затея провалится, ты снова сдохнешь! А если не откроешь эту дверь сейчас же, то я сам тебя прикончу!
Вэй Усянь готов рассмеяться, но дверь содрогается от ещё более звучного удара, и он понимает: теперь подоспел и Лань Чжань.
— Вэй Ин!
В начертанных на дверях печатях появляются тонкие трещинки, но слишком поздно. Магический круг на полу уже дорисован.
Вэй Усянь встаёт в его центр, закрывает глаза и заставляет Чэньцин пропеть короткую, простую мелодию.
Энергия зарождается в стопах и устремляется вверх.
Это похоже на смерть.
Похоже на счастье.
Похоже… оно таки действует.
Сначала всё как в тумане. Вокруг темно и тепло, но в какой-то момент ситуация меняется: резкое давление, внезапный холод, короткая боль, ослепительный свет.
Сознание Вэй Усяня как будто плывёт. А с его телом что-то творят: моют, заворачивают в пелёнку, а потом берут на руки.
Очень постепенно он начинает осознавать мир вокруг себя, но это по-прежнему непросто. Сложно управляться с непослушными конечностями. Мышцы не подчиняются. Он пытается заговорить, но не может вымолвить ни слова.
Следить за течением времени тоже трудно, но Вэй Усянь уверен, что прошло по меньшей мере несколько месяцев, когда он неловко поднимается на ноги и, запинаясь, топочет по направлению к женщине с полузнакомым, но любимым лицом, стоящей на коленях в другом конце комнаты и с восторгом наблюдающей за его успехами.
Когда он наконец добирается до неё, чуть не падая на последнем шаге, она ловит его и радостно хохочет.
— Мама, — умудряется произнести он, и его, улыбаясь, берут на руки, а потом подбрасывают в воздух.
— Какой же умница мой А-Ин! Уже разговаривает!
Он просит, умоляет, рыдает. Родители нежно обнимают его, стараются успокоить, но всё равно уходят на свои ночные охоты.
И он не знает, не помнит, он не запомнил тогда, что это была за ночь, что за охота, с которой они так и не вернутся.
Проходит время, и он больше не пытается их остановить, просто наслаждается каждым мгновением, проведённым с семьёй. Вглядывается в их лица, бережно сохраняет эти моменты в своей памяти, улыбается и смеётся вместе с родителями. Наблюдает за проявлениями их любви друг к другу и буквально купается в привязанности, изливаемой на него самого.
Проходят годы. Вэй Усяню становится всё страшнее, время уже на исходе, и он возобновляет попытки.
Родители обмениваются странными взглядами, а потом отец разворачивает ослика в обратную сторону.
Вэй Усянь всё ещё очень мал и быстро устаёт, часто дремлет прямо у ослика на спине, чувствуя себя в полной безопасности в материнских объятиях.
Он смутно чувствует, что его поднимают, а затем опускают куда-то, но лёгкое покачивание лодки — такое привычное, знакомое до самой глубины души, — вскоре убаюкивает его обратно.
Вэй Усянь просыпается в Пристани лотоса. Она больше, чем в его воспоминаниях. Но такая же красивая. Цзян Яньли мгновенно привязывается к нему, как к родному. Цзян Чэн держится насторожённей, но доволен, что у него появится товарищ по играм.
Мама объясняет, что дядя Цзян и госпожа Юй позаботятся об А-Ине до их возвращения.
Родители Вэй Усяня так и не возвращаются, и Цзяны очень добры к нему. Когда он заливается слезами, дядя Цзян обнимает его.
Госпожу Юй трогает его скорбь, и она обнимает его тоже.
Вэй Усянь знает все сплетни, которые рассказывают о нём, клане Цзян и Пристани лотоса.
Большую часть он сам и распустил.
Госпожа Юй любит своих детей и даже малыша Вэй Усяня, сына её дорогой подруги Цансэ саньжэнь.
— С дороги, отродье, — ругается какой-то мужчина на улице, отпихивая Вэй Усяня в сторону. Цзян Чэн, стоящий неподалёку, выглядит возмущённым, его глаза пылают яростью. Это к нему навстречу бежал Вэй Усянь.
— Да как ты смеешь… — вопит он, бросаясь вперёд.
— Не надо! — восклицает Вэй Усянь, поднимаясь на ноги. Цзян Чэн замирает в недоумении. — Цзян Чэн! Если госпожа Юй узнает, что этот человек напал на меня, она ужасно рассердится. Его жизнь будет страшнее Диюя! А если с ним ещё и ты подерёшься, то его от неё уже никто не защитит!
— Но… — начинает Цзян Чэн. Вэй Усянь кидает на него взгляд, и он осекается.
Вэй Усянь разворачивается к человеку, который его отпихнул:
— Господин, если вы поскорее поторопитесь покинуть город, госпожа Юй не успеет узнать, кто вы такой. Ведь, если она это узнает, вы не будете в безопасности нигде в Юньмэне!
Мужчина таращится на него, несколько раз пытаясь что-то сказать. Но Вэй Усянь смотрит прямо ему в глаза абсолютно серьёзным и честным взглядом. Ему одиннадцать лет.
Мужчина поспешно удаляется, бледный и встревоженный.
Цзян Фэнмянь и госпожа Юй очень любят друг друга.
— Не думаю, что когда-нибудь захочу жениться, — громко и непререкаемо заявляет Вэй Усянь. — Представь, на публике постоянно придётся соблюдать приличия. Вот возьмём, к примеру, дядю Цзяна и госпожу Юй. Окружённые людьми, они вынуждены вести себя так холодно. Почему они не могут всегда открыто проявлять привязанность? Ты же только взгляни, как они смотрят друг на друга. Всё равно не заметить невозможно.
— Заткнись, — шипит Цзян Чэн, заливаясь краской. Сторонние наблюдатели — а они сейчас находятся в самом центре толпы — воспринимают это как подтверждение наблюдений юного воспитанника со стороны самого наследника семьи Цзян. Очевидно, в частной жизни госпожа Юй и Цзян Фэнмянь проявляют свою привязанность весьма откровенно, раз уж их собственный сын так смутился, когда его друг упомянул об этом.
Когда они появляются на публике, люди видят то, что ожидают увидеть. Всем известно, что они влюблены друг в друга, и их сдержанность достойна восхищения. (Никому даже в голову не придёт предположить, что Вэй Усянь — плод интрижки Цзян Фэнмяня на стороне. С чего бы тому предавать доверие женщины, которую он так бесконечно обожает?)
Цзян Фэнмянь и госпожа Юй — сильные заклинатели и усердно воспитывают своих детей.
Вэй Усянь полон решимости добиться, чтобы шицзе была в безопасности. А значит, она должна уметь защищаться. Редкие кланы уделяют много внимания совершенствованию своих дочерей, и он уверен, что у шицзе вполне мог быть прекрасный потенциал, который просто пропал всуе.
Но больше этого не случится.
Он поддерживает её в занятиях, бережно направляет, когда она сталкивается с трудностями. И с новым приливом любви осознаёт, что способности Цзян Яньли, возможно, не слабее способностей её брата, просто сила Цзян Яньли в другом.
Источник совершенствования — человеческая воля. Шицзе яростно защищает то, что ей дорого, проявляя неожиданную мощь. Она никогда не будет хороша в нападении, но её способности в обороне несравненны.
Вэй Усянь обучает шицзе втайне. Учит её заклятиям и ограждающим талисманам. Учит обороняться от атак — физических и духовных. К тому моменту, когда они втроём отправляются в Облачные Глубины, защитные печати, которые она способна создать, сильнее всех, какие Вэй Усянь когда-либо видел.
Что касается её брата, Вэй Усянь знает, что, окажись он сильнее Цзян Чэна, это… может вызвать проблемы.
Так что он не оказывается.
Он — очень старательно — на самую капельку слабее Цзян Чэна. Постоянно, постоянно на грани того, чтобы его превзойти.
И Цзян Чэн изо всех сил старается остаться первым. Он усердно трудится — усерднее, чем помнится Вэй Усяню, — чтобы сохранить преимущество. Иногда он даже покрикивает на Вэй Усяня за то, что тот старается недостаточно. (Это не в его натуре, никогда не было в его натуре, а сейчас он и вовсе слишком наслаждается домашним уютом и свободой своего второго детства. Так что в основном он катается на лодках, плавает, собирает соцветия лотосов и охотится на фазанов.)
Дядя Цзян всё равно относится к Цзян Чэну строже, чем к Вэй Усяню. А госпожа Юй по-прежнему нечасто довольна ими обоими.
Но когда гости восторженно повествуют о выдающихся успехах её детей, с восхищением отзываются о школе совершенствования ордена Юньмэн Цзян и намекают на то, что не прочь послать своих отпрысков поучиться в Пристани лотоса, она порой поглядывает на мальчишек с едва заметной удовлетворённой улыбкой.
К тому времени, как они отправляются в Облачные Глубины, всему миру заклинателей известно, что Цзян Фэнмянь и госпожа Юй воспитали одних из самых многообещающих заклинателей нового поколения. Тройное Соцветие Пристани лотоса обсуждают не меньше, чем Двух Нефритов клана Лань.
В первую ночь в Облачных Глубинах — куда они прибыли без происшествий, предъявив приглашение, за сохранностью которого он прилежно следил на всех этапах путешествия, — Вэй Усянь места себе не находит.
Лань Чжань где-то рядом. Только что вернулся после медитации в уединении.
Лань Чжань где-то здесь.
Он так давно его не видел.
Он выскальзывает из общежития приглашённых учеников и легко взмывает на крышу.
На этот раз Вэй Усянь не возвращается поздно ночью из Гусу, да и бутылей с запрещёнными спиртными напитками у него не имеется.
Но Лань Чжань всё равно обнаруживает его на крыше, замершего в лунном свете, в тот момент, когда он подставляет лицо дуновению свежего горного ветра.
— После девяти положено спать. Гулять запрещено, — слышит он.
И не в силах сдержать улыбку, когда оборачивается и не может наглядеться на Лань Чжаня, стоящего перед ним. Лань Чжань! Наконец-то!
Он улыбается так широко, что даже щёки сводит, наблюдая, как сменяются выражения на лице у Лань Чжаня. И почти не может поверить, что когда-то серьёзно считал его лицо совершенно нечитаемым. Он видит, как мысли одна за другой отражаются на этом лице. Лань Чжань не одобряет несоблюдение режима. Раздосадован тем, что кто-то из приглашённых учеников уже нарушил правила. Думает, что Вэй Усянь — очень хорошенький. Ужасается тому, что считает Вэй Усяня очень хорошеньким.
Вэй Усянь хохочет. Он честно не собирался смеяться над ним, но — уже? Прямо сейчас? Лань Чжань действительно начал влюбляться в него с самой первой встречи?
Лань Чжань злится из-за того, что Вэй Усянь смеётся над ним.
Вэй Усянь склоняется в поклоне:
— Мои извинения, Лань Чжань. Этот ученик не мог уснуть и решил отдохнуть в спокойных раздумьях. Он немедленно вернётся в общежитие.
Но он не может удержаться от того, чтобы не обернуться ещё раз:
— Лань Чжань, ты такой красивый в лунном свете! — окликает он.
Лань Чжань спрыгивает следом за ним, и на мгновение Вэй Усяню кажется, что им снова придётся сражаться.
— Кричать в Облачных Глубинах запрещено, — сквозь зубы цедит Лань Чжань и поспешно удаляется.
Вэй Усянь старается. Нет, правда, он очень старается.
Но он не в состоянии со всем вниманием слушать, как Лань Цижэнь зачитывает правила ордена Гусу Лань, да и другие приглашённые ученики справляются с этим не лучше.
Поэтому он смотрит на Лань Чжаня. Ему так нравится смотреть на Лань Чжаня, и он так давно не мог этого делать. Лань Чжань выглядит таким юным, таким хрупким.
Но всё равно таким прекрасным.
Лань Цижэнь снова с грохотом бросает свиток на пол. И снова с горечью сетует на то, что никто не проявляет почтения к правилам.
И снова вызывает Вэй Усяня.
— Я! — поспешно поднимается Вэй Усянь.
— Ответь мне на один вопрос. Яо, демоны, призраки и монстры — это одни и те же твари?
Вэй Усянь улыбается, пока Лань Цижэнь задаёт свои вопросы, и с лёгкостью отвечает на них. Он чувствует, как другие ученики потихоньку расслабляются, и готов рассмеяться. На самом деле, он наслаждается этим процессом. И предвкушает.
— Ответь мне вот на что, — начинает Лань Цижэнь. — К примеру, жил на свете один палач, и были у него, как у всех, родители, жена и дети. За всю свою жизнь он обезглавил больше сотни человек, а сам внезапно скончался прямо посреди городской площади, и в наказание за его деяния труп палача выставили на солнце на семь дней. Вскоре затаённая злоба сделала своё дело, он восстал и начал убивать. Что нужно сделать?
Вэй Усянь немного медлит, стараясь выглядеть как можно серьёзнее. Другие ученики ёрзают от волнения.
Лань Цижэнь бранится:
— Что вы на него смотрите? Я и вам этот вопрос задал. Не открывайте учебники!
«Наверно, достаточно», — думает Вэй Усянь. И отвечает:
— Правило трёх «У»: упокоение, усмирение, уничтожение. Сначала следует обратиться к родственникам и исполнить его последнюю волю — дать ему отпустить свои земные заботы и упокоиться с миром. Если это не сработает — усмирить. Если же его преступления столь сильны, что тёмная энергия злобы не рассеивается, — полностью уничтожить.
Ну, может быть, Вэй Усянь и перечитал это перед занятием — просто для того, чтобы не ошибиться в формулировках.
Лань Цижэнь выглядит поражённым:
— Ни единой ошибки… — шепчет он. Вэй Усянь заговаривает снова, прежде чем тот успевает собраться с мыслями.
— Но у меня есть вопрос.
— Говори, — разрешает Лань Цижэнь.
— Хоть «упокоение» и идёт всегда первым, часто оно невыполнимо. «Исполнить его последнюю волю» только кажется простым. Хорошо, если усопший хотел новую одежду, но что, если он желал отмщения и убийства множества людей?
Ему отвечает Лань Чжань. Вэй Усяню удалось завладеть его вниманием.
— Именно поэтому за упокоением следует усмирение, а при необходимости — уничтожение.
— Разумеется, — улыбается Вэй Усянь. — Но что насчёт четвёртого способа?
— Какого ещё четвёртого способа? — мрачнеет Лань Цижэнь.
— При жизни палач обезглавил более сотни человек, а в смерти преобразился в лютого мертвеца, что совершенно очевидно проистекает из условий его кончины. Так почему бы не вскрыть могилы его жертв, пробудить их злобу и использовать в битве против лютого мертвеца?
Лань Чжань хмурится, а Лань Цижэнь так и просто в ярости. Вэй Усянь продолжает, не дожидаясь ответа:
— Некоторые вещи становятся бесполезны после упокоения, так почему бы не найти способ обратить их во благо? Когда Юй Великий усмирял воды, возведение дамб было лишь вспомогательным способом, основным же было перенаправление потока. Усмирение — это как возведение дамб. Затаённая злоба — это тёмная энергия, как духовное начало — светлая. Почему же нам также не использовать и тёмную энергию?
Он ждёт брошенную в него Лань Цижэнем книгу, поэтому легко ловит её и — неповреждённую — аккуратно кладёт на стол.
— Как ты можешь гарантировать, что тёмная энергия будет подчиняться тебе полностью и не навредит остальным?
— Разумеется, прежде нужно будет изготовить соответствующие духовные инструменты, необходимые для направления и перенаправления такой энергии.
— А как ты собираешься избежать того, что тёмная энергия повредит тебе самому? Подобные силы разрушают тело и душу!
— Избежать этого невозможно, — спокойно отвечает Вэй Усянь. — Но ведь это неважно.
— Неважно?! — поражённо повторяет за ним Лань Цижэнь.
Вэй Усянь смотрит на него с непривычной серьёзностью:
— Вот представьте, учитель, что вы попали в ловушку в пещере с людьми, лишившимися духовных сил, и орда лютых мертвецов атакует снаружи. У входа в пещеру есть магический круг, способный не пустить их внутрь, однако он повреждён. Как следует поступить?
— Конечно же, починить круг, — фыркает Лань Цижэнь.
— И как бы вы сделали это? — по тону, которым Вэй Усянь задаёт вопрос, ясно, что ему заранее известен ответ.
— Порез на ладони даст достаточно крови, чтобы восстановить недописанные или стёртые символы.
— Но ведь, порезав себе руку, вы нанесёте вред телу, — говорит Вэй Усянь. — Если причинение себе вреда — это неправильный путь, пусть даже его применение приносит большую пользу, то не значит ли это, что, починив магический круг собственной кровью, вы также следуете неправильному пути?
Лань Цижэнь недовольно морщится:
— Это совсем иное. С соблюдением надлежащей осторожности и при помощи духовных сил повреждение может быть исцелено.
— Разумеется, — Вэй Усянь улыбается, склоняясь в глубоком почтении. — Этот ученик благодарит за полученный урок и ценит наставления учителя.
Вэй Усянь отвешивает Цзинь Цзысюаню официальный поклон.
— Молодой господин Цзинь, если вы не заняты, я бы хотел поговорить с вами частным образом, — вежливо обращается он.
Цзинь Цзысюань не занят. Вэй Усянь заранее убедился в этом, прежде чем подойти. Их утренние занятия уже закончились, а время обеда ещё не настало. Цзинь Цзысюань стоит подле общежития в ожидании своего мерзкого двоюродного братца.
Он кланяется в ответ:
— Цзинь Цзысюань в полном распоряжении Вэй Усяня.
— Орден Ланлинь Цзинь славится хорошими манерами, — с улыбкой признаёт Вэй Усянь.
— Чем я могу помочь Вэй Усяню? — спрашивает Цзинь Цзысюань, и Вэй Усянь находит в высшей степени впечатляющим, что ему почти не слышно, как павлин потихоньку скрипит зубами.
— Клан Цзинь из Ланлиня также отмечен добродетелью смелости, — бесстыдно врёт он. — Честность, без сомнения, тоже относится к числу величайших добродетелей. Искренность в делах личных чувств и глубоко скрываемых чаяний — признак благородства и достойного воспитания.
Глаза Цзинь Цзысюаня расширяются, а потом загораются гневом.
— Не уверен, что полностью понимаю цель ваших высказываний, — холодно произносит он.
Улыбка Вэй Усяня становится ещё шире.
— Вполне возможно, что моя шицзе не воспримет как ужасное оскорбление ваши слова, если вы решитесь искренне выразить ей свою привязанность, — поясняет он. — Однако, если вы посмеете заговорить с нею грубо или заставите плакать, я абсолютно точно переломаю вам все кости. Надо сказать, что с некоторыми мелкими костями это сделать достаточно сложно. Но смею заверить вас, что я отнесусь к своей задаче со всей возможной ответственностью.
Лицо Цзинь Цзысюаня заливается краской, а после — смертельной бледностью.
— Вэй Усянь благодарит Цзинь Цзысюаня за уделённое ему время, — откланивается Вэй Усянь.
Когда Вэй Усянь в первый раз посещал занятия в Облачных Глубинах, он пропустил многие (если не большую часть) из них из-за своего наказания. И в какой-то степени он испытывает искушение заслужить такое же наказание снова, чтобы провести больше времени, флиртуя с Лань Чжанем… однако не делает этого. Отчасти потому, что у него есть важная цель, но также и потому, что ему интересно. Даже весело.
Кроме того, он и так флиртует с Лань Чжанем во время тренировок с мечом, приёмов пищи и по вечерам, и при этом никогда не отступает и не говорит тому, что это всего лишь шутка. На занятиях можно дать Лань Чжаню немного передохнуть. (Лань Чжань не игнорирует Вэй Усяня во время занятий. Лань Чжань смотрит на него, словно не может отвести глаз. Ужасается тому, что Вэй Усянь так часто спорит с Лань Цижэнем. Думает, что это самое возбуждающее зрелище, которое ему доводилось видеть. Впадает в смятение, оттого что думает, что это самое возбуждающее зрелище, которое ему доводилось видеть.)
Лань Цижэнь же как будто забывает о других учениках, находящихся в классе, как и о том, что Вэй Усянь пока ещё не взрослый заклинатель. Он дискутирует с ним, как с равным, не вспоминая о том, что Вэй Усянь всего лишь учащийся.
И хотя во многом тот и правда снова ощущает себя подростком, в некотором смысле Вэй Усянь значительно старше, чем Лань Цижэнь сейчас. Так что это — справедливая битва.
— Надлежащее совершенствование в соответствии с установленными методиками обеспечивает успех, — рявкает Лань Цижэнь. — Бесполезные методы — это неправильные методы.
— Но разве каждая проблема столь очевидна? — спрашивает Вэй Усянь. — Если к сложной проблеме применили методы, которые считаются правильными, но проблема не была решена, заклинатели должны быть готовы приспосабливаться.
— После надлежащего обучения тот, кто усердно трудится и внимателен ко всем деталям, сможет разобраться в любой проблеме! И уж кому не знать, что не соответствующие правилам методы слишком опасны, как не сыну Цансэ саньжэнь!
Рот Вэй Усяня распахивается. Но он не произносит ни слова.
Chapter Text
Весь класс хором ахает. Даже Лань Ванцзи в потрясении уставился на дядю.
Всю жизнь он жил в соответствии с правилами Гусу Лань. Может перечислить их по памяти, выучил наизусть так давно, что и сам уже не помнит.
Дядя нарушил сразу несколько. «Гармония драгоценна. Не действуй поспешно. Будь осмотрителен в словах. Будь уважителен и скромен. Не прекращай учиться».
Со старшим учеником ордена Юньмэн Цзян… непросто, но это не может служить оправданием.
«Будь строг к себе. Будь снисходителен к другим».
Дядя встречается с ним взглядом и отводит глаза. Лань Ванцзи подозревает, что его сейчас потряхивает.
«Чти достойных людей. Отстаивай справедливость. Неси бремя нравственности».
Произошло нарушение. И был нанесён ущерб.
Лань Ванцзи встаёт — одновременно с Цзян Ваньинем.
— Занятия на сегодня закончены, — произносит Лань Ванцзи и набирает в грудь воздуха. Лань Ванцзи жалеет, что его способность выражать мысли хуже, чем у других, что ему неизвестно, как придать своему голосу определённое звучание, сделать его мягче, когда он обернётся к… к своему соученику.
Вэй Ин бледнее, чем Лань Ванцзи его когда-либо видел. И он по-прежнему смотрит на дядю, но будто сквозь него.
Цзян Ваньинь подходит и неловко кладёт ладонь на плечо Вэй Ина. Он выглядит почти таким же беспомощным, каким чувствует себя Лань Ванцзи. Почти. Но в его взгляде на дядю пылает такая скрытая ярость, что… хорошо, что подготовка и выдержка учеников ордена Юньмэн Цзян действительно таковы, как о них рассказывают, в противном случае Цзян Ваньинь рисковал бы и сам нарушить несколько правил.
Что-то падает со стола, когда дядя с безоглядной поспешностью покидает комнату. Другие ученики начинают болтать, но Цзян Ваньинь утихомиривает их, едва зыркнув в их сторону. Они тоже удаляются, уже молча.
Вэй Ин кладёт руку на предплечье Цзян Ваньиня, но в остальном так и не сдвинулся.
Что-то в груди у Лань Ванцзи болезненно тянет.
— Вэй Ин, — произносит он. Он хотел бы сказать больше, но слова застревают у него в горле, теряются по пути к губам, как это происходит всегда. Лань Ванцзи не знает, когда успел подойти, но теперь он находится совсем рядом с Вэй Ином, близко-близко.
— Лань Чжань, — отзывается Вэй Ин, и это больше похоже на всхлип. А потом он разворачивается и зарывается лицом в шею Лань Ванцзи. Лань Ванцзи ощущает, как его трясёт, чувствует слёзы на своей коже.
Он не знает, что делать. Смотрит на Цзян Ваньиня, который выглядит не менее ошеломлённым, чем Лань Ванцзи себя чувствует, вот только похоже, что то, что шокировало Цзян Ваньиня, — это сам Лань Ванцзи.
— Ты! — шипит Цзян Ваньинь, стукая Вэй Ина по плечу, прежде чем снова сжать его в жесте, который, очевидно, предполагался как утешающий. — Мало того что споришь с учителем Лань Цижэнем, так теперь ещё и пристаёшь к Лань Ванцзи? Что, я недостаточно хорош в качестве ханьфу для твоих рыданий? Вечно от тебя одни проблемы!
— Не проблемы, — умудряется выдавить Лань Ванцзи. Неуверенно, неловко, полыхая ушами от смущения, он поднимает руку и похлопывает Вэй Ина по тому плечу, в которое не вцепился Цзян Ваньинь. — Я… сожалею… что дядя… обидел Вэй Ина.
Цзян Ваньинь таращится на него удивлёнными глазами.
Лань Ванцзи пришёл в Библиотечный павильон, чтобы учиться. Учиться важно. Он здесь не просто затем, чтобы отвлечься от воспоминаний о Вэй Усяне, содрогающемся от рыданий у него на груди, о Вэй Усяне, со всхлипом вымолвившем его имя и обернувшемся к Лань Ванцзи, как будто тот мог помочь, мог утешить, как будто Лань Ванцзи не просто один из Двух Нефритов клана Лань… Как будто Лань Ванцзи… кто-то, кто для него важен.
Цзян Ваньинь был совсем рядом.
Но Вэй Ин обернулся к Лань Ванцзи. Как будто Лань Ванцзи заслуживает такого доверия, такой ответственности.
Вэй Ин позволил своим слезам падать на плечо Лань Ванцзи всё то время, что Цзян Ваньинь отчитывал его, пока наконец Вэй Ин не поднял голову — снова улыбаясь.
— Цзян Чэн ревнует! — со смехом поддразнил он. — Не волнуйся, Чэн-Чэн, твой шисюн всегда будет рядом, даже если мы с Лань Чжанем поженимся. Всегда, — добавил он с неожиданной серьёзностью в голосе.
— Кто это тут шисюн? И кто ревнует? — захлебнулся возмущением Цзян Ваньинь. — Наша семья давно потеряла лицо — и всё по твоей милости! Тебе повезло, что Лань Ванцзи не отлупил тебя за такое недостойное поведение!
Цзян Ваньинь оттащил Вэй Ина прочь якобы в ярости, хотя его хватка оставалась осторожной, и у Вэй Ина даже хватило времени, чтобы потрепать Лань Ванцзи по руке, почти… почти нежно.
И улыбнуться Лань Ванцзи неуверенной дрожащей улыбкой, в которой, кажется, не было ни капли поддразнивания.
Прошло некоторое время, прежде чем Лань Ванцзи собрался с мыслями достаточно, чтобы сдвинуться с места.
На следующий день его брат ведёт занятия в классе — вместо дяди. Он не вызывает Вэй Ина. И сам Вэй Ин отвечать тоже не вызывается.
Лань Ванцзи вовсе не волнуется за Вэй Ина. Он обеспокоен, потому что участие Вэй Ина в уроках было ценным. Другие ученики тянулись, чтобы поспеть за ним. И Лань Ванцзи знает, что Вэй Ин нередко беседовал с ними поздно вечером, объясняя непонятные моменты и помогая более слабым учащимся разобраться в предметах, которые они изучали.
Ко второй половине дня Лань Ванцзи уже просто места себе не находит от беспокойства за… образовательный стимул для других учащихся. Он ловит себя на том, что оглядывается на Вэй Ина каждый раз, как брат кого-то спрашивает, и даже когда с вопросом обращается один из учеников. Вэй Ин нередко отвечал на заданные в классе вопросы прежде, чем это успевал сделать дядя.
Он заставляет себя выпрямить спину и смотреть прямо вперёд. «Сидеть в неподобающей позе запрещено».
— Пс-ст! Лань Чжань!
Он моментально оборачивается.
Вэй Ин смотрит на брата, но рука его незаметно движется. Сложенный листок бумаги перелетает через проход и приземляется на стол перед Лань Ванцзи.
Потрясённый Лань Ванцзи вскидывает голову, но брат смотрит куда-то в другой конец комнаты. Видимо, Цзинь Цзысюань сделал что-то, что привлекло его внимание, потому что брат внезапно начинает забрасывать его целой серией каверзных вопросов. Цзинь Цзысюань — наследник одного из великих кланов. Нет ничего удивительного, что от него ожидают глубоких познаний. Остальные ученики наблюдают (некоторые с плохо скрываемым весельем), как Цзинь Цзысюань с каждым мгновением нервничает всё сильнее.
Лань Ванцзи разворачивает бумажный листок.
Это его портрет, нарисованный тушью. Совсем не плохой.
В уголке Вэй Ин написал: «Очень красивый!»
Чувствуя, как полыхают уши, Лань Ванцзи прячет рисунок к себе в рукав.
Несколько дней спустя Вэй Ин выглядит усталым. Немного бледным, и веки у него покраснели. Он что, не спал?
Вэй Ин встречается с Лань Ванцзи взглядом и украдкой улыбается ему.
— Пс-ст! Лань Чжань!
Что-то перелетает через проход и приземляется на столе у Лань Ванцзи.
Брат завершает фразу и неожиданно для всего класса начинает отчитывать ученика, сидящего в двух столах позади Цзинь Цзысюаня, за невнимательность, спрашивая, что тот запомнил из рассказа брата о генеалогии кланов. Ученик справляется с трудом, и Лань Ванцзи не удивлён — мало кто из учащихся способен запомнить все детали внутрисемейных взаимоотношений чужого клана, не имея времени на подготовку и заучивание. Брат очень строг к ним.
Но это только заставит учеников ещё больше стараться. Лань Ванцзи одобряет.
Он разворачивает бумагу, свёрнутую в небольшой кулёк.
Записка гласит: «Мы вчера ходили в город! Мы вернулись до отбоя, честно-честно. И я купил конфеты, которые тебе нравятся! Их было больше, но я забылся и съел. Прости!»
Внутри записки — немного помятый и сплющенный кусочек «Бороды дракона»*.
Лань Ванцзи уже очень давно не пробовал конфет.
Откуда Вэй Ин узнал, что эти — его любимые?
Брат всё ещё строго экзаменует учащегося. Он прошёл между столами и полностью повёрнут спиной к Лань Ванцзи. Взгляды остальных устремлены на брата и незадачливого ученика.
Лань Ванцзи быстро откусывает маленький кусочек конфеты, а остаток снова заворачивает в записку и прячет к себе в рукав.
— Пс-ст! Лань Чжань!
Лань Ванцзи сидит в Библиотечном павильоне, восстанавливая повреждённую книгу.
Вэй Ин забирается в окно.
Что...
— Я пришёл вручить тебе подарок! — жизнерадостно провозглашает он. Засовывает руку в свой раздувшийся рукав и вытаскивает оттуда двух кроликов.
Что…
Лань Ванцзи открывает рот, но Вэй Ин не даёт ему и слова сказать.
— Знаю-знаю, в Облачных Глубинах запрещены домашние питомцы, — беззаботно продолжает он. — Поэтому это — не домашние питомцы. Это еда! — Он громко хохочет при виде выражения на лице Лань Ванцзи. — Шучу, шучу! Это друзья. Не домашние питомцы. Друзья. Определённо. Я подумал, что они могут тебе понравиться.
Он чешет одного из кроликов за ушками и спрыгивает обратно.
Лань Ванцзи смотрит на кроликов.
Лань Ванцзи со всей серьёзностью занимается сооружением своего бумажного фонарика.
— Лань Чжань, — говорит Вэй Ин.
Лань Ванцзи поднимает голову. Вэй Ин всё ещё выглядит очень уставшим, но по-прежнему прекрасен.
Вэй Ин улыбается ему:
— Давай вместе запустим фонари желания?
Лань Ванцзи избегает встречаться с ним взглядом.
— Я привык запускать один. — И никогда раньше это его не угнетало. Или, по крайней мере, он никогда не замечал, что это его угнетало.
— Привычке можно изменить. К тому же свой я сделал специально для тебя. — И Вэй Ин показывает ему кролика, которого нарисовал на боку фонарика.
Он очарователен.
Лань Ванцзи чувствует, как уголки его губ поневоле ползут вверх, но когда он поднимает глаза, Вэй Усянь просто улыбается ему — очень тепло. Лань Ванцзи осознаёт, что сердце у него в груди ведёт себя как-то странно.
Они запускают фонарики. После того как те устремляются в небо, со всех сторон доносится шёпот — ученики загадывают желания.
У Лань Ванцзи мелькает предательская мысль: «Я хочу, чтобы Вэй Ин никогда не уезжал».
Вэй Ин складывает руки:
— Вэй Усянь желает всю жизнь защищать слабых и бороться со злом. Без сожалений в сердце, — на словах «без сожалений» его голос немного дрожит. Он замолкает, а потом продолжает снова, очень тихо: — И чтобы я всегда мог быть рядом с Лань Чжанем.
У Лань Ванцзи очень хороший слух. Но он всё равно не уверен, что не ослышался.
Собравшиеся ученики начинают свой путь обратно в Облачные Глубины. Девушки удаляются по дорожке, ведущей к общежитию и классам на женской половине, и некоторые из студентов-юношей начинают спорить о будущих партнёрах по совершенствованию.
Кто-то спрашивает:
— Цзинь-сюн, а кого ты считаешь самой лучшей девушкой?
Вэй Усянь выглядел так, как будто собирался что-то сказать Лань Ванцзи, но при этих словах его голова мгновенно поворачивается, и он смотрит на Цзинь Цзысюаня. Лань Ванцзи убеждает себя, что ни капли не раздосадован.
Цзян Ваньинь тоже очень внимательно вглядывается в наследника клана Цзинь.
Кто-то другой вмешивается:
— Ты бы лучше не спрашивал Цзинь-сюна об этом. У него уже есть невеста, и, конечно, ответ очевиден.
Уголки рта Цзинь Цзысюаня дёргаются, обнаруживая лёгкое выражение недовольства. Глаза Вэй Ина сужаются.
Первый говоривший продолжает, не замечая сгустившееся напряжение. (Лань Ванцзи делает мысленную пометку: столь вопиющее отсутствие наблюдательности следует обсудить с братом.)
— Правда? А из какого ордена? Она наверняка чрезвычайно талантлива!
Цзинь Цзысюань приподнимает бровь.
— Не стоит говорить об этом.
— Что ты имеешь в виду — «не стоит говорить об этом»? — вдруг вмешивается в разговор Вэй Ин.
И Цзян Ваньинь на этот раз не отчитывает Вэй Ина за отсутствие хороших манер. Он и сам сверлит Цзинь Цзысюаня мрачным взглядом.
Цзинь Цзысюань отвечает с холодным самообладанием:
— Разве сплетни о моей невесте — подходящий повод для обсуждения?
Это лишь отчасти успокаивает Вэй Ина.
— Сплетничать в Облачных Глубинах запрещено, — говорит Лань Ванцзи.
Пристыжённые, остальные ученики прекращают обсуждение и поскорее расходятся. Вэй Ин, однако, наоборот, замедляется, и Лань Ванцзи тоже непроизвольно сбавляет шаг.
— Этот тип… — выплёвывает Вэй Ин, и каким-то образом одно слово выходит увесистей целой критической речи. — Эй, Лань Чжань, — Вэй Ин набирает в грудь воздуха, — а ты уже думал о том, что хочешь найти в своём партнёре по совершенствованию? — Он останавливается и оборачивается лицом к Лань Ванцзи.
Странным образом кажется, что он нервничает.
Лань Ванцзи не говорит, что уже в течение нескольких недель представляет своим партнёром по совершенствованию — Вэй Ина. Не говорит, что от одной лишь мысли о Вэй Ине, совершенствующемся с кем-то другим, ему хочется что-нибудь сломать. Не говорит, что хотел бы, чтобы Вэй Ин не дразнил его так, чтобы тот оставил его в покое и прекратил флиртовать с ним, — потому что боится, что, если скажет, Вэй Ин действительно не будет дразнить его так, оставит в покое и прекратит флиртовать с ним.
Лань Ванцзи не говорит ничего.
Вэй Ин вглядывается куда-то в конец дорожки, туда, где остальные ученики уже скрылись из вида. Их голоса тоже слабеют, пока не исчезают совсем на таком расстоянии.
— Как ты думаешь, — спрашивает Вэй Ин, — ты мог бы однажды захотеть стать моим партнёром по совершенствованию?
Это больно.
— Не шути так, — едва выдавливает Лань Ванцзи, пытаясь снова продолжить путь. Вэй Ин удерживает его за руку.
— Я не шучу! — настаивает он.
Лань Ванцзи останавливается и оборачивается, не зная, чему верить.
Вэй Ин смотрит ему в глаза.
— Ты мне нравишься, Лань Чжань. Ты мне действительно нравишься. Я хочу быть твоим партнёром по совершенствованию. Хочу быть рядом с тобой. Я хочу… — Он колеблется. — Хочу поцеловать тебя. Я люблю тебя, Лань Чжань.
Лань Ванцзи понятия не имеет, как это произошло, но он опять оказывается совсем рядом с Вэй Ином. И когда Вэй Ин говорит, что любит Лань Ванцзи, тот чувствует дыхание Вэй Ина у себя на губах.
— Да, — говорит Лань Ванцзи.
Улыбка Вэй Ина — ярче солнца. Лань Ванцзи хочет узнать, можно ли почувствовать радость Вэй Ина на вкус. Лань Ванцзи хочет поцеловать Вэй Ина — здесь и сейчас.
И Лань Ванцзи целует.
Несколько дней спустя Лань Ванцзи в последний раз патрулирует Облачные Глубины перед отбоем. Он счастлив даже сильнее, чем… Счастливее, чем когда-либо в своей жизни. Вэй Ин очень внимателен к нему. После ужина Вэй Ин сопроводил его до цзинши. Лань Ванцзи чувствует себя кем-то, о ком заботятся, кого любят. И целуют. Крепко целуют.
Он не обиделся, когда Вэй Ин ушёл от него ещё задолго до отбоя. Вэй Ин всё ещё выглядит очень, очень усталым. Лань Ванцзи не возражает, если тот поспит подольше.
Именно поэтому Лань Ванцзи чрезвычайно удивлён и раздосадован, когда слышит голос Вэй Ина из Библиотечного павильона, и ещё больше раздражается, когда до него доносится другой, женский голос, нежно и мягко отвечающий Вэй Ину. (Формально ученицам не запрещено посещать Библиотечный павильон, но время уже совсем близко к отбою.)
Они разговаривают негромко. Кто-то с чуть менее хорошим слухом, чем у Лань Ванцзи, наверняка бы их не услышал.
«Подслушивать запрещено». Но Лань Ванцзи всё равно подходит ближе к окну.
— Мне это совсем не нравится, А-Сянь, — произносит женщина. А-Сянь? Они настолько близки? Лань Ванцзи невольно поджимает губы.
— Всё в порядке, — беззаботно откликается Вэй Ин. — Это не страшно.
Что не страшно? Они говорят про Лань Ванцзи? Про их… Вэй Ин так много наобещал ему — про свою любовь и про «всегда вместе» — между поцелуями, искрившими, как удары молнии.
Лань Ванцзи — не его отец. Он не станет заставлять Вэй Ина остаться, не превратит его в узника своей любви.
Он хотел бы. Но он не станет.
— Совершенно не страшно, обещаю, — продолжает Вэй Ин абсолютно будничным тоном. — Я просто не высыпаюсь.
Лань Ванцзи обнаружил место, с которого он может (совсем немного) заглянуть в павильон, туда, где сидит Вэй Ин (самым неподобающим образом: откинувшись назад и опираясь на руки).
И одет он тоже неподобающе. Его одежда — даже нижняя! — распахнута и откинута за спину, открывая обнажённую грудь.
Это очень, очень красивая грудь. Лань Ванцзи подозревает, что нарушает все правила, запрещающие интимность, уже тем, что просто посмотрел на неё.
Лань Ванцзи сожалеет, что заметил, какая красивая у Вэй Ина грудь, когда в поле его зрения снова появляется девушка. Её (вероятно) сложно назвать совершенно уродливой, но, безусловно, это женщина недостойного поведения, которая вообще не должна была появиться в Облачных Глубинах.
— Не лги мне, А-Сянь, — говорит девушка, и её голос, по-прежнему мягкий, звучит неожиданно строго. Вэй Ин ощутимо сникает.
— Я… всё почти закончено, — говорит он.
Что почти закончено? Вэй Ин почти закончил забавляться с Лань Ванцзи? Лань Ванцзи хочется умереть. Возможно, ему нужно просто уйти, вернуться к своим медитациям в уединении — по крайней мере, до тех пор, пока приглашённые ученики не разъедутся.
— Хм-м, — тянет девушка. У неё в руках чернильница с тушью, и она обмакивает кисть, подносит её к груди Вэй Ина и начинает рисовать что-то похожее на магическую печать.
Вэй Ин тепло улыбается ей. И это не та улыбка, которой он так легко готов делиться со всеми, и даже не та, которую он дарит Лань Ванцзи. Для этой девушки у Вэй Ина есть своя, особая улыбка, и Лань Ванцзи чувствует, что его вот-вот стошнит.
— Всё правда в порядке. Ничего со мной не случится. Просто заметил, что уже истощил печати, только когда стало слишком поздно. Ты же знаешь — ничто не страшно, когда на мне защита шицзе…
Лань Ванцзи застывает.
Шицзе?
— О, многое может повредить тебе, даже с защитой шицзе, — возражает девушка, и в голосе её слышится смех, но рука не теряет твёрдости. Каждый раз, как она заканчивает рисовать очередной символ, он как будто просачивается в кожу Вэй Ина, будто его набили иглами — и не сейчас, а давно, так что отёк уже спал. — И шицзе предпочла бы, чтобы А-Сянь постарался избегать подобных опасностей.
Вэй Ин надувает губы:
— Но это было бы так ску-учно, — тянет он преувеличенно плаксивым, ребяческим тоном. — Бедный Сянь-Сянь совсем увянет от скуки.
— Сянь-Сянь всегда может пойти и развлечься вместе с Лань Ванцзи, — лукаво парирует девушка. Вэй Ин потрясённо ахает. Лань Ванцзи очень нравится её предложение. Значит, шицзе Вэй Ина знает о них? И одобряет?
— Что? Нет! Я… — Вэй Ин выглядит так, словно ему очень хочется замахать руками, но приходится сохранять неподвижность, потому что кисть всё ещё скользит по его груди. Печать почти завершена.
— Ой-ой, — смеётся девушка. — Говорила же — не ври мне.
Вэй Ин задумчиво хмыкает:
— А что, если я хочу пойти позаниматься уроками?
Она не отвечает, вырисовывая завершающую окружность, охватывающую все символы. Очень разумно. Насколько известно Лань Ванцзи, Вэй Ин не готовился к урокам ни разу — с самого своего приезда в Облачные Глубины.
— Или могу пойти позлить Цзян Чэна, — вслух перебирает варианты Вэй Ин. Это, по крайней мере, более вероятно, но вариант шицзе — предпочтительнее.
— Можешь. И часто злишь, — соглашается она. — Ну вот и всё.
Печать замкнута. Руки девушки движутся в воздухе, порождая мягкое, тёплое свечение, которое быстро разгорается, пока не становится почти болезненно ярким. Даже снаружи Лань Ванцзи ощущает его силу, жаркую, как летнее солнце. Она прижимает ладони к груди Вэй Ина, прямо над сердцем, и нарисованные ею символы вспыхивают, а потом бледнеют почти до полной невидимости. Вэй Ин выпрямляется и запахивает одежду.
— Спасибо, шицзе, — тихо благодарит он. Девушка улыбается и гладит его по щеке. «Она очень красивая, — думает Лань Чжань. — И безусловно — очень любит Вэй Ина».
— В следующий раз будь осторожнее, А-Сянь, — с нежностью напоминает она. — А сейчас нам надо поторопиться и вернуться в общежития до отбоя. Не задерживайся.
— Хорошо, шицзе. Спокойной ночи. — Вэй Ин ослепительно улыбается ей, и они оба выскальзывают из Библиотечного павильона.
Этой ночью Лань Ванцзи не спится. Даже после девяти он ещё несколько минут лежит без сна, с мечущимися в голове мыслями.
Очевидно, эта девушка — Цзян Яньли. Её репутация вполне оправданна — в созданной ею защитной печати ощущалась нешуточная мощь. Лань Ванцзи никогда не слышал о том, чтобы подобную технику применяли непосредственно к человеку, врисовывая её прямо в кожу, но Цзян Яньли определённо проделывала это уже не впервые.
Чем же таким занят Вэй Ин, что оно способно разрушить столь серьёзную защиту?
Notes:
*Конфеты «Борода дракона» изготавливаются из сахара, кукурузного сиропа, рисовой муки, арахиса, кунжута и кокосовой стружки. Внешне они похожи на турецкую сладость пишмание, в отличие от которой внутрь «Бороды дракона» дополнительно заворачивают сладкую начинку
Chapter Text
Одевшись по утру, Лань Ванцзи начинает свой день не с медитации. От этого как-то непривычно и слегка тревожно, но тем не менее он быстрым шагом («Бегать запрещено») направляется к общежитию приглашённых учеников.
Лань Ванцзи удивлён состоянием вышеозначенных учеников. Часть из них всё ещё глубоко спит, а большинство остальных даже не привели себя в порядок и не готовы приступить к дневным заботам, хотя с пяти утра прошло уже больше четверти часа. От Лань Ванцзи не ускользает, что некоторые учащиеся с испугом реагируют на его появление, но он не обращает на них внимания в поисках комнаты, которую Вэй Ин делит с Цзян Ваньинем и Не Хуайсаном.
Цзян Ваньинь замечает Лань Ванцзи первым. Он, по крайней мере, уже принял вертикальное положение, хотя его одежды ещё не до конца приведены в порядок, а волосы не причёсаны, и при виде Лань Ванцзи он отбрасывает гребень в сторону. Прямо в Не Хуайсана, и тот сердито бормочет что-то сквозь сон.
— Доброе утро, второй молодой господин Лань, — излишне громко приветствует его Цзян Ваньинь, склоняясь в поклоне. Не Хуайсан подскакивает и скатывается с кровати.
«Это, — полагает Лань Ванцзи, — довольно комичное зрелище». Но испытывает разочарование, потому что Вэй Ина в комнате нет. Его кровать застелена так аккуратно, как будто он и не спал вовсе.
— Наследник Цзян, — откликается Лань Ванцзи, отвечая на поклон. Он не знает, как спросить про Вэй Ина, чтобы не показаться невежливым, а оба приглашённых ученика выжидающе на него смотрят.
От неловкости, которую он сам же и породил, его спасает появление Вэй Ина.
— Лань Чжань! — восклицает Вэй Ин, подходя ближе. Лань Ванцзи ловит себя на том, что начал разворачиваться, чтобы взглянуть на него, ещё до того, как сознательно решил обернуться. Сегодня он ещё ни разу не видел Вэй Ина. Целую вечность.
— Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи.
Вэй Ин по-прежнему выглядит усталым, но болезненная бледность покинула его лицо, как и краснота — его веки. Волосы Вэй Ина немного влажные. Должно быть, он проснулся точно в положенное время и даже сходил искупаться.
Утреннее солнце отражается в его глазах, освещает улыбку и ленту у него в волосах. Лань Ванцзи вдумчиво размышлял над этим вопросом и полностью убеждён, что Вэй Ин объективно прекраснее всех, кто когда-либо существовал. Он многократно перепроверял методику и логические инструменты своего анализа и не сомневается, что его выводы истинны.
Вэй Ин между тем сообщает что-то Цзян Ваньиню, который сердито шипит в ответ, а затем Вэй Ин…
А затем он берёт Лань Ванцзи за руку и тянет за собой прочь из общежития.
Лань Ванцзи осознаёт, что улыбается. Выглядеть слишком счастливым — неподобающее поведение. Есть даже специальное правило.
Но он не может перестать.
Вэй Ин уверенно ведёт его по извилистым дорожкам Облачных Глубин к полянке на берегу ручья. Он болтает с Лань Ванцзи легко и жизнерадостно, и его не смущает то, что Лань Ванцзи — неловкий и молчаливый и большую часть времени не знает, что отвечать.
— Сегодня тебе положен подарок за то, что ты пришёл меня навестить, — провозглашает Вэй Ин, широко улыбаясь и вытаскивая из рукава пухлый пакет. — Взгляни! Завтрак! И куда аппетитнее, чем мы могли бы вкушать.
Он разворачивает свёрток с приготовленными на пару булочками, ещё тёплыми, и протягивает одну Лань Ванцзи.
Это его любимые. Он не представляет, откуда Вэй Ин смог их добыть: на вкус они совсем как те, что продаются в Цайи, но время ещё слишком раннее, чтобы Вэй Ин успел сходить туда и вернуться обратно.
Вэй Ин прислоняется к Лань Ванцзи плечом, пока они завтракают, и наблюдает за тем, как кролики осторожно высовывают свои носики из-за корней деревьев. Вэй Ин принёс с собой также немного салатных листьев и использует их, чтобы подманить кроликов. Один из них подбирается совсем близко, и Вэй Ин ловит его и прижимает к груди, оборачиваясь к Лань Ванцзи.
— Лань Чжань... — начинает он, но Лань Ванцзи больше не в силах этого выносить и наклоняется, чтобы поцеловать Вэй Ина.
Кролик колотит его лапками в грудь, и он отстраняется ровно настолько, чтобы дать Вэй Ину возможность опустить зверька на землю, а потом целует его снова. Он чувствует на губах Вэй Ина улыбку, и тот падает навзничь и тянет Лань Ванцзи улечься на траву рядом с собой.
Лань Ванцзи прикусывает нижнюю губу Вэй Ина, спускается поцелуями вдоль щеки и вцеловывается в шею. Голова немного кружится от новых ощущений, и он чувствует себя бесстрашным и дерзким, когда носом отодвигает в сторону воротник ханьфу. Думает о символах, нарисованных на груди Вэй Ина, и — возможно, сильнее, чем следовало, — прикусывает кожу в районе ключицы. Вэй Ин шипит от боли, но не отталкивает Лань Ванцзи, а напротив — выгибается ему навстречу и шепчет его имя.
След от укуса не будет виден, когда Вэй Ин запахнётся как должно, но Лань Ванцзи представляет себе этот след, который тайно останется на коже Вэй Ина — даже потом, когда они будут окружены другими людьми. Представляет, как он светится от его духовной энергии, и верит, что и он тоже способен защитить Вэй Ина от всего, что бы ему там ни угрожало.
Какое-то время спустя до них доносится звук колокола, призывающего учеников на утренние занятия. Лань Ванцзи неохотно отстраняется, хотя всё его тело, кажется, не желает удаляться от Вэй Ина даже на минимальное расстояние. Они поправляют одежду. Лань Ванцзи обходит Вэй Ина сзади, чтобы отряхнуть траву с подола его ханьфу, и целует возле уха.
Вэй Ин тихо смеётся.
— Неужели всё ещё не насытился? — лукаво спрашивает он.
— Никогда не насыщусь Вэй Ином, — честно отвечает Лань Ванцзи и слышит, как у Вэй Ина перехватывает дыхание. (Он думал об этом. И он уверен. Каждое мгновение с Вэй Ином только заставляет его желать большего.)
— Я и забыл, как замечательны комплименты Лань Чжаня, — шепчет тот какую-то бессмыслицу и оборачивается, чтобы внимательно осмотреть Лань Ванцзи с головы до пят. — Ах, Лань Чжань, твоя налобная лента съехала! Это не я, клянусь!
Странным образом он выглядит почти испуганным, и Лань Ванцзи целует его ещё раз — потому что может и потому что это снова вызывает улыбку на губах у Вэй Ина, а потом — снимает ленту совсем.
И вкладывает её в ладони Вэй Ина.
— Завяжи как должно, — просит он.
Лань Ванцзи не думает, что Вэй Ину известно, как много значит для него эта просьба, впрочем, это не страшно. Лань Ванцзи хочет этого, хочет увидеть свою налобную ленту в руках у Вэй Ина.
Но потом ему кажется, что, возможно, Вэй Ину что-то всё же известно, потому что на мгновение тот выглядит совершенно потрясённым, а потом его улыбка возвращается — ещё ярче, чем прежде, — и он тянется вверх и очень, очень старательно повязывает ленту как надо.
— Конечно, Лань Чжань, — выдыхает Вэй Ин и снова целует его.
Им приходится передвигаться гораздо быстрее, чем надлежит в Облачных Глубинах, чтобы успеть на тренировочное поле вовремя.
Как выясняется, тренировки этим утром не будет. Брат отыскивает их там, где они собрались вместе с остальными учениками. Он кидает взгляд на Лань Ванцзи, потом на Вэй Ина, улыбается и затем — кланяется Вэй Ину.
— Прошу прощения, что прерываю, молодой господин Вэй, но мне нужно перемолвиться с Ванцзи парой слов, — говорит брат.
Вэй Ин отвечает на поклон:
— Разумеется, Цзэу-цзюнь. — Он отходит в сторону и присоединяется к Цзян Ваньиню.
— Где ты был во время завтрака? — громко шепчет Цзян Ваньинь. — Ты вообще ел? Я оставил тебе немного. Ты позоришь мою мать, когда пропускаешь завтрак! Люди подумают, что мы так и не приучили тебя принимать пищу!
— Я ел, я ел! — протестует Вэй Ин. — Я позавтракал с Лань Чжанем, клянусь!
— Надо было скормить твою еду животным! — сердится Цзян Ваньинь. — Он тебя достаёт? Я думал, это ты его достаёшь. Ты невыносимый человек, и Лань Ванцзи с тобой тоже становится невыносимым. Если он тебя обидит, я попорчу его хорошенькую мордашку.
Лань Ванцзи волнуется, не выдаёт ли что-нибудь его лицо, когда Цзян Ваньинь косится в его сторону недобрым взглядом. Он также беспокоится о том, что подумает брат: тот также наблюдал за происходящим, но, скорее всего, не понял, на что намекал Цзян Ваньинь, потому что улыбается так, будто что-то его очень порадовало.
Затем брат поворачивается к Лань Ванцзи, и они отходят на достаточное расстояние, чтобы поговорить с глазу на глаз.
— Совет кланов в ордене Не вот-вот начнётся, — сообщает брат, — а дядя всё ещё медитирует в уединении. Он… — брат на мгновение замолкает. — Ему необходимо поразмышлять о личной сдержанности, надлежащем отношении к окружающим и гармоничном равновесии своей ци.
Лань Ванцзи кивает. Дядя нарушил сразу несколько правил. Такие проступки требуют наказания. Обязанность любого опытного совершенствующегося (такого как дядя) — обдумать свои провинности и предпринять меры, дабы избежать искажения ци.
— Я полечу на Совет кланов вместо него, — продолжает брат. — Моё отсутствие будет недолгим, но занятия на это время придётся отменить. Надеюсь, приглашённые ученики воспользуются этой передышкой для размышления и медитации.
Его голос, когда он произносит это, совершенно бесстрастен. Приглашённые ученики, как прекрасно известно Лань Ванцзи, скорее всего, отправятся пьянствовать в Цайи и будут кутить там до неприлично позднего времени.
Брату это определённо известно не хуже, поэтому Лань Ванцзи воздерживается от замечаний.
— Однако есть ещё одно дело, — говорит брат. — В Цайи завелись озёрные гули, которых необходимо уничтожить. Пока искал тебя, я встретил наследника Цзяна из Юньмэна. Как выяснилось, адепты ордена Юньмэн Цзян весьма сведущи в таких вещах. И я подумал, что, возможно, совместно со старшим учеником ордена Цзян и детьми Цзян Фэнмяня ты сможешь избавиться от гулей без особых проблем. — Он поднимает руку в предостережении. — Если возникнут сложности, немедленно возвращайтесь в Облачные Глубины за подкреплением. При необходимости — дождитесь моего возвращения. Не рискуйте без нужды.
— Почему сразу не взять с собой больше адептов? — спрашивает Лань Ванцзи.
— Это всего лишь озёрные гули, и репутация Соцветия Пристани лотоса выше всяких похвал. Сил и познаний у вас четверых должно быть вполне достаточно. — Улыбка брата становится шире. — Да и тебе будет приятно провести какое-то время с ними вместе.
Вслед за ним Лань Ванцзи смотрит туда, где Вэй Ин и Цзян Ваньинь стоят рядом друг с другом. Они грубо пихаются локтями, но при этом оба хохочут. Лань Ванцзи совсем не уверен, что хочет проводить время с детьми Цзян Фэнмяня. Они… его беспокоят.
— Дева Цзян будет ждать вас у ворот, — добавляет брат и удаляется.
Они прилетают в город Цайи без происшествий. Приземляются и готовят две узкие лодки.
Лань Ванцзи рассчитывает делить лодку с Вэй Ином, но Цзян Ваньинь и Цзян Яньли загадочно переглядываются. Цзян Ваньинь выгибает бровь, а Цзян Яньли слегка качает головой. Затем какое-то время они буравят друг друга взглядами, и наконец Цзян Ваньинь фыркает, Цзян Яньли улыбается, и оба со значением оборачиваются к Вэй Ину. Несколько долгих мгновений Вэй Ин непокорно таращится в ответ, а потом вскидывает руки вверх.
— Ну хорошо! — восклицает он. — Но если вы перестараетесь, я скажу госпоже Юй, что вы опозорили орден Цзян! Не смейте запугивать Лань Чжаня!
Вместе с Цзян Яньли они садятся в одну из лодок и отплывают без единого слова. Цзян Ваньинь запрыгивает в другую и выжидающе смотрит на Лань Ванцзи.
Лань Ванцзи не понимает, что происходит, но внезапно ощущает, что чуточку нервничает.
Он тоже забирается в лодку.
Цзян Ваньинь берётся за вёсла. Он управляется с ними весьма умело, но в итоге только слегка отгребает от берега.
А потом и вовсе перестаёт грести, позволяя лодке дрейфовать по течению.
— Лань Ванцзи, — начинает он, — известен своими честностью и безупречным поведением.
Почему-то Лань Ванцзи кажется, что это совсем не похвала.
— Мгм, — осторожно соглашается он.
— Не могу сказать, что Вэй Усянь обладает похожей репутацией или даже её заслуживает, — говорит Цзян Ваньинь. Он не смотрит на Лань Ванцзи, а скорее вглядывается вдаль, в клубящийся над водой туман. — Тем не менее… — Цзян Ваньинь поворачивается к Лань Ванцзи и улыбается. Это застывшая улыбка. Ничего не выражающая. Полностью лишённая эмоций, и это пугает.
Лань Ванцзи замирает на месте. Он не знает, как ответить на это.
— Мы с А-цзе решили, что я должен объяснить тебе правила.
— Правила? — переспрашивает Лань Ванцзи.
— Правила. — Улыбка исчезает. — Мы позволим тебе… проводить время… с Вэй Усянем. Но есть правила, которым ты будешь следовать.
От Лань Ванцзи не ускользает тот факт, что формулировка не предполагает наличия у него права свободного выбора. Это логично. Лань Ванцзи привык к правилам. Правила не подлежат обсуждению.
Он внимательно слушает.
— Если услышишь лай или увидишь собаку… Любую собаку, даже крошечных очаровательных щенков, которые не могут никому навредить, — поясняет Цзян Ваньинь. — Ты должен защищать Вэй Усяня. Гони их от него подальше. — Он наклоняется к Лань Ванцзи. — Даже щенят, — повторяет он с нажимом. — Собаки приводят Вэй Усяня в ужас. В полнейший ужас. Мы не знаем почему, но так уж обстоят дела, и раз рядом с ним будешь ты, а не я, ты должен защищать его.
— Собаки, — серьёзно повторяет Лань Ванцзи. Это важная информация, и он благодарен, что Цзян Ваньинь поделился ею.
— Он безрассуден и нередко чрезмерно рискует, — продолжает Цзян Ваньинь. — Постарайся удержать его от чересчур дурацких поступков. Он совершенно бесстыден. Постарайся сделать так, чтобы он не опозорил клан Цзян. Если он вздумает что-то приготовить, будь осторожен с едой. Он ужасный повар, и все его блюда — нечеловечески острые. По возможности не давай ему готовить ни при каких обстоятельствах. Однажды он умудрился прожечь котёл насквозь. — Цзян Ваньинь выдыхает. — Ну, на сегодня, пожалуй, достаточно.
Правила простые и легко запоминаются. Лань Ванцзи испытывает облегчение. Цзян Ваньинь ухмыляется ему.
— Думал, что я начну тебе угрожать? — интересуется он.
Лань Ванцзи кивает.
— Я хотел, — жизнерадостно сообщает Цзян Ваньинь и начинает с силой грести вперёд, — но выигрыш достался А-цзе.
Они догоняют вторую лодку очень быстро.
— Лань Чжань! — с улыбкой окликает его Вэй Ин. — Надеюсь, Цзян Чэн был не слишком жесток к тебе!
Цзян Ваньинь фыркает и огрызается:
— Выносить такого, как ты, уже и так слишком большая жестокость. — Он умело, полностью уравняв их скорости, подводит лодку к той, в которой находятся Вэй Ин и Цзян Яньли, так близко, что борта практически соприкасаются, а потом откладывает вёсла и протягивает руку.
Цзян Яньли опирается на ладонь брата и легко переступает с лодки на лодку. Цзян Ваньинь перепрыгивает в обратном направлении, отбирает вёсла у Вэй Ина и отгребает далеко в сторону ещё до того, как его сестра обернётся к Лань Ванцзи.
— Не беспокойся, Лань Чжань! — кричит Вэй Ин, и его голос стремительно затихает по мере того, как они удаляются. — Мы увидимся совсем скоро!
— Дева Цзян, — приветствует Лань Ванцзи.
— Второй молодой господин Лань. — Она улыбается. — Я так давно ждала возможности поговорить с вами.
Лань Ванцзи сглатывает.
Её улыбка действительно очаровательна. Она очень тёплая и, по всей видимости, искренняя. Лань Ванцзи думает, что от этого только хуже.
У Цзян Яньли весьма утончённые манеры. Им не доводилось толком беседовать прежде, и она в соответствии с приличиями и, кажется, от души произносит все подобающие случаю любезности: о том, как она ценит гостеприимство Облачных Глубин и благодарна за возможность поучиться у мудрых совершенствующихся ордена Лань.
Лань Ванцзи не помнит, чтобы он испытывал подобное беспокойство с… по крайней мере, с тех пор, как начал учиться совершенствованию.
Когда наконец с любезностями покончено, она, как и её брат чуть ранее, отводит взгляд и всматривается куда-то в речную дымку.
— А-Сянь — особенный человек, — начинает она. — Он всегда очень жизнерадостный, даже когда ему трудно или больно, поэтому бывает непросто понять, в каких случаях он искренен. — Цзян Яньли на мгновение замолкает. — И А-Сянь чувствительней, чем когда-либо будет готов признать.
Она оборачивается к Лань Ванцзи, и её улыбка наполнена нежностью и теплом.
— Есть то, чего вы пока не знаете об А-Сяне. Я уверена, что со временем он всё вам поведает. Даже думаю, что это случится скоро. В то, что ему придётся рассказать, будет очень сложно поверить, но, пожалуйста, поймите — это чистая правда.
Лань Ванцзи не может представить, что не поверит во что угодно, сказанное Вэй Ином.
Цзян Яньли продолжает:
— Я знаю, что вы хороший человек, второй молодой господин Лань, и я верю, что вы не отнесётесь к этому беспечно. Но крайне важно, чтобы вы понимали, А-Сянь… уже беззаветно привязан к вам. Он никогда не отвернётся от вас. Но он может порой тупить и испытывать неуверенность в себе, поэтому, пожалуйста, постарайтесь всегда прямо говорить ему о важных вещах.
Выражение её лица становится очень, очень серьёзным.
— Будет весьма печально, если кто-то, кто крайне много значит для него, неосторожно обойдётся с его чувствами.
По спине Лань Ванцзи пробегают мурашки.
Цзян Яньли повышает голос:
— А-Чэн! Плыви обратно! — зовёт она.
Лань Ванцзи испытывает облегчение, когда Цзян Яньли переходит на другую лодку, а Вэй Ин присоединяется к нему.
— Надеюсь, они не были к тебе чрезмерно суровы? — спрашивает Вэй Ин. И хотя он произносит это легкомысленным тоном, что-то в его взгляде на Лань Ванцзи наводит на мысль, что он отчаянно нервничает.
— Они. Беспокоятся. О Вэй Ине, — отвечает Лань Ванцзи, потому что вот это он как раз хорошо понимает. — Я…
«Прямо говорить о важных вещах». Цзян Ваньинь не включил это в обязательные правила, но, возможно, тот просто забыл. И хотя Цзян Яньли облекла свою мысль в очень вежливую форму, Лань Ванцзи уверен, что это также одно из новых правил, которым необходимо следовать. Он набирает в грудь воздуха и тщательно выверяет слова:
— Я понимаю. Люблю тебя. Хочу всегда быть с Вэй Ином.
Ему удаётся выразиться именно так, как хотелось, но у Вэй Ина такое лицо, как будто он вот-вот заплачет. Яснее ясного, что Лань Ванцзи ошибся, и теперь брат и сестра Цзян возненавидят Лань Ванцзи и отберут у него Вэй Ина, чтобы защитить.
Лань Ванцзи осмеливается бросить взгляд на соседнюю лодку. Ладони Цзян Яньли прижаты к губам, Лань Ванцзи слышал, как она ахнула, когда он обращался к Вэй Ину. Цзян Ваньинь смотрит на него с такой яростью, словно готов убить.
Это катастрофа.
Предполагалось, что они будут охотиться на озёрных гулей, а теперь Лань Ванцзи, возможно, спровоцировал непримиримую вражду с кланом Юньмэн Цзян.
— Лань Чжань! — жалобно скулит Вэй Ин. — Ты не можешь вот так запросто говорить подобные вещи, моё бедное сердце этого не выдержит!
А затем Лань Ванцзи внезапно целуют.
Если Вэй Ин и правда хочет, чтобы это тоже стало одним из правил, наказание за нарушение не должно быть таким приятным.
— Я передумал! Это худшее, что могло случиться, и я их ненавижу, — бормочет Цзян Чэн. — Эй! Придурок! — Слышен всплеск воды. — Если озёрные гули попытаются тебя сожрать, я им мешать не буду!
— Тише, А-Чэн, — возражает Цзян Яньли. — Оставь их в покое. Ах, если бы все мужчины были такими же честными.
Вэй Ин прерывает поцелуй и оборачивается:
— Павлин снова обращается с тобой по-свински? Только намекни, и я отделаю его так, что он станет умолять о возможности признаться тебе в любви!
Цзян Ваньинь, похоже, готов подписаться под каждым словом, но Цзян Яньли поднимает руку, и оба её брата мгновенно замолкают.
— Мы не отыщем никаких гулей, если вы будете так шуметь, — говорит она. — Всё необходимое уже сказано. Пора охотиться.
Вэй Ин извлекает из рукава два обрывка ткани, кисть и чернильницу и быстро наносит на обе тряпицы какие-то символы. Какие — Лань Ванцзи не успевает внимательно рассмотреть. Затем Вэй Ин перебрасывает получившиеся талисманы Цзян Яньли, и та прикладывает к ним раскрытую ладонь. К удивлению Лань Ванцзи, тушь при этом не размазывается, а высыхает и впитывается. Один из талисманов она возвращает обратно, а второй — отдаёт Цзян Ваньиню.
Каждый из юношей привязывает по тряпице в самую середину своей сети, и Цзян Ваньинь забрасывает сеть в воду.
Цзян Яньли создаёт ещё один талисман, прикрепляя его к корме своей лодки, а Вэй Ин делает то же самое с лодкой, в которой находится Лань Ванцзи. И хотя вёсла сложены на дне, судёнышки перестают дрейфовать по течению и плывут ровно и осмысленно, сначала немного расходясь в стороны, а затем двигаясь широким зигзагом — лодка брата и сестры Цзян впереди, а Лань Ванцзи и Вэй Ина — сзади.
Цель манёвра быстро становится очевидной.
Их траектории позволяют охватить обширное водное пространство. Лань Ванцзи замечает на воде завихрение, как будто что-то быстро движется, нацелившись на переднюю лодку. Цзян Ваньинь надёжнее перехватывает верёвку, и тут же что-то врезается в сеть, которую он держит. Канат натягивается.
Цзян Ваньинь крепко упирается ногами в дно лодки и терпеливо выжидает, несмотря на то, что натяжение каната растёт, а его руки напрягаются от усилия.
— Лань Чжань, — тихо просит Вэй Ин. — Помоги мне с этим. Ты ведь сильнее, чем я.
Лань Ванцзи кивает и берётся за верёвку, устраиваясь поустойчивее, перед тем как Вэй Ин закидывает сеть. Он слышит, как крякает Цзян Ваньинь, начиная вытягивать свою.
Верёвка в руках Лань Ванцзи резко дёргается, сеть тяжелеет.
Откуда-то сбоку доносится звук меча Цзян Яньли, и Лань Ванцзи видит отражённый отблеск его сияния, когда она разделывается с уловом.
Сеть тянет назад с чудовищной силой, но Лань Ванцзи упирается надёжно и держит крепко. Он знает — и это не предмет его гордости, а просто факт, — что действительно очень силён.
Теперь он смотрит в сторону кормы, поэтому не видит, что делают брат и сестра Цзян, но до него доносится плеск и возглас:
— А-Сянь! Давай!
— Тащи! — командует Вэй Ин, и Лань Ванцзи тащит.
Вэй Ин вытаскивает меч и встаёт наготове. Лань Ванцзи кидает мимолётный взгляд на иероглифы, выгравированные чуть ниже гарды, и его брови удивлённо взлетают вверх.
«Какая разница»? Как странно… Какое неподходящее имя для меча.
Сеть тяжело волочится за лодкой. Лань Ванцзи вытягивает её постепенно, перехватывая руками. Наконец она появляется над поверхностью и переваливается через борт, плюхаясь в натёкшую лужу.
В ней — прорва озёрных гулей, больше, чем могло бы появиться в Цайи даже за многие годы: живущий там люд умело обращается с лодками и отлично плавает.
Вэй Ин атакует, и лезвие его меча танцует сквозь ячейки, метко поражая гулей, но не повреждая сеть. Он спихивает останки обратно за борт, проверяет сеть на разрывы — быстро, но тщательно — и закидывает её снова, а потом машет находящимся на другой лодке. Лань Ванцзи слышит поскрипывание верёвки о борт и плеск, означающий, что Цзян Ваньинь тоже вытащил сеть.
Лодка по-прежнему быстро скользит по поверхности воды. Теперь Лань Ванцзи разобрался в стратегии полностью: сети каким-то образом привлекают озёрных гулей (он полагает, что это как-то связано с привязанными к ним талисманами), а извилистый путь, по которому передвигаются лодки позволяет за один проход прочесать довольно большую часть озера. Они вытягивают сети по очереди, ни на мгновение не прерываясь.
Это удивительно эффективно.
Лодки движутся по широкой, плавной кривой, постепенно закругляющейся к центру озера. Лань Ванцзи озадачен численностью гулей — они с Вэй Ином перебили несколько десятков, ещё толком не отдалившись от берега, и он подозревает, что у брата и сестры Цзян сравнимый улов.
Орда гулей начинает наконец истощаться по мере того, как они приближаются к середине озера, — к облегчению Лань Ванцзи. Всё его тело ноет от усталости. Он не помнит, чтобы ему когда-либо приходилось трудиться так тяжко.
Вэй Ин предлагал поменяться с ним местами и взяться за верёвку, но Лань Ванцзи отказался. Он не умеет вот так разить прямо сквозь сеть и боится повредить её и нарушить весь план. Он также видит, как на другой лодке Цзян Ваньинь удерживает канат, не сменившись ни разу.
«Имея сильную волю можно добиться чего угодно», — мысленно повторяет Лань Ванцзи. Он не уверен, не является ли неподобающим его абсолютное нежелание оказаться слабее, чем Цзян Ваньинь (особенно на глазах у Вэй Ина), но напоминает себе о том, что высеченные в скале правила также предписывают «быть сильным».
Лань Ванцзи сжимает верёвку.
— Ну, похоже, всё! — жизнерадостно провозглашает Вэй Ин, после того как они проплывают достаточно большое расстояние, а сеть остаётся пустой. Он затаскивает её обратно в лодку и отвязывает теперь совершенно испачканный и размокший талисман.
— Фу, мерзость, — морщится Вэй Ин и отводит руку с тряпицей подальше в сторону. Ткань извергает несколько клубов пара, а затем вспыхивает огнём, и оставшийся от неё пепел быстро развеивается по ветру.
Лань Ванцзи оглядывается на другую лодку, где Цзян Яньли делает то же самое. Она ловит его взгляд и тепло улыбается, прежде чем обернуться к Цзян Ваньиню, который сгорбившись опустился на одну из низких скамей. С постыдным удовольствием Лань Ванцзи отмечает, что тот выглядит таким же измотанным, каким ощущает себя он сам.
«Смотреть на побеждённых свысока запрещено. Как и завидовать победителям. Но, возможно, допустимо испытывать удовлетворение, если ты не победил, но и не проиграл», — решает Лань Ванцзи... Также возможно, что сейчас уже допустимо присесть.
— Ты отлично справился, Лань Чжань! — восклицает Вэй Ин и обнимает его. — Особенно — для первого раза. Лань Чжань такой сильный!
«И это тоже, — думает Лань Ванцзи, устало прислоняясь к Вэй Ину. — Это тоже хорошо».
Chapter Text
Возвращаясь после Совета кланов в Цинхэ, Лань Сичэнь ожидает обнаружить в общежитиях приглашённых учеников полнейшее безобразие.
Но, к удивлению, беспорядка в них не больше, чем на момент его отъезда. Ещё сильнее поражает тот факт, что, несмотря на сравнительно ранний час и отмену занятий, никто из учащихся не шатается праздно, никто даже не продолжает валяться в кровати.
Сгорая от любопытства, он отправляется на поиски.
И обнаруживает всех учеников на тренировочной площадке для занятий с мечом. Такое усердие было бы весьма впечатляющим, вот только они не тренируются. Собственно говоря, большинство их мечей аккуратными рядами покоятся у края площадки.
Лань Сичэнь наблюдает, пытаясь разобраться в том, что происходит.
Он узнаёт Вэй Усяня из ордена Юньмэн Цзян, но приходит в лёгкое замешательство, осознав, что тот, похоже, выступает в роли учителя. Ванцзи — лучший среди младших адептов клана Лань, и, если уж приглашённые ученики решили отнестись к учёбе с таким старанием (что неожиданно, но похвально), разве не должен был он, а не Вэй Усянь, взять на себя заботу о занятиях с ними?
Ванцзи, впрочем, тоже здесь. Он смотрит на Вэй Усяня, и Лань Сичэнь с одобрением замечает, что Ванцзи внимательно вслушивается в то, что тот говорит, а не просто неотрывно пялится на юношу влюблённым взглядом.
Очевидно, что всё ещё по уши влюблён, но сейчас весь внимание.
Цзинь Цзысюань (он и остальные адепты ордена Цзинь — единственные, кто всё ещё сжимают мечи в руках) негодующе взирает на Вэй Усяня.
— Да не пытаюсь я попрать основополагающие принципы вашего ордена! — возражает Вэй Усянь таким тоном, как будто всё это ему уже смертельно надоело, а потом хитро прищуривается:
— Кто мог подумать, что заклинательские способности ордена Цзинь настолько слабы, что наследник клана испугается такого простого упражнения. — Он качает головой в наигранном огорчении. — Некоторые люди, полагаю, были бы очень разочарованы, узнав об этом.
Глаза Цзинь Цзысюаня распахиваются в явном испуге. В тоне Вэй Усяня примерно поровну издёвки и угрозы, и Лань Сичэнь практически уверен, что применение подобного шантажа противоречит правилам. Как бы то ни было, в итоге Цзинь Цзысюань шагает к краю поля и почтительно укладывает свой меч на землю. Остальным адептам ордена Цзинь не остаётся ничего другого, кроме как последовать его примеру.
— Отлично! — жизнерадостно восклицает Вэй Усянь. — Итак! В этих предполагаемых обстоятельствах у вас отобрали мечи… несмотря на то, что вы, разумеется, очень старались не допустить этого, — добавляет он с оглядкой на адептов ордена Цзинь. — И в таком случае полезно понять, как заклинатель может сражаться без них. Ну, потому что, весьма вероятно, кто-то любит вас, хотя вы и не заслуживаете, потому что не можете даже поговорить с этим кем-то, как подобает порядочному человеку, и будет очень плохо, если с вами что-то случится. Теоретически.
Лань Сичэнь прикрывает ладонью рот. Было бы крайне непедагогично позволить кому-то заметить, что он находит забавным то, как Цзинь Цзысюань неудержимо краснеет.
— Как бы часто вы ни практиковались в использовании талисманов, в сражении вы все больше доверяете своим мечам. Так что сегодня — никаких мечей! — объявляет Вэй Усянь. — Лань Чжань, тащи сюда демона!
Веселье Лань Сичэня сходит на нет, когда Ванцзи скрывается в расположенном неподалёку минши. Не могли же эти дети и правда...
Ванцзи возвращается с головой бумажного дракона. Когда-то в прошлом этой голове явно досталось, и сейчас её глаза ощутимо разъезжаются в стороны. Она также увешана добрым десятком каких-то сложных талисманов. Ванцзи помогает Вэй Усяню водрузить драконью голову на себя.
Это выглядит смешно.
— Перед вами ужасное, злобное создание, уже уничтожившее тысячи людей! — немного глуховато, но крайне драматично сообщает Вэй Усянь изнутри. — Защищайтесь!
И затем… дракон внезапно начинает выглядеть действительно зловеще и угрожающе. Он мечется туда-сюда в хаотичной враждебности. Его ноздри извергают языки пурпурного пламени, и когда оно касается одного из учеников, то как будто прилипает, продолжая гореть на его одежде… но, как понимает Лань Сичэнь, не нанося реального вреда.
Когда драконья голова сталкивается с другими учащимися, часть талисманов слетает с неё и также прилипает к их спинам: такие ученики падают на землю и остаются лежать на ней — крайне раздосадованные.
Спустя несколько минут те, кто ещё не повержен, начинают менять тактику. Некоторые уклоняются — с разной долей успеха. Другие извлекают собственные талисманы, которые блокируют пламя или гасят его на пострадавших товарищах и, кажется, заставляют голову дракона промахиваться, причём талисманы с неё не притягиваются к увернувшемуся ученику.
Цзян Ваньинь остаётся за пределами схватки, выкрикивая советы тем, кто ещё сражается, и критические замечания в адрес тех, кто валяется на земле. Ванцзи стоит рядом с ним и молча наблюдает за происходящим с еле заметной улыбкой.
Число учеников по-прежнему уверенно уменьшается. Небольшая группа решает контратаковать, и их талисманы сбивают те, что болтаются на голове дракона. На ногах в результате остаются считанные единицы, но и голова дракона, пошатываясь, отступает, с забавной театральностью изображая финальную агонию.
— Я умер! — кричит Вэй Усянь, и Ванцзи помогает ему снять маску. — Отлично потрудились! Ну… большинство. — Он ухмыляется. — А теперь пойдёмте в класс и обсудим это. — Вэй Усянь машет рукой, и талисманы, прилипшие к павшим ученикам, отваливаются.
Ванцзи уносит драконью голову. Учащие быстро осматривают площадку, поднимая упавшие бумажки, разбирают свои мечи и следуют за Вэй Усянем в класс.
Лань Сичэнь чувствует себя озадаченным.
Что тут вообще происходит?
Он следит за дискуссией в классе из глубины комнаты. Вэй Усянь занимает место учителя. Его манера преподавания отличается от всего, что Лань Сичэню доводилось видеть ранее: Вэй Усянь не столько учит, сколько поддразнивает, намекает и направляет, пока ученики сами не додумаются до правильного ответа.
Цзян Ваньинь также принимает активное участие в процессе: пока Вэй Усянь спокойно наблюдает за тем, как учащиеся спорят между собой, Цзян Ваньинь безжалостно пресекает любые обсуждения, которые заходят слишком далеко в ненужную сторону. То он, то Вэй Усянь вмешиваются в разговор, исправляя ошибки в изложении событий, которые могут затруднить ученикам анализ, и в целом на пару весьма успешно управляют течением дискуссии.
Вэй Усянь замечает Лань Сичэня почти сразу, как тот зашёл, но только широко улыбается ему и снова сосредоточивается на учащихся. Дебаты протекают весьма оживлённо, поспешно нацарапанные на коленке талисманы перелетают туда-сюда по комнате, вызывая то вспышки света, то резкие порывы ветра прямо внутри помещения.
Дядя никогда бы не допустил подобного беспорядка.
Но даже когда колокол призывает их к обеду, ученики выходят из класса, по-прежнему оживлённо обсуждая способы усмирения духов и то, как можно улучшить свою технику владения мечом, если дополнить её использованием талисманов.
Метод Вэй Усяня очевидно оказался весьма вдохновляющим. Некоторые из учеников даже не замечают Лань Сичэня, стоящего немного сбоку от дверного проёма.
Он слышит, как Не Хуайсан жалуется:
— Вэй-сюн такой строгий. Он заставляет меня учить талисманы всю ночь. Говорит, что талисманами могут прекрасно пользоваться даже люди с таким же слабым золотым ядром, как у меня, поэтому мне не стоит надеяться ни на какое снисхождение!
— Совершенно верно, Не-сюн! — откликается Вэй Усянь. — Я буду устраивать тебе экзамен каждый день!
Глаза Не Хуайсана испуганно расширяются, и он с треском распахивает свой неизменный веер, поспешно удаляясь.
Вэй Усянь и Цзян Ваньинь хохочут. Ванцзи смотрит на Вэй Усяня с самым мягким выражением, какое Лань Сичэнь видел на лице своего брата после смерти их матери, и от этого Лань Сичэнь не в силах сдержать улыбки.
— Молодой господин Вэй. Наследник Цзян. Ванцзи. — Он заходит в комнату и склоняется в поклоне. Приглашённые ученики кланяются в ответ, Ванцзи кивает ему, очень коротко, а потом его взгляд возвращается обратно к Вэй Усяню, подобно стрелке компаса, неизменно указывающей на север.
— Цзэу-цзюнь, — обращается к нему Цзян Ваньинь, — надеюсь, Совет кланов завершился успешно.
— Весьма, — подтверждает Лань Сичэнь. — Ваш отец передаёт вам привет. Он был счастлив узнать, что и вы, и Вэй Усянь достойно проявили себя в соперничестве с другими учениками. Он просил заверить вас, что в Пристани лотоса всё в полном порядке, и также упомянул, что ваша матушка очень по вам скучает.
Ни для кого, за исключением, может быть, Ванцзи, не секрет, что абсолютно ни при каких обстоятельствах несравненная госпожа Юй не призналась бы ни в чём подобном. Что, однако, не исключает того, что это может быть правдой. Цзян Ваньинь немного краснеет, расплываясь от удовольствия.
— Цзэу-цзюнь очень добр, — бормочет он и снова кланяется.
— Кажется, наоборот, это адепты ордена Цзян очень добры к нам, — откликается Лань Сичэнь. — Вы не только согласились поучаствовать в ночной охоте на наших землях, но и приняли на себя обязанности по обучению в ордене Лань. Мы ценим ваше щедрое желание уделить нам своё время и силы.
Лань Сичэнь замечает, что Цзян Ваньин внезапно выглядит очень встревоженным (вероятно, волнуясь о том, что они с братом преступили границы дозволенного), Ванцзи сверлит Лань Сичэня сердитым взглядом, а Вэй Усяня всё это, кажется, всего лишь страшно забавляет.
— Если мне будет позволено отнять ещё немного вашего времени, я хотел бы попросить вас присоединиться ко мне в ханьши после обеда, чтобы обсудить вашу охоту в Цайи.
— Разумеется, — соглашается Вэй Усянь с поклоном. — Нам пора поговорить с Цзэу-цзюнем. Естественно, шицзе тоже присоединится, ведь она охотилась в Цайи вместе с нами. Я передам ей, — он отправляет бабочку-послание, и та проносится рядом с головой Лань Сичэня и улетает. Вэй Усянь выглядит странно довольным. Возможно, он соскучился по своей шицзе: мужчины и женщины редко пересекаются в Облачных Глубинах, а Лань Сичэнь слышал, что все трое в Соцветии Пристани лотоса очень близки.
— Вэй Ин, — говорит Ванцзи. — Пищу положено принимать в надлежащее время. — Он колеблется. — Вэй Ин хорошо поработал. Пора обедать.
— Ну что же, до скорой встречи, — завершает разговор Лань Сичэнь и откланивается.
Выходя, он слышит, как Цзян Ваньинь говорит:
— Знаешь, Лань-эр сюн, если ты вменишь себе в обязанность заботу об этом придурке, моя матушка не захочет отпускать тебя из Пристани лотоса.
— Мгм, — отвечает Ванцзи, и Лань Сичэню кажется, что он… доволен.
Трое учеников из клана Цзян и Ванцзи своевременно появляются в ханьши.
Но уже с самого начала их встреча проходит… необычно.
Как только с приветствиями покончено и двери за ними закрылись, Вэй Усянь обращается к деве Цзян:
— Шицзе?
Та кивает и, прежде чем присесть рядом с остальными учениками, вытаскивает из рукава талисманы и помещает по одному на каждые из ведущих в комнату дверей.
— Я заранее подготовилась, А-Сянь, — улыбается она.
— Спасибо, шицзе, — Вэй Усянь смотрит на неё обожающим взглядом, а потом разворачивается обратно к Лань Сичэню:
— Защитные заклятия шицзе надёжнее, чем у кого бы то ни было. Это печати тишины. Никто не сможет подслушать наш разговор.
Лань Сичэнь удивлённо моргает.
— В этом действительно есть необходимость? — спрашивает он.
Лань Сичэнь замечает, что Цзян Ваньинь, похоже, в не меньшем замешательстве. Ванцзи (что неудивительно) сохраняет невозмутимость. Лань Сичэнь подозревает, что, для того чтобы Ванцзи возмутился действиями Вэй Усяня, тот должен натворить что-то уж совсем из ряда вон выходящее.
— В этом есть необходимость, — уверенно подтверждает Вэй Усянь.
— Для беседы об озёрных гулях?
Вэй Усянь сухо усмехается:
— Мы поговорим и о гулях. Но есть кое-что ещё, о чём мне надо рассказать вам, Цзян Чэну и Лань Чжаню, — он делает глубокий вдох и… молчит.
Вэй Усянь, неспособный найти слов, — слегка тревожное зрелище.
Дева Цзян кладёт ладонь на плечо Вэй Усяню.
— Всё в порядке, А-Сянь, — мягко говорит она. — Ты же говорил, что мы можем ему верить.
— Мы можем, — так же тихо отвечает Вэй Усянь, — главное, чтобы они поверили мне.
— Это ты о чём таком толкуешь? — взрывается Цзян Ваньинь. — Я всегда тебе верю. Верю, что ты не преминешь поставить меня в неловкое положение! — И заканчивает, невнятно бормоча себе под нос: — Но я и просто тебе верю. Ну, знаешь... вообще.
— Можно доверять Вэй Ину, — серьёзно заявляет Ванцзи и смотрит на Лань Сичэня.
— Я согласен, что молодой господин Вэй достоин всяческого доверия, — соглашается Лань Сичэнь. — Но в чём дело?
Вэй Усянь на мгновение опускает голову, а потом выпрямляется и расправляет плечи. Серьёзное выражение ему совсем не к лицу.
— Цзэу-цзюнь… Однажды вы рассказали мне о домике, окружённом горечавками, который вам разрешалось посещать только раз в месяц, и о том, как Лань Чжань всё равно ждал перед ним, даже когда некому больше было открыть дверь.
Голова Лань Сичэня идёт кругом. Он потрясён и сердит. Никогда, никогда он не говорил никому ничего подобного! Только Ванцзи и дядя могли знать, и дядя не поведал бы об этом ни одной живой душе, а если бы и поведал, то точно не Вэй Усяню. Ванцзи, без сомнения, влюблён в Вэй Усяня, так что в теории он мог бы поделиться с ним этим, но Ванцзи смотрит на Лань Сичэня так, как будто его жестоко предали.
— Ты сказал ему? — шепчет Ванцзи. — Когда?
Вэй Усянь успокаивающе берёт Ванцзи за руку:
— Примерно двадцать лет спустя.
Вэй Усянь объясняет, что явился из будущего. Ужасного будущего. Настолько ужасного, что он провёл много лет в поисках способа, позволяющего исправить то, что произошло, и наконец нашёл возможность возвратить душу, со всеми воспоминаниями, назад к началу её жизни.
— Это было опасно, — признаёт Вэй Усянь. Он как-то незаметно отодвинулся ото всех, когда начал рассказывать, и теперь сидит сгорбившись и уставившись куда-то в пол. — Лань Чжань и Цзян Чэн были в ярости. Пытались остановить меня, прежде чем я действительно это сделаю. Но я должен был попытаться, потому что… — Он замолкает.
— Я умерла, — спокойно поясняет дева Цзян. — Погибла всего несколькими годами позже. А-Сянь винил себя. И А-Сянь считает, что и А-Чэн винил его, что А-Чэн его ненавидел. Мой муж также погиб. А-Чэну пришлось растить нашего сына, который очень страдал от отсутствия родителей.
— Вэй Ин, — с болью в голосе произносит Ванцзи.
— Лань Чжань тоже страдал. Очень сильно, — с грустью добавляет Вэй Усянь. — Я хотел спасти людей, хотел поступить правильно, но в итоге я спас только одного ребёнка. И… вроде как ещё одного человека… Он всё равно умер, но как бы и выжил.
— Это какая-то шутка? — сердито шипит Цзян Ваньинь. — Кто тебя возненавидит? Кто станет тебя винить? Да ты в жизни не допустишь, чтобы А-цзе причинили вред, если в твоих силах предотвратить это. Ты бы никогда…
— Я бросил тебя, — обрывает его Вэй Усянь. — Я поклялся, что всегда буду рядом с тобой, а потом всё равно тебя бросил. Ты остался совсем один, не считая младенца.
Это гасит ярость Цзян Ваньиня, как ведро ледяной воды.
— А как же матушка и отец, где они были? — неуверенно спрашивает он.
Вэй Усянь смотрит в пол. Он выглядит так, как будто вот-вот расплачется. Ванцзи берёт его за руку и крепко сжимает.
Лань Сичэнь ловит себя на том, что начинает верить в эту безумную историю, потому что, по крайней мере, боль Вэй Усяня — более чем реальна.
— Орден Вэнь напал на Пристань лотоса… Нападёт, примерно через два года, — отвечает вместо него дева Цзянь. — Матушка и отец погибли, чтобы защитить нас.
— Ты знала всё это? Кому ещё ты рассказал до меня? — требует ответа Цзян Ваньинь.
— Только шицзе, — тихо откликается Вэй Усянь. — Я не хотел, чтобы кто-то узнал об этом раньше тебя. Но есть кое-что, что я должен поведать Цзэу-цзюню.
— Я заставила его мне открыться, — спокойно поясняет дева Цзян. — А-Сяню снились кошмары.
— Ну да, ты никогда не мог отказать А-цзе, — соглашается Цзян Ваньинь и пихает Вэй Усяня в плечо. — Такой слабак. Придурок! — А потом обхватывает того за плечи и прижимает к себе — всего на одно мгновение.
На лице Вэй Усяня отражается отчаянное, душераздирающее облегчение.
— Лань Чжань… — Он вздыхает. — Лань Чжань любил меня. А я не понимал этого. И причинил ему много боли не задумываясь. Позднее я узнал, что он полюбил меня, ещё когда я учился здесь. На этот раз… Я понимал всё немного лучше и не хотел, чтобы он мучился, так что, возможно… — Он смотрит на Ванцзи. — Я должен был сначала рассказать тебе всё. Это было нечестно. Но я так скучал по тебе, Лань Чжань! Целых шестнадцать лет! Я поступил неправильно, но…
— Не неправильно, — прерывает Ванцзи. — Благодарен Вэй Ину. — Он поднимает их сплетённые руки и нежно целует костяшки пальцев Вэй Усяня. Лань Сичэнь отводит глаза. Цзян Ваньинь встречается с ним взглядом, и Лань Сичэнь чувствует, что на какое-то мгновение они полностью понимают друг друга.
— Как долго? Тогда.
— Мы… всё-таки стали партнёрами по совершенствованию — двадцать лет спустя, — отвечает Вэй Усянь.
— Что?! — Голова Цзян Чэна резко разворачивается в их сторону. — Да ведь с вами двоими с первого дня всё было ясно! Это было отвратительно! И в тот раз вам понадобилось двадцать лет, чтобы наконец дошло?!
— Но… но тринадцать из них я был мёртв! — протестует Вэй Усянь. Цзян Ваньинь бледнеет. Ванцзи выглядит так, как будто может потерять сознание.
— Не смей, — выдавливает Ванцзи через перехваченное горло, и Вэй Усянь немедленно поворачивается к нему.
— Я не умру, Лань Чжань, обещаю! Я буду очень, очень стараться, чтобы ничего из этого не произошло! — клянётся он с отчаянной решимостью. — И вот тут, — он переводит взгляд на Лань Сичэня, — начинается то, для чего мне нужен Цзэу-цзюнь.
Лань Сичэнь совсем не уверен, что ему хочется применять «Книгу сознания» к Вэй Усяню.
Но и убедительной причины не делать этого у него тоже нет.
Использовать технику, предназначенную для чтения памяти духов, на живом человеке — достаточно необычно, но это может сработать, если сам человек согласен. Он удивлён, что Вэй Усяню откуда-то известно об этом.
Они с Вэй Усянем садятся друг напротив друга. Дева Цзян опускается на колени рядом, пристально наблюдая за ними. Вероятно, лицо Лань Сичэня, когда он смотрит на неё, каким-то образом выдаёт его мысли.
— А-Сянь сказал, что вам можно доверять, — говорит ему дева Цзян, и в её улыбке — ни капли от привычной теплоты. — Однако сам процесс весьма рискован. — Она достаёт серебряный колокольчик клана Цзян. — Если мне покажется, что А-Сяню грозит опасность, я остановлю это. Разумеется, также если в опасности окажется Цзэу-цзюнь, — добавляет она, и Лань Сичэнь знает, что она не лукавит и не просто присовокупила его из вежливости, но в то же время не питает никаких иллюзий относительно того, чьё спасение для неё первоочередно.
— Он… Вы видели его воспоминания? — спрашивает Лань Сичэнь.
Дева Цзян качает головой.
— Нет. А-Сянь рассказал мне то, что мне нужно было знать, и я ему верю. Но Цзэу-цзюню ему необходимо поведать слишком многое за слишком короткое время, и мы не можем рисковать тем, что вы не поверите в то, что вам скажет А-Сянь.
Лань Сичэнь медленно кивает.
Они приступают.
Notes:
Прим. автора:
Возможно, вы сейчас удивляетесь: «Книга сознания», почему не «Сопереживание»?
Эта история исходит из книжного канона, а в новелле говорится, что техники разных кланов, используемые для чтения памяти, тоже отличаются и «Сопереживание» — просто техника, которой Вэй Усянь владеет лучше всего.
Там также говорится, что «Сопереживание» опасно, потому что при нём человек впускает духа в собственное тело.
Для меня это означает, что, согласно новелле, его нельзя применить к живому человеку. Так что я придумала Ланям свой способ, который можно.
При этом я ни в коей мере не осуждаю тех, кто в своих историях использовал «Сопереживание» на живых людях. В конце концов, в дораме оно действует, и это вообще никак не объясняется.
Chapter Text
Он видит разрозненные воспоминания из детства Вэй Усяня: зачуханный городишко, злобных собак, Пристань лотоса, Цзян Фэнмяня, мальчика и девочку (должно быть, Цзян Ваньиня и деву Цзян). Видит Облачные Глубины, видит своего брата, подавленного, неуверенного и сбитого с толку из-за того, как Вэй Усянь то заигрывает с ним, то отстраняется — снова, и снова, и снова.
***
Кто-то рассказывает Вэй Усяню, что Облачные Глубины сожжены Вэнь Сюем. Вэнь Чао измывается над лишившимися мечей адептами и — безоружными — загоняет их в пещеру.
***
Су Шэ, чтобы угодить Вэнь Чао, предлагает пустить кровь девушке.
***
Ванцзи ранен, весь в крови и ужасно бледен (даже в сравнении с обычной бледностью Ванцзи). Вэй Усянь заботится о нём. Ванцзи объясняет, что орден Лань не придёт им на помощь, потому что Облачные Глубины сгорели.
Ванцзи плачет.
***
Вэй Усянь и Ванцзи сражаются с черепахой-губительницей. Лань Сичэнь предпочёл бы, чтобы они затаились, чтобы дождались подмоги, но не в его силах повлиять на происходящее.
Он видит, как Вэй Усянь берётся за меч, и слышит вопли тысяч неупокоенных душ.
***
Вэй Усянь смотрит на окровавленные трупы адептов ордена Цзян и торжествующего Вэнь Чао.
***
Вэй Усянь в отчаянии пытается отыскать Цзян Ваньиня.
***
Вэй Усянь стонет от боли, когда его золотое ядро медленно и аккуратно извлекают из тела и ничем не сдерживаемая энергия вытекает…
Лань Сичэнь слышит голос Вэй Усяня:
— Давайте опустим эту часть. Она слишком тяжёлая.
***
Бесчисленные Вэни вопят от ужаса. Вэнь Чао умирает медленно, умирает ужасно, но Лань Сичэнь вспоминает Ванцзи — окровавленного и плачущего, вспоминает трупы детей в Пристани лотоса, и, стыдясь своих мыслей, думает: «Поделом».
***
Он видит Низвержение солнца. Видит, как Мэн Яо убивает Вэнь Жоханя.
***
Он видит, как Ванцзи — снова и снова — спорит с Вэй Усянем о недопустимости тёмного заклинательства. Чувствует боль, гнездящуюся в костях Вэй Усяня, чувствует разрастающуюся в его крови ярость и думает: «Прекрати».
***
Он видит, как Ванцзи — снова и снова — просит Вэй Усяня вернуться с ним в Гусу, и думает: «Ох...»
***
Вэй Усянь — один против всех — сражается, чтобы прекратить зверства. Вэй Усянь противостоит Цзинь Цзысюню в зале, полном людей. Лань Сичэнь тоже среди них — и никак не вмешивается.
***
Он видит Ванцзи — с мягкой улыбкой наблюдающего за маленьким ребёнком, играющим у его ног.
***
Он видит Погребальные холмы Илина в зелени и цвету.
***
Он видит смерть Цзинь Цзысюаня.
***
Он видит Вэй Усяня в Безночном городе, видит смерть Цзян Яньли, видит…
И снова голос Вэй Усяня:
— Я не очень чётко помню, что было дальше. Но вы расскажете мне об этом позже.
***
Вэй Усянь возвращается к жизни в поместье семейства Мо. Лань Сичэнь видит отрубленную руку, видит адептов Лань, оказавшихся в опасности. «Младших адептов, — понимает он, — тех, кто сейчас ещё даже не родился».
***
Он видит Ванцзи, играющего «Покой», видит, как тот путешествует с Вэй Усянем, по частям собирая расчленённое тело.
Он видит то же, что Вэй Усянь, когда тот использует «Сопереживание» в городе И. Это очень странное ощущение.
Он видит Цзян Ваньиня, преисполненного ярости и боли.
Он видит Башню золотого карпа.
***
И ещё одно «Сопереживание». Он видит себя глазами Не Минцзюэ, снова наблюдает за Низвержением солнца, видит вероломство Мэн Яо, видит себя, защищающего Мэн Яо. Видит, как Мэн Яо становится Цзинь Гуанъяо, видит, как Цзинь Гуанъяо играет «Очищение» для Не Минцзюэ, и удивляется, слыша неверные ноты, в то время как он знает, что сам учил Цзинь Гуанъяо играть мелодию правильно.
Он видит, как умирает Не Минцзюэ.
***
Он видит себя, говорящего Вэй Усяню и Ванцзи, что он верит Цзинь Гуанъяо.
***
Видит, как Ванцзи и Вэй Усянь спасают юных адептов из ловушки. Видит вероломство Су Шэ.
***
Видит, как он сам рассказывает о том, что Ванцзи едва не погубил себя из любви к Вэй Усяню.
Видит их сумбурное признание и думает: «Наконец-то».
Видит раскрытие коварных замыслов и разоблачение предательств.
Видит, как Цзинь Гуанъяо угрожает Вэй Усяню, и Ванцзи, и сыну Цзян Яньли и Цзинь Цзысюаня. Он видит Су Шэ, ещё раз, и осознаёт, что вот это жаркое и разъедающее чувство, должно быть, ненависть, потому что — снова и снова — Су Шэ использует учения ордена Лань во зло, использует их для того, чтобы навредить Ванцзи, ненавидит его просто за то, что тот — Ванцзи. Лань Сичэнь думает: «Да как он смеет!»
Он видит смерть Цзинь Гуанъяо.
И он видит себя — опять. Он выглядит… безнадёжно сломленным.
Лань Сичэнь медленно открывает глаза.
Тихо играет гуцинь. И на секунду он пугается, решив, что это снова музыка из «Книги смятения», но нет, Лань Сичэню знакома эта мелодия, он чувствует, как она успокаивает и восстанавливает силы. Лань Сичэнь поднимает взгляд и видит, что играет Ванцзи.
На какое-то мгновение он ощущает себя так, как будто это он провалился сквозь время. Ванцзи такой юный. «Но это правильно», — вспоминает Лань Сичэнь. Ванцзи — шестнадцать. Ванцзи никогда не видел, как горят Облачные Глубины, никогда не участвовал в войне. Ванцзи влюблён, и Вэй Усянь никогда не отворачивался от него и не умирал, оставив скорбеть в одиночестве.
— Что… — начинает Лань Сичэнь и закашливается. Его голос сипит, а горло отзывается болью. Шицзе… дева Цзян вкладывает чашку с чаем в его дрожащую руку, и он с благодарностью отпивает глоток.
— Выпейте до конца, — мягко советует она и наливает ещё одну — Вэй Усяню. Лань Сичэнь долго вглядывается в её лицо, пытаясь упорядочить свои воспоминания. Он помнит, что считал её девушкой с довольно приятной, но отнюдь не выдающейся внешностью, и не понимает почему. Теперь он видел её глазами Вэй Усяня, и ему кажется, что она прекраснее всех женщин на свете.
— Вы кричали, — сообщает Цзян Ваньинь со странными нотками в голосе. — А-цзе едва не начала вас будить. Несколько раз.
— Прошу прощения, — тихо бормочет Вэй Усянь. — Я старался пропускать самые тяжёлые моменты.
И самое ужасное — то, что Лань Сичэнь ему действительно верит.
Вэй Усянь вглядывается в содержимое своей чашки.
— Вы должны понять, Цзэу-цзюнь, что он очень, очень умён. Обвёл вокруг пальца весь заклинательский мир. — Он вздыхает. — Вы винили в этом себя и, я не уверен, смогли ли когда-нибудь простить. Вы ушли в уединение и… из него не вышли. Даже спустя много лет. Лань Чжань так по вам скучал…
Вэй Усянь поднимает глаза.
— Но вы должны знать, должны понять — на этот раз. Потому что мне кажется, что Низвержения солнца не избежать. И возможно, нам придётся использовать его для победы. Но затем… — Он качает головой. — Я по-прежнему хочу спасти невиновных Вэней. Думаю, их всё равно придётся спасать. Но в прошлый раз я не справился — на самом-то деле. Только одному из них удалось меня пережить, и если бы не Лань Чжань…
Он сглатывает.
— С этого момента нам остаётся только двигаться вперёд, Цзэу-цзюнь, — выдыхает он и вымученно улыбается.
Лань Сичэнь медленно кивает.
— Мы можем подготовиться заранее. Я лучше спрячу «Книгу смятения», и мы будем готовы к нападению Вэней, — он на секунду останавливается. — Я не знаю, что нам делать с Су Шэ.
Вэй Усянь невесело хмыкает:
— Меня не спрашивайте, — заявляет он. — Есть всего одна причина, по которой я ещё его не убил.
Мелодия Ванцзи резко обрывается. Цзян Ваньинь выглядит шокированным. Лань Сичэнь спрашивает с лёгкой улыбкой:
— И что же это за причина?
Вэй Усянь садится как должно и придаёт лицу крайне серьёзное выражение.
— «Убивать в Облачных глубинах запрещено». Я не хочу, чтобы меня и в этот раз выгнали.
Лань Сичэнь хохочет. Он не может удержаться. Он смеётся, пока из глаз не начинают литься слёзы: по всем умершим, что пока ещё живы, по Ванцзи, по Вэй Усяню. По младшим адептам, которых помнит Вэй Усянь, талантливым детям, которые теперь могут вообще не родиться. Лань Сичэнь знает, что Вэй Усянь скучает по ним. Он будет искать Цзинь Лина и Лань Сычжуя, Лань Цзинъи и Оуян Цзычжэня — и бояться, что никогда не найдёт их.
Лань Сичэнь знает, потому что он тоже будет искать.
Вэй Усянь встаёт и опускается на колени рядом с ним, а потом — неожиданно для Лань Сичэня — обнимает его.
Это приятные объятия. Вэй Усянь похлопывает его по спине и бормочет что-то успокаивающее в волосы возле уха. Лань Сичэнь представляет себе, что Цзян Ваньинь, должно быть, готов взорваться от такого зрелища.
— Всё хорошо, — тихо шепчет Вэй Усянь. — Ты можешь поплакать. Можешь признать, что чувствуешь боль.
Лань Сичэнь плачет, пока у него не заканчиваются слёзы, и только тогда Вэй Усянь отпускает его. Он возвращается и садится рядом с Ванцзи. У Ванцзи на лице довольно сложное выражение.
— Где ты научился… — начинает Лань Сичэнь, но замолкает. В конце концов, Вэй Усянь не совсем тот юноша, каким кажется. Шестнадцатилетнее тело вмещает разум и душу человека, который гораздо, гораздо старше. (Лань Сичэнь задумывается, не следует ли ему воспротивиться их отношениям с Ванцзи, но тут же отметает саму идею: это всё равно ничего не изменит, и Ванцзи было почти сорок, когда он добивался Вэй Усяня — с телом подростка, да и разумом не намного старше.)
Тем не менее Вэй Усянь отвечает на незаданный вопрос:
— Чему-то от шицзе. Чему-то — методом проб и ошибок. — Он улыбается. — А чему-то от Цзэу-цзюня, заставляющего всех вокруг почувствовать себя лучше просто оттого, что он где-то рядом.
Улыбка Вэй Усяня становится неуверенней, когда он оборачивается к Ванцзи.
— Лань Чжань, — тихо говорит Вэй Усянь. — Теперь ты видишь, как на самом деле ужасна моя история. Ты знаешь, что я много, много старше тебя. И ты… не обязан оставаться со мной. Я… знаешь, вероятно, заморочил тебе голову. Если ты передумаешь, то… я не обижусь.
Вэй Усянь смотрит в пол, и Лань Сичэню хочется накричать на него, но он не может подобрать слов, чтобы втолковать, что для этого уже слишком поздно.
Еле слышный выдох Ванцзи — для него звучит как тяжёлый вздох.
— Не передумаю относительно Вэй Ина, — говорит тот твёрдо. — По-прежнему всегда хочу быть с Вэй Ином.
Лань Сичэнь отводит глаза, когда Ванцзи наклоняет голову и… он не хочет видеть, что там между ними происходит дальше. Цзян Ваньинь — красный, как мак, таращится в сторону. Дева Цзян бесстрастно встречается взглядом с Лань Сичэнем. На губах у неё снисходительная улыбка.
— Есть вещи, которые А-Сянь, казалось бы, должен понимать, — дружелюбно делится она с Лань Сичэнем, — но иногда не понимает.
Дева Цзян совершенно права. Лань Сичэнь помнит Ванцзи из воспоминаний Вэй Усяня и насколько очевидно (хотя, по всей видимости, не для Вэй Усяня) было то, что нечто в Вэй Усяне всегда бесконечно привлекало его брата.
— Да никогда он ничего не понимает, — бормочет Цзян Ваньинь. — Он придурок и засранец, и он мой… И я не могу поверить, что у твоего брата такой плохой вкус! — заканчивает Цзян Ваньинь, сердито зыркая на Лань Сичэня. Лань Сичэнь догадывается, что, после того как он разрыдался, как ребёнок, мистический флёр Цзэу-цзюня по большей части оказался развеян, но он ни капли об этом не жалеет.
А вот Цзян Ваньинь, похоже, жалеет, что погорячился, потому что морщится и поспешно встаёт, чтобы извиниться за то, что выпалил не подумав.
Лань Сичэнь улыбается.
— Цзян Ваньинь, я думаю, что между нашими семействами скоро возникнут… крепкие связи на очень долгие времена. Нам четверым предстоит многое сделать — открыто и тайно, и мне необходимо избежать повторения многих ошибок. — «Как и тебе, — думает он, — и я знаю в точности, почему Вэй Усянь не поведал тебе об этих ошибках». — Я надеюсь, что мы объединимся ради достижения общей цели.
Цзян Ваньинь кивает, не до конца уверенный, к чему ведёт Лань Сичэнь.
— Я думаю, — продолжает тот, — что, если ты, конечно, не возражаешь, я бы хотел считать тебя своим названым братом.
Цзян Ваньинь — многообещающий молодой заклинатель с добрым сердцем. Лань Сичэню теперь известно, что его собственные суждения не всегда идеальны (он помнит смерть Не Минцзюэ, чувствует свою вину за неё и не может решить, заслуживает ли он этого). К счастью, на этот раз всё зависит не только от его суждений (он помнит взрослого Цзян Ваньиня, каким его знал Вэй Усянь, и то, как в храме Гуанъинь он смотрел на Цзинь Лина и Вэй Усяня с одинаковым ужасом во взгляде, и Лань Сичэнь удивляется тому, как Вэй Усянь замечает всё на свете — кроме того, что его любят).
— Это отличная идея! — восклицает Вэй Усянь. — То, что ордена Цзян и Лань будут часто действовать вместе, не будет выглядеть подозрительно, если люди будут считать, что вы сдружились.
— А мы и сдружились, — огрызается Цзян Ваньинь. — Нас объединяет то, какие кошмарные, бесстыдные братья нам достались, и необходимость как-то жить с вами. Вот станем мы с Цзэу-цзюнем назваными братьями, и наконец будет кто-то, кто сможет разделить мою боль.
«И он прав — в том, в чём скорее умрёт, чем признается даже себе», — думает Лань Сичэнь. Во всех их жизнях Вэй Усянь хранил секреты от Цзян Ваньиня. И Цзян Ваньинь (во всяком случае, так представляется Лань Сичэню) всегда ощущал, что какая-то часть Вэй Усяня оставалась закрытой от него, а теперь он знает, что тот никогда не скрывал эту часть от кого-то другого.
Лань Сичэнь смотрит на Ванцзи, сидящего рядом с Вэй Усянем и смотрящего на него, как будто тот как минимум возвёл луну на небо, с радостью принимающего его прикосновения и дарящего Вэй Усяню свои почти незаметные улыбки и тепло, которое, как казалось Лань Сичэню, умерло в его брате вместе со смертью их матери. На Ванцзи, который отберёт у Цзян Ваньиня его брата, и, хотя они по-прежнему останутся братьями, всё никогда уже не будет прежним.
«Да, — думает Лань Сичэнь. — Я разделяю твою боль».
У Вэй Усяня как раз случился интимный момент с Лань Чжанем: они сидели, соприкасаясь лбами, и это было так трогательно и так волнующе, и Цзэу-цзюнь полностью разрушил всё, когда отвлёк Вэй Усяня… Но, на самом деле, побратимство — просто замечательная идея, Вэй Усянь сразу так и сказал, а Цзян Чэн вызверился на него, потому что он ужасный.
— Эй, это было обидно! — восклицает Вэй Усянь. И шицзе хихикает, потому что Вэй Усяня окружают монстры. Это — предательство. И он испытывает головокружительное облегчение, оттого что они пережили эти откровения, и Цзян Чэн по-прежнему хмурится на него с яростью, которая у него означает любовь — к нему, к Вэй Усяню. Которая, как Вэй Усянь слишком поздно понял, всегда означала любовь.
Цзян Чэн бесчисленными способами умеет выразить своё презрение тем, чьё существование его не заботит. Но только любовь приводит Цзян Чэна в настоящую ярость.
Время уже близится к ужину, и Цзэу-цзюнь выглядит так, как будто вот-вот рухнет. (У него, как у одного из Двух нефритов клана Лань, это выражается в том, что плечи опустились примерно на толщину мизинца младенца и в веках ощущается почти незаметное напряжение. С точки зрения рядового стороннего наблюдателя, он выглядит совершенно как обычно, но Вэй Усянь — настоящий эксперт.)
Цзэу-цзюнь с Цзян Чэном заканчивают обсуждение своих планов и собираются отправиться в храм завтра утром.
— Всё, что осталось, — говорит Цзэу-цзюнь, — это первоначальная цель нашей встречи. Озёрные гули.
— Их было слишком много для этого озера, — сообщает Лань Чжань. — Очень много. И никаких предпосылок для их появления.
— Не думайте об этом, — вмешивается Вэй Усянь. — Я знаю причину. И теперь эти воды безопасны.
— Так в чём же причина? — спрашивает Цзэу-цзюнь, прихлёбывая чай.
— А там был бездонный омут, — как ни в чём не бывало заявляет Вэй Усянь. Он рассчитывает посмотреть, не выплюнет ли Цзэу-цзюнь от удивления свой чай, и раздосадован, когда этого не происходит. Цзэу-цзюнь только слегка замирает (буквально на миг, так что почти невозможно заметить), перед тем как опустить чашку на стол, и спокойно проглатывает то, что отхлебнул.
— Бездонный омут… — повторяет он.
— Да. Орден Цишань Вэнь изгнал его из своих владений в ваши.
— Да что ты несёшь? — взрывается Цзян Чэн. — В этом озере даже никаких признаков бездонного омута не было!
— О, я знаю! — соглашается Вэй Усянь. — Но это потому, что я его похитил.
Всё безмолвствуют.
— И что такого? Он мне позже понадобится, — поясняет Вэй Усянь. Он никогда бы ничего не украл без причины.
Цзэу-цзюнь слегка сжимает переносицу.
— Вэй Усянь, — довольно сухо говорит он, — мне кажется, что мы ещё не обсудили и вопрос, касающийся тёмного заклинательства.
— Хе-хе, — Вэй Усянь смущённо чешет нос, — уже так поздно. Может быть, мы поговорим об этом в другой раз? Опаздывать на ужин запрещено правилами.
Цзэу-цзюнь со вздохом кивает. Вэй Усянь порадовался бы предоставленной ему передышке, но, судя по лицам Лань Чжаня и Цзян Чэна, ей не суждено быть долгой.
Chapter Text
Вэй Усянь никогда не задаётся вопросом: что такого он сделал, чтобы заслужить всё плохое, что с ним происходит? Он знает. Прекрасно знает, что именно творил и как часто. Знает, что, возможно, изобрёл совершенно новые виды «такого» и не преминул воплотить их в жизнь.
И тем не менее!
Это всё равно нечестно!
Беспокойство Цзян Чэна выражается в криках и оскорблениях, которыми тот обильно перемежает свой допрос.
Беспокойство Лань Чжаня проявляется пристальными несчастными взглядами и неуступчивостью.
Вэй Усянь достаточно знаком с особенностями поведения обоих.
К чему он не готов, так это к необходимости справляться с ними одновременно, и в придачу он даже не может прибегнуть к привычным тактикам уклонения. Убежать нереально, потому что эти двое припёрли его к стенке и полностью перекрыли пути отхода. Разозлить Цзян Чэна до такой степени, чтобы тот, потеряв терпение, развернулся и выскочил из комнаты, тоже не выйдет, потому что нынешний Цзян Чэн ещё не возненавидел его, да и в принципе более уравновешен, и обычно Вэй Усянь очень гордится этим достижением, но вот прямо сейчас — это крайне не вовремя. И прогнать Лань Чжаня посредством агрессивно-неподобающего поведения тоже не получится, раз они уже всерьёз добрались до поцелуев. К тому же Вэй Усянь и не смог бы так поступить, поскольку теперь ему известно, что, ведя себя подобным образом, он каждый раз причинял Лань Чжаню страдания.
И несмотря на то, что какая-то часть его размышляет, насколько мило, что вот это выражение «я скорее умру, чем признаюсь, что за тебя беспокоюсь, но в то же время непременно обеспечу твою безопасность, даже если это убьёт меня» Цзинь Лин целиком перенял у Цзян Чэна (сходство просто потрясающее), сообщить об этом наблюдении последнему было бы… в высшей степени опрометчиво — сразу по нескольким причинам.
Цзян Чэн крайне возмущён тем, что Вэй Усянь: а) практиковал тёмное заклинательство; б) делал это не поставив его, Цзян Чэна, в известность; и в) занимался этим в отношении чего-то столь могущественного, как бездонный омут, не позвав его, Цзян Чэна, с собой.
Ну а если бы кто-то из присутствующих записывал ход их дискуссии, Цзян Чэн, без сомнения, попросил бы также добавить, что причина его возмущения в том, что: 1) кошмар по имени Вэй Усянь продолжает отравлять ему жизнь; 2) окружающие могут счесть этого придурка его, Цзян Чэна, шисюном, которым он совершенно не является; 3) по поведению Вэй Усяня у них может составиться превратное представление о методах обучения в ордене Юньмэн Цзян; и 4) если бы его матушка узнала про это, ему, Цзян Чэну, пришлось бы наблюдать, как она порет Вэй Усяня до смерти; ну и 5) подобный исход заставил бы А-цзе плакать, и в этом тоже был бы виноват Вэй Усянь.
Лань Чжань же расстроен тем, что тёмный путь разрушает душу и тело, а практикующие его неизбежно погибают ужасной смертью. (Ну, это, по крайней мере, Вэй Усяню уже знакомо.) Лань Чжань вжимается лицом куда-то в его шею (чем весьма эффективно препятствует стремлению сбежать отсюда куда подальше и одновременно усугубляет раздражение Цзян Чэна), нашёптывая свои страхи и жгучую потребность защитить Вэй Ина прямо тому в ключицу.
«Похоже, что не только годы скорби и тоски по несбывшемуся виноваты в том, что Лань Чжань стал таким… напористым, — размышляет Вэй Ин. — Под ледяной маской Лань Чжаня даже сейчас скрывается целый водоворот чувств».
И с учётом того, что ему известно о детстве Лань Чжаня, Вэй Усянь совсем не удивлён.
Цзян Чэн, на самом деле, даже не даёт ему передышки, чтобы ответить на заданный вопрос, немедленно начиная орать на него снова, поэтому Вэй Усянь гладит спину Лань Чжаня — настолько успокаивающе, насколько только может, и ждёт, когда у Цзян Чэна иссякнет запал.
А это дело отнюдь не быстрое. Цзян Чэн, скорее всего, провёл всё время, пока они ужинали в поощряемом Ланями абсолютном молчании, обдумывая то, что позже намеревался выплеснуть на Вэй Усяня, а потом помог загнать того в комнату Лань Чжаня исключительно силой своих сердитых пристальных взглядов.
Хорошо хотя бы, что у Лань Чжаня нет соседей. (Вэй Усянь подозревает, что, после того как Лань Сичэню по возрасту и статусу стало положено отдельное жильё, все остальные просто… естественным образом осознали, что «никто из младших адептов не достоин того, чтобы делить жилище с Лань Ванцзи».)
И по крайней мере, эти двое позволили Вэй Усяню развесить по стенам печати тишины, прежде чем приступили к допросу...
Спустя какое-то время Вэй Усяню кажется, что Цзян Чэн наконец выкричался достаточно, чтобы услышать то, что ему скажут.
— Я в курсе, что это опасно, — тихо говорит Вэй Усянь. — И я в курсе, что не смогу контролировать всё в одиночку. Я думал, что смогу, в прошлый раз, но… я ошибся, — он вздыхает. — Страшно ошибся. Но сейчас всё будет по-другому!
— По-другому — это как? — бурчит Цзян Чэн.
— Ну, во-первых, я разобрался во многом, что раньше делал неправильно. Этому виду заклинательства ведь никто не учит, большую часть мне пришлось изобретать самому. И… — Вэй Усянь прикрывает глаза, потому что не готов увидеть их лица, после того как они узнают. — На этот раз у меня есть золотое ядро.
— У тебя не было золотого ядра? — тихо бормочет Цзян Чэн. — Но как…
— Есть такой человек по имени Вэнь Чжулю, — так же негромко поясняет Вэй Усянь. — Если когда-нибудь доведётся увидеть его, пожалуйста, пожалуйста, не пытайтесь сражаться! Вэнь Чжулю называют «Сжигающим ядра», потому что он обладает способностью расплющить и уничтожить чужое золотое ядро. Пострадавший никогда не сможет восстановить свои духовные силы.
Цзян Чэн издаёт сдавленный звук — может быть, даже всхлип. Лань Чжань сжимает запястье Вэй Усяня — крепко, почти до боли.
— Так что у меня не было возможности предотвратить или исцелить повреждения, наносимые тёмной энергией, — продолжает Вэй Усянь. — А сейчас — она есть. Я провёл тщательные исследования и думаю, что это всё изменит. Защитные печати шицзе тоже очень помогают. Ну и я могу заклинать обычным способом, так что мне не понадобится использовать тёмную энергию так часто. А в том случае, когда всё-таки придётся, я планировал попросить Лань Чжаня поиграть мне «Очищение». Или Цзэу-цзюня, если Лань Чжань скажет, что не согласен.
— Согласен, — говорит Лань Чжань. — Всегда согласен.
— А что же я? — требует ответа Цзян Чэн. — Предлагаешь мне просто смотреть, как ты рискуешь собой и бездействовать? Теперь у тебя есть он, и я бесполезен?
Вэй Усянь смотрит на Цзян Чэна, кривящегося в свирепой гримасе и прожигающего его взглядом, и слышит: «Мне кажется, что ты не нуждаешься во мне, а я нуждаюсь в тебе, и мне страшно, что ты меня бросишь», — и сердце Вэй Усяня сжимается.
— Не говори глупости, — мягко отвечает он. — Ты же сам всё сказал: шизце слишком нежна ко мне, а Лань Чжань чересчур в меня влюблён. Только Цзян Чэн может научить меня смирению. И кроме того… — Вэй Усянь поднимает глаза к потолку. Это совсем не в духе их взаимоотношений и никогда не было — ни в тот раз, ни в этот. Но спустя десятилетия Вэй Усянь наконец осознал, что это всегда являлось частью их проблемы.
Он собирается с духом.
— Ты мне нужен, Цзян Чэн, — говорит Вэй Усянь. Смотрит в потолок, потому что Цзян Чэн вряд ли сможет контролировать своё выражение после этих слов, и, как изменится лицо Лань Чжаня, он тоже видеть не хочет. — Я не могу обещать, что навсегда останусь рядом с тобой, что стану твоей правой рукой, когда ты унаследуешь обязанности главы клана, что мы всегда будем вместе. Я не знаю, что может случиться. И… Лань Чжань мне нужен тоже, на всё время, какое он пожелает быть рядом со мной. Но, Цзян Чэн…
Вэй Усянь останавливается, чтобы перевести дыхание и вытереть слёзы, текущие по его щекам.
— Я пытаюсь держать тебя подальше от этого, потому что это опасно, а я хочу, чтобы Цзян Чэн был в безопасности. Ты станешь новым предводителем клана Цзян. Сильным, талантливым, умелым. А я буду вести себя безрассудно и безответственно, оставив тебе разгребать то, что я наворочу.
— То есть в точности как обычно, — фыркает Цзян Чэн, но вполне беззлобно.
— Как скажешь, — Вэй Усянь рискует кинуть взгляд на его лицо, улыбается и получает в ответ хмурую гримасу, полную тайного удовлетворения.
— Ладно уж, оставлю тебя пообщаться с Лань Ванцзи, — бурчит Цзян Чэн, направляясь к двери. — И знать не хочу, как вы тут между собой будете это утрясать.
Он приоткрывает дверь и вскрикивает, когда сверкающее облако проскальзывает внутрь тут же, едва появляется крошечный зазор. Это целый смерч из бабочек-посланий, который разделяется и немедленно пикирует на них обоих.
Вэй Усянь слышит голос своей шицзе:
«А-Сянь, не забывай соблюдать осторожность, когда будешь говорить с А-Чэном».
«А-Сянь, А-Чэн очень тебя любит».
«А-Сянь, всё в порядке?»
«А-Сянь, ты что, прячешься от А-Чэна? Почему я не слышу ответа ни от того, ни от другого?»
«А-Сянь, если вы сейчас не в защищённой печатями комнате, я очень рассержусь».
«А-Сянь, ответь мне немедленно, как только получишь это!»
Цзян Чэн вздрагивает, пока его бомбардирует его собственная стая бабочек, и Вэй Усяню любопытно, что шицзе говорила ему. Наконец последняя бабочка зависает в воздухе между ними и выкрикивает послание, адресованное сразу двоим:
«ЕСЛИ ПОНАДОБИТСЯ, ЧТОБЫ Я САМА ПРИШЛА ТУДА, Я ПРИДУ. НО Я БУДУ КРАЙНЕ РАЗОЧАРОВАНА В ВАС ОБОИХ!»
Вэй Усянь поспешно отправляет в полёт свою бабочку: «Всё в порядке, шицзе, мы поговорили! Всё действительно в порядке, клянусь!». Вылетая, она соревнуется в скорости с бабочкой Цзян Чэна.
— Лань Чжань, — говорит Вэй Усянь.
Они наконец наедине, и он догадывается, что Лань Чжань уже несколько часов пребывает в состоянии эмоционального шока.
— «Ругаться с членами своей семьи запрещено, потому что не имеет значения, кто победит», — тихо цитирует Лань Чжань.
— Это то правило, которому мы с Цзян Чэном никогда не сможем следовать, — Вэй Усянь подталкивает голову Лань Чжаня плечом, пока тот не поднимает лицо, и тогда целует его в лоб, в нос и собирается закончить таким же лёгким поцелуем в губы, но Лань Чжань следует за ним, когда он пытается отстраниться, вцеловываясь с болезненным упорством. Это так знакомо и мило, и одновременно — разбивает Вэй Усяню сердце, потому что это он помнит. Именно так целуется Лань Чжань, когда не может найти слов, чтобы вымолвить то, что отчаянно хочет сказать.
Вэй Усяню знаком этот язык, хотя и прошло больше шестнадцати лет с тех пор, как ему последний раз приходилось им пользоваться.
Он уступчиво расслабляется в руках Лань Чжаня, позволяя тому прикусывать — «я боюсь за тебя» — свои губы, слышит «хочу, чтобы ты был в безопасности» в настойчивых толчках языка, приоткрывающих их, «пожалуйста, пожалуйста, позволь мне защитить тебя» — в жадных поцелуях, постепенно спускающихся вдоль его скулы, вниз по шее, и «мой Вэй Ин, мой!» — когда Лань Чжань отводит в сторону ворот его ханьфу и присасывается к старому следу от укуса, который Вэй Усянь умышленно не пытается излечить при помощи духовной энергии и к которому Лань Чжань неизменно возвращается каждый вечер.
В каком-то смысле Вэй Усянь никогда не верил до конца, что Лань Чжань любил его ещё с тех пор, когда они были подростками. И ожидал меньшего пыла, поскольку этому Лань Чжаню не пришлось ждать почти двадцать лет, чтобы получить желаемое.
Он так ошибался. Лань Чжань прижимает его к стене, крепко вцепившись руками в бёдра Вэй Усяня, возвращается к губам, чтобы снова нетерпеливо впиться в них почти с отчаянием. Он охает, когда Вэй Усянь закидывает руки ему на шею и ногами обхватывает талию, а потом резко, как от удара, выдыхает, когда тот прижимается бёдрами, и неловко толкается в ответ — совершенно не в такт, но зато с очаровательным исступлением.
Вэй Усянь знает, что ещё пожалеет об этом очень-очень сильно, когда ему придётся возвращаться в общежитие во влажных, противно липнущих штанах. Но задумываться о последствиях никогда не было в его истинной природе. К тому же прямо сейчас он снова подросток, в ключицу которого вжимается лицом Лань Чжань и твердит его имя, как молитву, пока она не обрывается на полузадушенном звуке. Он вцепляется в бёдра Вэй Усяня так крепко, что это почти, почти на грани боли… И Вэй Усянь хотел бы навечно сохранить этот момент в своей памяти.
В девять часов он лежит свернувшись рядом с Лань Чжанем в выданных ему на смену штанах немного не по размеру и ласково улыбается, когда Лань Чжань погружается в дрёму в его объятиях.
Печати тишины, которые он развесил, были нарисованы впопыхах, да и его печатям никогда не сравниться с печатями шицзе. Вэй Усянь догадывается, что они иссякли, когда некоторое время спустя в окно влетает сверкающая бабочка и опускается ему на руку.
«Я помог Не Хуайсану с уроками и придумал отговорки, объясняющие, почему ты не явишься ночевать (когда мне начало всё больше казаться, что ты не явишься). Так что, если ты не остался у Лань Ванцзи — В ОТДЕЛЬНОЙ КРОВАТИ, ТЫ, БЕССТЫЖИЙ ПРИДУРОК, то лучше спи под кустом, не заставляй меня оправдываться. И я расквашу Лань Ванцзи его хорошенькую мордашку, если он посмеет обесчестить тебя до свадьбы, у нашей семьи ВЫСОКИЕ ТРЕБОВАНИЯ. Как же я ненавижу тебя и твои повадки!»
Лань Сичэнь потратил всю ночь на составление тщательных заметок. Ему, возможно, придётся всё сжечь, когда он закончит: нельзя рисковать тем, что кто-то прочтёт их. Но Лань Сичэню необходимо разобраться в событиях целых двадцати лет. Событиях, которые не должны произойти, втиснутых в его память за один короткий вечер.
Он отмечает всё, что ему известно о людях, чьи судьбы пересекались с его собственной и судьбами его близких. (И по-прежнему могут пересечься — так или иначе.)
Доходит до одного из имён и останавливается.
Высчитывает.
На долгое мгновение прикрывает глаза.
Закончив с заметками, Лань Сичэнь перечитывает их, накрепко запоминая упорядоченную хронологическую линию. А потом поджигает пергамент и наблюдает, как иероглифы сгорают один за другим.
И — направляется навестить своего дядю.
Необходимость побеспокоить дядю в его уединении не доставляет Лань Сичэню удовольствия, но отпущенный ему временной промежуток недостаточно чёток, и есть проблемы, с очевидным решением которых он не может смириться.
Прежде чем пойти к дяде, он как-то незаметно забредает к одинокому домику в лесу. Останавливается на том месте, где ждал Ванцзи (каждый месяц, даже когда уже осознал, что двери для него не откроются), и думает, сможет ли он отговорить дядю от попыток оградить Ванцзи от Вэй Усяня. Потому что вполне вероятно, что дядя попытается, как явно пытался в воспоминаниях Вэй Усяня, и гораздо менее вероятно, что дяде это удастся.
Лань Сичэнь знает, что Ванцзи никогда не отступится от тех, кого любит.
И со стыдом задумывается, не слишком ли просто те, кого он любит, отступились от Ванцзи.
Ванцзи всегда был замкнутым ребёнком, держался отстранённо со всеми, кроме их матери. Лань Сичэнь помнит (смутно) крохотное тельце, забиравшееся в его кровать по ночам и дрожавшее у него под боком. Помнит, как сонно сворачивался, прижимая его к себе, пока Ванцзи не успокаивался. Но и это прекратилось после смерти их матери.
Невидимые стены, окружающие Ванцзи стали толще, выше, начали казаться абсолютно непреодолимыми.
Но каким-то образом для Вэй Усяня они словно никогда и не существовали.
Если бы Лань Сичэнь старался так же сильно — пытался дотянуться сам, а не принимал как данность то, что Ванцзи всегда будет тянуться к нему, — могло ли что-то сложиться иначе?
С этого момента им остаётся только двигаться вперёд.
Вот Лань Сичэнь и двигается вперёд, хотя в данный момент это означает вернуться обратно. Он доходит до нужного здания и стучится в дверь дядиного цзинши.
Ответа нет, но другого он и не ожидал, а стоящие перед ним сейчас проблемы куда важнее, чем раздражение дяди, так что Лань Сичэнь просто заходит.
Дядя медитирует. Лань Сичэнь садится напротив него.
— Я вернулся с совета кланов в Цинхэ, — сообщает он. — Всё прошло хорошо. Однако теперь мне нужно отправиться в ещё одно путешествие, и я не знаю, как долго оно может продлиться.
То, что он собирается сделать, немного жестоко. Но Лань Сичэнь вспоминает шрамы от дисциплинарного кнута, появления которых на теле Ванцзи он ни за что в этот раз не допустит, и признаёт, что некая небольшая, злорадная часть его несомненно испытает удовлетворение.
— Если вы предпочтёте остаться в уединении, — смиренным тоном продолжает Лань Сичэнь, — меня это не затруднит. Я всегда могу попросить Вэй Усяня продолжить вести занятия. Он хорошо с этим справляется и с радостью пойдёт мне навстречу.
Глаза дяди резко распахиваются.
Лань Сичэнь отправляется в путь днём, после церемонии принесения клятв с А-Чэном.
Покидая Гусу, он убирает Лебин и Шоюэ в мешочки-цянькунь у себя в рукавах.
Для встречных заклинателей он всё равно очевидно останется одним из Ланей (впрочем, большинство заклинателей и без того узнают Цзэу-цзюня), но для обывателей — вполне может сойти за зажиточного господина без определённых занятий.
Лань Сичэню нужно разыскать мальчика, и он надеется, что не опоздал.
То, что он собирается совершить, возможно, не менее глупо, чем если бы он снова поверил Мэн Яо, хотя в данном случае Лань Сичэнь не собирается ничего принимать на веру — вообще. Но он должен что-то предпринять и не может согласиться с убийством ребёнка.
Если бы Вэй Усянь уже повзрослел и смог путешествовать как пожелает, был ли бы этот ребёнок уже мёртв?
В какой-то мере тот, кто сейчас выглядит как восторженный юнец, — по-прежнему Старейшина Илина, по-прежнему способен на беспощадную целесообразность и терпеливую жестокость. И сделает то, что, как он убеждён, следует сделать, какой бы ценой это ни обернулось для него самого.
Лань Сичэнь не хочет, чтобы Ванцзи пришлось это наблюдать, не хочет, чтобы Вэй Усяню пришлось превратиться в этого человека. Он не почувствовал, что тот когда-либо хотел стать таким, скорее, это было необходимостью, от которой Вэй Усянь не счёл для себя возможным уклониться.
Если мальчику суждено умереть… что ж. Лань Сичэнь не совершил тех ошибок, которые помнит Вэй Усянь, но мог бы их совершить, у него и других ошибок немало. И если кровь на руках послужит за них искуплением, он примет его как должно.
Отыскав мальчишку, который вполне вероятно может оказаться тем, кого он ищет, Лань Сичэнь задерживается в этой местности и наблюдает.
И так он однажды оказывается в пивной лавке и видит, как какой-то мужчина подзывает мальчонку, предлагая ему тарелку сладостей за то, что тот доставит записку.
Ещё не успев подумать, Лань Сичэнь вскакивает на ноги с Шоюэ в руке. Он не обнажает клинок, просто отталкивает руку мужчины ножнами.
— Чан Цыань, — обращается к нему Лань Сичэнь сдавленным голосом и намеренно грубо, — не низко ли с твоей стороны так пользоваться наивностью ребёнка? Тебе бы стоило быть осторожней в том, какой пример ты являешь миру.
Мужчина, который, судя по всему, и есть Чан Цыань, резко поднимает взгляд и тянется к своему мечу, но его глаза расширяются, когда он видит одеяния Лань Сичэня и налобную ленту, а затем читает иероглифы на лезвие Шоюэ.
— Цзэу-цзюнь, — начинает он и сглатывает, — я не…
— Если тебе нужно отправить послание, отнеси сам или отправь адептов, — обрывает его Лань Сичэнь. — Уверен, ты не хотел бы навлечь позор на заклинателей или на свой клан, если весь мир услышит, что в твоих привычках обманывать доверие детей.
Лань Сичэнь сохраняет на лице спокойное выражение, но смотрит прямо Чан Цыаню в глаза. «Я — Цзэу-цзюнь из клана Гусу Лань, — думает он. — В случае если будет моё слово против твоего относительно того, что ты планировал сделать, — никто тебе не поверит».
Чан Цыань начинает обильно потеть. В конце концов, он — трус.
— Достойное напоминание, Цзэу-цзюнь, — наконец выдавливает он. — Я… так и поступлю.
Лань Сичэнь позволяет ему уйти, а потом поворачивается к мальчонке, который выглядит ошарашенным и ещё — так, как будто готов расплакаться. Наверняка, он боится, что теперь ему не достанется сладостей. Но его лицо проясняется, когда Лань Сичэнь пододвигает тарелку.
— Ешь, — говорит Лань Сичэнь. — Как твоё имя, малыш?
Мальчонка радостно улыбается и хватается за пирожное.
— Этого недостойного зовут Сюэ Ян, господин!
Он берёт мальчонку с собой. Покупает ему по пирожному каждый день и думает, не кончится ли это всё пролитой кровью.
Когда Лань Сичэнь возвращается в Облачные Глубины с тяжёлым мешком на плече и улыбающимся ребёнком, держащимся за руку, он показывает Сюэ Яну выбитые на стене правила. Читает «Возлюби всё живущее», «Постигай мир в его целостности», «Свершай благородные дела» и опускается на колени рядом с мальчиком, который мог стать чудовищем, а станет — первым серьёзным трудом Лань Сичэня по изменению будущего.
— Сначала тебе надо будет научиться читать. А потом, со временем, ты должен будешь выучить все эти правила, — серьёзно объясняет он. — Они очень важны. Знаю, их очень много, но ты будешь в безопасности и всегда накормлен, и если станешь выполнять эти правила каждый день, то получишь награду.
Не в обычаях ордена Лань вознаграждать послушание. Послушание само по себе является вознаграждением. И не в обычаях клана Лань предлагать еду, кроме той, которая необходима для того, чтобы жить.
Лань Сичэнь — очень справедливый человек и полагает, что может быть опасно выделять этого ребёнка особым к нему отношением, потому что это породит обиду у других воспитанников.
Он вытаскивает Шоюэ и добавляет ещё одно правило.
— Что вы написали, господин? — спрашивает Сюэ Ян.
— «Только послушные получают десерт», — улыбается ему Лань Сичэнь. — Пойдём, А-Ян!
Путешествие было долгим, но мальчик выглядит любопытным и возбуждённым, когда Лань Сичэнь показывает ему, где он будет спать, а также где живёт сам Лань Сичэнь и где его можно найти в течение дня — первые места, которые тому нужно запомнить. А потом Лань Сичэнь укладывает Сюэ Яна в его новую постель в его новом доме и велит ему спать, а сам направляется на кухню.
Он знает местные порядки, так что даже не пытается зайти внутрь: Лань Сичэнь — фактический глава ордена Лань, но его власть над Облачными Глубинами имеет свои границы, и одна из них как раз пролегает по порогу кухни. Вместо этого он терпеливо ждёт, пока его заметят и старейшина, управляющая этим святилищем, выйдет к нему навстречу.
Лань Сичэнь, улыбаясь, склоняется в глубоком поклоне:
— Юная госпожа, этот недостойный счастлив возможности лицезреть вашу несравненную красу, — приветствует он, и глаза хозяйки смеются.
— Я стара как мир, а если бы меня угораздило родиться красавицей, то, пожалуй, пришлось бы и замуж выйти, — презрительно фыркает она. — Лесть тебе не поможет, А-Хуань. Ты что, явился сюда, чтобы украсть мои яблоки? Может, мне стоит поискать твоего сообщника?
— Ни в коем случае, бабушка. Я здесь по делу как действующий глава ордена.
— Ха! Ты, может быть, и действующий глава для тех, у кого не воровал яблоки, но для меня ты всегда останешься А-Хуанем!
— Да, бабушка, — Лань Сичэнь наклоняет голову и удерживается от того, чтобы сказать: «Я знаю» и «Моё сердце разбилось бы, если бы это было не так». Бабушка правит кухней Облачных Глубин ещё с тех времён, когда Лань Сичэнь не родился. Его дядя называет её бабушкой. Она ко всем ним относится как к детям, и это… утешительно.
Лань Сичэнь никогда не крал яблок. Бабушка сама давала их ему, когда находила плачущим возле кухни после смерти матери, или подсовывала сладкие запечённые яблочки ему на тарелку, когда он особо отличался в учёбе. Она всегда была нежна с Лань Сичэнем, когда тот нуждался в её доброте, и резка и язвительна — когда не нуждался. И Лань Сичэнь давно подозревает, что границы её «царства» охраняются так строго отчасти потому, что бабушка не придерживается безвкусной диеты, блюда которой готовит для адептов в соответствии с обычаями.
— Ну так чего ты хочешь? — спрашивает бабушка.
— Я пришёл просить о небольшом изменении порядка питания в Облачных Глубинах, — отвечает Лань Сичэнь, сгружая с плеча мешок, который принёс с собой.
— И что в мешке? — подозрительно интересуется она, без видимых усилий поднимая такую тяжесть.
— Сахар.
Бабушка улыбается.
Chapter Text
Вэй Усяню казалось, что не раздражать Лань Цижэня, когда тот вернётся к ведению занятий, будет более трудной задачей. Нет, конечно, Вэй Усянь всё равно ёрзает на месте, потому что не может иначе, и отвлекается тоже чаще, чем следовало бы, но зато, когда Лань Цижэнь задаёт вопросы, связанные с совершенствованием, ему даже не приходится задумываться, чтобы ответить.
Перемены в иерархии наиболее могущественных орденов от поколения к поколению и изменения их сферы влияния, знаменитые высказывания великих совершенствующихся и семейные связи… С некоторыми из тем у него вполне могли возникнуть проблемы, если бы Вэй Усянь не сжалился наконец над Не Хуайсаном, до смерти боящимся гнева своего брата, и не заучил их назубок практически без усилий, пока втолковывал своему отстающему соседу.
Когда экзамены заканчиваются и Не Хуайсан получает долгожданное и приемлемое «удовлетворительно», ученики радуются успеху своего товарища. Даже Цзинь Цзысюань выдавливает неловкое поздравление.
Что до Вэй Усяня, то он решает, что счастлив. Он, как никто, понимает, что их детство подходит к концу, ещё немного — и события примут серьёзный оборот, а на горизонте уже маячат взрослые обязанности.
Но пока — занятия в классе не слишком обременяют его, а тренировки и учебные бои с другими младшими адептами доставляют удовольствие. Даже Цзинь Цзысюань не так ужасен. Кроме того, остальные ученики постепенно привыкают к тому, что Лань Чжань постоянно находится рядом с ним, и остаются собой, а не замирают во внезапной неловкости, едва его завидев.
(Лань Чжань, в свою очередь, понемногу приучается игнорировать их мелкие провинности и не начинает немедленно цитировать правила, если, например, кто-то из учеников сутулится, когда они вместе находятся в общежитии. Нет, он всё ещё временами (очаровательно) хмурится, но, справедливости ради, другие ученики ведь тоже воздерживаются от комментариев о том, как близко они сидят с Вэй Усянем, или о том, как тот иногда неподобающе прижимается к боку Лань Чжаня.)
Ну и самое прекрасное — это то, что Лань Чжань и Цзян Чэн ладят между собой! (Ситуация совершенно новая для Вэй Усяня.)
Разумеется, ладят они в своём, особом, присущем только им двоим духе.
Когда однажды во время тренировки с мечом наставник выбирает соперником Вэй Усяня по учебному бою Лань Чжаня, Цзян Чэн кривится. Когда же (ожидаемо) их схватка перерастает во что-то гораздо больше напоминающее «агрессивный флирт», он и вовсе прерывает собственный поединок и устремляется к ним.
Нет, конечно, не исключено, что Вэй Усянь позволил Лань Чжаню почти (но не совсем) прорваться сквозь свою защиту. И не исключено, что вместо того, чтобы сразу же отскочить, они застыли почти нос к носу, пока Вэй Усянь нашёптывал Лань Чжаню что-то, от чего уши последнего залились нежным румянцем.
Ну а Цзян Чэна, не исключено, всё это достало (судя по тому, как яростно он распихивает их в разные стороны).
— Ни стыда, ни совести! — шипит Цзян Чэн. — Ну как можете вы оба быть такими невыносимыми? И чем я провинился, чтобы заслужить такое наказание?! Ну, то есть, от этого придурка-то я другого и не жду, но у тебя вроде должно быть больше самообладания? — сердито вопрошает он Лань Чжаня.
Лань Чжань выглядит так, будто всерьёз обдумывает его вопрос.
— Нет, — отвечает он в итоге.
Выражение на лице Цзян Чэна выходит за рамки поддающихся описанию:
— Ты ужаснейший из младших братьев!
— Мгм, — спокойно соглашается Лань Чжань.
Разумеется, Вэй Усянь также наслаждается жизнью в Облачных Глубинах, потому что, вместо того чтобы тратить большую часть своего времени на отработку наказаний, он проводит её целуя Лань Чжаня, или гуляя с Лань Чжанем, или музицируя вместе с Лань Чжанем.
Они (и Вэй Усянь первым готов это признать) не очень скрывают свои отношения.
— Разве это не противоречит правилам? — интересуется Вэй Усянь, когда Лань Чжань целует его в Библиотечном павильоне. Они одни в пустом и частично замаскированном помещении, где раньше хранилась коллекция запретных книг. Сейчас её нет (Вэй Усянь не спрашивает, куда именно она делась), и комната используется для занятий, требующих тишины.
— «Забыть о сдержанности, когда ты с тем, кого любишь и лелеешь, разрешено», — шепчет Лань Чжань и тянет Вэй Усяня к себе на колени, и, ну… как может Вэй Усянь отказать ему после этого? Совершенно невозможно.
Разумеется, Вэй Усянь не в состоянии отказать Лань Чжаню в любом случае, но особенно — когда тот говорит что-то подобное.
За исключением той ночи, когда Вэй Усянь открыл свою тайну, он каждый вечер возвращался в свою комнату в общежитии ещё до отбоя. Он полон решимости позволить Лань Чжаню самому задавать темп в том, что касается их занятий сексом, и до сих пор Лань Чжань, похоже, об этом особо и не задумывался.
Так что Вэй Усянь вёл себя очень, очень хорошо.
Вот поэтому ему и кажется крайне нечестным, что, когда Лань Цижэнь внезапно спускается по лестнице, а Вэй Усянь сидит на коленях у Лань Чжаня, и тот стаскивает с него одежду, и рука Лань Чжаня у него на бедре, а губы исследуют грудь, Лань Цижэнь в ярости обвиняет Вэй Усяня в том, что это он осквернил невинность его племянника.
Одежда Лань Чжаня, между прочим, в абсолютном порядке. (Пока.) (На этот раз.) (Но она же в порядке?)
И кроме того, есть правило, запрещающее кричать в Облачных Глубинах, а Лань Цижэнь именно это и делает.
И привлекает определённое внимание.
Вэй Усянь очень гордится собой за то, что полностью контролирует выражение своего лица и не смеётся (даже не улыбается!).
Лань Цижэнь «глубоко и безмерно возмущён» и не сдерживается, высказывая своё возмущение.
Цзян Чэн, хоть он и младше Вэй Усяня (чисто формально — если вы спросите Цзян Чэна; бесповоротно и однозначно — если спросите Вэй Усяня), сын и наследник главы клана Цзян, и от лица ордена Юньмэн Цзян «не может допустить подобных оскорблений», когда очевидно, что Лань Ванцзи участвовал в происходившем «добровольно и с большой охотой». И если Лань Ванцзи опорочил честь Вэй Усяня, то орден Цзян готов высказать «встречные возражения».
Лань Цижэнь не уверен в наличии у Вэй Усяня чести, которую можно было опорочить, в то же время он «полностью убеждён», что Лань Ванцзи являлся «идеальным, невинным и благородным юношей», пока не появился Вэй Усянь и не соблазнил его своими «забавами обрезанных рукавов».
Цзян Чэн жил «под одной крышей с Вэй Усянем» с раннего детства, и Вэй Усянь ни разу не опозорил чести Пристани лотоса подобным скандальным поведением, а теперь Лань Ванцзи «разрушил все надежды» его шисюна когда-либо в будущем «вступить в достойный брак».
Он действительно так и говорит — «шисюн», и Вэй Усянь никогда не любил Цзян Чэна больше, чем в эту минуту.
К счастью, как раз в этот момент появляется Цзэу-цзюнь и искусно сглаживает темпераменты своего дяди и братьев. Обоих своих братьев, потому что Лань Чжань тоже ощетинился при намёке даже на простую вероятность вступления Вэй Усяня в брак с кем-то, кто не является Лань Чжанем.
Вэй Усянь серьёзно полагает, что он сам оставался всего лишь невинным свидетелем на всех этапах развития событий, и с этой точки зрения крайне нечестно, что в результате принимается решение пригласить в Облачные Глубины дядю Цзяна.
Всё даже хуже, чем если бы прибыл дядя Цзян.
Госпожа Юй приезжает вместе с ним.
Цзян Чэн открыто хохочет над Вэй Усянем, потому что он — ужасный.
Но одновременно обещает не дать ей убить Вэй Усяня, потому что он также прекрасен. По-своему.
Вэй Усянь ждёт снаружи, пока дядя Цзян, госпожа Юй, Лань Цижэнь и Цзэу-цзюнь беседуют в ханьши. Лань Чжань стоит рядом с ним, демонстративно и настойчиво держа его за руку. (Лань Чжань немного нервничает, но он абсолютно точно пребывает в своём несгибаемом настроении, в котором, как слишком хорошо известно Вэй Усяню, поколебать его совершенно нереально.)
Цзян Чэн и шицзе ожидают вместе с ними из-за того, что (согласно Цзян Чэну) Вэй Усянь вечно губит жизнь Цзян Чэна заодно со своей, потому что он придурок и ужасный, ужасный человек, и определённо никакой не шисюн, Цзян Чэн сказал это только для того, чтобы переспорить Лань Цижэня. Или (если верить шицзе), возможно, из-за того, что одно из предварительных условий мирного соглашения, которое вытребовал Лань Цижэнь, состояло в наличии «пригляда».
Обсуждение тянется довольно продолжительное время, прежде чем Цзэу-цзюнь открывает дверь и приглашает Лань Чжаня зайти.
Лань Чжань остаётся там очень недолго, а потом выходит обратно. (Он выглядит слегка самодовольно и явно удовлетворён произошедшим внутри.) Теперь Цзэу-цзюнь зовёт войти Вэй Усяня.
— Обещаю зажечь для тебя поминальные палочки, — шепчет Цзян Чэн, и Вэй Усянь не отвешивает ему пинка только потому, что шизце расстроится… ну и Цзэу-цзюнь смотрит прямо на него.
Зайдя, он обнаруживает, что Лань Цижэнь выглядит чрезвычайно раздражённым (что совсем не информативно), дядя Цзян сохраняет нейтральное выражение (тоже не лучше), а госпожа Юй слегка улыбается (а вот это пугает).
— Возможно, мы нашли хороший выход из этого… затруднения, — говорит Цзэу-цзюнь.
— А-Ин, — продолжает дядя Цзян, — мы обговорили условия твоей помолвки с Лань Ванцзи.
Госпожа Юй встаёт.
— Цзян Фэнмянь, мы не видели Вэй Ина уже несколько месяцев. Дай ему минутку, чтобы поприветствовать свою шиму. — Она с улыбкой оборачивается к Вэй Усяню. — Ты хорошо выглядишь, А-Ин. Воздух Гусу определённо тебе на пользу. Подойди, присядь.
Вэй Усянь исподтишка смотрит на её руки. Цзыдянь на месте, это же значит, что в неё не мог кто-нибудь вселиться, точно?
Точно.
Не то чтобы Вэй Усянь не ожидал, что рано или поздно вступит в брак с Лань Чжанем, но немного странно быть уже помолвленными.
Как выясняется, Лань Цижень, всё ещё сильно обеспокоенный сложившейся ситуацией, выбрал наинеудачнейший подход к госпоже Юй и начал речь с выражения своего глубокого разочарования в дисциплине адептов ордена Юньмэн Цзян.
В результате они схлестнулись, ещё буквально не приступив к обсуждению, потому что госпожа Юй без колебаний готова сама отчихвостить Вэй Усяня за малейшее прегрешение, но предоставить кому-то постороннему привилегию критиковать адептов ордена Юньмэн Цзян? О нет! Так что, если послушать её полемику с Лань Циженем, Вэй Усянь всегда был образцовым адептом, все действия которого приносили исключительно честь и славу ордену и клану.
Цзян Фэнмяню и Цзэу-цзюню пришлось приложить усилия, чтобы их успокоить, и каким-то образом конечным результатом дискуссии стало то, что старшие ученики орденов Юньмэн Цзян и Гусу Лань должны пожениться. А учитывая побратимство между действующим главой клана Лань и наследником клана Цзян, очевидно, что между их орденами возникла крепкая связь.
Лань Цижэнь неохотно согласился, потому что Цзэу-цзюнь мягко настоял и, по крайней мере, так честь его племянника будет восстановлена.
Госпожа Юй очень, очень довольна. Вэй Усянь с некоторым удивлением осознаёт, что, оказывается, для того чтобы получить одобрение госпожи Юй, нужно всего лишь заключить выгодный брак.
Время приглашённых учеников в Облачных Глубинах подходит к концу, и Вэй Усянь смиряется с мыслью, что ему придётся сделать кое-что чрезвычайно сложное и неприятное.
«Воистину моя жизнь неизбежно представляет собой вечную череду страданий и самопожертвования», — думает Вэй Усянь.
Ему придётся вежливо пообщаться с Цзинь Цзысюанем.
— Цзинь-сюн, — обращается он с поклоном.
— Вэй Усянь, — Цзинь Цзысюань смотрит на него с опаской. Он не так холоден, как раньше… ну, не настолько, но и друзьями их даже с натяжкой не назовёшь.
— Этот ученик преисполнен надежды, что ему позволят скромно предупредить Цзинь-сюна о кое-чем важном, — Вэй Усянь старательно придерживается всех церемоний.
А вот Цзинь Цзысюань не хочет.
— Если я заставлю деву Цзян плакать, ты переломаешь мне все кости. Я помню.
— Я не об этом. — Вэй Усянь прикрывает за ними дверь и прикрепляет на неё талисман тишины, прежде чем продолжить. — Цзинь-сюн, если бы я поведал тебе кое-что и предупредил, что ты можешь поделиться этой информацией только с тем, кому абсолютно, абсолютно доверяешь, с тем, чья честь и верность вне всяких сомнений, то кому бы ты рассказал?
Глаза Цзинь Цзысюаня сужаются, но, кажется, он серьёзно обдумывает заданный вопрос.
— Мянь-Мянь. Она — моя шимэй и мой друг! — поспешно добавляет он, очевидно вспомнив, что беседует с шиди своей невесты. — Мы не… она не… и я не назвал твою шицзе только потому, что, полагаю, ты сам…
Вэй Усянь успокаивающе машет рукой:
— Я знаю, знаю. Мянь-Мянь бы никогда. И я правда думаю, что ты намного лучше, чем твой отец, — в этом смысле. Вот, кстати, а своему отцу ты бы не рассказал?
Цзинь Цзысюань вспыхивает.
— Нет. Мой отец… Ему не следует… — Вэй Усяню никогда не доводилось видеть на лице Цзинь Цзысюаня столь мучительного стыда, даже когда на горе Феникса тот выболтал свои чувства перед целой толпой присутствующих и сбежал — в той, первой, жизни Вэй Усяня.
— А, ну ладно. Хорошо. — Вэй Усянь набирает побольше воздуха. — Не рассказывай никому-никому о том, что я сейчас сообщу. Кроме Мянь-Мянь. И её тоже попроси, чтобы держала это в секрете, но Мянь-Мянь — хорошая девушка, думаю, ей можно доверять. Пожалуйста, дай мне своё слово.
Несколько мгновений Цзинь Цзысюань таращится на него, и Вэй Усянь отвечает ему очень серьёзным взглядом.
— Ну хорошо. Я даю слово. Если нарушу это обещание, я утрачу право носить имя Цзинь.
Вэй Усянь рассказывает ему.
— Но это… Это ни в какие рамки не лезет! Это нарушение всех… — восклицает Цзинь Цзысюань.
— Именно.
— Как ты узнал об этом?
— К сожалению, не могу тебе сказать.
Вэй Усянь сомневается (весьма), что Цзинь Цзысюань на самом деле поверил, но твёрдо знает, что тот сдержит данное слово.
Когда они возвращаются в Юньмэн, Лань Чжань отправляется вместе с ними. Официально — для того, чтобы поучиться вместе с адептами ордена Юньмэн Цзян, также как ученики из клана Цзян учились в Облачных Глубинах. Неофициально — потому что даже Лань Цижэнь оказался бессилен против выражения, появившегося на лице его племянника, когда тому намекнули, что им с Вэй Усянем придётся на время расстаться.
Лань Чжань торжественно поклялся помнить о полученном воспитании и заветах родного ордена и поступать в соответствии со своей совестью.
Вэй Усяню показалось, что Цзэу-цзюнь услышал в этих тщательно подобранных словах нечто совсем иное, чем Лань Цижэнь, но также возможно, что у Лань Цижэня просто не осталось сил спорить. По всей видимости, целый год в обществе Вэй Усяня несколько его подкосил.
«Ну что ж, учиться всегда непросто, — философски думает Вэй Усянь. — Но в итоге этот опыт поможет ему стать намного сильнее».
Он наслаждается возможностью показать Лань Чжаню Пристань лотоса — такой, какой она должна быть. Ему нравится наблюдать, как Лань Чжань с лёгкостью побеждает других учеников во время тренировок, да и сам Вэй Усянь забывает о необходимости сдерживаться, ему хочется покрасоваться и произвести впечатление на Лань Чжаня. Впрочем, даже госпожа Юй (теперь настаивающая на том, чтобы Вэй Усянь называл её шиму, но это непросто, очень непросто — вот так взять и изменить то, что у тебя в голове) только замечает, что, видимо, Лань Чжань хорошо на него влияет, раз Вэй Усянь очевидно старается гораздо сильнее, чем раньше.
Цзян Чэна же поражение от руки Вэй Усяня, вероятно, взволновало бы гораздо больше, если бы тот не пребывал в полнейшем ужасе с момента, когда его мать продолжила свои рассуждения предположением, что, возможно, Цзян Чэну стоит начать задумываться о собственных брачных перспективах, потому что хотя сейчас, конечно, он ещё слишком молод для брака, но…
— Ты! Это всё из-за тебя! — шипит он на Вэй Усяня, который катается по земле от хохота. — Я так тебя ненавижу!
Лань Сичэнь сомневался, приводить ли Сюэ Яна в Облачные Глубины. Этот мальчик мог оказаться опасным. Но Лань Сичэнь не думает, что тот будет действовать скрытно, Сюэ Ян — на удивление честный мальчик. Лань Сичэнь беседует с ним каждый вечер, спрашивая о его поведении за день, и Сюэ Ян очень серьёзно докладывает даже о малейших нарушениях правил, если таковые были допущены.
(За небольшие нарушения Сюэ Ян лишается десерта за ужином, но Лань Сичэнь всё равно даёт ему конфетку и обсуждает с ним правила ещё раз, для лучшего понимания.)
Страхи Лань Сичэня в отношении будущего Сюэ Яна, таким образом, постепенно развеиваются. Он не жалеет, что съездил, чтобы забрать мальчика.
Но сейчас Лань Сичэнь прибыл в Юньпин в поисках того, кому, как ему хорошо известно, верить нельзя, того, кто способен обмануть его целиком и полностью, но всё равно Лань Сичэнь не видит иного выхода.
Совсем скоро Мэн Яо должен отправиться в Башню золотого карпа, и Лань Сичэнь не хочет, чтобы это произошло. Он не может, не станет убивать юношу (даже младше Ванцзи!) за преступления, которые тот может совершить.
Лань Сичэнь знает адрес… заведения, где сейчас проживает Мэн Яо, но не в силах заставить себя даже свернуть на нужную улицу. Что, если его увидят? Что, если кто-то узнает, что Цзэу-цзюнь находится в столь неподобающем месте?
Вместо этого он слоняется возле рынков и переживает, что ему, возможно, придётся поехать в Башню золотого карпа и ждать молодого человека там, перед входом в резиденцию ордена, или что он вообще каким-то образом упустит его, или…
На третий день Лань Сичэнь наконец встречает тех, кого ищет. Женщину — красивую, но одетую… чересчур напоказ (для похода на рынок в середине дня), в сопровождении юноши, который был бы практически её копией, если бы не что-то неуловимо намекающее на родство с Цзинями. Что-то в форме его скул, в очертаниях носа. Этого достаточно.
Собравшись с духом, Лань Сичэнь приближается. Они изучают разложенные на лотке книги, пока лоточник сыплет обещаниями больших успехов в совершенствовании и владении мечом, и Лань Сичэнь немедленно проникается к нему неприязнью. Тот не может не знать, что его книжонки бесполезны, но всё равно пытается нажиться на отчаянных надеждах простолюдинов.
— Эту, — говорит женщина. — Она ведь поможет моему сыну улучшить навыки?
— Не поможет, — вмешивается Лань Сичэнь, опережая заверения лоточника. — Эти книжки не имеют никакой ценности. Секреты совершенствования не продаются на городских рынках, и владению мечом нельзя научиться по книгам.
— Ты… — начинает торговец, но потом обращает внимание на одежды, налобную ленту, меч и замолкает, бледнея.
Женщина оборачивается к нему и видит то же самое; Лань Сичэнь отмечает, как эмоции сменяют одна другую на её лице: разочарование, осознание, надежда, снова разочарование, страх. Перед ней совершенствующийся из великого ордена. «Ему не нужен её сын, — возможно, думает она, — но ему может быть нужно другое». И вероятно, он гневается за то, что она лелеяла подобные мечты в отношении своего мальчика, в то время как тот — всего лишь сын… подобной особы.
Лань Сичэнь вздыхает.
— Как твоё имя? — спрашивает он у юноши, потому что ему нужна уверенность, он не может взять с собой неизвестно кого и упустить свою истинную цель.
Юноша держится прямо, хотя и немного нервничает.
— Мэн Яо, — отвечает он.
— Если вы не против, — говорит Лань Сичэнь, обращаясь к ним обоим, — Мэн Яо может поехать в Облачные Глубины, чтобы должным образом обучаться совершенствованию.
Госпожа Мэн улыбается открыто и радостно:
— Мэн Яо, — обещает она, — вас не разочарует.
Лань Сичэнь тоже улыбается — сквозь лёгкую тошноту.
— Я уверен, что у него большой потенциал, — соглашается он, предпочитая не уточнять — потенциал в какой области.
Лань Сичэнь возвращается в Облачные Глубины с Мэн Яо и отводит его к дяде, который внимательно оценивает его познания и умения.
— У мальчика есть талант, — заключает дядя, — и все данные. Очень быстрый ум. Ему не нужно повторять объяснения дважды. Ты молодец, Сичэнь! Было бы позором упустить столь способного ученика! — В глазах дяди светится огонёк удовлетворения. — Возможно, задержка в надлежащем обучении не позволит ему до конца развить свои практические навыки, но в понимании теории он ещё может превзойти всех. Мне будет приятно учить его.
Лань Сичэнь знает, что дяде искренне нравится преподавать, он радуется успехам своих воспитанников.
Возможно, его радость и гордость за нового ученика окажут благотворное влияние на Мэн Яо.
А возможно, Лань Сичэнь — дурак и разрушит жизни всех, кого любит.
Во время совета кланов в Цишане, перед началом соревнования в стрельбе, Вэй Усянь ненадолго отходит, чтобы разыскать кое-кого в Безночном городе. Лань Чжаня забрал Цзэу-цзюнь, чтобы тот поприветствовал представителей их ордена, прибывших для участия в совете.
Вэй Усянь подозревает, что Лань Цижэнь, вероятно, хочет проэкзаменовать Лань Чжаня на предмет падения дисциплины и морального разложения — после целого года в другом ордене. Вэй Усянь совершенно не волнуется. Внутренняя дисциплина Лань Чжаня по-прежнему выше всяких похвал, да и морально он не разложился больше, чем уже на момент их отъезда из Облачных Глубин.
Вэй Усянь находит юношу с луком, раз за разом безукоризненно поражающего мишень, и улыбается.
— Вэнь Нин, — окликает он так мягко, как только может. Юноша разворачивается, широко распахивая глаза.
— Г-господин… господин, п-простите, простите меня, но я не… я не помню вашего имени, должно быть, я запамятовал, — он роняет лук и потихоньку отступает от Вэй Усяня.
— Эй, эй, всё в порядке! — Вэй Усянь старается говорить по возможности ласково и ни в коем случае не угрожающе. — Вэнь Нин! Так здорово увидеть тебя! Скажи, а твоя сестра тоже где-то здесь?
— С-сю… сюда, — Вэнь Нин торопливо показывает дорогу. Вэй Усянь улыбается: разумеется, Вэнь Нин предпочитает, чтобы его грозная сестра разбиралась с пугающим незнакомцем. Он следует за ним.
Вэнь Нин провожает его к месту совсем неподалёку, где Вэнь Цин обсуждает что-то с заклинателями из других орденов. «Вероятно, с такими же целителями», — догадывается Вэй Усянь. Вэнь Нин подбегает к ней, и она немедленно отвлекается от беседы. Вэнь Нин что-то рассказывает. Вэнь Цин кивает, а затем подходит к Вэй Усяню с Вэнь Нином, старающимся съёжиться у неё за спиной.
Вэй Усянь не может удержаться от широкой улыбки при виде её острого, оценивающего взгляда и холодной подозрительности, с которой она наблюдает за ним. Он так ужасно по ней соскучился.
— Дева Вэнь, — с поклоном обращается он. — Находиться в вашем присутствии большая радость и честь для меня. Этого недостойного зовут Вэй Усянь.
Вэнь Цин хмурится. Её выражение говорит о том, что она ещё не до конца разобралась, что за игру он затеял, но не собирается в неё играть и не одобряет — ни игру, ни самого Вэй Усяня.
Вэй Усянь её обожает.
— Что у вас за дело к моему брату? — спрашивает Вэнь Цин.
— Навыки Вэнь Цюнлиня в стрельбе из лука достойны восхищения, — отвечает Вэй Усянь. — Мне не доводилось видеть в ордене Вэнь другого лучника в столь безупречной форме. Однако я хотел бы предупредить, что впервые стрелять перед другими людьми очень страшно и, возможно, ему стоит точнее оценить свои силы, если он намерен принять участие в соревновании лучников, — Вэй Усянь с ласковой улыбкой поворачивается к Вэнь Нину. — Сначала потренируйся стрелять в присутствии других.
Глаза Вэнь Цин сужаются:
— И это всё? Вы знали его. Вы знаете его имя.
— Знал. И знаю. Мне также известно имя Вэнь Цин, которая, вероятно, является величайшей целительницей нашего мира.
— Вы что, флиртуете со мной таким образом? — язвительно интересуется Вэнь Цин, и Вэй Усянь хохочет.
— Я не осмелился бы флиртовать с Вэнь Цин. Я помолвлен, и, кроме того, Вэнь Цин никогда бы не заинтересовалась этим недостойным. — Он низко кланяется ей. — Я многим обязан Вэнь Цин. Я многим обязан Вэнь Нину. Сущность моего долга такова, что я не могу ни объяснить, ни отплатить вам сейчас. — Он выпрямляется, подходит ближе и понижает голос. — Меня зовут Вэй Ин, имя в быту — Вэй Усянь. Я старший ученик в ордене Юньмэн Цзян. Мой жених… занимает очень высокое положение в клане Лань. Моя шицзе помолвлена с наследником клана Цзинь. Если наступит такой момент, когда вам будет страшно или вы будете нуждаться в помощи, и вы обратитесь ко мне, я сделаю всё, что только в моих силах, чтобы помочь вам. — Вэй Усянь смотрит на Вэнь Нина. — Любому из вас.
Вэнь Нин так знакомо таращится на него широко открытыми глазами, и Вэй Усянь думает, что и в этот раз ни капли не пожалеет о падении Вэнь Жоханя, потому что это больно, так больно, что привязанность Вэнь Нина настолько легко завоевать первому же человеку, помимо его сестры, который обойдётся с ним по-доброму и с заботой.
Вэнь Цинь наклоняет голову набок.
— Вэй Ин, имя в быту — Вэй Усянь, имеющий такие хорошие связи и обязанный мне чем-то, что он не может объяснить и чего я не помню. — Она кланяется с выверенной официальностью. — Не могу представить, чем такой человек смог бы помочь мне, но я запомню ваше обещание.
Он уходит.
Вэй Усянь и Лань Ванцзи делят первое место в соревновании лучников, обогнав Цзэу-цзюня и Цзинь Цзысюаня. (Вэнь Чао в глубоком проигрыше.)
Когда совет кланов заканчивается, Лань Ванцзи возвращается обратно в Пристань лотоса.
Вскоре после этого орден Цишань Вэнь запрещает другим орденам выходить на ночные охоты.
Проходит ещё один год. Если кто и замечает, что Вэй Усянь тренируется изо всех сил и неустанно работает над своим совершенствованием, то списывает это на положительное влияние его дружбы с Ванцзи. (Об их помолвке не было объявлено официально, и Вэй Усянь боится госпожи Юй намного больше, чем Лань Цижэня. Они очень стараются соблюдать приличия.)
Вэй Усянь так ужасно, ужасно страшится того, что должно произойти. А вдруг всё пойдёт не так? Он предпринял определённые меры, но…
Два события следуют одно за другим.
Орден Цишань Вэнь призывает адептов других орденов на «перевоспитание».
И орден Цишань Вэнь нападает на Облачные Глубины.
— Брат сообщает, что ущерб незначительный, — пересказывает Лань Ванцзи Вэй Усяню, дяде Цзян, госпоже Юй и Цзян Чэну, и его голос звучит ровно. — Копии всех книг были спрятаны на тайные склады, построенные в прошлом году, и адепты уже в течение некоторого времени накладывали заклятия, защищающие от огня, на все строения и окружающий их лес. Тех, кто не может себя защитить, эвакуировали быстро и эффективно. Наблюдательный штаб организовали в Цайи, но Облачные Глубины выстояли. Несколько человек получили ранения, но только один умер. — Он колеблется. — Этот человек отказался эвакуироваться и даже нарушить своё уединение для того, чтобы адепты могли надлежащим образом наложить защитное заклятие на дом, в котором он жил.
— Лань Чжань, — шепчет Вэй Усянь, — это…
— Это был мой отец, — подтверждает Лань Чжань. Его голос и выражение лица по-прежнему бесстрастны, но, когда Вэй Усянь бросается к нему и крепко обнимает, Лань Чжань утыкается лбом ему в плечо, и даже Цзян Чэн в качестве исключения воздерживается от замечаний.
Chapter 8
Notes:
Примечание автора:
В этой главе появляется первое полностью придуманное мною название/имя.
Баоху: 保护 - защищать, охранять, брать под защиту.
Пожалуйста, имейте в виду, что я совершенно не говорю по-китайски и не намереваюсь учить этот язык (если только не окажусь в Китае, где мне придется учить его - методом полного погружения). Тональные языки пугают меня, кроме того, я страдаю афантазией, что, как выясняется, настоящий кошмар, когда пытаешься читать иероглифы. Так что, не обещаю, что мои версии идеальны и правильны, но я старалась.
Chapter Text
Повинуясь приказу, они отправляются в Цишань.
Вэнь Чао требует, чтобы приехавшие сдали мечи.
Вэй Усянь спокойно отстёгивает свой, ласково проводит пальцами по гладкому, окованному железом дереву рукояти, и отдаёт его сборщикам.
Цзян Чэн и Лань Чжань расстаются с оружием не произнеся ни слова. Цзинь Цзысюань оглядывается на Вэй Усяня, после того как его меч тоже уносят.
Вэнь Чао осматривает собранную коллекцию и ухмыляется.
— Жалкие ничтожества! Чему только вас учат в ваших кланах с таким-то духовным оружием? Ничего, теперь, когда вы здесь, мы займёмся вашим обучением как следует.
Проходят недели. Недели, в течение которых Вэнь Чао с особенным усердием травит и преследует Вэй Усяня, Лань Чжаня и Цзинь Цзысюаня, и Лань Чжань всё глубже и глубже прячется за своим ледяным фасадом. Вэй Усянь ненавидит это всей душой, но ничего не предпринимает, потому что ситуация и без того слишком опасна.
Он почти испытывает облегчение, когда однажды их будят и гонят в сторону горы Муси.
Как-то без слов у них сложилась группа, которая всегда держится вместе в подобных случаях. Вэй Усянь, Цзян Чэн и Лань Чжань — само собой, но Цзинь Цзысюань и Мянь-Мянь тоже следуют за ними. Цзинь Цзысюань представляет Мянь-Мянь как деву Ло, и на этот раз Вэй Усянь даже не пытается кокетничать с ней.
Лань Чжаню тяжело и без этого. Он скорбит, одновременно пытаясь справиться со сложными и противоречивыми чувствами, которые испытывает к отцу, и он неделями подвергался измывательствам Вэнь Чао.
Вход в пещеру обнаружен, и им приказывают войти внутрь. Цзинь Цзысюань косится в сторону Вэй Усяня.
— Просто заходим, — шепчет Вэй Усянь, и Цзинь Цзысюань кивает.
Пещера… давит. Вэй Усянь сосредоточивается на плане, который так долго обдумывал, про себя повторяя каждую его часть, чтобы отвлечься от своих опасений и ощущения, что гора всей тяжестью наваливается ему на плечи.
Он совсем не рад снова оказаться в этом месте.
В прошлый раз его душа ещё не несла на себе шрамов от тёмного заклинательства, его руки ещё не держали Стигийского меча, его не сбрасывали на Погребальные холмы Илина.
В прошлый раз Вэй Усянь не чуял тёмную энергию, удушливо клубящуюся в воздухе, не ощущал, как она свивается вокруг него, тянется к нему, льнёт к нему, как хорошо дрессированный зверь к ногам хозяина.
Вэй Усянь чувствует копившийся столетиями вкус погибели-забвения-боли-ярости-заброшенности-утраты-страдания-ненависти на кончике языка и не может поверить, что никто из других заклинателей даже ничего не замечает. С каждым вздохом эта сила просачивается в кровь Вэй Усяня, смешиваясь с вздымающейся мощью золотого ядра, которым он всё ещё обладает, шепчет: «Отмщения!», и «Пожалуйста!», и «Помоги!» — тысячи духов, молящих о свободе, об отпущении, о том, чтобы он избавил их от муки.
Он закрывает глаза, всего на мгновение, и думает: «Да. Я избавлю вас».
Адепты доходят до глубокого водоёма, и это — тупик.
Вэй Усянь высвистывает короткую мелодию, а потом громко объявляет:
— Похоже, тут ничего нет! — чтобы заглушить слабые звуки, доносящиеся из-под поверхности воды.
Вэнь Чао сыплет ругательствами.
— Что ж, тогда…
Но он не успевает поделиться своей «идеей», потому что здесь, в этом месте, Старейшине Илина не нужна Стигийская тигриная печать, чтобы обрести силу. Покоившиеся на дне мечи мертвецов, дрогнув, устремились наверх, прямо в панцирь, защищающий тело черепахи-губительницы, и зверюга проснулась.
Сквозь воцарившийся после этого хаос Вэй Усянь пробирается как в тумане, слегка шатаясь. Он сам придумал этот план, да, но и не подозревал о том, какая дикая мощь скрывается в глубинах пещеры, ожидая того, чья душа способна услышать её пение.
Ван Линцзяо, кривясь от ненависти, направляется к Мянь-Мянь, но щупальца тёмной энергии повергают её на землю.
Черепаха-губительница едва не добирается до Цзинь Цзысюаня, но облако тьмы укрывает его, и тварь промахивается, даже не прикоснувшись.
Стрелы отскакивают от наростов на теле Сюань У, несколько Вэней погибают от её зубов, струи пламени заставляют адептов броситься врассыпную, и Вэни поспешно отступают.
Адепты следуют за ними вверх по туннелю, но обнаруживают, что лозы, по которым они спускались, обрезаны, а Вэни замуровывают выход.
— Мы можем подождать, — бормочет Цзинь Цзысюань, — и выбраться отсюда, когда они уйдут.
Он осматривается, а потом лезет в свой рукав-цянькунь и вытаскивает Суйхуа. Мянь-Мянь тоже достаёт свой меч.
— Как вам… — ахает кто-то из толпы адептов.
— Мы отдали копии, которые принесли с собой, — отвечает Цзинь Цзысюань. — Мне… у меня были причины сомневаться в том, что Вэни будут действовать честно.
— У нас тоже, — поддерживает Цзян Чэн, извлекая Саньду. Он оглядывается в поисках Вэй Усяня, костеря его за отсутствие, и вдруг прерывается на полуфразе.
— Вэй Усянь! Тебя что, ранили?
Он не ранен, но в изнеможении привалился к стене и не в силах вымолвить ни слова, даже чтобы успокоить Лань Чжаня, лихорадочно ощупывающего его в поисках повреждений.
Вэй Усянь почти ничего не слышит из-за нескончаемых воплей, звучащих у него в голове. Заключённые внизу духи не готовы отпустить его, не получив обещанного избавления.
Он хватается за руку Лань Чжаня и умоляюще смотрит ему в глаза, пока в них не вспыхивает внезапное озарение. Лань Чжань прикасается к его руке, и Вэй Усянь чувствует прохладный, умиротворяющий поток духовной энергии, успокаивающий хаос, творящийся у него в крови.
Заклинательские способности Вэй Усяня сильны, чрезвычайно сильны для его нынешнего возраста, но он нетерпелив и импульсивен. Лань Чжань же медитирует каждый день, и их духовные энергии имеют совершенно разную окраску.
— Я в порядке, — выдыхает он наконец. — Но мы не сможем здесь выйти. Вэнь Чао мог оставить охрану.
— И что же, нам так тут и сдохнуть? — доносится откуда-то из рядов адептов ордена Ланьлин Цзинь.
— Молчать! — резко приказывает Цзинь Цзысюань, а потом вежливым, даже уважительным тоном обращается к Вэй Усяню:
— Молодой господин Вэй, так что нам делать?
— Помогите мне встать, — просит Вэй Усянь. Лань Чжань и Цзян Чэн вдвоём поднимают его под руки. Вэй Усянь делает медленный, осторожный вдох и на пару шагов отступает обратно в глубину пещеры. Тёмная энергия немного успокаивается и перестаёт изо всех сил цепляться за него.
— Ладно. Я правда уже в полном порядке. — Вэй Усянь не тешит себя иллюзиями: никакие слова не заставят Лань Чжаня и Цзян Чэна прекратить волноваться. — У кого ещё есть мечи? — спрашивает он, извлекая Суйбянь.
Лань Чжань вытаскивает Бичэнь. (Вэй Усянь надеется, что им как-нибудь удастся забрать назад копию, специально изготовленную в Облачных Глубинах. Бичэнь — очень красивый меч, и даже его копия — произведение искусства.)
Больше ни у кого мечей нет, что, собственно, неудивительно. Некоторые адепты выглядят раздосадованными, как будто считают, что должны были тоже подумать об этом заранее.
— Что ж, — продолжает Вэй Усянь, — слишком большая толпа только привлечёт внимание зверя. Я считаю, что только те, кто при мечах, должны спуститься вниз, чтобы внимательно осмотреться и решить, сможем ли мы придумать иной план.
— Должен быть другой путь, — замечает Лань Чжань. — В воде плавают кленовые листья. — И Вэй Усянь любит его просто до боли.
Ну или, может быть, это тёмная энергия всё ещё умоляюще сжимает его сердце.
— Просто на всякий случай… Возможно, деве Ло стоит остаться здесь. Чтобы, если что-то пойдёт не так, вы смогли воспользоваться верхним выходом, — предлагает Вэй Усянь. Мянь-Мянь явно хочет возразить, но Цзинь Цзысюань утвердительно кивает.
Дело не в том, что Вэй Усянь считает Мянь-Мянь недостаточно умелой заклинательницей, она умела и очень сильна. Но его план действительно может потерпеть неудачу, и тогда другие адепты окажутся в ловушке. Кроме того, он абсолютно не желает делать её мишенью для мести Вэнь Чао. Цзинь Цзысюань, Цзян Чэн и Лань Чжань — ближайшие родственники глав своих кланов. Но Вэй Усянь совсем не может поручиться, что в случае необходимости Цзинь Гуаншань заступится за неё.
Вэй Усянь обнажает Суйбянь и остриём вырезает печати прямо в скале между ожидающими адептами и теми четырьмя, кому предстоит спуститься. Печати обеспечат оставшимся дополнительную защиту и одновременно помешают им услышать происходящее по другую сторону.
Они направляются вглубь.
— У тебя есть план, так ведь? — тихо спрашивает Цзинь Цзысюань. — Я не стану спрашивать, откуда тебе было известно, что всё это случится, но мне почему-то упорно кажется, что ты знал.
— Беда не столько в том, что я временами забываю, что ты — не дурак, — бормочет Вэй Усянь, — сколько в том, что мне было бы намного проще, если бы ты и правда им был. — Он ухмыляется в свете факела. — Ты же не надеешься, что я внезапно поверю, что ты достаточно хорош для шицзе, а?
Цзинь Цзысюань хмыкает.
— Естественно нет. — Молчание. — Но я надеюсь, что ты поверишь в то, что я очень постараюсь таким стать.
— Девиз клана Цзян: «Стремись достичь невозможного», — фыркает Цзян Чэн. — Добро пожаловать в семью!
Цзинь Цзысюань улыбается, на самом деле улыбается, и даже Вэй Усянь вынужден признать, что он, по крайней мере, действительно недурён собой.
Они останавливаются в дальней части тоннеля перед входом в логово зверя.
Вэй Усянь залезает себе в рукав и извлекает моток длинного, прочного шнура, который передаёт Лань Чжаню.
— Техника смертельных струн? — уточняет Лань Чжань, и Вэй Усянь кивает.
— План таков. Во-первых, мне нужно, чтобы вы со мной не спорили, — он по очереди обводит их суровым взглядом. — Я выкурю зверюгу из панциря. Лань Чжань поймает её при помощи шнура и применит технику смертельных струн. Цзян Чэн, Цзинь-сюн, когда уязвимые места твари окажутся снаружи, вы тоже нападёте. Постарайтесь ранить её и, главное, не давайте ей атаковать Лань Чжаня.
— Вэй Ин, — возражает Лань Чжань, — но черепаха — это…
— Позже, — резко обрывает его Вэй Усянь.
— Как ты собираешься заставить зверюгу высунуться? — с подозрением интересуется Цзян Чэн.
А вот и причина, по которой Вэй Усянь не хотел ненужных свидетелей. (Цзинь Цзысюань нужен. Гордость всё равно не позволила бы ему остаться, но у Вэй Усяня были и другие основания желать, чтобы тот стал одним из участников этой битвы.)
Он снова лезет в рукав и вытаскивает свою флейту.
Это не Чэньцин, или, по крайней мере, ещё не Чэньцин, и Вэй Усянь надеется, что она никогда ею не станет. Но это очень хорошая флейта. Цзэу-цзюнь подарил её Вэй Усяню незадолго до его помолвки с Лань Чжанем. Она снежно-белая и украшена нефритовым амулетом.
Вэй Усянь её обожает.
И мечтает, что она станет лучше… чем была Чэньцин. Он даже с осторожностью придумал ей новое имя. Он зовёт её Баоху, «дающей защиту».
— Вэй Ин, нет! — шепчет Лань Чжань.
— Да, — тихо откликается Вэй Усянь. — Доверься мне. — Он засовывает Суйбянь за пояс своего ханьфу. — И будь наготове.
Вэй Усянь вслушивается в давние, давние воспоминания.
В тот момент, когда его ладонь коснулась меча: крики и безумная мощь.
В то, как ощущался меч у него в руке: в пещере и на Погребальных холмах.
В то, как сила меча откликнулась на зов Вэй Усяня, как подчинялась его приказам, мелодии Чэньцин.
Он подносит флейту к губам и начинает играть.
Он чувствует меч как некое средоточие, как кончик иглы, чувствует всю бездну энергии, таящуюся в нём и ждущую выхода. Меч немного громоздкий и неуклюжий в этой форме, как лошадь, ещё неприученная к седлу, Вэй Усяню придётся перековать его, чтобы сделать своим. Но он справится, меч смирится, поймёт, что явился хозяин, способный подчинить его…
Вэй Усянь выходит вперёд, на открытое место, гадая, вправду ли земля под ним дрожит, или так только кажется. Он смутно отмечает, что остальные разделяются, занимая свои позиции.
И слышит рёв Сюань У.
Махина панциря трясётся и содрогается, когда погребённые внутри останки восстают и начинают биться в конвульсиях. Упавшее оружие на дне и полу пещеры обретает собственную волю, взмывая ввысь. Некоторые мечи умудряются залететь внутрь панциря и хаотично там мечутся.
Убежище черепахи-губительницы восстаёт против неё, и она устремляется наружу.
Шея Сюань У выстреливает из панциря.
Лань Чжань оплетает её шнуром, крепко натягивает его и направляет смертельные вибрации тайной техники клана Лань прямо ей в плоть.
Цзян Чэн и Цзинь Цзысюань, сверкая мечами, атакуют черепаху с берега, по очереди быстро отступая, когда она нападает на кого-то из них, и совместно отвлекая её внимание от Лань Чжаня, который изо всех сил тянет за шнур, хотя тот уже врезается ему в ладони.
Обезумевшая зверюга корчится от боли, по мере того как шнур Лань Чжаня всё глубже и глубже перерезает её горло, а мечи её собственных жертв вонзаются по всей длине тела, подчиняясь воинственной мелодии Баоху. Она мотает головой, пытаясь схватить хоть кого-нибудь из своих мучителей, но Цзян Чэн и Цзинь Цзысюань движутся словно в грациозном и точно выверенном танце, то приближаясь, то ускользая из зоны её досягаемости.
В конце концов тварь замирает.
Черепаха-губительница никого уже больше не погубит.
«Приди, — приказывает Вэй Усянь. — Никому, кроме меня, не позволено владеть тобой».
Последние ноты затихают. Он опускает левую руку с флейтой и протягивает правую.
Рукоятка Стигийского меча впечатывается в его ладонь.
Убедившись в том, что тварь и правда мертва, Лань Чжань спрыгивает вниз, к Вэй Усяню, заключает его в объятия и прижимает к себе так крепко, словно боится отпустить.
Вэй Усянь полностью измождён, кровь с ладоней Лань Чжаня впитывается в его одежду, но он определённо готов засчитать это как безоговорочную победу.
— Что это было? — требует ответа Цзян Чэн. Он оборачивается к Лань Чжаню:
— Признавайся, ты ведь знаешь, что это за тварь?
Лань Чжань медленно кивает.
— Сюань У. Черепаха-губительница.
— Черепаха-губительница?!
— Мгм.
— Мы убили черепаху-губительницу…
— Мгм.
Цзян Чэн плюхается задницей прямо на каменистый берег.
Цзинь Цысюань смотрит на Вэй Усяня.
— Молодой господин Вэй, — с сомнением спрашивает он, — что вы такое делали?
— Кое-что, о чём мне хотелось бы, чтобы вы никому не рассказывали, — отвечает Вэй Усянь. Он закашливается и сплёвывает сгусток крови. — Я очень, очень не хочу, чтобы об этом узнали, хотя бы потому, что не хочу пользоваться этим без абсолютной необходимости.
— Когда вы спорили с учителем Лань о заклинательстве посредством тёмной энергии, вы не просто хотели разозлить его, да? — догадывается Цзинь Цзысюань. — Вы уже… — Он мотает головой. — Но когда? Как? Не могут же вас учить подобному в ордене Юньмэн Цзян…
— Конечно нет! — резко обрывает его Цзян Чэн. — Вэй Усянь умеет это потому… по другим причинам. Потому что у него не было иного выхода, кроме как узнать это. И он только что всех нас спас.
Цзинь Цзысюань окидывает долгим взглядом Цзян Чэна, потом Вэй Усяня, потом Лань Чжаня, который слегка ослабил, но так и не разомкнул свои объятия.
— Мы вчетвером вступили в бой с тварью, — наконец говорит Цзинь Цзысюань. — Тварь была сильна, и битва оказалась тяжёлой и долгой, но в итоге мы вышли победителями. Для меня было честью сражаться бок о бок с могучими и прославленными адептами из кланов Цзян и Лань. И хотя эта битва достойна того, чтобы о ней слагались легенды, я, увы, не сумею поведать о ней более детально. Мне пришлось сражаться на пределе своих возможностей, так что я не мог уделять достаточно внимания действиям других участников. И если бы я взялся описать эту битву, то не гарантирую, что точным образом передал бы все заслуги моих героических товарищей. — Он склоняется в поклоне. — Вот что я им скажу. Каждое слово — чистая правда. Никто не осмелится усомниться.
Вэй Усянь вспоминает Цзинь Лина и думает, что, пожалуй, был несправедлив, когда приписывал лучшие черты племянника шицзе, а худшие — его отцу (ну и агрессивной воспитательной манере Цзян Чэна тоже).
Возможно, отец Цзинь Лина также заслуживал, чтобы его вспоминали при взгляде на сына.
Подводный проход там, где он и должен быть.
Они поднимаются, чтобы забрать остальных адептов. Мянь-Мянь, чей мешочек с лекарственными травами всё ещё при ней, перевязывает раны, оставленные шнуром на ладонях Лань Чжаня.
Все вместе они спускаются обратно, осторожно обходят тушу убитого зверя и в конце концов вылезают из пещеры — в глубокую ночь.
Похоже, что их битва длилась многие часы. «А мы и не заметили!» — думает Вэй Усянь.
Четверых сражавшихся усаживают у костра, пока остальные адепты суетятся вокруг, разбивая лагерь.
Мянь-Мянь настойчива.
— Вы бились с черепахой-губительницей, пока мы все просто бездействовали и ждали спасения. Теперь отдыхайте! — командует она, и даже Цзинь Цзысюань не возражает против того, что ему приказывает его же подчинённая.
— Я вымотан, — признаётся он.
Никто не испытывает желания есть рыбу из реки, питаемой ручьём, вытекающим из пещеры черепахи-губительницы, но кто-то подстрелил оленя, а другие адепты набрали съедобных плодов, так что у них есть немного еды, и сражавшимся подносят самую вкусную часть.
Вэй Усянь совершенно не чувствует аппетита. Стигийский меч оттягивает ему руку, а будущее вдруг кажется очень реальным и очень, очень близким.
— Ешь, — настаивает Лань Чжань.
И Вэй Усянь ест.
Chapter Text
Вэй Усянь, Лань Чжань, Цзян Чэн и остальные адепты ордена Юньмэн Цзян возвращаются в Пристань лотоса. Поскольку Цзинь Цзысюань немедленно улетел в Ланьлин, известия о произошедшем опережают их, и на причале лодку с ними встречает госпожа Юй, которая, по всей видимости, не «ждёт их возвращения, подобно служанке» (что, как она дала понять, ниже её достоинства), но ускользающая разница определённо выше разумения Вэй Усяня.
Она осматривает Цзян Чэна с головы до пят (и её глаза блестят от непролившихся слёз), а потом заключает его в объятия (событие, которому Вэй Усянь до этого был свидетелем лишь однажды — в тот день, когда она погибла).
Со внезапной болью он вспоминает А-Юаня, Цзинь Лина и других младших адептов и полностью понимает её чувства.
А потом госпожа Юй оборачивается к нему.
Вэй Усянь совсем не удивлён, что первым делом она восклицает:
— И ты! Ты, глупый мальчишка! — Но поражается, когда его обнимают так же крепко. — Я уверена, всё это — твоя идея. Но что бы мы сказали Ланям, если бы с тобой что-то случилось? Если бы что-то случилось с Ванцзи? Как бы я посмотрела в глаза госпоже Цзинь или А-Ли, если бы… — Госпожа Юй берёт себя в руки и отпускает его. — А ну, отправляйтесь, вы оба. Преклоните колени в Зале предков. Попросите у них прощения за то, что были так безрассудны, и благодарите, что вернулись живыми!
Она отворачивается, высоко держа голову, и если они и слышат её сдавленный всхлип, то ни за что не признаются в этом.
Когда Цзян Чэн и Вэй Ин покорно направляются к Залу предков, Цзян Фэнмянь некоторое время идёт с ними вместе.
— Она ежеутренне и ежевечерне жгла благовония за ваше безопасное возвращение, — сообщает он негромко. — За вас обоих.
Вэй Усянь дрыхнет всю ночь, как мёрт… как человек, который абсолютно вымотался. Но даже на следующий день он всё равно вялый.
Когда он выползает из своей спальни и пытается усесться вместе со всеми за стол во время завтрака, госпожа Юй кидает на него всего один взгляд и резко восклицает:
— Ещё не хватало, чтобы ты заболел и перезаражал остальных. Быстро обратно в кровать! Я уверена, что Ванцзи с радостью отнесёт тебе завтрак… Нет, постой, ты повредил ладони! Ванцзи, проводи его в спальню и проследи, чтобы он там и оставался. Он неисправим, ему я не доверяю. А-Чэн, отнесёшь поднос для них обоих и можешь вернуться за стол.
— Мгм, — соглашается Лань Чжань и сразу же встаёт. Цзян Чэн закатывает глаза, но немедленно начинает наполнять поднос закусками, и от Вэй Усяня не ускользает тот факт, что при этом Цзян Чэн в первую очередь налегает на его любимые блюда.
Лань Чжань сопровождает его в спальню, и по пути Вэй Усянь слышит, как госпожа Юй продолжает раздавать приказы:
— А-Ли, пристально следи за ним, пока он полностью не поправится. Если понадобится целитель, пригласи его немедленно.
— Я даже не успел сказать «доброе утро», — слабо протестует Вэй Усянь, когда Лань Чжань заботливо укладывает его в кровать и подтыкает одеяло.
— Мгм, — откликается Лань Чжань. — Отдыхай.
После завтрака Вэй Усянь снова проваливается в сон и просыпается только ранним вечером — под музыку гуциня.
— Лань Чжань, — охает он, резко садясь в кровати, — твои руки!
— Полностью зажили, — отвечает Лань Чжань, не прекращая играть, и Вэй Усянь осознаёт, что именно он слышит.
— Лань Чжа-ань, — стонет он. — «Очищение»?
— Ты знаешь почему.
Он знает почему.
Так что просто ложится обратно и слушает.
Он поправляется за считанные дни.
К сожалению, Лань Чжань и шицзе ему не верят, поэтому Вэй Усяню позволяют только выйти наружу, прилечь в тени и дышать свежим воздухом без чрезмерных нагрузок.
Никто, никто не проявляет сочувствия, когда он жалуется, что его держат в плену против воли, и заверяет, что полностью здоров. Он полагает, что Лань Чжань и шицзе могли бы заняться чем-нибудь более полезным, чем игра в сиделок.
К несчастью, госпожа Юй слышит это последнее заявление и отвечает, что её пугающие служанки Цзиньчжу и Иньчжу могут присматривать за Вэй Усянем по очереди, раз уж забота шицзе и его наречённого столь тяжким грузом давит ему на совесть.
Вэй Усянь (очень смиренно) возражает, что в этом нет необходимости, он глубоко ценит то, что шицзе с таким старанием заботится о своём недостойном шиди, и очень благодарен за возможность провести больше времени с будущим супругом.
Наконец его официально провозглашают здоровым.
Время уже на исходе. Дядя Цзян уезжает, чтобы встретиться с другими главами кланов по поводу злодейского произвола Вэней, и возвращается очень обеспокоенным.
Как старший ученик, Вэй Усянь обладает определённой властью над другими младшими адептами и пользуется ею со всей строгостью. Его приказы вполне однозначны. Пока он не разрешит, юношам запрещено шататься за воротами и особенно запускать воздушных змеев!
Вместо этого все они, вплоть до самого юного шиди, должны постоянно находиться в помещениях или на тренировочном поле.
Тем временем сам Вэй Усянь отлетает на достаточное расстояние и окружает Пристань лотоса талисманами, которые должны предупредить его о приближении определённых персон.
Вместе с шицзе они усиливают защитные талисманы по всей Пристани лотоса. Шицзе рисует новые печати — у него на груди, на плечах, на ленте, которой он завязывает волосы, и на каждом предмете чистого комплекта его одежд.
Цзян Чэн и Лань Чжань с насторожённостью наблюдают за их приготовлениями.
Вэй Усянь настаивает на том, чтобы Лань Чжань временно перестал играть ему «Очищение» и поберёг свои духовные силы.
Глава клана Яо прибывает в Пристань лотоса израненным, и Цзянь Фэнмянь отплывает, чтобы сопроводить его в Ланьлин.
Талисманы срабатывают поздно тем же вечером.
На следующее утро Вэй Усянь одевается в снабжённые печатями одежды, собирает остальных адептов и провозглашает:
— Я, знаете ли, заметил, что у нас здесь невыносимо грязно. Это наверняка из-за вас, шалопаев, истоптали глиной всю Пристань лотоса, не думаю, что будет справедливо заставить слуг всё это убирать. Так что, ну-ка, быстро каждый взял по ведру! Сегодня мы поработаем над физической силой, а делать вы это будете таская вёдра с водой и выливая её на двор и мостки. Я хочу, чтобы они выглядели так, словно нас затопило!
Младшие адепты оглядываются по сторонам. Вокруг не настолько грязно.
Но указания шисюна сформулированы предельно чётко, так что они приступают к работе.
— Вэй Усянь, — тихо спрашивает Цзян Чэн, — какого гуя ты делаешь?
Вэй Усянь не встречается с ним взглядом.
— Если повезёт, всего лишь маюсь дурью, — также тихо откликается он. — Если нет, то пытаюсь сохранить тебе отца и мать.
Цзян Чэн берётся за вёдра.
Лань Чжань смотрит на Вэй Усяня. (Он беспокоится.)
— Вэй Ин… — говорит он.
— Я знаю, Лань Чжань, — вздыхает Вэй Усянь. — Я только оправился после прошлого раза, и тебе в принципе не нравится, что я этим занимаюсь. — Он поворачивается к Лань Чжаню и позволяет страху, который затапливает его, отразиться в глазах. — Сегодня опасный день, мы вступаем в опасный период. Мне придётся.
Лань Чжань нежно целует Вэй Усяня и тоже находит себе ведро.
Спустя совсем немного времени, все открытые пространства Пристани лотоса залиты, повсюду струится вода, но адепты продолжают подливать её ещё больше.
Вокруг — кошмарное гуй знает что, и госпожа Юй крайне недовольна.
— Что ты творишь? — возмущается она.
Вэй Усянь поворачивается к ней лицом и сознательно видит её. Он не только мальчик, выросший под опекой госпожи Юй, в первой жизни и в этой.
Он — Старейшина Илина. Он — Вэй Усянь, который был супругом Верховного заклинателя. В его памяти воспоминания человека, который (в своей второй жизни) прожил дольше, чем она сейчас, человека, которого любил и опасался весь мир.
Юй Цзыюань — сильная и достойная женщина и выдающийся заклинатель. У неё есть свои душевные раны. Её брак оказался не тем, на что она когда-то надеялась. Она боится за своих детей, боится, что, если позволит им иметь хоть какую-нибудь слабость, эта слабость приведёт их к гибели. Юй Цзыюань горда, но её гордыня лишь маска.
Она также наблюдательна.
Он позволяет ей увидеть это, увидеть, что он её видит. Вспоминает, каково было чувствовать себя неприкасаемым, человеком, которому никто бы не посмел бросить вызов, и позволяет ей рассмотреть это в себе.
Юй Цзыюань тихо охает:
— Вэй Ин? — шепчет она, а потом хмурится. — Ты — не Вэй Ин!
Вэй Усянь замечает, как начинает искриться Цзыдянь, и торопливо перехватывает её запястье. Ему совсем не хочется когда-либо ещё раз получить удар Цзыдянем, но особенно сегодня и вдвойне — если госпожа Юй стегнёт его с искренней уверенностью, что таким образом спасает от вселившегося духа.
— Вэй Ин. Я — Вэй Ин, клянусь! — И он разрешает Старейшине Илина отступить, улыбается ей той беззаботной ухмылкой, которую (как ему хорошо известно) она всегда находила раздражающей. — Кое-что случится сегодня. Я буду немного странным. Просто дайте мне защитить вас, и дядю Цзяна, и шицзе, и Цзян Чэна. А потом я всё объясню.
Шицзе очевидно заметила назревающую конфронтацию и быстро подбегает к ним.
— Всё в порядке, мама, — тихо убеждает она. — А-Сянь делает то, что должен.
От необходимости что-то ответить госпожу Юй спасает прибытие заклинателей из ордена Цишань Вэнь, без приглашения зашедших в ворота возле тренировочного поля.
За ними с помпой выступает Ван Линцзяо.
Ван Линцзяо груба точь-в-точь, как в воспоминаниях Вэй Усяня. На этот раз она, правда, воздерживается от наружного осмотра Пристани лотоса, лишь нелестно отзывается о беспорядке и плещущейся повсюду воде, сразу направляясь в главный зал.
Пока члены его семьи тянутся вслед за Ван Линцзяо, Вэй Усянь встречается взглядом с четвёртым шиди и подзывает его поближе.
— Скажи всем, чтобы зашли внутрь, — приказывает он. — Всем до единого. И плотно заприте двери. — Парнишка кивает и несётся выполнять поручение.
Ван Линцзяо без спроса опускается на почётное место.
Госпожа Юй присаживается тоже, демонстрируя грацию, элегантность и прекрасную осанку.
Цзиньчжу и Иньчжу ухмыляются у неё за спиной.
Вэй Усянь сосредоточивается на медленном и размеренном дыхании, немного успокаиваясь при виде Лань Чжаня, наблюдающего за происходящим с выражением глубочайшего неодобрения. В прошлый раз Лань Чжаня тут не было. Сейчас всё иначе. Всё будет иначе.
Вэй Усянь очень, очень долго к этому готовился.
— Почему мне не принесли чая? — возмущается Ван Линцзяо.
— Чая не будет. А захочешь, так нальёшь сама, — фыркает Иньчжу.
— Слуги в ордене Юньмэн Цзян всегда такие ленивые?
— У слуг ордена Юньмэн Цзян есть более важные дела. А чтобы принести и налить чай, не требуется помощь других людей. Ты же не калека, — пренебрежительно откликается Цзиньчжу.
— Да кто вы такие?
— Мои личные служанки, — отвечает госпожа Юй.
— Госпожа Юй, ваш орден Юньмэн Цзян просто невыносим. Даже обыкновенная прислуга смеет открывать рот в главном зале. В ордене Цишань Вэнь за подобное поведение им отвесили бы оплеуху.
— Иньчжу и Цзиньчжу — далеко не обычная прислуга. Они с детства рядом со мной и никогда не прислуживали никому другому. Никто не может раздавать им оплеухи. Не может и не смеет.
В голосе госпожи Юй слышится явная угроза, если бы, конечно, Ван Линцзяо была достаточно умна, чтобы её заметить.
— Что вы такое говорите, госпожа Юй! В крупном ордене заклинателей всё же нужно различать, кто выше, а кто ниже по положению, а не то получится полный хаос. Слуги должны вести себя как подобает слугам.
Госпожа Юй окидывает Ван Линцзяо долгим, медленным взглядом.
— И всё же, увы, это не всегда происходит, — она выжидает мгновение, чтобы смысл наверняка дошёл, а потом спрашивает: — Так зачем ты здесь?
Ван Линцзяо сердито таращится.
— Я от имени ордена Цишань Вэнь и молодого господина Вэня пришла наказать одного человека, — она указывает на Вэй Усяня. — Этот паршивец дерзко противился приказам молодого господина Вэня и помешал ему, когда тот бился с черепахой-губительницей. К счастью, благословенный небесами молодой господин Вэнь благополучно одолел Сюань У, но этот негодяй утомил молодого господина Вэня и тем сделал его битву труднее.
«Интересно, — думает Вэй Усянь. — Они не осмелились обвинить Цзинь Цзысюаня, Цзян Чэна или Лань Чжаня, ближайших родственников глав великих кланов. Достанется по-прежнему мне».
— Это ложь, — холодно прерывает Лань Чжань. Вэй Усянь рискует бросить взгляд в его сторону. Лань Чжань преисполнен возмущением и отвращением.
— Что?
— Ты лжёшь, — повторяет Лань Чжань. — Вэнь Чао в ужасе бежал от твари, завалив за собою выход. Черепаха-губительница побеждена Вэй Усянем. Цзян Ваньинем. Цзинь Цзысюанем. Лань Ванцзи. Любые иные слова будут ложью.
— Да как ты смеешь?! — вопит Ван Линцзяо. — Значит, так в ордене Юньмэн Цзян встречают уважаемых гостей?!
— Лань Ванцзи действительно уважаемый гость нашего клана, — отвечает госпожа Юй, не отводя взгляда от Ван Линцзяо. — Мы принесём ему извинения позже.
— Нет необходимости, — возражает Лань Чжань.
— Вы очень любезны, — с лёгкой улыбкой соглашается госпожа Юй.
Её улыбка исчезает, когда Ван Линцзяо начинает сетовать о том, что это только лишний раз демонстрирует необходимость обустройства в Юньмэне надзирательного пункта.
— Надзирательного пункта?!
Теперь дальнейшее развитие событий — только вопрос времени, так что Вэй Усянь перестаёт следить за их разговором и вытаскивает Баоху.
— Не дайте ей послать сигнал, — шепчет он Лань Чжаню и Цзян Чэну, а потом начинает играть.
Окружающие слишком поглощены спором, чтобы заметить это. Вэй Усянь сосредоточивается на своей мелодии, полностью уверенный в том, что Лань Чжань защитит его, если кто-то вздумает напасть. Он слышит, как госпожа Юй отвешивает пощёчину Ван Линцзяо, и направляется к наружным дверям, когда позади него завязывается потасовка. Цзиньчжу, Иньчжу, Цзян Чэна, Лань Чжаня и госпожи Юй более чем достаточно, чтобы справиться и с большим числом заклинателей Цишань Вэнь, чем зашло в зал.
Вэнь Чжулю оборачивается, когда разговор внутри срывается на повышенные тона. При звуке пощёчины он начинает двигаться в сторону зала.
Чего Вэнь Чжулю не замечает, так это того, что вода, покрывающая Пристань лотоса, всё ещё бегущая ручейками с ближайших мостков и сливающаяся во дворе в одну гигантскую лужу, постепенно чернеет и в её глубине свиваются тёмные вихри.
Вэй Усянь играет быстрее.
Отдельные завитки тьмы стремительно срастаются между собой, пока не становится похоже, что двор целиком залит тушью.
Вэнь Чжулю смотрит вниз только тогда, когда обнаруживает, что не может сделать шаг. Он хмурится, дёргает ногой, тянет её вверх со всё большей силой.
Сражение внутри зала завершилось. Госпожа Юй появляется в дверном проёме, окидывает взглядом Вэй Усяня, двор, Вэнь Чжулю.
— Сжигающий ядра?
— Вэнь Чжулю! — вопит изнутри Ван Линцзяо. — Вэнь Чжулю, помоги… — её крики задушенно обрываются.
— Пурпурная паучиха, — холодно откликается Вэнь Чжулю.
Мадам Юй насмешливо фыркает:
— Вэнь Чжулю? Сжигающий ядра, разве твоё настоящее имя не Чжао Чжулю? Ты явно не урождённый Вэнь. Как стыдно — отвернуться от кровных предков подобным образом.
— Каждый сам выбирает, кому служить. — Он смотрит вниз и с силой дёргает ногой. Ему удаётся вытащить из сапога одну ступню, и после секундного раздумья он опирается ею на полуутонувший сапог.
Если ему удастся вытащить и вторую, он сможет прыгнуть.
Вэй Усянь играет особенно резкую, пронзительную ноту.
Вэнь Чжулю начинает тонуть. Вода захлёстывает его голую ногу и тонко дрожит в том месте, где касается кожи, точно в нетерпении поглотить его.
Лужа во дворе в самых глубоких местах не доходила и до щиколотки.
Вэнь Чжулю уже погрузился до колен.
— Играй, Вэй Ин, — холодно приказывает госпожа Юй.
Она стоит рядом с Вэй Усянем и наблюдает, как Вэнь Чжулю скрывается под поверхностью воды.
Он не кричит. Не молит о спасении. Он тонет в абсолютном молчании.
Вэй Усянь не испытывает ненависти к Вэнь Чжулю. Вовсе нет. Вэнь Чжулю — лишь оружие. Ненависть Вэй Усяня направлена на тех, кто выбирал ему цель.
Но Вэнь Чжулю нельзя оставлять в живых.
Чернильно-чёрные воды смыкаются над его головой.
И темнота растворяется, превращается в облака, в отражения, обратно в чистую воду.
Вэй Усянь опускает Баоху.
Госпожа Юй повышает голос:
— Соберите адептов! Все к оружию! Они явились сюда готовыми к этому. Скоро на нас обрушатся полчища! — Она оборачивается к Вэй Усяню и продолжает очень тихо: — Ты сможешь повторить этот трюк?
— Да.
— Для многих?
Вэй Усянь встречается с ней взглядом.
— Для всех, кого они приведут.
Она сомневается, но только мгновение.
— Что ты сделал? Он может вернуться?
— Он мёртв, — отвечает Вэй Усянь, потому что не знает, есть ли у него время для объяснений. «Я подобрал бездонный омут по дороге из Гусу. Я никогда не просил о домашней зверушке, могу я его оставить?»
Или, раз уж зашла такая речь: «Если он вернётся, то будет сражаться на моей стороне».
— Вот и славно, — говорит госпожа Юй.
У них есть чуть больше времени, чтобы подготовиться. Но всё же — Вэни нападают.
Госпожа Юй сражается Цзыдянем и мечом, быстро и мощно. Цзян Чэн, Цзиньчжу и Иньчжу бьются рядом с ней.
Вэй Усянь стоит на стене Пристани лотоса, с Баоху возле губ и Суйбянем под ногами. Если Вэни нападут на его позицию, он сможет перелететь в безопасное место. Но на самом деле в этом нет необходимости. Лань Чжань охраняет его.
Шицзе защищает детей, которые слишком юны для участия в битве, и слуг, которые в принципе не в состоянии сражаться с заклинателями.
Вэни, которые подплывают на лодках, неожиданно и безвозвратно погружаются в озеро.
Вэни, которым не повезло ступить в пруды с цветущими лотосами или во дворы, по-прежнему залитые водой, тонут столь же быстро.
Вскоре, разобравшись, они пытаются избегать луж, но вода повсюду, и тактика Цзяней состоит в том, чтобы загнать Вэней на мокрое место, тесня, пока вода не коснётся их хоть краем, пока она не ухватится за них жадно и не поглотит. Тьма окружает всех, поднимается от чернильной глади воды, подобно пару, и клубится в воздухе.
Адепты ордена Юньмэн Цзян ступают в воду безо всякого вреда. Тьма не касается их.
Вэй Усянь истекает потом.
Вэнь Чао постепенно отступает с поля боя. Он сбит с толку и напуган тем, какой катастрофой это оборачивается для Вэней, и, возможно, попытался бы улететь на мече, но тёмные клубы силы, снующие прямо над головой, выглядят слишком угрожающе.
Вэй Усянь концентрируется. Тонкий вихрь тёмной энергии свивается перед Цзян Чэном и потом стрелой устремляется к Вэнь Чао, рассеиваясь через несколько шагов. Ну давай же, давай, посмотри туда…
Цзян Чэн кивает, отбрасывает в сторону тех, с кем сражался, и несётся к Вэнь Чао.
Тот видит приближение Цзян Чэна, видит клинок Саньду — окровавленный, но ярко сияющий в его руке, и с криком бросается прочь.
Вэнь Чао — изнеженный сынок Вэнь Жоханя, который ни разу в жизни не проигрывал соревнований в беге, потому что никто в ордене его отца ни за что не осмелился бы его одолеть.
Цзян Чэн — сын Цзян Фэнмяня и госпожи Юй, которого всегда побуждали действовать на пределе возможностей, стремиться стать лучше, чем он есть, и который честно побеждал или проигрывал в беге внутри Пристани лотоса и за её пределами всю свою жизнь.
Цзян Чэн догоняет Вэнь Чао с лёгкостью.
Он разоружает Вэнь Чао с лёгкостью.
Он убивает Вэнь Чао с лёгкостью.
Среди Вэней нет выживших. Позже Вэй Усянь узнаёт, что даже Ван Линцзяо погибла: вырвалась со склада, куда её заперли (поспешный и весьма неудачный выбор узилища), и выбежала во двор, не подозревая об опасности, скрывающейся под поверхностью воды.
Вэй Усянь способен контролировать бездонный омут в достаточной степени, чтобы тот отличил друга от врага. (Тел Вэней тоже нет. Даже труп Вэнь Чао нечаянно пнули в воду, и он исчез без следа, оставив после себя только ранее обронённый меч.)
Он не может уделять внимание тому, сдаётся ли какой-то конкретный заклинатель, не знает даже, пытался ли кто-то из Вэней сдаться. То, чем он занят, и так уже очень, очень сложно, и Вэй Усянь в состоянии это выполнить только потому, что переживает за обитателей Пристани лотоса и хочет защитить их. Он не побуждает бездонный омут нападать, тот сделает это и без побуждения. Баоху поёт песню защиты для родных и любимых. Вэй Усянь удерживает бездонный омут, чтобы тот не повредил им.
Если вдруг он потеряет контроль и сыграет слишком отчаянно, омут просто прекратит убивать вообще.
Когда звуки битвы стихают, а Лань Чжань садится рядом с ним и достаёт свой гуцинь, Вэй Усянь ещё раз меняет мелодию, убаюкивая омут обратно в спячку. «Спи, отдыхай, усни — до тех пор, пока я не позову тебя снова».
Баоху поёт о любви и скорби по умершим, которые дали начало бездонному омуту, об утешении, о мире, о вечной дрёме в озёрных глубинах.
Водоёмы Пристани лотоса проясняются и замирают.
Вэй Усянь улыбается госпоже Юй, скользящей на мече в его сторону. Она полна духовных сил и живая, такая живая. Вэй Усянь думает, что никогда раньше не замечал, какая же она красавица.
Он опускает Баоху.
И чувствует, как всё вокруг начинает кружиться, слышит, как госпожа Юй и Лань Чжань в один голос восклицают:
— Вэй Ин! — И ему хочется рассмеяться, но он не может, потому что его тошнит кровью, и он упал бы, если бы кто-то уже не подхватил его. Вэй Усянь видит алые брызги на белом. И последней мыслью перед тем, как он теряет сознание, становится просто: «Лань Чжань…»
Chapter Text
Вэй Усянь просыпается под звуки двух гуциней и одного сяо, играющих уже (чересчур) знакомое «Очищение», и с ощущением чьей-то тёплой руки у себя на груди, прямо над сердцем, ровным потоком вливающей энергию в защитную печать шицзе, в то время как та будто обволакивает всё его тело и даже проникает внутрь, донося эту энергию до каждой частицы — телесной и духовной.
Он открывает глаза и думает, не сон ли ему снится?
Один из гуциней — ожидаемо Лань Чжань, сидящий чуть сбоку от него. Сяо — Цзэу-цзюнь, стоящий в изножье кровати.
На другом гуцине, расположившись поблизости, играет Лань Цижэнь, а человек, присевший на постель с закрытыми в сосредоточенности глазами и вливающий в него духовную энергию быстрее, чем Вэй Усянь полагал возможным, — это госпожа Юй.
Она чувствует, что он пришёл в сознание, и тоже открывает глаза. Поток энергии замедляется, но не останавливается.
— Он очнулся, — тихо извещает госпожа Юй. Вэй Усянь видит, как Лань Чжань вскидывает взгляд, видит облегчение на его лице, но музыка не останавливается. Госпожа Юй вздыхает:
— Глупый мальчишка, — говорит она, и её голос звучит непривычно мягко. — Знаешь, как ты перепугал нас? Господин Лань и Цзэу-цзюнь бросили все дела, чтобы примчаться сюда. — Её глаза блестят от непролитых слёз.
Вэй Усянь слышит, как отворяется дверь, хотя и не видит, кто вошёл, за всеми этими людьми, столпившимися вокруг его кровати.
— Мама, достаточно, — это голос шицзе, но, кажется, на сей раз та подразумевает не «достаточно отчитывать А-Сяня», потому что с этими словами она убирает руку госпожи Юй с груди Вэй Усяня. — Если ты полностью истощишь свои силы, нам придётся ухаживать сразу за двумя пострадавшими.
— Как будто бы я стала истощать их ради него, — надменно фыркает госпожа Юй, но на секунду пошатывается, когда шицзе помогает ей подняться на ноги, и соглашается принять руку дяди Цзяна, опираясь на неё совсем слегка. Дядя Цзян коротко улыбается Вэй Усяню, выводя свою жену из комнаты.
Шицзе занимает освободившееся место у него на кровати и кладёт свою ладонь ему на грудь.
Вэй Усянь хочет сказать, что в этом нет необходимости, он в порядке!.. Но чувствует, что сознание снова стремится куда-то ускользнуть.
— Отдыхай, А-Сянь, — говорит шицзе, — спи.
Он засыпает.
Когда Вэй Усянь просыпается во второй раз, то чувствует себя значительно лучше. И рядом с ним только Цзян Чэн, читающий при свечах. Он поднимает голову, когда Вэй Усянь шевелится в постели.
— Сейчас ночь, — тихо говорит Цзян Чэн. — Ты выглядишь… менее паршиво, чем до этого.
— Как долго я…
— Бесполезно валялся, как бревно, заставляя всех вокруг беспокоиться? Четыре дня, — сердито выговаривает ему Цзян Чэн. — А я, между прочим, претерпел из-за тебя истинные мучения, Вэй Усянь! Ты знаешь, что твой жених совершенно не умеет пить?
Вэй Усянь тупо пялится на него.
— Кто… как?
— Он переживал за тебя. Ужасно. Ну третий шиди и поставил перед ним чашу, сказав, что это единственное лекарство от любых волнений и что иногда нужно расслабиться, иначе потом мы окажемся не в состоянии помочь тем, кто нам важен. И очевидно, Лань Ванцзи решил, что это на самом деле лекарство, и выпил. Теперь третий шиди будет чистить конюшни до конца своей жизни, потому что Лань Ванцзи умеет пить примерно так же хорошо, как разбирается в мужчинах, и я хочу это развидеть! Ненавижу тебя. Попей. У меня чёткие указания.
В процессе всей этой речи Цзян Чэн тем не менее очень заботливо помогает Вэй Усяню сесть, подкладывает ему побольше подушек за спину и затем подносит к его губам чашу с водой.
Вэй Усянь пьёт, а потом спрашивает со страхом и любопытством:
— И что было дальше?
— Ну, сначала он отрубился, и мы подумали, на этом всё и кончится, — рассказывает Цзян Чэн и отходит к столу, чтобы что-то там сделать. — Но потом он снова вскочил. И он был… пьяным в дупель, — Цзян Чэн на мгновение оборачивается и шёпотом негодует: — С одной чаши! С одной-единственной!
Он продолжает:
— Третий шиди спросил, как он себя чувствует. А он и ответил. Не могу тебе передать, как я страдал, выслушивая повествование Лань Ванцзи о своих чувствах. К слову, он ужасно боялся, что ты умрёшь, и тогда он тоже умрёт, потому что… — я цитирую, Вэй Усянь! — «в Вэй Ине — вся моя жизнь». Меня чуть не стошнило! А потом он бодро направился сюда, откуда его, между прочим, специально выгнали, потому что он, гуй его побери, на шаг не отходил от твоей постели в течение двух полных суток, и мы пытались образумить его, но… Ты знал, что он охрененно сильный? Потому что он охрененно сильный.
Цзян Чэн возвращается с подносом, на котором — тарелка с супом. Тот пахнет точь-в-точь как суп шицзе со свиными рёбрышками и корнем лотоса, вот только это один бульон.
— Мне сказали, — рычит Цзян Чэн, — что тебе нельзя напрягаться и есть самому. Так что я покормлю тебя. Как младенца. Ты — младенец. Ужасный, придурочный младенец. А если ты воспротивишься этому указанию, то я должен разбудить мать. Так мне приказано.
Вэй Усянь моргает.
— Этот ученик не будет противиться. — Сама мысль о том, что кто-то разбудит госпожу Юй из-за него, уже достаточно пугает.
— Отлично. — Цзян Чэн действительно кормит его с ложечки. Бульон скорее чуть тёплый, чем горячий, но всё равно очень вкусный. — В результате он появился тут, у постели, где ты лежал без сознания и где ему не положено было находиться, волоча за собой меня, и третьего шиди, и четвёртого шиди, пытающихся его задержать, и угадай, кто в этот момент был здесь?
Вэй Усянь не может ответить. Цзян Чэн кормит его с ложечки, и рот занят.
— Моя мать и учитель Лань Цижэнь! И твой будущий супруг вломился в комнату на глазах у них обоих, отпихнул в сторону собственного дядю, чтобы брякнуться на колени у твоей кровати, и начал просто… пялиться на твоё лицо. Что уже само по себе за гранью, но тут Лань Цижэнь спросил его, о чём он думал, ведя себя подобным образом… И вот тогда нам, то есть мне, третьему шиди, четвёртому шиди и в придачу Лань Цижэню и моей матери, пришлось выслушать, как Лань Ванцзи произносит целые предложения, много целых предложений, и все они о том, какой ты прекрасный, и как он любит тебя, и как он испугался, и каким смелым, и героическим, и ужасно умным он тебя считает.
О-о, Лань Чжань!
— И затем! — Цзян Чэн демонстрирует впечатляющее крещендо для кого-то, кто всё ещё очень осторожно кормит с ложечки объект своего гнева. — Затем он заполз на твою постель, улёгся рядом с тобой, заявил, что девять — это время сна, и просто… вырубился! В твоей кровати! Я подумал, что Лань Цижэня сейчас удар хватит, а потом моя мать вышла из комнаты и вытащила меня с собой, и я боялся, что она обвинит меня в произошедшем и затем пришибёт насмерть.
С тарелкой бульона покончено. Вэй Усянь смиренно замечает:
— Но она этого не сделала? Ты не выглядишь мёртвым.
Цзян Чэн фыркает.
— Нет. Она хохотала так, что слёзы на глазах выступили, а потом сказала, что очень рада, что вы с твоим наречённым такая подходящая пара. Всё могло быть гораздо хуже… Позже мы с третьим шиди перенесли Лань Ванзци обратно в его собственную постель. По всей видимости, он ничего не помнит о произошедшем, а мы не рассказываем, но ты должен был узнать о том, какие муки я претерпел из-за тебя! Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится? Не тошнит?
Вэй Усянь моргает, сбитый с толку неожиданной сменой темы.
— Нет, я в порядке.
Цзян Чэн сердито щурится на него, как будто не верит, и наконец неохотно кивает.
— Тогда ты можешь съесть ещё супа, — объявляет он. — И на этот раз можно добавить в него немного мяса. Потом ты должен снова поспать, а завтра целители, моя мать, Лань Цижэнь и Сичэнь осмотрят тебя и решат, можно ли тебе что-то делать, помимо того, что валяться бесполезным бревном.
На следующее утро Вэй Усяня на самом деле осматривают. Тыкают, щупают, вглядываются и в итоге провозглашают, что он находится на верном пути к успешному выздоровлению, но ему по-прежнему запрещено заниматься чем-либо, требующим приложения сил — физических или духовных.
Затем госпожа Юй заявляет, что хочет поговорить с Вэй Усянем наедине, и велит остальным покинуть комнату. Цзиньчжу и Иньчжу выпроваживают мужчин наружу и закрывают за собой дверь.
Госпожа Юй опускается на стул возле его кровати, словно на императорский трон.
— Вэй Ин, — произносит она командным тоном, — мне надо многое тебе сказать, и я прошу тебя выслушать, не произнося ни слова до тех пор, пока я не выйду из комнаты. Тебе, полагаю, известно, что Мэйшань Юй не самый мягкий из кланов в том, что касается применяемых ими техник?
Он кивает.
Госпожа Юй слабо улыбается.
— Твои духовные силы были истощены, и я оказалась первой, кто предложил тебе свои. Ты был слишком слаб, чтобы сопротивляться, когда я прочитала твою память.
Вэй Усянь судорожно сглатывает, но госпожа Юй не обращает на его реакцию вообще никакого внимания.
— Я не собираюсь извиняться за это. Ты сражался вместе с нами и за нас, но при этом использовал техники, которых наш Вэй Ин не мог знать, и в принципе казался непохожим на нашего Вэй Ина. Я не хотела рисковать, впустив в дом нечто, что могло стать угрозой для моей семьи. — Она печально усмехается. — Представь себе моё изумление, когда я обнаружила, что ты на самом деле очень даже наш Вэй Ин. Наш Вэй Ин, который настолько любил свою семью, что ему оказалось недостаточно просто быть героем и супругом самого могущественного человека в мире, быть предметом любви и восхищения и с поразительной регулярностью заниматься, если честно, совершенно ужасным сексом. — Она ухмыляется. — Мы ещё поговорим об этом перед вашим бракосочетанием. Ты не скажешь мне за это спасибо ни сейчас, ни тогда. Но думаю, ещё поблагодаришь позже.
Вэй Усянь размышляет, не снится ли ему на самом деле очень изощрённый кошмар.
Госпожа Юй снова становится серьёзной.
— Этот Вэй Ин не мог наслаждаться тем счастьем, которое ему досталось, потому что сердце его любимого Цзян Чэна было по-прежнему разбито, его любимая шицзе была по-прежнему мертва, а у малыша Цзинь Лина не было ни родителей, ни бабушек и дедушек. Всё это непрерывно вертелось у него в голове, и он задумался о том, что, может быть, ещё не поздно спасти всех тех людей, ради которых он и так уже столь многим пожертвовал.
— Знаешь ли ты, Вэй Ин, почему я разочарована в своих детях? — Она поднимает руку. — Не пытайся гадать. Я знаю, что ты думал. Ты ошибался. — Госпожа Юй смотрит ему прямо в глаза. — А-Чэн разочаровывает меня тем, что он мой сын, до самой глубины души. Ему предстоит стать следующим главой клана Цзян, но он Цзян по имени, а не по сути. Он был рождён, чтобы стать Юй из Мэйшаня, но ему не дано стать Юй из Мэйшаня.
Её пальцы поглаживают Цзыдянь.
— Клан Юй скитается по всему Мэйшаню. Мы охотимся, и сражаемся, и убиваем, если это необходимо, и не посещаем уроки в ордене Гусу Лань в Облачных глубинах, чтобы научиться их тысячам правил надлежащего пути совершенствования. Для клана Юй не важны подобные вещи. Ничто не запрещено. Всё разрешено.
Тихий вздох.
— Яньли разочаровывает меня тем, что она — дочь своего отца, а не моя. Она слишком мягкая. Совершенно лишена амбиций. Пока те, кого она любит, в безопасности, здоровы и счастливы, ей этого достаточно. Яньли разочаровывает меня по тем же причинам, по которым мы все её любим.
Госпожа Юй кладёт руку на его плечо.
— И наконец, Вэй Ин, есть ещё ты. Ты разочаровываешь меня тем, что ты — не мой сын.
Вэй Усянь таращится на неё. В этом вообще есть какой-то смысл?
Госпожа Юй закатывает глаза, и — на мгновение — он видит Цзян Чэна. Цзян Чэна из его второй жизни в том же возрасте, в котором она сейчас.
— Я объясню. Я и не думала, что ты поймёшь, глупый мальчишка, — в её голосе больше нежности, чем в словах. — Ты — истинный Цзян. Ты стремишься к невозможному, отбросив любые сомнения. Ты также мог бы быть Юй. Ты смотришь на мир не с позиции того, что запрещено или разрешено, а с позиции того, что правильно, а что — нет. Ты защищаешь невинных и наказываешь виноватых. Если бы ты был моим сыном, ты мог бы стать следующим главой клана Цзян, укрепить величие ордена и освободить Цзян Чэна от его бремени. Или ты бы мог вернуться в Мэйшань, научиться тому, чему могут научить только Юй, и перекроить мир, изменив его к лучшему.
Она отводит его волосы назад с такой нежностью, какой он никогда не ожидал получить от неё.
— Но ты не мой сын, — госпожа Юй встаёт и отворачивается. — Вэй Ин, — говорит она, — сын Цансэ саньжэнь, которая была моей… возлюбленной подругой. Но она вышла замуж за Вэй Чанцзэ, отца Вэй Ина, ближайшего соратника Цзян Фэнмяня, которого любил он.
Госпожа Юй склоняет голову.
— Я знаю, — тихо произносит она, — что ты очень сильно любишь Ванцзи. И я думаю, что, возможно, ты сумеешь понять. Мне известно, что, когда ты умер, он любил твоего А-Юаня и заботился о нём лучше, чем я заботилась о тебе. Возможно, ему было бы сложнее это делать, если бы ты выбрал мать А-Юаня, а не его. Возможно, нет. Ванцзи добрее, чем я.
Голова Вэй Усяня идёт кругом.
Госпожа Юй продолжает:
— Я не оскорблю память твоей матери, назвав её сына своим. Ты — её сын. И всегда будешь — её. Я… сожалею, Вэй Ин, что тебе пришлось так страдать от моей ревности. Ты — дитя союза, который я так до конца и не простила, но это не твоя вина.
Она оборачивается обратно, и на щеках у неё слёзы, хотя голос звучит ровно, а лицо спокойно.
— Я благодарю тебя, Вэй Ин, за всё, что ты сделал для моей семьи.
Госпожа Юй опускается на колени и кланяется, касаясь лбом пола, а потом поднимается и выходит без единого слова.
Вэй Усянь старается не напрягаться чрезмерно. Он отправляется кататься на лодке, но гребёт Лань Чжань. Он собирает созревшие соцветия лотосов, благочестиво аргументируя это тем, что они нужны ему для поддержания сил. Он критикует своих шиди, когда те стреляют по змеям, дремлет, позволяет Лань Чжаню таскать ему закуски и гладить его волосы, короче говоря, наслаждается полным и абсолютным ничегонеделанием и тем, что все в кои-то веки одобряют такое безделье.
Его силы стремительно возвращаются.
Цзэу-цзюнь приглашает Вэй Усяня для беседы наедине. Лань Чжань идёт с ним, Лань Чжань вообще не хочет удаляться от него больше, чем на расстояние вытянутой руки, после его недавней болезни. Вэй Усянь подозревает, что этот случай оказался для него очень пугающим.
— Мне надо поговорить с тобой о том, что случилось, — говорит Цзэу-цзюнь. — Ты знаешь, почему ты потерял сознание?
— От переутомления? — пожимает плечами Вэй Усянь.
— Не совсем. — Цзэу-цзюнь даже не улыбается, и это настораживает. — Я вижу, что ты имел в виду, когда сказал, что похитил бездонный омут из Цайи. Его применение было… любопытным. И любопытно, что, хотя ты определённо использовал в своих действиях тёмную энергию, конечным результатом явилось усмирение самого омута, так что тебе удалось не нанести ущерба собственной душе, обычно ожидаемого в случае тёмного заклинательства. В твоей духовной сущности сохраняются некоторые следы его прошлого использования, но свежих травм нет. Мы с дядей… ну, скажем так, не смогли прийти к согласию относительно того, следует ли считать твои действия неправедными. И я позволил ему думать, что предыдущие повреждения были получены во время вашего столкновения с черепахой-губительницей.
На этот раз он улыбается, хотя и слабо.
— А-Чэна, Ванцзи и Цзинь Цзысюаня не осматривали на предмет таких повреждений, поскольку это сложный и насильственный процесс, если, конечно, осматриваемый уже не находится на грани жизни и смерти, израсходовав свою духовную энергию практически полностью, так что такое умозаключение является сугубо теоретическим, но пока его достаточно, чтобы временно придержать рвение дяди.
Вэй Усянь бросает на Цзэу-цзюня хмурый взгляд и сжимает руку Лань Чжаня. Любые упоминания о его возможной смерти, всегда беспокоят Лань Чжаня, и сейчас он тоже сильно расстроен.
— Вывод, к которому пришли Ванцзи, дева Цзян, госпожа Юй и я, заключается в том, что, хотя защитные печати, которые нанесла на тебя дева Цзян, и весьма эффективны, они сами по себе представляют определённую опасность. Насколько я понимаю, когда ты… подчинял бездонный омут в Гусу, они сильно истощились. Сейчас этого не произошло. Буду ли я прав, если предположу, что ты использовал собственную духовную энергию для их поддержания?
— Так и есть, — подтверждает Вэй Усянь. — Шицзе очень хороша, но есть предел тому, сколько силы она может вложить в печать, особенно — в печать, нарисованную прямо на человеческом теле.
— Я так и думал. — Цзэу-цзюнь вздыхает. — Вэй Усянь, я понимаю, что в прошлом у тебя не было возможности совмещать обычное заклинательство с тёмным, и, возможно, ты всё ещё учишься. Ты очень сильный заклинатель для своего телесного возраста, но и у тебя тоже есть свой предел. Ты не можешь поддерживать такой расход энергии бесконечно. Скоро грянет война, и я знаю, что ты будешь в ней сражаться. Ты должен всегда сознавать, как много сил расходуешь. Опыт твоего прошлого существования убедительно показывает, что ущерб душе, полученный от тёмного заклинательства, в значительной мере поддаётся излечению. Возможно, даже в большей степени теперь, когда у тебя есть золотое ядро. Подобный урон в любом случае меньшая цена, чем твоя жизнь. Так что, если придётся использовать тёмное заклинательство, а я предпочёл бы, чтобы ты обращался к нему только в крайнем случае, пожалуйста, поддерживай баланс в использовании своей духовной энергии.
— Цзэу-цзюнь… — Вэй Усянь колеблется. — Сейчас для таких сложных дел, как это, мне приходится затрачивать много сил. Но, возможно, есть способ, при помощи которого я мог бы сделать это легче…
— Стигийская тигриная печать, — обрывает его Цзэу-Цзюнь, — я помню. Ты нашёл Стигийский меч?
— Да, нашёл. — И Вэй Усянь даже не хватается за защищённый печатями мешочек-цянькунь, который держит всегда при себе.
Цзэу-Цзюнь кивает.
— Ты выковал её, находясь на Погребальных холмах Илина. Создавал её второпях и даже, я думаю, в отчаянии, к тому же — зная намного меньше, чем знаешь сейчас.
— Да, думаю, так.
— Ты также был один. — Теперь Цзэу-Цзюнь улыбается. — Возможно, на этот раз у нас получится лучше.
Вэй Усянь отклоняет предложение Цзэу-Цзюня вместе с ним поработать над новой Стигийской тигриной печатью. Он напоминает, что в данный момент они находятся в доме госпожи Юй, владелицы Цзыдяня, наследия Мэйшань Юй.
Он беседует об этом с госпожой Юй, и та сразу понимает, о чём идёт речь.
И отправляет его в Мэйшань.
Лань Ванцзи сопровождает Вэй Ина в путешествии в Мэйшань, не в последнюю очередь — на тот случай, если полёт на мече слишком ослабит его духовные силы. По пути Вэй Усянь объясняет, что они собираются посетить Старейшину Мэйшань Юй.
Когда они приземляются возле одного из самых красивых домов из всех, которые Лань Ванцзи когда-либо доводилось видеть, их встречает заклинательница, на вид выглядящая не старше, чем госпожа Юй. Лань Ванцзи догадывается, что она, должно быть, чрезвычайно могущественна.
— Сяо Ин! — восклицает она. — Как мило с твоей стороны навестить эту старую, дряхлую женщину, прозябающую во тьме без солнечных улыбок своих внуков. Кто твой симпатичный друг?
— Тётушка, это Лань Чжань, имя в быту Лань Ванцзи, — представляет Вэй Ин. Он пытается поклониться как должно, но получает шлепок по рукам.
— А! Значит, Лань! Один из Двух нефритов, да? — Тётушка прищуривается. — Явился сказать мне, что то, чем я занимаюсь, запрещено?
— Нет, госпожа. — Лань Ванцзи склоняется в глубоком поклоне.
— Тётушка.
Лань Ванцзи моргает и в недоумении оглядывается на Вэй Ина.
— Называй её тётушкой, — шепчет Вэй Ин. — Так уж… Это правило! «Называть тётушку иначе как тётушкой запрещено».
Лань Ванцзи снова моргает, медленно кивает и поворачивается обратно. Сам он полагает крайне неподобающим обращаться к подобной персоне столь неуважительно, но если это правило, он подчинится.
— Для этого ученика большая честь познакомиться с вами… тётушка. — Он склоняется в поклоне.
Тётушка косится на Вэй Ина, и тот беспомощно разводит руками.
— Из всей моей родни, сяо Ин, только тебе могла прийти в голову сама мысль о том, чтобы вступить в брак с Ланем. Не смотри на меня такими глазами, это очевидно, так что даже не начинай. Что ж, полагаю, ты приехал навестить тётушку накануне большой войны не просто для того, чтобы доставить мне удовольствие. Ну и зачем же ты здесь?
Вэй Ин рассказывает.
Она отводит их в одно из дворовых строений, что-то вроде мастерской. Лань Ванцзи наблюдает за тем, как госпожа Тётушка внимательно изучает Стигийский меч, который держит в руках Вэй Ин. Сама она к мечу не притрагивается.
— Ты играешь с огнём, сяо Ин, — говорит наконец она. — Понимаю, что не смогу тебя остановить, но, надеюсь, ты хотя бы сознаёшь всю опасность этого.
— Я сознаю, тётушка, — тихо отвечает Вэй Ин, опустив взгляд.
Она хмурится и, надавив одним пальчиком на подбородок, заставляет его поднять голову. Резко приказывает:
— Смотри в глаза!
Вэй Ин встречается с ней взглядом, и Лань Ванцзи ощущает словно странную рябь в воздухе.
— Да… вижу, что сознаёшь. Значит, тигриная печать, но у тебя не получилось полностью её контролировать. — Госпожа Тётушка вздыхает. — Не буду спрашивать, почему ты её создал или что случилось после. У тебя доброе сердце, сяо Ин, уверена, что ты хотел лишь хорошего. — Она хмурится. — Но вот теперь мне требуется полная ясность, скажи, почему ты пришёл ко мне?
Лань Ванцзи известен ответ на этот вопрос. Он может внести свою лепту.
— Госпожа Юй владеет Цзыдянем. Мастерство клана Юй в изготовлении магического оружия неоспоримо. Мы надеялись просить совета у подобного мастера.
Госпожа Тётушка долго вглядывается в него, а потом оборачивается обратно к Вэй Ину, который — совершенно необъяснимо — ухмыляется и говорит:
— Я знаю. Правда это очаровательно?
Госпожа Тётушка хохочет — звонко, как юная девушка.
— Истинная правда. — Она снова поворачивается к Лань Ванцзи. — Ты уже спросил совета у подобного мастера, сяо Лань. Цзыдянь изготовила я.
Начиная с этого момента у Лань Ванцзи уже не получается в достаточной мере следить за их диалогом. Госпожа Тётушка и Вэй Ин заканчивают друг за друга фразы, перебрасываясь идеями, которые оба они, кажется, понимают в малейших деталях.
— Итак, сяо Ин, основная проблема…
— …это контроль, да, но в то же время…
— …ты не можешь ослабить… Но, может быть, поскольку ты потерял…
— …да, да, так, но это может зависеть от темперамента… Что, если…
— …нет, потребуется слишком много энергии, чтобы привязать её исключительно к одному хозяину, даже если она сможет распознавать…
Лань Ванцзи не в состоянии угнаться за ними. Их реплики слишком спонтанны. Вэй Усянь чёркает что-то на листе бумаги. Госпожа Тётушка прищёлкивает языком и вносит свои исправления. Они спорят, используя слова, которые по отдельности Лань Ванцзи понимает, но когда они объединяют их во фразы, смысл полностью теряется. Оба продолжают строчить какие-то заметки, в которых невозможно разобраться, и потом госпожа Тётушка делает новый набросок. За ним следует ещё больше споров, и ещё больше пометок, и ещё больше поправок. И новые, и новые эскизы.
Это длится часами.
Лань Ванцзи терпеливо ждёт, наблюдая за тем, как работает Вэй Ин, какой он оживлённый и блистательный. «Вэй Ин — наречённый Лань Ванцзи, — думает он, — и Вэй Ин — бесподобен». Лань Ванцзи уверен, что никогда не устанет наблюдать за Вэй Ином: за тем, как тот двигается, как он улыбается, за изумительным диапазоном его эмоций. За тем, как он держит кисть, нанося чернила на бумагу как будто с беспечной поспешностью, но его наброски всегда точны и прекрасны.
Наконец они, кажется, приходят к какому-то согласию.
— Ты настолько ему доверяешь? — спрашивает госпожа Тётушка.
Вэй Ин кивает.
— Да, тётушка. Во всём.
— Что ж, хорошо. — Она смотрит на Лань Ванцзи. — Ты. Что ты готов сделать, чем готов пожертвовать ради сяо Ина?
— Чем угодно. — Госпожа Тётушка задавала Вэй Ину немало вопросов, на которые Лань Ванцзи не сумел бы ответить. Он чувствует облегчение, оттого что вопрос, адресованный ему, столь прост.
— Всем чем угодно? — Она прищуривается. — Своим состоянием?
— Да.
— Своей жизнью?
— Да.
— Своим сердцем, своей душой?
Лань Ванцзи хмурится. Этот вопрос сложнее.
— Не могу отдать то, что уже принадлежит Вэй Ину.
— А-ах, Лань Чжань! — Вэй Ин падает грудью на стол, пряча лицо.
Госпожа Тётушка улыбается.
— Ладно, сяо Ин, — соглашается она. — Это может сработать.
— Мне понадобится немного нефрита из Гусу, — говорит госпожа Тётушка. — Желательно что-нибудь, что ты носил на себе, что-то, что имеет для тебя ценность.
Вэй Ин вздыхает и начинает отвязывать нефритовый амулет от своей Баоху.
— Это подойдёт? — спрашивает он.
— Вполне. — Госпожа Тётушка переводит взгляд на Лань Ванцзи. — Теперь ты. Есть ли у тебя что-то, что практически является твоей частью, что ты любишь и носишь всегда с собой? Не меч. Что-нибудь, имеющее для тебя значение, но не только как оружие.
Лань Ванцзи вытаскивает свой гуцинь.
— Это?
— Идеально. Положи его на стол.
Лань Ванцзи кладёт.
— Вряд ли ты захочешь смотреть на то, что будет дальше, — замечает она и затем…
Госпожа Тётушка была права.
Лань Ванцзи предпочёл бы не видеть, как она берёт молот и обрушивает его на Ванцзи, разбивая его на мелкие кусочки. Предпочёл бы не слышать жалобного визга рвущихся струн. Лань Ванцзи не станет сожалеть об этой потере, это ради Вэй Ина, но так больно наблюдать, как любимая вещь…
…лежит невредимая на скамье. Лань Ванцзи всё ещё видит её расколотые фрагменты, но они прозрачны, нематериальны, а его гуцинь — вот он, плотный и реальный, даже без единой царапинки.
— Можешь убрать его обратно, — говорит госпожа Тётушка, и в её голосе звучит понимание.
Лань Ванцзи с осторожным, испуганным благоговением поднимает гуцинь, наигрывает несколько нот...
Он кажется совершенно таким же, как раньше.
Лань Ванцзи смотрит на Вэй Ина. Тот очень бледен и высказывает вопрос, для которого Лань Ванцзи просто не смог бы подобрать слов.
— Что вы сделали? Что это было?!
Госпожа Тётушка перебирает полупрозрачные фрагменты, которые выглядят как осколки разбитого гуциня.
— Нечто безупречное, — жизнерадостно заявляет она. — Этот гуцинь — неотъемлемая часть того, кем он является, и это могучее оружие, которое в равной степени служит и для исцеления, и для защиты. Он ценит его дороже жизни и тем не менее, не колеблясь, пожертвовал им ради тебя. И даже не сожалел об этом, когда ему привиделось, что я разбиваю его гуцинь вдребезги. — Она поднимает со стола небольшой кусочек, и даже от вида этого кусочка Лань Ванцзи становится немного дурно. — Но ничего такого я не сделала, разумеется. На его инструменте ни царапины.
— Тогда что осталось на столе? — Вэй Ин пристально разглядывает разбросанные по поверхности осколки. Он кажется заинтересованным. Лань Ванцзи, конечно, знает, что у Вэй Ина крепкие нервы, но подобное — уже чересчур.
— Это… своего рода эхо. Эхо готовности, любви и той силы, которую он уже вложил в свой гуцинь.
Госпожа Тётушка откладывает несколько фрагментов в сторону и лёгким движением сметает со стола остальные. Они растворяются в воздухе, в то время как лежащие на столе — темнеют и становятся практически непрозрачными.
Вэй Ин неуверенно кладёт к ним свой нефритовый амулет.
— Ну вот, а теперь мы можем приступить к делу, — подытоживает госпожа Тётушка.
Это тянется две ночи и один день. Они работают не прерываясь. Каждый вечер в девять часов Лань Ванцзи взмахом руки отправляют за дверь, где он обнаруживает приятную, тихую и уютно обставленную комнату с кроватью и столом, на котором стоит чай и скромный ужин, всегда свежий и горячий. Туда даже не доносится стук молотков, который почти непрестанно слышится в мастерской.
Лань Ванцзи беспокоится из-за того, что Вэй Ин так долго остаётся без сна, но тот кривит губы в усмешке, которая совсем не нравится Лань Ванцзи, и возражает:
— Я уже делал это раньше. Сейчас куда легче.
Предмет, который получается в итоге, весьма… причудлив. Выкованная из железа пайцза — изысканная и прекрасная, изображающая тигра с глубокими воронёными тенями и нефритовыми глазами, вспыхивающими огнём, когда на них падает свет.
— Это оружие огромной силы, — говорит госпожа Тётушка. — Оно будет подчиняться твоим приказам и знать своего хозяина. Этот тигр яростно взревёт для тебя, сяо Ин. — Она оборачивается к Лань Ванцзи. — А для тебя, сяо Лань, сяо Чжань, прекрасный мальчик, отдавший свои сердце и душу под лучами луны… для тебя он возвратится обратно, домой, и мирно уснёт.
— Если я потеряю контроль, — тихо добавляет Вэй Ин, — ты сможешь всё прекратить. Сможешь остановить меня. Предотвратить всё это.
Лань Ванцзи смотрит на госпожу Тётушку.
— Это повредит Вэй Ину?
— Милый мальчик, — улыбается госпожа Тётушка, приглашающе машет, и без единого колебания Лань Ванцзи наклоняется к ней. Она целует его в лоб, прямо над налобной лентой, и это похоже на благословение. — Нет, сяо Чжань, — шепчет она. — Это не повредит Вэй Ину. Сила, которую я вверяю тебе, нужна, чтобы защитить его.
Они покидают Мэйшань. По настоянию Лань Ванцзи они летят вдвоём на его Бичэне, потому что Вэй Ин ещё полностью не восстановился и в придачу не спал.
Нет, правда, исключительно по этой причине. Возможность крепко сжимать Вэй Ина в своих объятиях на всём протяжении пути — не более чем приятное дополнение.
— Она всегда жалуется, что её слишком редко навещают, — объясняет Вэй Ин. — Поэтому, когда будешь в этих местах, стоит заглянуть. Если по какой бы то ни было причине ей не захочется тебя видеть, ты просто не найдёшь её дом, как бы долго ни искал.
— Кто она такая? — спрашивает Лань Ванцзи.
Вэй Ин улыбается:
— Тётушка. — И радостно хохочет над выражением лица Лань Ванцзи. — Давным-давно жила-была бессмертная, достигшая просветления. В отличие от других подобных ей она не стала ни полностью удаляться от мира, ни набирать учеников. Вместо этого она построила себе дом, именно такой, какой хотела, и никуда не ушла. Её дети навещали бессмертную в этом доме, и дети её детей, и, когда каждое их поколение угасало, она скорбела по ним, но всё же с радостью приветствовала новое и всегда оставалась для них тётушкой.
Chapter Text
По прибытии в Пристань лотоса Лань Чжань настаивает на том, чтобы Вэй Усянь немедленно лёг отдыхать, с присущим ему намеренным упрямством, против которого все возражения бессильны.
Проснувшись (довольно поздно) на следующее утро, Вэй Усянь замечает, что вокруг царит какая-то странная суета. По всей Пристани лотоса кишат десятки адептов в клановых одеждах ордена Гусу Лань, и, похоже, что они вместе с местными занимаются уборкой.
Госпожа Юй при встрече останавливает его, чтобы окинуть критическим взглядом.
— Скажи-ка, это ханьфу ведь ещё тебе по размеру? Ты не вытянулся больше за последнее время, правда? — Она хмурится. — Нет, всё же подрос немного. Ох, Вэй Ин, ну почему с тобой вечно какие-то сложности?
И она удаляется решительным шагом.
Вэй Усянь обнаруживает Лань Чжаня на одном из причалов, играющим на своём гуцине в лучах полуденного солнца.
— С Ванцзи всё в порядке? — спрашивает Вэй Усянь.
— Не чувствую никакой разницы, — отвечает Лань Чжань. — Просто практикуюсь.
Вэй Усянь подумывает о том, чтобы присоединиться к нему, но произведение, которое исполняет Лань Чжань, ему неизвестно: парящая, ликующая мелодия, настойчиво тревожащая воспоминания Вэй Усяня своей похожестью и в то же время непохожестью на что-то.
Вэй Усянь растягивается на солнышке и слушает, наблюдая за пальцами Лань Чжаня, перебирающими струны, и едва заметной нежной улыбкой на его лице.
Ранним вечером шицзе обнаруживает их всё там же. Правда, к этому моменту Лань Чжань уже медитирует, умиротворённый и неподвижный, а Вэй Усянь дремлет, положив голову ему на колени.
Шицзе выглядит странно озабоченной.
— А-Сянь, Ванцзи, — слегка запыхавшись, спрашивает она. — Вы очень-очень уверены насчёт того, что хотите пожениться?
— Мгм, — подтверждает Лань Чжань.
— М-м… разумеется, — сонно откликается Вэй Усянь.
— Вот и хорошо, — кивает шицзе и убегает.
На следующее утро перед завтраком Цзян Чэн приходит будить Вэй Усяня со столь характерной для него мягкой деликатностью.
— Подъём, подъём! — грозно командует он, откидывая одеяло. — За столом требуют твоего присутствия. Вот же ленивая задница! Наши гости, должно быть, думают, что в клане Цзян — никакой дисциплины!
Едва Вэй Усянь успевает одеться, как Цзян Чэн уже волочёт его за шкирку, полусонного и запинающегося, и буквально выпихивает на середину главного зала.
— Ну вот, я привёл его. Он здесь, — ворчит Цзян Чэн. — Мы можем, наконец, начать?
— Да, можем начинать, — разрешает госпожа Юй.
Моргая и зевая, Вэй Усянь окидывает взглядом стол. Вокруг него необычно людно. Дядя Цзян, госпожа Юй, шицзе и Цзян Чэн, само собой, и, конечно, Лань Чжань, но рядом с ними сидят ещё и Цзэу-цзюнь с Лань Цижэнем, а ведь Вэй Усянь был совершенно уверен, что последний уже вернулся в Гусу.
Меньшие столы по всему залу также заполнены адептами орденов Юньмэн Цзян и Гусу Лань. Да и сам завтрак более пышный и обильный, чем всегда.
Он приступает к еде.
Никто не разговаривает, возможно, из уважения к гостям из клана Лань.
После трапезы посуду быстро убирают, но сидящие за главным столом и не думают расходиться.
Цзян Фэнмянь встаёт и обращается к присутствующим.
— Через три дня мы отправляемся на военный совет, — сообщает он. — Это будет война, подобной которой ни один из нас ещё не видел. Впереди многие опасности и многие печали. Кто знает, что готовит нам будущее.
«Ну, — думает Вэй Усянь, — конечно, не до конца…»
— Именно поэтому, — продолжает Цзян Фэнмянь, — так важно насладиться счастьем, пока ещё можно. Мы приготовили несколько подарков.
— Во-первых, — говорит госпожа Юй, — А-Чэн.
Она встаёт и направляется к своему сыну. Цзян Чэн поспешно вскакивает на ноги.
— Я всегда была строга к тебе, А-Чэн, — говорит госпожа Юй, — потому что верила в то, что ты способен на подлинное величие, и не могла допустить, чтобы ты не сумел достичь его. — На щеках Цзян Чэна проступает лёгкий румянец. — Скоро ты пойдёшь на войну. — Госпожа Юй берёт его руку, и Цзян Чэн ахает, когда она надевает Цзыдянь ему на палец. — Вернись покрытый славой, — напутствует она. — Но главное — вернись.
Она возвращается на своё место, а Цзян Чэн падает обратно, как будто у него подкосились ноги.
Цзян Фэнмянь и Цзэу-цзюнь выходят из-за стола, чтобы взять две большие лакированные шкатулки. Цзян Фэнмянь вручает свою Вэй Усяню, а Цзэу-цзюнь — Лань Чжаню.
— Откройте их, — командует госпожа Юй.
Лань Чжань немедленно повинуется, и Вэй Усянь слышит удивлённый вдох. Подняв крышку своей шкатулки, он понимает, что его вызвало.
Внутри — изумительные шёлковые одежды, богато расшитые тонким орнаментом, в котором белые облака сплетаются с цветущими лотосами.
На красном.
— Мы решили, — объясняет Цзэу-цзюнь, — что этот момент как нельзя больше подходит для того, чтобы скрепить союз между нашими кланами.
Одежды красные.
— Праздник получится менее пышным, чем мы планировали, — добавляет Цзян Фэнмянь. — Но он всё равно останется праздником.
Одежды красные.
— Спасибо, — внезапно севшим голосом благодарит Лань Чжань.
— Да, — словно со стороны слышит Вэй Усянь свои собственные слова, — спасибо.
Одежды красные.
Дядя Цзян и госпожа Юй о чём-то говорят шицзе. Вокруг начинается беготня. Вэй Усянь не имеет понятия, что происходит.
Одежды в шкатулке такие красивые. Изысканная вышивка, да и сама ткань без единого намёка на изъян.
И она красная.
Выходя из зала, Вэй Усянь видит, как адепты из кланов Цзян и Лань полируют деревянные мостки и перила по всей Пристани лотоса и украшают внутренние дворики. Если где-то в окрестностях резиденции остался хоть один несорванный цветок, Вэй Усянь очень удивится.
— Всё впопыхах, но главы кланов решили, что союз должен быть скреплён до начала кампании, — ворчит Цзян Чэн, забирая шкатулку (с красными одеждами) у него из рук. Вэй Усянь хочет возразить, но Цзян Чэн сердито зыркает на него. — Вали мыться! Или собираешься вонять на собственной свадьбе?
Вэй Усянь смотрит на Цзян Чэна — с Цзыдянем на пальце и этим сердитым взглядом — и, видимо, на его лице что-то отражается. Он не знает что, но Цзян Чэн говорит:
— Эй, постой! — перехватывает шкатулку (с красными одеждами) так, чтобы её, хоть и неловко, можно было удерживать одной рукой, и крепко вцепляется в плечо Вэй Усяня. — Я рад за тебя, понял? Ну, то есть, — он откашливается, — когда ты вступишь в брак, твоё бесстыдное поведение хотя бы не будет уже бросать тень на наш клан. Я просто… — Цзян Чэн таращится в пол. — Я не думал, что… Я полагал… То есть я знал, что когда-нибудь мы от тебя избавимся, но просто думал, это будет ещё нескоро, так что это… довольно волнующий день.
Вэй Усянь чувствует, как по его щекам катятся слёзы, потому что Цзян Чэн — такой Цзян Чэн, и, по крайней мере, теперь выражение, появляющееся у него на лице, это улыбка, что гораздо более знакомо.
— Цзян Чэн, ты ведь знаешь, что даже после свадьбы ты никогда на самом деле от меня не избавишься? Мы с тобой будем постоянно видеться.
Голова Цзян Чэна всё ещё опущена, но он бросает на Вэй Усяня взгляд сквозь подозрительно мокрые ресницы.
— Клянёшься? — тихо спрашивает он.
— Клянусь, — подобная откровенность совершенно неестественна для них обоих, и этот момент просто необходимо испортить, иначе он сейчас вконец разрыдается, поэтому Вэй Усянь добавляет: — Только позови, и твой старший братец тут же примчится к тебе!
— Ты! — рявкает Цзян Чэн и пихает его в плечо, но, отворачиваясь, он улыбается.
После того, как Вэй Усянь принимает ванну и одевается в простое домашнее ханьфу, и ещё до того, как он облачается в свои новые (красные) одежды, госпожа Юй заходит его проведать.
— Вэй Ин, — начинает она, улыбаясь так, что он заранее чует подвох. — Я очень огорчилась, поняв, как ужасно я подвела тебя. Есть то, о чём ты должен был иметь возможность узнать… если бы только у меня был шанс рассказать тебе об этом. Но, разумеется, мне сложно себя винить. Я ведь погибла, — улыбка становится ещё шире. — Но сейчас я жива, за что очень благодарна. Так что нам с тобой пора побеседовать. — Госпожа Юй присаживается с изысканной элегантностью. — С Ванцзи я уже поговорила, — к ужасу Вэй Усяня сообщает она. — Он делал заметки.
Госпожа Юй сидит прямо между ним и дверью. За которой почти наверняка Иньчжу и Цзиньчжу. Одна из них даже может сторожить под окном.
Вэй Усянь понимает, что все пути к отступлению отрезаны. Так или иначе, ему придётся выслушать разъяснения госпожи Юй по поводу секса.
Он напоминает себе, что когда-то был Старейшиной Илина, приводившим в ужас весь заклинательский мир. Человеком, способным пригрозить убить племянника главы великого клана в зале, полном людей, и знавшим, что никто не посмеет ему воспрепятствовать. И также, между прочим, он уже состоял в браке, был известен своим бесстыдством и никогда не стеснялся обсуждать свои ночные забавы.
Вот только… ничего из этого не помогает, потому что… ну это же госпожа Юй!
Её объяснения детальны, откровенны и временами просто сочувственны. Вэй Усянь не может припомнить случая, когда бы он так часто заливался краской, и подозревает, что его враги, друзья и Цзян Чэн в любой из его жизней сочли бы это уморительным.
Но… он внимательно слушает, потому что, когда госпоже Юй кажется, что он этого не делает, она начинает сначала .
В конце она похлопывает Вэй Усяня по плечу и заявляет:
— Всё могло быть хуже. Я могла попросить Цзян Фэнмяня рассказать тебе всё это лично. У него больше… реального опыта. Хотя, разумеется, он приобрёл его очень давно, до того, как они с твоим отцом расстались.
Вэй Усянь хлопает глазами.
Госпожа Юй удаляется из комнаты, чтобы уступить место Иньчжу и Цзиньчжу.
— Мы пришли уложить тебе волосы, — сообщает Цзиньчжу.
Иньчжу вытаскивает острый, как бритва, гребень, который выглядит так, будто им вполне можно кого-нибудь прирезать.
— Сиди очень смирно.
Вэй Усянь очень удивлён тем, что процесс причёсывания и укладки его волос Иньчжу и Цзиньчжу проходит совершенно безболезненно. Ну, то есть, взгляды, которые они бросают на Вэй Усяня, стоит ему только задуматься о том, чтобы поёрзать на месте, такие, что, кажется, должны оставить видимые отметины, но на самом деле не оставляют.
Когда результат трудов их наконец удовлетворяет, Иньчжу и Цзиньчжу подносят Вэй Усяню по зеркалу, чтобы тот мог оценить их творение.
— Красота! — говорит Вэй Усянь, потому что это действительно так. Цзиньчжу и Иньчжу дружно кивают, причём, похоже, не в знак того, что довольны похвалой, а скорее признавая, что он в состоянии распознать совершенство, когда его видит.
Волосы Вэй Усяня забраны наверх в великолепную золотую заколку и закреплены нефритовыми шпильками. Они мягко, так что ни один волосок не торчит, спадают вниз и переплетены тонкими, украшенными аметистами золотыми нитями, ровно до той степени, чтобы всё вместе поражало воображение, но не пересекало грани безвкусия и показной роскоши.
Его рука непроизвольно тянется вверх, и Цзиньчжу ловит её за запястье.
— Не трогай их, — предостерегает она.
— Мы поймём, если тронешь, — добавляет Иньчжу.
— Мы вернёмся после того, как ты оденешься, — заканчивает Цзиньчжу, и они уходят, не проронив больше ни слова.
На их месте немедленно материализуются Цзян Чэн, Не Хуайсан и Цзинь Цзысюань.
— Что? Как? Когда? — ошеломлённо выпаливает Вэй Усянь. У него очень тяжёлый день: и без того столько потрясений, а теперь ещё и нежданные гости в придачу — это просто нечестно!
Не Хуайсан тихо смеётся, Цзинь Цзысюань закатывает глаза.
— Этим утром, — поясняет он. — Разумеется, даже при такой скоропалительной церемонии представителей других орденов не могли не пригласить на свадьбу. Но главы наших кланов заняты подготовкой к войне. Как думаешь, могли они оскорбить ордена Юньмэн Цзян и Гусу Лань, послав кого-то, кроме нас?
— А поскольку мы ещё и твои друзья, то предложили помочь тебе одеться, — добавляет Не Хуайсан. — Так здорово, что ты женишься, Вэй-сюн! Для меня большая честь быть здесь!
Вэй Усянь не может удержаться.
— Мы теперь друзья? — Он смотрит на Цзинь Цзысюаня, который пялится прямо перед собой.
— Если молодой господин Вэй пожелает, — просто говорит он.
— Ответь мне на один вопрос, — требует Вэй Усянь.
— Спрашивай.
— Как ты думаешь, у меня красивая причёска? — Вэй Усянь хлопает ресницами, потому что, честно, если Цзинь Цзысюань не вынесет даже этого, их дружба заранее обречена на провал. Он мимолётно замечает раздражение на лице Цзян Чэна, но не уверен, адресовано ли оно кому-то конкретному из присутствующих, или тот просто, как обычно, сердится на весь мир.
Цзинь Цзысюань рассматривает причёску. Он даже обходит вокруг Вэй Усяня, а потом возвращается на прежнее место и кивает.
— Твоя причёска — на втором месте по красоте из всего, что я видел, — с серьёзнейшим видом заявляет он.
— А что же тогда на первом? — беззастенчиво подкидывает ему реплику Не Хуайсан.
Цзинь Цзысюань улыбается.
— Конечно же, дева Цзян.
О! А у него выходит всё лучше и лучше! Вэй Усянь улыбается.
— Тогда да, Цзысюань. Мы можем стать друзьями.
У Не Хуайсана, как выясняется, есть весьма твёрдые убеждения в отношении одежды, особенно для таких торжественных поводов. Как, впрочем, и у Цзинь Цзысюаня.
Каждый раз, как Вэй Усянь тянется, чтобы поправить что-нибудь, Не Хуайсан хлопает его по пальцам своим веером.
Разделение труда очень простое: Не Хуайсан и Цзинь Цзысюань одевают его, с кропотливой точностью располагая каждый предмет одежды так, чтобы тот соответствовал некоему общему представлению, которое они выработали между собой. Вэй Усянь, в свою очередь, должен сохранять максимальную неподвижность, двигаясь строго по их указаниям.
Цзян Чэн бездельничает и ржёт над его мучениями.
Одежды тяжёлые и жаркие. Ему строго-настрого приказывают, чтобы он «не смел потеть». По доброте душевной Не Хуайсан обмахивает его веером и просит Цзян Чэна открыть окно.
Всё это занимает страшно много времени. Даже когда Цзян Чэн, считая, что они уже закончили, запускает обратно в комнату Иньчжу и Цзиньчжу, чтобы те исправили ущерб, причинённый причёске во время переодевания, Не Хуайсан и Цзинь Цзысюань ещё продолжают возиться с одеждой.
— Почти пора, — сообщает Цзян Чэн. Вэй Усяня взгромождают обратно на ноги. Цзиньчжу и Иньчжу хмурятся из-за какого-то непорядка, по всей видимости, вызванного этим движением, и снова что-то мудрят с его волосами.
— Теперь нормально, — говорит Цзиньчжу.
— Мы должны вернуться к нашей госпоже, — добавляет Иньчжу.
Цзинь Цзысюань и Не Хуайсан в последний раз выверяют симметричность складок и точное положение пояса, когда заходит дядя Цзян. Он тоже в новых одеждах из дорогой ткани в ярких лиловых тонах, традиционных для их клана.
— А-Ин, — улыбается он, и его глаза блестят, — ты отлично выглядишь! — Дядя Цзян откашливается. — Я был так занят в последнее время, что у нас даже не было возможности поговорить.
Цзян Чэн, Не Хуайсан и Цзинь Цзысюань поспешно откланиваются и выходят подождать снаружи.
— Дядя Цзян, — откликается Вэй Усянь.
— Я хочу, чтобы ты знал, Вэй Ин, что я очень благодарен за те годы, что ты жил с нами вместе, и очень, очень горжусь тем, каким человеком ты вырос, — говорит дядя Цзян. — Я надеюсь… Не знаю, где вы с Ванцзи решите жить после того, как война закончится, но здесь, в Пристани лотоса, мы всегда будем рады вас видеть. Это твой дом, и наша семья всегда останется и твоей семьёй тоже.
Вэй Усянь думает о Ханьгуан-цзюне и Лань Сычжуе: убитом горем скорбящем отце, воспитывающем сына своего любимого, — и, кажется, понимает, почему намёки госпожи Юй были зачастую столь язвительно резкими.
— Надеюсь, что как сын Цзян Фэнмяня и Вэй Чанцзэ я буду всегда достоин своих отцов и не принесу им ничего, кроме славы. — Он очень осторожно склоняется в поклоне (стоит ему хоть как-то повредить причёску или одежду, и он вполне может не дожить до собственной свадьбы).
Когда Вэй Усянь выпрямляется, дядя Цзян улыбается сквозь слёзы, свободно стекающие по его щекам. Он тоже кланяется — так глубоко, будто Вэй Усянь как минимум только что стал одним из бессмертных, — и выходит.
Возвратившийся ему на смену Цзян Чэн сообщает:
— Пора, — замолкает на секунду, а потом добавляет: — И помни, если Лань Ванцзи причинит тебе боль, я всё ещё готов начистить его хорошенькую мордашку.
Давным-давно, если считать по личному времяисчислению Вэй Усяня, они с Лань Чжанем уже однажды связали себя брачными узами.
Это не было великим событием. На тот момент они уже какое-то время жили вместе, уже признались в своей беззаветной любви и взаимном влечении в храме перед целой толпой людей, и в сравнении с этим — со всей этой кровью, захватом заложников, раскрытием десятилетий обмана и так далее — с таким драматическим признанием, их реальная свадьба получилась… слегка обыденной.
Вэй Усянь не ожидал, что и свадьба в этой жизни его особо растрогает. Это не вполне традиционная церемония — поспешная (им даже придётся принести свои клятвы прямо в процессе бракосочетания) и крайне политизированная, насквозь пронизанная символикой принадлежности сразу к обоим кланам.
И всё же.
Он настолько переполнен чувствами, что его впечатления от самого обряда чрезвычайно отрывочны.
Позже он вспомнит шицзе — прекрасную и улыбающуюся сквозь слёзы, и Цзинь Цзысюаня, который глядел на неё так, как будто не мог оторвать глаз… Вспомнит Цзян Фэнмяня — такого представительного и гордого, даже не сознающего, что по его щекам тоже катятся слёзы, и госпожу Юй, смотрящую на него с самой тёплой и искренней улыбкой, какую она когда-либо адресовала Вэй Усяню… Вспомнит радость на лице Цзэу-цзюня и нахмуренные брови Лань Цижэня…
Он вспомнит Лань Чжаня, абсолютное совершенство, такого великолепного во всём красном, и лёгкую улыбку, не сходившую с его губ на всём протяжении церемонии — прямо перед всеми собравшимися.
Он вспомнит ощущение налобной ленты Лань Чжаня под своими пальцами, когда он снимал её, и позже, когда её обвязывали вокруг его запястья. И голос Лань Чжаня:
— Всё, что я есть и чем был, я берёг для тебя и сейчас вверяю тебе.
Он вспомнит, как повязывал на лоб Лань Чжаня новую ленту, и снова любимый голос:
— С этого дня я — новый человек, и всё, чем я стану, будет во имя тебя.
Он вспомнит, как передавал Лань Чжаню серебряный колокольчик, вспомнит, как сказал:
— В этом несовершенном мире нет и не может быть совершенной любви. Так будем же стремиться к невозможному.
Вспомнит, как прикреплял колокольчик к поясу Лань Чжаня.
— Подобно тому, как колокольчики клана Цзян возвращают нас к нам самим, этот колокольчик всегда призовёт тебя обратно ко мне.
Он вспомнит, как они трижды преклонили колени и как, поднявшись, он увидел всю свою семью — живыми и невредимыми, присутствующими на его свадьбе.
Он вспомнит всепоглощающее счастье, какого не испытывал ни в одной из своих жизней.
После банкета новобрачных сопровождают в их новые покои, куда уже заранее перенесли вещи обоих.
Вэй Усянь сразу обращает внимание на стоящую в них большую кровать. С момента их помолвки с Лань Чжанем минуло уже два года. Он ждал так долго. Вёл себя так хорошо. А теперь они женаты, и он наконец увидит Лань Чжаня обнажённым — впервые в этой жизни.
Когда-нибудь.
После второго «ой», вырывающегося, пока он пытается выпутать украшения у себя из волос, за дело берётся Лань Чжань, и Вэй Усянь подвергается изысканной пытке. Лань Чжань стоит прямо за его спиной, и пальцы Лань Чжаня то и дело касаются его волос, его кожи, аккуратно извлекая каждую нить.
Это длится целую вечность.
И Вэй Усянь искренне рад, что Лани так серьёзно относятся к своим налобным лентам и даже во время свадьбы должны иметь возможность аккуратно снять и повязать её, потому что у Лань Чжаня причёска вообще не сложная.
Наконец с волосами покончено, и Лань Чжань целует Вэй Ина в шею и обхватывает руками талию, чтобы развязать его пояс.
— Вэй Ин, — шепчет он. — Супруг мой.
Всё совсем не так, как он помнит.
Гладкая кожа на спине Лань Чжаня сначала сбивает с толку, даже дезориентирует, но очень скоро Вэй Усянь понимает, что и это тоже ему нравится. Он ласкает её глазами, руками, губами. Это доказательство — тёплое и неопровержимое — того, что Лань Чжаню не пришлось страдать, что его собственный клан не пытался сломать его.
В своей первой жизни Вэй Усянь умер девственником и теперь обнаруживает, что его настоящее тело реагирует иначе, чем то, в которое он вселился позже. Да и Лань Чжань моложе, за его плечами нет груза долгих лет утраты и скорби, он нервничает и чуть ли не чрезмерно осторожен, но по-прежнему очаровательно страстен.
Вэй Усянь мимолётно задумывается, не должен ли он чувствовать вину за то, что, кажется, так ему нравится больше? Но он не может — не тогда, когда его золотое ядро поёт, потоки силы вздымаются, отвечая на каждый толчок, не когда Лань Чжань здесь, с ним, невредимый и не отмеченный эхом минувших страданий.
Этот момент совершенен, и Вэй Усянь ни о чём не жалеет.
Лань Ванцзи просыпается позже своего обычного часа, но даже тогда ему не хочется двигаться. Он в постели с Вэй Ином. Вэй Ин обнажён, за исключением ленты, обёрнутой вокруг его запястья. Лань Ванцзи тоже обнажён. Это лучшее место на всём белом свете.
Лань Ванцзи размышляет о прошедшей ночи. Она оказалась совершенно умопомрачительной. Советы госпожи Юй были очень полезны. Лань Ванцзи привык стараться, чтобы всё, что он делает, выходило как можно лучше, и очень рад, что ему заранее разъяснили правильную методику.
«Нетерпение Вэй Ина было вполне типичным», — с нежностью думает Лань Ванцзи. Но при всех беспрестанных жалобах Вэй Ина на то, что Лань Ванцзи проявляет слишком много внимания к деталям, и при всех его настойчивых требованиях, чтобы тот действовал более поспешно во время тщательной подготовки… Вэй Ин, безусловно, казался вполне довольным её результатом.
Лань Ванцзи удивляет, как большинству людей удаётся жить без строжайших дисциплины и самоконтроля, которых орден Гусу Лань требует от своих адептов. «Как они вообще с чем-то справляются без подобной подготовки?» — думает он.
Лань Ванцзи знает — и это не предмет гордыни, а неопровержимый факт, — что он образцовый ученик, который в совершенстве изучил все правила и следовал им всю свою жизнь — без исключения. Его самоконтроль выше всяких похвал.
И тем не менее сейчас… Он так живо помнит благоговейные поцелуи Вэй Ина, которыми тот осыпал гладкую кожу его груди и спины. Помнит скользкие от пота тела и ощущение того, что часть его находится внутри Вэй Ина.
И он хочет заняться этим снова. Даже не может представить, что не будет постоянно хотеть заняться этим снова.
Лань Ванцзи убеждён, что благодаря годами натренированному самоконтролю он (неохотно, но) сможет проводить целые долгие часы, не занимаясь этим. Его, однако, чрезвычайно озадачивает вопрос, как обычные люди, не получившие столь строгого воспитания, оказываются в состоянии повторить столь великое свершение.
«Возможно, — размышляет он, — они просто не в курсе. Возможно, у них не было кого-то вроде грозной госпожи Юй, кто бы дал им правильные наставления».
В этом, вероятно, всё дело!
Тогда ему, наверное, не стоит никому рассказывать. Последствия того, что люди, не обладающие сравнимым уровнем самоконтроля, познают зависимость, вызываемую надлежащим образом осуществлённым сексом, могут быть чрезвычайно серьёзными. Вся работа встанет. Ни одно важное дело никогда не будет закончено.
Chapter Text
Ещё два восхитительных дня они просто наслаждаются жизнью, а потом приходит время отправляться на войну, но перед этим Вэй Усяню ещё нужно вернуть один старый долг.
Цзинь Цзысюань (как выясняется, не то чтобы Вэй Усянь обращал внимание, он был слишком занят для этого) задержался в Пристани лотоса после свадьбы и собирается вернуться в Ланьлин с делегацией Цзянов, на сей раз необычайно многочисленной: даже госпожа Юй едет вместе со всеми.
Для защиты Пристани лотоса остаётся только небольшой гарнизон, но вряд ли им стоит опасаться новых атак. Из мощного отряда, который орден Цишань Вэнь уже направил к ним под командованием Вэнь Чао, не выжил никто. Нет ни сколько-нибудь надёжной информации о том, что же с ними произошло, ни даже тел. Только меч Вэнь Чао, отправленный обратно в Цишань без каких-либо пояснений.
И хотя (вероятно) открытая привязанность Цзинь Цзысюаня умиляет, и (иногда) Вэй Усянь действительно склоняется к мысли, что у светящейся на лице шицзе счастливой улыбки может быть и иная причина, помимо её радости за них с Лань Чжанем, постоянное присутствие Цзинь Цзысюаня также вызывает… определённые сложности.
Поэтому Вэй Усянь пару раз упоминает о том, что собирается отправиться с Цзян Чэном на ночную охоту, дабы тот мог проверить свои навыки в обращении с Цзыдянем после двух дней непрерывных тренировок. А затем Вэй Усянь вместе со своим супругом и Цзян Чэном встают на мечи и обгоняют общую процессию, пообещав непременно вернуться прежде, чем она доберётся до места назначения.
— Ну и чем ты на самом деле собираешься заняться? — спрашивает Цзян Чэн уже после того, как они поднимаются в воздух.
— Мне нужно отдать один долг.
Погода стоит прекрасная, полётные условия идеальны, и Вэй Усянь наслаждается ровным, лёгким скольжением над верхушками деревьев.
По наблюдениям Вэй Усяня, продолжительные занятия совершенно потрясающим сексом явно на пользу его золотому ядру. Пожалуй, в прошлом ему стоило приложить больше усилий, чтобы поскорее развить ядро, доставшееся ему от Мо Сюаньюя.
Парнишка, должно быть, обладал неплохим потенциалом. Если учесть, что его никто толком не учил, да и в принципе Мо Сюаньюй начал наконец постигать азы совершенствования только в возрасте четырнадцати лет, поразительно, что он вообще сумел его сформировать.
Мысли о Мо Сюаньюе по-прежнему вгоняют Вэй Усяня в некоторую депрессию.
Что не очень удачно, потому что во второй половине дня они прибывают в деревню Мо.
— И что мы намереваемся тут делать? — спрашивает Цзян Чэн, когда они останавливаются и немного снижаются.
— Ну… официально мы вроде как остановимся здесь, чтобы пообедать и расспросить местных жителей о необычных происшествиях в округе, — сообщает Вэй Усянь. — По чистой случайности я подслушаю кое-какие сплетни, которые покажутся мне очень интересными. Ну и поскольку я любознателен и всюду сую свой нос, то обнаружу, что в этой деревне живёт одна юная женщина со своим младенцем-сыном.
— И чем нам интересны какая-то женщина и её ребёнок?
— Тем, что ребёнку сейчас должно быть около года и его отец заклинатель. — Вэй Усянь делает паузу. — А его матери — семнадцать.
Долгое молчание.
— Семнадцать, — безо всяких эмоций повторяет Цзян Чэн.
— Да.
— А ребёнку…
— Около года, мне кажется. Я не вполне уверен. Некоторые даты довольно неточные.
— То есть ребёнок родился — родился! — когда ей было шестнадцать.
— Да.
— Кто его отец?! — рявкает Цзян Чэн.
— До этой части мы ещё доберёмся. — Вэй Усянь умоляюще смотрит на него. — Правда, Цзян Чэн, мне нужно, чтобы пока ты этого не знал.
— Ну… ладно, — хмурится Цзян Чэн. — Но лучше мне узнать об этом позже, чтобы я мог пойти и начистить этой сволочи физиономию.
— Готов помочь Цзян Ваньиню, — поддерживает Лань Чжань.
Вэй Усянь не отвечает. Он обнаружил дом семьи Мо и вместе с остальными приземляется прямо во двор.
Способ прибытия яснее ясного свидетельствует, что они совершенствующиеся. И кто-то их определённо заметил, потому что не успевают они ещё вложить мечи в ножны, как госпожа Мо уже выходит, чтобы их поприветствовать.
— Господа заклинатели, — кланяется она. — Чему мы обязаны великой чести вашего визита?
Вэй Усянь, как правило, ненавидит высокомерие, с которым некоторые совершенствующиеся общаются с теми, кто не является заклинателями. Ему нравятся простые люди.
Ему не нравится госпожа Мо.
Так что он просто окидывает её безучастным взглядом и даже не думает отвечать на поклон.
— У нас дело ко второй молодой госпоже Мо. Передай хозяйке этого дома, что мы здесь и просили вторую молодую госпожу Мо и её ребёнка как можно быстрее собраться в путь. Мы направляемся в Башню золотого карпа.
Госпожа Мо вспыхивает, оттого что, очевидно, эти заклинатели приняли её за служанку.
— Разумеется, господин заклинатель. Не изволите ли… не хотите ли зайти внутрь? Можем мы предложить вам какие-нибудь закуски?
Вэй Усянь оглядывается вокруг. Он бросает взгляд туда, где должна находиться развалюха, в которой держали Мо Сюаньюя, и позволяет испытываемому отвращению отразиться у себя на лице.
— Нет, спасибо, — холодно отвечает он. — Мы подождём здесь.
— Разумеется, господин заклинатель, — госпожа Мо нервно кланяется и торопливо возвращается в дом.
Цзян Чэн стоит за плечом Вэй Усяня по левую руку, Лань Чжань — по правую.
— Это было невежливо, — тихо замечает Цзян Чэн.
— Ничего, переживёт, — отвечает Вэй Усянь. — И поверь, это совсем небольшая цена за то, что она и правда останется в живых.
— Если ты не объяснишь мне всё как следует позже, я переломаю тебе ноги!
— Ломать Вэй Ина запрещено, — вмешивается Лань Чжань. — Но готов помочь с убеждением.
Они ждут.
Госпоже Мо определённо хочется, чтобы грубые заклинатели убрались куда подальше, прежде чем другие жители деревни увидят, как те ждут во дворе её дома, и сделают вывод, что, видимо, внутри произошёл какой-то скандал или что её гостеприимство их не удовлетворило. На удивление скоро из дома появляется девушка примерно в возрасте Цзян Чэна с ребёнком на руках, а следом — прислуга выносит оскорбительно маленькую сумку с её пожитками. Девушка немного нервничает, как будто не знает, надеяться ей на что-то или бояться.
Вэй Усянь выходит вперёд и низко кланяется.
— Вторая госпожа Мо, для меня большая честь встретить вас, — ласково говорит он. — Пожалуйста, пойдёмте с нами.
— Да, господин заклинатель, — отвечает она.
Цзян Чэн берёт сумку, а Вэй Усянь выводит её за ворота дома.
— Если позволите… — продолжает он. — Было бы удобнее всего, если бы вы согласились полететь с нами по воздуху. И, если вы не против, только если вы не против, я бы мог понести вашего сына, тогда мой супруг возьмёт вас на свой меч, и вы не будете бояться уронить Сюаньюя.
— Вы знаете, как его… — девушка заливается краской. Теперь она решит, что Вэй Усяня послал отец мальчика, и будет относиться к ним с большим доверием, но от Вэй Усяня не ускользают острые взгляды, которые бросают на него Цзян Чэн и Лань Чжань.
— Разумеется, — улыбается он. — Вторая госпожа Мо, меня зовут Вэй Усянь. Это Цзян Ваньинь и мой супруг, Лань Ванцзи.
Каждый раз, как Вэй Усянь произносит «мой супруг», Лань Чжань просто светится от удовольствия. Это так мило!
— Я благодарю вас за предложение, молодой господин Вэй, — отвечает девушка. — Давайте поступим, как вы сказали.
Она передаёт ему ребёнка.
Вэй Усянь берёт его на руки и испытывает странное, пьянящее чувство, как будто сталкиваются разные миры.
Мо Сюаньюй сонно моргает и улыбается. Он — очаровательное дитя, и ничто в нём пока не предвещает измученного юношу, уничтожившего собственную душу в обмен на отмщение.
«Я прослежу, чтобы ты был в безопасности, Мо Сюаньюй, — думает Вэй Усянь. — А когда подрастёшь, найду кого-нибудь, кто научит тебя краситься правильно».
Он бережно прижимает к себе ребёнка, и они взлетают.
Им предстоит встретиться с остальными в Ланьлине этим же вечером. Цзяны и Цзинь Цзысюань путешествуют не на такой головокружительной скорости, а багаж, необходимый для их продолжительного визита, и вовсе еле тащится следом, сопровождаемый несколькими старейшинами из клана Цзян.
Они приводят вторую госпожу Мо и Мо Сюаньюя в заранее выбранную очень приличную гостиницу и оставляют их в комнате — отдохнуть после непривычного путешествия.
Вторая госпожа Мо перенесла свой первый полёт достаточно хорошо, но он определённо утомил её. Мо Сюаньюй, похоже, спокойно проспал всю дорогу.
Вэй Усянь прекрасно понимает, что Цзян Чэн ждёт не дождётся, когда уже можно будет потребовать объяснений, но в зале гостиницы снуёт слишком много посторонних людей, так что пока они ведут нейтральный разговор о тренировках Цзян Чэна с Цзыдянем и новостях (не сплетнях, сплетничать запрещено!), которые Цзян Чэн услышал от Не Хуайсана до того, как тот отбыл.
Под вечер вторая госпожа Мо неуверенно появляется из комнаты. Они заказывают ужин и передают Мо Сюаньюя с рук на руки, чтобы каждый мог поесть.
Вэй Усянь поднимает взгляд от своей тарелки и замечает, что Лань Чжань держит Мо Сюаньюя, глядя на него сверху вниз со слегка озадаченной улыбкой. (Вэй Усянь старательно сосредоточивается на умилении от этой сцены, вместо раздумий о том, что видеть Лань Чжаня, держащего на руках этого конкретного младенца, возможно, ещё страннее, чем баюкать его самому.)
— Ребёнок очарователен, — заявляет Лань Чжань через несколько секунд с таким видом, как будто пришёл к подобному выводу на основании тщательных размышлений. Вэй Усянь полагает, что чудеса сдержанности, проявленные им самим, чтобы не запищать от умиления вслух, воистину великое свершение, потому что Лань Чжань тоже очарователен.
— Дети — они такие, — откликается Цзян Чэн. Он переводит взгляд с Лань Чжаня на Вэй Усяня и закатывает глаза. — Пожалуйста, не обращайте внимания на Вэй Усяня и его выражение лица, — обращается он ко второй госпоже Мо. — Они только три дня, как женаты.
— Мне кажется, это очень мило, — отвечает вторая госпожа Мо и смотрит в пол.
Вэй Усянь одаривает Цзян Чэна сердитым взглядом: «Молодец, что сказать! Заговорил о свадьбе перед незамужней матерью!»
Цзян Чэн морщится.
Может быть, даже хорошо, что в этот момент прибывают остальные.
Вэй Усянь торопится встретить их прямо у двери.
— Дядя Цзян, шиму, шицзе, Цзысюань, — быстро говорит он, — у нас гостья.
Госпожа Юй всматривается вглубь зала.
— Вижу, — соглашается она. — Даже двое гостей. Если, конечно, вы с Лань Чжанем ещё не решили сделать меня бабушкой? — заканчивает она лукаво.
— Ни в коем случае, — мотает головой Вэй Усянь. — Ребёнок — сын этой юной госпожи.
Госпожа Юй хмурится.
— Сколько ей лет?
— Семнадцать.
— А ребёнку?
— Год.
Короткая пауза.
— Кто его отец? — об интонацию госпожи Юй запросто можно порезаться.
Вэй Усянь откашливается.
— Насколько я понял, заклинатель из ордена Ланьлин Цзинь.
— Что?! — задыхается Цзинь Цзысюань. — Ты уверен?! Когда ей было шестнадцать лет? Даже мой отец не стал бы… — он заливается краской и замолкает. Вэй Усянь отводит взгляд. Он знает, что Цзинь Цзысюань стесняется скандальных похождений своего отца и будет готов провалиться сквозь землю, когда поймёт, что только что невольно признал их.
Вэй Усянь также знает, что да, на самом деле отец Цзысюаня стал бы, более того, именно это он и сделал.
— Мы остановились в деревне, чтобы перекусить и поспрашивать о необычных происшествиях, и так я услышал о девушке и ребёнке. Её семейство… не отличается дружелюбием, так что мы решили, что будет лучше забрать её оттуда.
— И правильно, — соглашается госпожа Юй. — Как называлась деревня, Вэй Ин?
Он встречается с ней взглядом:
— Деревня Мо. — И видит, как в её глазах вспыхивает понимание.
— А-Ли, Цзысюань, Фэнмянь, идите есть, — твёрдо командует она. — Вэй Ин, познакомь меня с девочкой.
— Да, шиму.
Пока он провожает её к столу, госпожа Юй шепчет:
— Надеюсь, у тебя есть план.
— Разумеется, — отвечает Вэй Усянь. — Госпожа Юй, могу я представить вам вторую молодую госпожу Мо?
Поздним вечером Цзян Чэн решительно заходит за Вэй Усянем и Лань Чжанем к ним в комнату.
— Объясняй!
Вэй Усянь на секунду задумывается, не прогнать ли Цзян Чэна прочь, начав беззастенчиво заигрывать с Лань Чжанем, но супруг также смотрит на него выжидающе.
Он вздыхает.
— Вы же помните, что я умер… однажды? — Ни Лань Чжань, ни Цзян Чэн не рады очередному напоминанию об этом, но оба кивают. — Я вернулся благодаря некой древней технике, запретной технике. Применив её, человек может пожертвовать свою жизнь и душу и призвать в своё тело злобного духа, чтобы тот отомстил его обидчикам… — Вэй Усянь на секунду замолкает. — Я хочу подчеркнуть, что на самом деле я был вполне мирным блуждающим духом, ни разу никому не навредил и по-прежнему негодую, что меня сочли злобным, но… он призвал меня по имени.
— И как это связано с… О нет! — Цзян Чэн выглядит ужасно расстроенным. — Этот милый ребёнок?
— Да, он… прожил не очень счастливую жизнь. Ну, очевидно. И в возрасте восемнадцати лет он вернул меня к жизни, уничтожив самого себя полностью. — Вэй Усянь вздыхает. — Если так подумать, всё это… принесло мне только пользу, да? Но на этот раз я не собираюсь умирать и чувствую, что вроде как… задолжал парнишке лучшую жизнь. Точнее, ну даже если бы я и не был ему должен, всё равно не смог бы просто жить, зная, как хреново с ним обходились, и ничего в итоге не предпринять.
— Да, — говорит Цзян Чэн. — Понимаю.
Они добираются до Башни золотого карпа следующим утром. Госпожа Цзинь очень радуется встрече с госпожой Юй и Цзян Яньли и достойно приветствует остальных прибывших. Вэй Усяня немного забавляет, что его статус в глазах госпожи Цзинь определённо повысился: он больше не «сын слуги» и «воспитанник, которому незаслуженно потакают», а супруг второго молодого господина Ланя, в конце концов.
Госпожа Юй представляет вторую молодую госпожу Мо как бедную, крайне несправедливо пострадавшую девушку. «Мы предпринимаем шаги для исправления этой ситуации, ну, вы понимаете». Госпожа Цзинь с радостью готова принять гостью своей дорогой подруги. Вэй Усянь держит на руках Мо Сюаньюя.
Дядя Цзян, поприветствовав хозяйку дома, немедленно отправляется на встречу с другими главами кланов.
— Возможно, второй молодой госпоже Мо стоит прилечь отдохнуть, — говорит Вэй Усянь. — Я отнесу ребёнка встретиться с его отцом и потом быстро принесу обратно.
Госпожа Юй выгибает бровь. Вэй Усянь улыбается.
— Отличная идея, — соглашается госпожа Юй. Госпожа Цзинь вызывает слугу, который уводит девушку в отведённые ей покои. После того как вторая молодая госпожа Мо выходит, госпожа Юй оборачивается обратно к Вэй Усяню и сверлит его взглядом. — И как же ты собираешься сделать это, Вэй Ин?
Он ухмыляется и передаёт ребёнка Лань Чжаню. (Потому что Лань Чжань, как обычно, стоит к нему ближе всех, а не потому, что вид Лань Чжаня, укачивающего младенца, вызывает странное чувство у него в груди.)
— Можем мы выйти в общий зал? Это проще сделать в месте, где много людей.
— Разумеется, — соглашается госпожа Цзинь. — Я так понимаю, что вы не знаете, чьё это дитя?
— Мы знаем, что его отец — заклинатель из клана Цзинь, — отвечает госпожа Юй. Госпожа Цзинь сбивается с шага — всего на секунду.
— Сколько, вы сказали, девушке лет?
— Семнадцать, — холодно сообщает госпожа Юй.
Госпожа Цзинь, видимо, тоже не верит, что Цзинь Гуаншань мог пасть так низко, потому что, кажется, этот ответ приносит ей некоторое облегчение.
Они выходят в общий зал. Здесь толпится множество заклинателей в одеждах ордена Ланьлин Цзинь, есть также некоторое количество Не и Ланей.
— Я придумал новый талисман, — жизнерадостно объявляет Вэй Усянь. — Думаю, он будет очень полезен. Нередко во время ночных охот мы сталкиваемся с духами, чьи проблемы с переходом как-то связаны с родственниками, вот только у них осталось слишком мало духовной сущности, чтобы объяснить нам, кто именно — члены их семей. Мой талисман поможет ответить на этот вопрос. — Вэй Усянь быстро рисует несколько знаков на листке бумаги. — Цвет зависит от поколения. Синий соединяет братьев и сестёр. Белый — детей и их родителей. Поскольку я тоже касаюсь талисмана, то если бы мои родные находились поблизости, он бы их указал. Но, разумеется, кровных родственников у меня нет!
Вокруг собирается небольшая толпа. Вэй Усянь замечает несколько ухмылок и косых взглядов, кажется, кое-кто среди собравшихся всё ещё верит в слухи о том, что он незаконнорождённый сын дяди Цзяна. Что ж, сейчас он их развеет.
Вэй Усяню всегда нравились эффективные методы.
— Я могу продемонстрировать его в действии, — провозглашает он, поднимая талисман вверх. Никаких линий не появляется, пока Вэй Усянь не прикладывает его к руке Цзян Чэна.
Синий луч устремляется от Цзян Чэна к шицзе, белый — к госпоже Юй. Ещё один белый луч тянется за дверь, к павильону, где заседают главы кланов.
— Обратите внимание! От брата Цзян Яньли — к его сестре, от сына госпожи Юй — к его матери, от сына Цзян Фэнмяня — к его отцу. К сожалению, у них в павильоне луча не видно, хотя это было бы очень забавно! — усмехается Вэй Усянь. — Луч рассеивается достаточно близко от талисмана, но указывает правильное направление, которому вы можете следовать. Как видите, он точно указал всех ближайших родственников!
Линии гаснут, когда он убирает талисман от запястья Цзян Чэна.
Вэй Усянь делает глубокий вдох, на мгновение встречается взглядом с госпожой Юй, а потом прижимает бумагу к крохотному кулачку Мо Сюаньюя.
Синие лучи бьют сразу во многих направлениях.
Люди ахают.
А затем они замечают, что один из лучей соединяет Мо Сюаньюя с Цзинь Цзысюанем, а один из белых — снова тянется куда-то наружу.
Цзинь Цзысюань мертвенно бледнеет, потом краснеет, и его рука сжимается на рукояти Суйхуа.
— Несите ребёнка за мной! — рявкает он и стремительным шагом направляется прочь, следуя за белым лучом.
Все движутся за ним.
Луч приводит их к дверям павильона.
Сопровождающая Цзинь Цзысюаня толпа достаточно многочисленна. В ней, само собой, Вэй Усянь и Лань Чжань, но также госпожа Юй, дрожащая от холодной ярости госпожа Цзинь, шицзе, Цзян Чэн, Иньчжу, Цзиньчжу, да и большая часть находившихся в зале тоже подтягивается. Отдельные группы людей остались на месте и оттуда слышны разгорающиеся ссоры.
Вэй Усянь сегодня нарушил покой во многих семьях. Их даже больше, чем он сам ожидал.
Цзинь Цзысюань подходит к дверям.
— Защищайте ребёнка! — суровым тоном командует он. — Если этот мальчик — мой брат, он должен быть в безопасности!
— Госпожа Юй, — просит Лань Чжань, — пожалуйста, возьмите его.
— Отдай ребёнка Цзиньчжу, — советует госпожа Юй. — Они с Иньчжу проследят, чтобы у него и волос с головы не упал.
Цзиньчжу использует ткань широкого рукава, чтобы, не касаясь талисмана, прижимать его к ладошке Мо Сюаньюя. Иньчжу вытаскивает свой клинок и кивает.
Цзинь Цзысюань рывком распахивает двери.
Белый луч ярко светится, упираясь прямо в Цзинь Гуаншаня.
Главы кланов поворачиваются к людям, столь грубо прервавшим их обсуждение.
Цзинь Цзысюань обнажает меч и заходит внутрь.
— Ты навлёк бесчестье на мою мать, — говорит Цзинь Цзысюань, и его голос постепенно набирает силу. — Ты позорил и унижал меня своими скандальными похождениями, и никто из нас не сказал тебе ни слова. Но надругаться над девочкой? Совсем ребёнком? Есть ли предел твоей гнусности?!
Цзинь Гуаншань поднимается на ноги.
— Что такое ты себе позво…
Кто-то сзади уже некоторое время проталкивался сквозь толпу и, наконец прорвавшись, указывает дрожащей рукой на Цзинь Гуаншаня.
Вэй Усянь узнаёт Цинь Цанье.
«Возможно, я немного просчитался», — смущённо думает он, когда Цинь Цанье вопит:
— Мою жену! Ты изнасиловал мою жену! Моя дочка… моя Цинь Су… — его голос прерывается.
Цзинь Цзысюань прикрывает глаза — всего на мгновение, а потом делает шаг вперёд и приставляет остриё меча к горлу Цзинь Гуаншаня.
— Убирайся! — рычит он. — Покинь Башню золотого карпа и никогда не возвращайся, тогда я позволю тебе уйти живым. Всё, что произойдёт с тобой после, — уже не моё дело.
— Не смеши меня, — презрительно фыркает Цзинь Гуаншань. — Они всего лишь бабы.
— Ты даже не отрицаешь?! — восклицает Цзинь Цзысюань. — Это твой последний шанс, и клянусь, мне не хочется давать тебе и его.
— Да ну, забудь! — продолжает Цзинь Гуаншань. — Все они просто…
Он замолкает, потому что Цзинь Цзысюань перерезал ему глотку. Цзинь Гуаншань хватается за горло, кровь сочится меж его пальцев, а широко открытые глаза изумлённо таращатся на сына, которого он признал.
— Я тебя предупреждал, — говорит Цзинь Цзысюань.
Цзинь Гуаншань падает, вдребезги разбивая низкий чайный столик.
Цзинь Цзысюань оборачивается к главам кланов.
— Этот недостойный приносит глубокие извинения за непредвиденную задержку. Я… — Он осекается, и его глаза расширяются. — Я… Ох, нет, — он мотает головой. — Я обязательно встречусь со всеми вами сегодня вечером. — Цзинь Цзысюань вытирает Суйхуа о тело своего отца, вкладывает его в ножны и поворачивается к пришедшей за ним толпе.
— Глава клана Цзинь, — обращается к нему госпожа Цзинь, и её голос лишь немного дрожит. — Что вы собираетесь теперь делать?
Цзинь Цзысюань наклоняет голову.
— Молодой господин Вэй любезно предоставил нам средство, позволяющее идентифицировать моих… утерянных братьев и сестёр, — говорит он. — Я намереваюсь признать их всех как членов моей семьи и приложу все усилия, чтобы облегчить любые… любые сложности их нынешнего положения. И хотя я полностью сознаю, что от этого грехи моего отца не станут более простительными, всё же постараюсь предложить достойную компенсацию его жертвам.
Госпожа Цзинь кивает.
— С нетерпением жду возможности познакомиться с братьями и сёстрами моего любимого сына, — заявляет она и, повернувшись, подзывает испуганного слугу, мнущегося неподалёку. — Позови ещё людей, — приказывает она, — и уберите этот беспорядок в павильоне.
Затем она оборачивается, окидывает ледяным взором собравшуюся толпу, и многие, как по волшебству, вспоминают, что у них были важные дела совсем в других местах. Среди тех, кто остаётся, госпожа Цинь, которая хоть и последовала за своим супругом, но не пыталась пробиться вперёд, а так и застыла — вся в слезах, и Цинь Су рыдает вместе с ней.
Госпожа Цзинь подходит к ним и о чём-то ласково беседует с обеими дамами. Госпожа Юй кидает быстрый взгляд на Вэй Усяня, а потом присоединяется к своей подруге.
Медленным, усталым шагом возвращается Цзинь Цзысюань. Смотрит на Мо Сюаньюя, хмуро хлопающего глазёнками на окружающий переполох, хоть Цзиньчжу и развернулась, чтобы своим телом заслонить ребёнка от того, что произошло в павильоне.
— Можно? — спрашивает он, забирая младенца у Цзиньчжу, и, осторожно прижав его к груди, тихо шепчет: — Мой брат…
Мо Сюаньюй тянется и тычет пальчиком в слёзы, текущие по щекам Цзинь Цзысюаня.
Это удивительно трогательный момент, ровно до того мгновения, когда Мо Сюаньюй отводит ручонку и шлёпает Цзинь Цзысюаня по щеке, а потом начинает хихикать.
Цзинь Цзысюань коротко усмехается.
— Ты прав, — соглашается он. — Сегодня я это заслужил.
Дядя Цзян, Цзэу-цзюнь и Не Минцзюэ выходят из павильона и кланяются Цзинь Цзысюаню.
— Глава клана Цзинь, — обращается к нему дядя Цзян. — Мы достигли… определённого понимания относительно того, что случилось сегодня, и пришли к выводу, что ваши действия были справедливы и оправданны, а ваше право наследования не вызывает ни малейших сомнений.
Цзинь Цзысюань неловко кланяется в ответ — непросто принять нужную для этого позу, одновременно держа на руках ребёнка.
— Благодарю вас, глава клана Цзян. Сегодня… — он колеблется, — позор, который деяния моего отца навлекли на наш клан, стал слишком очевиден. Если орден Юньмэн Цзян решит разорвать мою помолвку с девой Цзян, орден Ланьлин Цзинь и я лично не воспримут это как обиду.
— Категорически нет! — резко перебивает шицзе. Она выходит вперёд и кланяется Цзинь Цзысюаню, а затем — своему отцу. — Глава клана Цзинь может отказаться от женитьбы на мне, если сам её не желает. Никакие другие причины не принимаются!
Вэй Усянь со страшной силой гордится ею в этот момент. И одновременно испытывает сильнейший страх, потому что Цзинь Цзысюань смотрит на неё как… как Лань Чжань — на Вэй Усяня, будто не может поверить, что кто-то настолько совершенный действительно существует. (Разумеется, в случае шицзе эта точка зрения объективно истинна, но… тем более!)
— Первейшее желание этого недостойного — жениться на деве Цзян! — торопливо протестует Цзинь Цзысюань. — Я бы сыграл свадьбу завтра же, но…
— Но вам предстоит слишком много дел. Вы только что стали главой своего клана, и мы готовимся к войне. Возможно, нам лучше подождать.
И они улыбаются друг другу.
Вэй Усянь кидает взгляд на Цзян Чэна, а Цзян Чэн — на Вэй Усяня, и они переживают момент редкого единодушия, потому что Цзян Чэн разделяет его боль.
Сегодняшний план Вэй Усяня оказался хуже некуда, потому что он, конечно, сработал, но какой ценой!
Chapter Text
Несколько дней спустя Вэй Усянь сидит с Цзян Чэном, когда к ним подходит один из стражников, охраняющих ворота.
— Молодой господин Вэй, — с поклоном обращается стражник. — Нам передали послание для вас. И оно… довольно странное.
— Какое послание?
— «На главной площади в Ланьлине вас ожидает целитель».
Какое-то мгновение Вэй Усянь непонимающе смотрит на него, а потом кивает и встаёт.
— Ну, тогда я пошёл.
— Мы с тобой! — немедленно отзывается Цзян Чэн.
— Нет-нет, — виновато улыбается Вэй Усянь. — Я должен пойти туда один. Встретимся позже.
И быстро удаляется.
Цзян Чэн готов скрепя сердце согласиться, что, строго говоря, в Ванцзи нет ничего дурного. Ну, по крайней мере, ничего конкретного, к чему он мог бы придраться, потому что по большей части недостатки Ванцзи заключаются в том, что тот слишком мало говорит, его лицо ни гуя не выражает и у него отвратительный вкус в отношении мужчин. Цзян Чэн, увы, вынужден признать, что не ему критиковать кого-то за нелюдимость и уж тем более судить о чужих романтических предпочтениях.
Он готов простить Ванцзи неразговорчивость, потому что, сказать по чести, для того, кто вырос с Вэй Усянем, находиться рядом с Ванцзи — настоящее отдохновение, а после пары лет проживания в одном клане Цзян Чэн уже немного умеет разбираться в его недовыражениях.
Возможно, Цзян Чэну бы даже нравился Ванцзи и то, что благодаря их побратимству с Сичэнем он тоже превратился практически в члена семьи, если бы не тот факт, что Ванцзи женился на Вэй Усяне (вот видите — отвратительный вкус!), и теперь, куда бы они с Вэй Усянем ни направились, поблизости постоянно маячит немногословная тень, взбрыкивающая каждый раз, стоит только Цзян Чэну разочек стукнуть Вэй Усяня (хотя тот всегда этого заслуживает!).
Но уж совсем Цзян Чэн не привык быть где-то с Ванцзи без Вэй Усяня в качестве буфера. Это очень… странно.
Однако сейчас это необходимо, потому что им обоим известно о полной несостоятельности Вэй Усяня в вопросах самосохранения. В частности, бродить в одиночку по Ланьлину, когда ты только что послужил катализатором страшной неразберихи в клане Цзинь, — совершенно недопустимо, и Вэй Усянь — идиот, если думает, что они позволят ему это сделать.
Очевидно, что у них нет другого выбора, кроме как тайно проследить за ним и теперь наблюдать из-за угла, как он торчит посреди главной площади Ланьлина, словно полный идиот. Вэй Усянь их, можно сказать, к этому вынудил.
Жизнь Цзян Чэна — сплошное испытание, и виноват в этом Вэй Усянь!
Спрятавшись за рыночными рядами, Цзян Чэн видит, как Вэй Усянь встречается с кем-то в неприметных одеждах с глубоко надвинутым на глаза капюшоном (Цзян Чэн практически уверен, что это женщина) и как его лицо озаряется улыбкой.
Буквально затылком Цзян Чэн чувствует неудовольствие Ванцзи и оборачивается. Ну точно, его брови меньше чем на полфэня сдвинулись в направлении, у обычных людей обозначающем нахмуренность, а губы почти незаметно сжались. Ванцзи очевиднейшим образом кипит от ревности (чего Цзян Чэн, честно сказать, не понимает, потому что Вэй Усянь, бесспорно и несомненно, без ума от Ванцзи, но — плевать, он не собирается осуждать Ванцзи за то, что тот такой жуткий собственник). Цзян Чэн (с большим трудом) наконец привык к тому, что ему приходится делить внимание Вэй Усяня с Ванцзи, и тоже не особо порадуется, если к ним прибавится кто-то четвёртый.
Он поворачивается обратно. Вэй Усянь внимательно слушает то, что говорит женщина. Отвечает. Она качает головой. Вэй Усянь произносит ещё что-то с очень серьёзным выражением. Женщина медленно кивает.
Вэй Усянь делает какой-то сложный жест, и кончики его пальцев начинают светиться от духовной энергии. Женщина прикасается к его руке, и затем они прощаются.
— Какого гуя?! — тихо ругается Цзян Чэн.
— Мгм, — соглашается Ванцзи.
Вэй Усянь смотрит вслед уходящей женщине, а потом оборачивается и направляется прямо к ним.
Вот проклятье!
— Никаких объяснений, — заявляет Вэй Усянь, обнимая за плечи обоих своих любящих, но понятия не имеющих о конспирации спутников. Как мило! Они что, действительно думали, что одежды кланов Лань и Цзян не выделяются в толпе? — Давайте поторопимся.
Он находит Цзэу-цзюня о чём-то тихо беседующим с Не Минцзюэ.
— Дорогие братья, Усянь, — Цзэу-цзюнь нечасто позволяет себе открыто выказывать своё удивление, даже когда сразу трое родственников подходят к нему прямо посреди разговора. — Какие-то проблемы?
— Скорее, решение, — слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, выпаливает Вэй Усянь. — Если глава клана Не простит нам эту задержку, я бы хотел перемолвиться с вами парой слов.
— Прощаю, — крякает Не Минцзюэ. — Судя по всему, речь о чём-то важном. Я поговорю с Цзэу-цзюнем позже.
Все раскланиваются, и он уходит.
— И что же это за срочное решение? — спокойно интересуется Цзэу-цзюнь.
— Мэн Яо, — говорит Вэй Усянь. — Вы связывались с ним? Знаете, где он находится?
— Да, знаю, — признаётся Цзэу-цзюнь. — В Облачных глубинах. Его начальное обучение на стезе совершенствования довольно обрывочно, но дядя очень рад столь прилежному ученику.
Вэй Усянь поражённо моргает. Нет, на самом деле, он может понять логику Цзэу-цзюня — никто в Облачных глубинах не осмелится злословить и сплетничать о происхождении Мэн Яо.
— Думаю, мы можем привезти его сюда, — предлагает Вэй Усянь. — Цзинь Цзысюань всё равно будет разыскивать своего брата.
— Он не… понадобится нам позже?
— Нет, — твёрдо заявляет Вэй Усянь. — У нас есть кое-что получше.
Мэн Яо привозят в Башню золотого карпа со всей возможной поспешностью — этим же вечером. На нём простые белые одежды ученика ордена Гусу Лань, только без налобной ленты.
Вэй Усянь и Два нефрита клана Лань сопровождают его на встречу с новоиспечённым главой ордена.
Вэй Усянь совсем не уверен, что не совершает ужасную, ужасную ошибку, но трудно отрицать, что Мэн Яо очень одарённый юноша и, возможно, не станет убивать тех, кто будет обращаться с ним уважительно, да и в текущих обстоятельствах он не должен быть настолько обижен и озлоблен, особенно если учесть, что Цзинь Гуаншань уже мёртв.
Так или иначе, Вэй Усянь твёрдо намерен быть где-то поблизости, во всяком случае на протяжении ближайших нескольких лет, и собирается проследить за Мэн Яо с особым пристрастием.
Их приводят к Цзинь Цзысюаню, который всё ещё размещается в покоях наследника клана Цзинь. Его мать, госпожа Юй, Цзян Фэнмянь и шицзе тоже там.
Все кланяются. Лицо Мэн Яо выражает приятную обходительность, но что-то в глубине его глаз говорит о том, что он насторожён и испуган. Вэй Усянь на самом деле даже немного ему сочувствует, потому что он так и не объяснил Мэн Яо, что тут, собственно, происходит. На всякий случай.
— Цзэу-цзюнь, Ванцзи, Усянь, — приветствует их Цзинь Цзысюань, — и… уважаемый гость. Чем я могу вам помочь?
Цзэу-цзюнь смотрит на Вэй Усяня, и тот кивает.
— Цзысюань, — обращается он, намеренно переводя беседу на уровень общения между друзьями, — познакомься с Мэн Яо. Он твой младший брат. Он также умён, одарён многими талантами, в особенности талантом управления людьми, и сможет помочь тебе с твоими новыми обязанностями.
Цзинь Цзысюань удивлённо моргает, а потом снова кланяется.
— Для меня большая честь познакомиться с братом, — уверенно говорит он. — Добро пожаловать! Если Мэн Яо согласится помочь мне, то я не сомневаюсь, что Вэй Усянь абсолютно прав.
Мэн Яо хлопает глазами и кажется совершенно поражённым, и ещё немного — как будто ждёт заключительной фразы жестокого розыгрыша, объектом которого является он сам.
— Я… это большая честь для меня, — наконец выдавливает он.
Госпожа Цзинь поднимается со своего места.
— Мэн Яо, — обращается она. Он не то чтобы вздрагивает, но близок к этому. — Возможно, Цзинь Гуанъяо? Если захочешь, — госпожа Цзинь берёт его за руки. — Добро пожаловать! Могу я поинтересоваться, твоя матушка ещё жива?
Мэн Яо смотрит в пол.
— Да, — тихо отвечает он.
— Не хотел бы ты привезти её в Башню золотого карпа?
Мэн Яо прикрывает глаза.
— Моя мама… моя мать работает в публичном доме, — шепчет он. — Я не смог выкупить её оттуда.
— Понятно, — говорит госпожа Цзинь. — Цзысюань?
Тот кивает:
— Пойдём, А-Яо, я отведу тебя в сокровищницу.
Мэн Яо поднимает глаза с самым искренним за сегодня выражением чистейшего удивления. Цзинь Цзысюань улыбается.
— А потом я познакомлю тебя с нашим братом сяо Сюаньюем. Он тебе понравится, он такой милый. Пошли же!
За следующие несколько дней происходит сразу множество событий.
Госпожа Мэн прибывает в Башню золотого карпа вместе со своей ближайшей подругой, и их селят неподалёку от покоев госпожи Цзинь и второй госпожи Мо. Цзинь Цзысюань признаёт Цинь Су сестрой, но она остаётся со своими родителями, всячески показывающими, что их не волнуют пересуды сплетников, и твёрдо придерживающимися позиции, что у госпожи Цинь не было выбора, вся произошедшее — целиком вина Цзинь Гуаншаня.
Впрочем, надо сказать, имя Цинь нечасто мелькает в быстро распространяющихся слухах, в конце концов, сплетникам и так есть о чём поговорить, после того как Цзинь Цзысюань привёл в свой дом знаменитую даму лёгкого поведения и назначил её сына своим ближайшим советником!
В самой Башне золотого карпа обсуждать прошлое госпожи Мэн строжайше запрещено.
Мэн Яо (после уроков и наставлений госпожи Цзинь) берёт на себя управление внутренними делами ордена. Его дружелюбие и деловая хватка быстро становятся очевидными и завоёвывают ему как минимум неохотное уважение, а зачастую и восхищение многих.
Это позволяет Цзинь Цзысюаню целиком посвятить своё время встречам с другими главами крупных кланов. Вэй Усянь посмеивается над Цзян Чэном, которому приходится участвовать в этих встречах как наследнику клана Цзян, пока госпожа Юй не заявляет, что Вэй Усяню тоже полезно там поприсутствовать.
— У Вэй Ина могут быть… важные соображения, — утверждает она, а дядя Цзян и без того уже чрезвычайно высокого мнения о Вэй Усяне, так что отвертеться не получается. И это ужасно.
Но, по крайней мере, они успевают выработать примерный план (в составление которого Вэй Усянь вносит довольно существенный вклад) до того, как прибывают главы менее значительных кланов.
И на этот раз всё гораздо лучше, чем он опасался: Цзэу-цзюню известен его секрет, хотя тот и раньше, в любой из жизней Вэй Усяня, воспринимал его самое вызывающее поведение с полнейшей невозмутимостью. Дядя Цзян — это дядя Цзян, Цзинь Цзысюань — ровесник и друг, а Не Минцзюэ плевать на молодость и недостаточно высокое положение Вэй Усяня, если тот очевидно глубоко разбирается в стратегии военных действий.
Цзян Чэн, Не Хуайсан и Лань Чжань также присутствуют в качестве наследников своих кланов. И как выясняется, Лань Чжаня вид Вэй Усяня, уверенно спорящего с главами четырёх великих кланов по вопросам тактического анализа, приводит в почти невыносимое возбуждение, так что вечера и ночи Вэй Усяня тоже проходят весьма бурно.
К моменту прибытия глав меньших кланов он уже очень устал. Четыре великих ордена достигли согласия относительно плана, и Вэй Усянь вздыхает с облегчением, когда ему разрешают не участвовать в дальнейших обсуждениях. Прочие главы вряд ли бы хорошо восприняли советы от кого-то со столь неопределённым положением, как у него.
Вот только совершенно, решительно несправедливо, что Лань Чжань по-прежнему должен сидеть там, что Вэй Усянь не может не выпускать его из кровати. Ему нравится секс с Лань Чжанем, нравится дотрагиваться до гладкой кожи, которой в этой жизни никогда не касался дисциплинарный кнут, нравится просто наслаждаться свободным временем вместе.
«Может быть, позже», — вздыхает он. Когда-нибудь после войны. Может быть, на этот раз они всё-таки обретут покой.
— И наконец, — говорит Лань Сичэнь, — остаётся вопрос о невиновных мирных жителях.
— Мирных жителях? Невиновных? — восклицает глава клана Оуян. — Каких ещё невиновных?
С разных скамей слышатся возгласы согласия.
— Вот именно! — поддерживает глава клана Яо, вставая. — Среди Вэней нет невиновных!
Лань Сичэнь видит, как хмурится Не Минцзюэ. Им с Вэй Усянем удалось убедить Не Минцзюэ принять их точку зрения по этому вопросу, но особого энтузиазма он не выказал. (Цзян Фэнмянь более мягкий человек, чисто по темпераменту, да и в любом случае редко не соглашается с Вэй Усянем, слухи о его благосклонности к своему воспитаннику оказались абсолютно правдивыми.)
— Ну а, к примеру, дети? — спокойно спрашивает Лань Сичэнь. — Младенцы? Допустим, вы обнаружили новорождённого ребёнка всего нескольких часов от роду. В чём, скажите, его преступление?
Глава клана Яо колеблется, но затем снова начинает петушиться.
— Если ребёнок маленький и кто-то изъявит желание о нём позаботиться — хорошо! Но взрослые все до единого виновны!
Лань Сичэнь вздыхает.
— Многие люди, живущие на контролируемых Вэнями землях, даже не заклинатели. Это крестьяне, ремесленники, торговцы. И они не более отвечают за деяния клана Вэнь, чем проживающие на ваших землях — за ваши. Или скажете, что крестьяне и прочие деревенские жители могут повлиять на принимаемые вами решения, глава клана Яо?
Лань Сичэнь продолжает, даже не дав тому ответить:
— Крестьяне, ремесленники и прочие сельские жители — это мирное население, и мы должны постараться, насколько сможем, оставить их в покое. Более того, даже часть заклинателей, в том числе некоторые, принадлежащие к роду Вэнь, невиновны и никогда никому не вредили.
— Но они ничего не предприняли, чтобы помешать Вэнь Жоханю!
— До недавнего времени то же самое можно было сказать и о нас, — с абсолютным спокойствием возражает Лань Сичэнь. — И те, кто находится под непосредственным контролем Вэнь Жоханя, пострадали от него больше многих присутствующих.
— Кланы Цзян, Не, Цзинь и Лань достигли согласия, — вклинивается Цзян Фэнмянь. — Мирных жителей следует оставить в покое. Заклинатели из рода Вэнь, которые сдаются или оказывают содействие, не должны без разбора подвергаться наказанию, по делу каждого из них будет принято справедливое решение по окончании кампании.
— Мы намерены свергнуть Вэней не для того, чтобы им уподобиться, — твёрдо заявляет Цзинь Цзысюань.
Chapter Text
Вэй Усянь помнит Низвержение солнца в своей первой жизни.
Помнит, как долго тянулась эта кампания, помнит мобилизацию — настолько тотальную, что, кажется, даже дети отправлялись на поле боя и сражались там не на жизнь, а на смерть.
Он не хочет, чтобы всё повторилось опять.
Но не знает, сумеет ли сделать достаточно, чтобы это предотвратить.
Война начинается.
Изменения заметны уже с самого её начала.
Орден Юньмэн Цзян не пострадал, по-прежнему силён, и Цзян Фэнмянь ведёт его в бой.
Вэй Усянь наблюдает, как рождаются легенды.
О Чифэн-цзюне, яростно сражавшемся в Хэцзяне и удержавшем этот важный рубеж, о том, как он сметает на своём пути все преграды и не оставляет в живых никого из врагов.
О Цзэу-цзюне, всегда появляющемся там, где он особенно нужен, спасающем жизни и переламывающем ход многочисленных битв.
И о Саньду шэншоу, шагающем по полям сражений с мечом и молнией в руках, возглавляющем наступление на Цишань.
Поначалу они с Лань Чжанем тоже постоянно снуют вдоль линии фронта. Они путешествуют без лишней помпы, останавливаясь в местах, где оборонительные рубежи вот-вот ослабнут, до тех пор, пока опасность не минует, и поддерживая наступления, которые готовы захлебнуться.
Вэй Усянь знает, что ему предстоит. Но прежде союзные кланы должны подобраться ближе к Цишаню, потому что Вэй Усянь также представляет, как надолго его может хватить.
Все их дни заполнены кипучей деятельностью, но всё равно кажется, что они медлят, тянут время, выжидают.
Ход войны также отличается от того, каким он был раньше: иные маршруты, иные поворотные моменты, случайные обстоятельства, которые складываются иначе… А потом внезапно всё становится радикально другим самым наиважнейшим образом.
Выбранное Вэнями направление отхода пролегает сквозь затерянную в сельской местности деревушку, а их преследователи руководствуются скорее рвением, чем осторожностью.
И теперь деревня горит. Горстка выживших пытается скрыться, и несколько заклинателей отделяются от основного отряда, собираясь догнать бегущих. Пожилая женщина спотыкается и падает — прямо на пути их следования.
Лань Ванцзи видит, как Вэй Усянь резко бросает меч вниз, с силой взрывая Суйбянем землю, и поднятое им облако пыли на мгновение отбрасывает преследователей назад.
— Они что, похожи на заклинателей?! — рявкает Вэй Усянь. — Сосредоточьтесь на своём задании! Если навредите хоть одному крестьянину, будете отвечать передо мной!
Вэй Усянь бледен, и пламя горящей деревни отражается у него в глазах. Лань Ванцзи никогда ещё не видел его в такой ярости.
Заклинатели из кланов Не и Цзинь отступают, присоединяясь к остальным, а Вэй Усянь опускается на колени рядом со старушкой.
— Всё в порядке, бабушка, — тихо заверяет он. — Вы не пострадали?
Она испуганно мотает головой, и Вэй Усянь помогает ей подняться.
— Уходите… — советует он и вдруг резко вскидывает голову.
Лань Ванцзи ничего не слышал.
Неподалёку — горящий дом, уже частично обрушившийся.
Вэй Ин несётся туда, и Лань Ванцзи следует за ним, хоть и не понимает, как можно пройти сквозь такое пекло живым, даже если внутри действительно кто-то есть.
На миг Лань Ванцзи безумно пугается, потому что ему кажется, что Вэй Ин бросится прямо в огонь, но тот останавливается, подносит к губам Баоху и высвистывает короткую, взволнованную мелодию.
Мгновения тянутся.
И потом что-то появляется из пламени.
Лань Ванцзи уже многие годы участвует в ночных охотах. Ему доводилось видеть немало ужасов. Но он не уверен, было ли среди этого что-то страшнее, чем вид человеческого тела, спалённого почти до скелета, но упрямо ковыляющего сквозь огонь, держа в руках нечто, полностью укутанное клубами тёмной энергии.
Тело делает несколько неверных шагов наружу и вручает свою ношу Вэй Ину, почти торжественно принимающему протянутое.
Они замирают в полной неподвижности.
— Да, — произносит Вэй Ин. — Клянусь тебе. Теперь ты можешь упокоиться с миром.
Тело валится на землю.
— Мне так жаль, — тихо добавляет Вэй Ин. — Я даже не узнал твоё имя…
Он опускает глаза и мягко машет рукой, рассеивая клубящуюся тьму и приоткрывая взгляду то, что заставило чей-то дух отчаянно цепляться за настолько повреждённое тело.
Это спящий ребёнок. Младенец, совсем крошечный.
— Привет, А-Юань, — нежно шепчет Вэй Ин.
— Вэй Ин? — У Лань Ванцзи так много вопросов.
— Она спрятала его в печи, — поясняет Вэй Ин по-прежнему очень тихо. — Но этого всё равно было недостаточно.
Он поднимает взгляд с очень… странным выражением.
— Лань Чжань… Это — наш сын.
Они летят к полевому госпиталю, причём не ближайшему, а тому, которым командует дева Цзян. Вэй Ин приземляется и убегает на поиски своей сестры, даже не подняв с земли Суйбянь. Лань Ванцзи подбирает оба меча, прежде чем последовать за ним.
— Шицзе! — кричит Вэй Ин. — Шицзе-е!
Дева Цзян выныривает из палатки.
— А-Сянь? Что случилось? Ты ранен? Или Ванцзи…
— Нет-нет, — обрывает её Вэй Ин. — Нет, дело в… Мне нужно молоко, мне… Я… Смотри!
— О! А-Сянь! — Она нежно касается его руки, прижимающей к груди ребёнка. Младенец начал хныкать, когда они ещё только приближались к госпиталю, и Вэй Ин немедленно запаниковал. — Это ведь…
— Это А-Юань, — подтверждает Вэй Ин. — Мой А-Юань. Он оказался в ловушке, внутри дома, тот горел, и его мать позвала меня, и… я не знаю, что делать, шицзе! В прошлый раз он уже бегал и ел нормальную еду!
Лань Ванцзи, кажется, начинает понимать. По всей видимости, Вэй Усянь знал этого ребёнка… прежде. И возможно, усыновил. А теперь он собирается усыновить его снова, но малышу требуется больше внимания. Это логично. Лань Ванцзи тоже мало что известно о младенцах. Среди предметов, изучаемых в клане Лань, нет свода правил, относящихся к новорождённым. Но даже просто вид Вэй Ина, держащего его, держащего их сына, вызывает непривычное чувство в груди Лань Ванцзи.
— Давай его сюда, — командует дева Цзян. Вэй Ин отпускает ребёнка с большой неохотой и, когда дева Цзян отступает назад, пытается шагнуть за ней. — Нет, А-Сянь! Останься здесь. Среди беженцев есть женщина с грудным ребенком, которая, возможно, согласится разочек покормить А-Юаня, но она уж точно не нуждается в том, чтобы при этом ты нависал над ней, воняя кровью и дымом. Не волнуйся, я не позволю никому навредить своему племяннику.
Дева Цзян — единственный человек на памяти Лань Ванцзи, который может заставить Вэй Ина подчиниться, так что тот не следует за ней, а просто нервно мечется перед палатками, пока они ждут.
«Наш сын», — сказал Вэй Ин. Лань Ванцзи обдумывает его слова и приходит к выводу, что ему нравится эта идея. Сын. Их сын. Лань Ванцзи научит его правилам, а Вэй Ин — тому, как обходить правила, и их сын будет идеальным. Как Вэй Ин.
— О нет… — неожиданно бормочет Вэй Ин и подходит к Лань Ванцзи, цепляя его за локоть. — Лань Чжань, я… Мы правда уже готовы стать родителями? Ты хотел, чтобы у нас были дети? Ты воспитывал Лань Юаня — тогда, но…
— Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи. Если не прервать его, Вэй Ин так и будет тараторить без умолку. — Наш сын.
Улыбка Вэй Ина прекраснее, чем рассвет.
Спустя какое-то время дева Цзян возвращается с их сыном.
— Вам надо отвезти его домой, — говорит дева Цзян. — Мы не в состоянии хорошо позаботиться о нём здесь, и, разумеется, вы не можете взять его с собой на поля сражений. — Она улыбается Вэй Ину. — Он прекрасен, А-Сянь! — Дева Цзян нежно целует их сына в лобик и направляется к Лань Ванцзи.
— Ты уже давал Ванцзи его подержать? — спрашивает она.
И потом дева Цзян передаёт младенца… ему.
Он такой маленький.
Дева Цзян ласково поправляет положение рук Лань Ванцзи.
— Вот так, — говорит она. — Держи его крепче.
Лань Ванцзи держит их сына. Их сын сонно моргает у него на руках.
— А-Сянь… — слышит он голос девы Цзян. Лань Ванцзи не вполне понимает, что именно выражает её тон, но обнаруживает, что не в силах отвести глаз от их сына. Следует ли ему опасаться этого необъяснимого навязчивого желания? Что, если на их сына наложено какое-то проклятие?
— Я знаю, шицзе, — откликается Вэй Ин. — Я поистине счастливый человек.
Вэй Усянь всегда считал, что Лань Чжань — самое прекрасное существо во вселенной. (Шицзе не в счёт. Шицзе в своей, особой, категории.)
Но он совершенно не готов к такому.
Да и кто мог бы быть готов к тому, как шицзе вкладывает крошечного А-Юаня в руки Лань Чжаня? Совсем малютку и уже их, потому что Лань Чжань — уже его муж. Лань Чжань, стоящий гордо и прямо, столь же безупречный, как всегда, смотрящий на их сына и улыбающийся.
— А-Сянь, — тихо говорит шицзе.
— Я знаю, шицзе, — откликается Вэй Усянь. — Я поистине счастливый человек.
Улыбки Лань Чжаня — большая редкость, и, как правило, тот улыбается только ему. Вэй Усянь знает, что большинство людей считает Лань Чжаня холодным, ледяной статуей, и обычно Вэй Усянь не возражает: Лань Чжань будет чувствовать себя неуютно, если слишком многие станут пытаться с ним сблизиться, и в любом случае Лань Чжань принадлежит Вэй Усяню.
Но он рад, что шицзе смогла увидеть это. Увидеть истинную теплоту Лань Чжаня, увидеть, что Лань Чжань так тщательно соблюдает дистанцию не потому, что ничего не чувствует, а потому, что чувствует слишком сильно. Шицзе он может это доверить.
И он рад, что шицзе увидела, каким воистину прекрасным может быть Лань Чжань, потому что если вдруг она согласилась на замужество с Цзинь Цзысюанем только из-за его смазливого личика, то наверняка откажется от этого брака теперь, когда сможет сравнить его с образом Лань Чжаня, держащего на руках младенца и улыбающегося.
Во время их полёта в Пристань лотоса Вэй Усянь сам несёт А-Юаня. Сколь бы прелестной ни была потребность Лань Чжаня не отрывать зачарованного взгляда от их сына, пока тот покоится у него на руках, в воздушном путешествии она представляет определённую опасность.
Когда они приземляются у края защитного поля, А-Юань крепко спит, но Вэй Усянь подозревает, что совсем скоро его снова придётся кормить.
— Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи, прежде чем они заходят. — Наш сын…
Он пытается сообразить, как выразить то, чего он хочет… Что уже прошло несколько часов с тех пор, как Лань Ванцзи прижимал к себе их сына, и его руки ноют от отсутствия этого драгоценного груза. Что Лань Ванцзи знает — они не могут не вернуться на поля сражений, знает — им придётся оставить их сына здесь, и не уверен, что выживет, если не сможет до этого ещё раз подержать его на руках.
Но Вэй Ин, кажется, понимает. Вэй Ин улыбается, передаёт их сына Лань Ванцзи и только после этого открывает ворота.
Они останавливаются во дворе, и Вэй Усянь отправляет одного из своих шиди найти госпожу Юй и сообщить ей, что Вэй Усянь вернулся, но с другими членами семьи всё в порядке. Это правильно. Госпожа Юй вынуждена ждать, постоянно быть наготове, чтобы защитить Пристань лотоса, пока её супруг и дети сражаются.
Им приходится немного постоять, пока её ищут. Лань Ванцзи не обращает внимания на время. Он очень занят. Он смотрит на их спящего сына. Это требует полнейшего внимания. Лань Ванцзи необходимо изучить его в малейших деталях, чтобы навечно запечатлеть в своей памяти.
Наконец появляется госпожа Юй.
— Вэй Ин, — слышит Лань Ванцзи, — что слу… О! Это ведь?..
Она движется к Лань Ванцзи и их сыну. Это допустимо. Госпожа Юй очень помогла им. Она вряд ли представляет собой угрозу для их сына.
— Да, шиму, — откликается Вэй Ин. — Это А-Юань. Мы нашли его. Дом загорелся, и родители уже погибли. Но его мать позвала меня.
— Ты только посмотри на его лицо, — говорит госпожа Юй. — Он воистину прекрасен.
Это справедливо, хотя и не очень понятно. Лань Ванцзи выше, чем госпожа Юй, и она ещё не подошла достаточно близко. Лань Ванцзи не знает, как она сумела разглядеть лицо их сына оттуда, где сейчас находится, но — каким бы образом госпожа Юй ни пришла к своему заключению — оно тем не менее истинно. Их сын действительно прекрасен — первый человек за всю жизнь Лань Ванцзи, который может сравниться с Вэй Ином.
И тут Лань Ванцзи настигает кошмарное осознание. Когда он познакомился с Вэй Ином, тот уже был почти взрослым. Он меняется совсем незначительно и очень медленно. Но такие крошечные дети растут катастрофически быстро. К тому моменту, как они с Вэй Ином снова вернутся с полей сражений, их сын станет совершенно другим.
«Жизненно необходимо уничтожить Вэней как можно быстрее!» — делает вывод Лань Ванцзи. Чем дольше продлится Низвержение солнца, тем больше времени им придётся провести вдали от сына.
Госпожа Юй подходит ближе. Лань Ванцзи немного наклоняется, чтобы она смогла рассмотреть их сына по-настоящему.
— Как чудесно, — говорит госпожа Юй с теплотой в голосе. — Немедленно занесите его внутрь. Вэй Ин, сходи ко мне в спальню. Принеси шёлковые одеяла из второго сундука и хлопковые простыни из третьего.
— Э? Зачем? — переспрашивает Вэй Ин в замешательстве.
— Вэй Ин, — произносит госпожа Юй, и неожиданно её голос звучит холодно, — ты считаешь, что моему внуку подобает быть завёрнутым в обгорелые тряпки?
Лань Ванцзи обдумывает это замечание и приходит к выводу, что оно вполне уместно. Вэй Ин иногда такой глупый. Хорошо, что семья всегда готова вмешаться и вот так поправить его, когда он ошибся.
Вэй Усянь помнит, как голодал и старался ограничиваться жалкими крохами, чтобы А-Юаню досталось побольше. Но еды всё равно постоянно не хватало.
Помнит А-Юаня в грязных лохмотьях, сотню раз залатанных и перешитых.
А сейчас он смотрит, как А-Юаня пеленают тонким хлопковым полотном и шёлком.
Пожалуй, Вэй Усянь совсем не возражает.
Госпожа Юй без малейшего колебания порвала свои лучшие одеяла на подходящие по размеру квадраты. А-Юаня искупали, вытерли и снова отдали Лань Чжаню, потому что Лань Чжань уже очень, очень к нему привязался.
Вэй Усянь тщательно душит в себе внезапные мысли о том, что Лань Чжань, держащий ребёнка, выглядит до боли возбуждающе.
— С учётом обстоятельств всё, возможно, складывается весьма удачно, — говорит госпожа Юй. — У госпожи Це из города ребёнок как раз в том возрасте, когда его пора отлучать от груди. Я уже послала учеников спросить, не будет ли она добра повидаться со мной. Если она согласится, я смогу нанять её в качестве кормилицы. — Госпожа Юй нежно проводит кончиками пальцев по макушке А-Юаня, покрытой тонким чёрным пушком. — Такой чудесный малыш, — шепчет она.
Вэй Усянь улыбается.
— Ваш внук?
Госпожа Юй фыркает.
— Да, мой внук. Я сказала тебе, что не оскорблю памяти твоей матери, назвав её сына своим. Но в чей дом ты принёс А-Юаня? Чьи одеяла согревают его? Кто позаботится об этом замечательном ребёнке, когда долг призовёт его родителей прочь? А-Юань — мой внук. — Она оборачивается к Вэй Усяню. — И — ты! Обязательно вернись к нему живым, слышишь? Он уже один раз потерял своих родителей. Только посмей сделать его сиротой снова!
— Слушаюсь, шиму!
Покидать А-Юаня так сложно! Пусть даже ему безопаснее остаться здесь, пусть даже Вэй Усянь искренне верит, что госпожа Юй позаботится о нём и будет защищать их сына, как львица. Дети госпожи Юй пережили младенчество, так что она знает, что делать, и — памятуя о том, что в прошлый раз А-Юань провёл свои детские годы в тюрьме, на каторге, на Погребальных холмах Илина и тем не менее вырос абсолютно замечательным юношей, — Пристань лотоса и госпожа Юй ему точно не страшны.
Но даже если бы Вэй Усянь и хотел покинуть его (а он не хочет), страдания Лань Чжаня безмерны и видны невооружённым глазом.
Вэй Усяню следовало бы помнить, что Лань Чжань познакомился с чумазым ребёнком, которого тогда ещё даже не воспринимал своим, и тут же купил ему каждую разновидность игрушек, какие только были у того лоточника. Что если уж Лань Чжань привязывается к кому-то, это происходит сразу и полностью.
Что Лань Чжань, столкнувшись с: «Сюрприз-сюрприз! Мы буквально только что поженились, к тому же война в самом разгаре. Познакомься с нашим сыном!», — влюбится в него мгновенно, бесповоротно и до самой глубины души.
В своей нынешней жизни Вэй Усянь со всех ног устремился прямиком в объятия Лань Чжаня именно потому, что не хотел ещё раз наблюдать, как Лань Чжань уходит — так, будто оставляет позади частицу самого себя.
Однако именно это происходит сейчас.
«Может быть, такова жестокая шутка судьбы», — думает Вэй Усянь. Может быть, ему просто не дано уберечь Лань Чжаня от того, чтобы его сердце разбилось.
Но они и так уже слишком надолго отлучились с фронта.
Время вставать на мечи и возвращаться на войну.
Вэй Усянь убеждает себя, что они будут часто навещать А-Юаня.
Но они не могут. Не имеют такой возможности. Их ждёт слишком много дел, слишком много мест, куда надо успеть, слишком много яростных битв и отчаянных попыток спасения, слишком много ночей, когда они падают обессиленными, чересчур усталые, чтобы куда-то лететь. Лань Чжань сражается с неистовством, порождённым мыслями о потерянном времени и ощущением безвыходности, кидаясь в самую гущу схватки везде, где бы они ни оказались, всегда впереди, там, где больше всего сгущается тьма.
Вэй Усянь называет его Ханьгуань-цзюнь, «несущий свет», по старой привычке и не удивляется, когда это прозвище приживается.
Он тоже сражается, они бьются бок о бок, и Вэй Усянь всё ещё не поднял ни одного мертвеца. И нe делает этого, хотя война на многих фронтах становится всё ожесточённей, хотя с обеих сторон мёртвых уже не счесть.
Потому что за это придётся расплачиваться, а Вэй Усянь знает, что у цены, которую он может заплатить, есть предел, и не рискует развязывать свой кошель слишком рано.
И потому что не исключено, что Цзинь Гуанъяо был прав, когда утверждал, что облава на Вэй Усяня в любом случае была неизбежна.
И он знает, знает, что просто не может позволить себя пленить. Не больше, чем он мог это раньше. Потому что те, кто откажется его покинуть, будут неизбежно расплачиваться за то, что останутся рядом. И знает себя, знает предел своей доброте и сочувствию, знает, что за Лань Чжаня, за шицзе, за Цзян Чэна в состоянии снова уничтожить тысячи и не испытать даже минутного сожаления — теперь он просто сделает это лучше, быстрее, беспощаднее.
Он защитит своих любимых и тех, кто страдает невинно. Это то, что он совершит во что бы то ни стало. И да, он готов прощать сопричастных и проявлять милосердие к виновным, но только до тех пор, пока это не войдёт в противоречие с этими главными целями.
Столько людей, и многие из них так и не поняли, что движущей силой Старейшины Илина никогда не были стремление к власти, злоба или какие-то коварные замыслы.
Ею всегда была любовь. И Вэй Усяню известно, что его любовь способна предать целые континенты огню и мечу и необходимо соблюдать осторожность, чтобы однажды ей не пришлось этого сделать.
Такова благоприобретённая мудрость.
---
Дни перерастают в недели, недели — в месяцы. Вэй Усянь получает весточки от госпожи Юй, сообщающие, что его сын жив, здоров, счастлив и растёт. Вэй Усянь, в свою очередь, отправляет донесения Не Минцзюэ и Цзэу-цзюню: Вэни расположены там-то, планируют то-то, двигаются туда-то.
Часто они сражаются плечом к плечу с Ханьгуан-цзюнем. Но иногда им приходится разделяться, и Вэй Усянь знает, что Лань Чжань будет тревожиться за него каждую секунду, пока они снова не окажутся вместе.
Дважды Вэй Усянь не успевает предотвратить бесчестные атаки Вэней на полевые госпитали, заботящиеся о раненых и заведующие распределением всё более многочисленных беженцев. Первая из них приходится на тот госпиталь, которым командует шицзе, и, приземлившись, Вэй Усянь обнаруживает, что она возглавляет защиту, организованную разношёрстной группой заклинателей (в основном из числа ходячих пациентов), и успешно сдерживает Вэней, потому что шицзе могущественна, безмерно могущественна, когда защищает тех, кто вверен её попечению. С помощью Вэй Усяня им удаётся окончательно отбросить нападавших.
Во втором госпитале, увы, не было шицзэ, и когда, добравшись до места, Вэй Усянь видит пирующих Вэней, подъедающих госпитальные запасы, и сваленные в кучи тела целителей, раненых и беженцев, он тянется к Баоху прежде, чем успевает подумать, и две половинки Стигийской тигриной печати сщелкиваются воедино, будто по своей собственной воле.
Выживших не остаётся. Как, впрочем, и свидетелей произошедшего.
Но теперь печать вступает в игру. Вэй Усянь вступает в игру. Спустя столько лет он, похоже, успел подзабыть ощущение, вызываемое управлением настоящей Стигийской тигриной печатью, к тому же новая печать лучше прежней — больше контроля, больше точности, больше могущества. Потому что первая — была выкована в отчаянии юношей, из последних сил цеплявшимся за ускользающий рассудок, эта же — заботливо создана человеком, приобретшим колоссальный опыт использования её прообраза, вместе с величайшим из ныне живущих экспертов в изготовлении магических инструментов и оружия.
Так что, когда Вэй Усянь возвращается и обнаруживает своего супруга отчаянно сражающимся против превосходящего числом противника на передней линии строя, вот-вот готового дрогнуть, его рука сама собой тянется к флейте, а не к мечу.
Chapter 15
Notes:
Примечание автора:
Напоминаю всем, кто мало знаком с книжным каноном: в новелле Лань Ванцзи и Лань Сичэнь очень похожи и выглядят практически как близнецы.
Chapter Text
Лань Ванцзи измотан. Он всё ещё сражается лишь потому, что выбора нет: Лань Ванцзи — муж и отец, и любого из двух важнейших для него людей достаточно, чтобы сделать поражение абсолютно неприемлемым.
Он не испытывает особого удовольствия от сознания того, что является одним из величайших заклинателей своего поколения. Так просто сложилось. Способности рядовых Вэней значительно хуже, и это неудивительно, учитывая, как давно орден Цишань Вэнь погряз в гордыне. Но их слишком много, и Лань Ванцзи окружён.
Вэй Ин отбыл уже несколько часов назад. Если Лань Ванцзи удастся сдерживать натиск достаточно долго, чтобы Вэй Ин успел вернуться из миссии по спасению полевого госпиталя, вдвоём они снова как-нибудь прорвутся. Лань Ванцзи не сомневается.
Так что он продолжает сражаться. И сражаться... Пока уже едва не валится с ног, и именно тогда раздаются знакомые звуки флейты.
Вэй Ин!
Кольцо Вэней вокруг Лань Ванцзи начинает редеть. «Их отвлекают новые противники», — догадывается Лань Ванцзи и, отбросив последнего из врагов, наконец отваживается обернуться.
И видит Вэй Ина.
До этого Лань Ванцзи только немного слышал о прежней ипостаси Вэй Ина. Он знает, что тот был могущественным и многие его страшились, но только теперь Лань Ванцзи становится окончательно понятно из-за чего.
Потому что сейчас перед ним не талантливый юноша с улыбкой ярче восходящего солнца, привнёсший свет и тепло в холодную, размеренную жизнь Лань Ванцзи, и не сияющий лукавый мужчина, ставший его супругом.
Перед ним Вэй Ин — основатель тёмного пути.
Вэй Ин парит над полем боя, хотя Суйбянь висит у него на поясе, и только тёмная энергия вихрями свивается вокруг, развевая его волосы ветром, не ощутимым ни для кого другого.
Пламя разворачивающейся внизу битвы отражается в глазах Вэй Ина. Стигийская тигриная печать кружится над плечом, и клубящаяся вокруг неё тьма почти заслоняет светлые отблески нефрита.
А повсюду вокруг него — мёртвые наступают.
Тела друзей и врагов восстают, движутся, атакуют. Все они умерли совсем недавно, так что ещё не успели окоченеть, и только чёрные отметины, ползущие вдоль вен, да белая пустота глаз свидетельствуют о том, что перед Лань Ванцзи действительно армия мертвецов.
Это полный разгром.
Линия Вэней содрогается и рвётся, но даже убегающих — настигают. После такой кровавой битвы мёртвых не счесть, и каждое новое упавшее тело поднимается и обрушивается на прежних союзников.
Только когда на поле боя не остаётся ни одного живого Вэня, музыка замолкает. По ордам мертвецов проходит рябь, точно по листьям от порыва ветра, и они валятся один за другим.
Вэй Ин медленно опускается. Странные всполохи всё ещё бродят в глубине его глаз.
Лань Ванцзи смотрит на своего супруга и чувствует страх.
Он очень, очень боится за Вэй Ина.
До этого исход войны оставался неясен.
Теперь у союзных кланов появилось неоспоримое преимущество. Но продвигаются они не намного быстрее. Вэй Усянь не может находиться повсюду одновременно.
Им по-прежнему приходится сражаться изо всех сил.
Вэй Усянь не разрешает Лань Чжаню играть ему «Очищение». Духовная энергия Лань Чжаня и так на пределе, тот ещё совсем молод, а Вэй Усяню нужно, чтобы он мог лететь на мече, чтобы Лань Чжань был всё время рядом с ним, потому что больше всего он нуждается в том единственном человеке, который сможет остановить его, если возникнет необходимость.
Они всё так же перелетают из одной критической точки к другой, и везде, где они появляются, мертвецы атакуют.
Дни превращаются в недели, недели — в месяцы, и союзные кланы приближаются к Безночному городу.
Вэй Усянь не питает никаких иллюзий относительно того, как теперь выглядит. Он знает, что его кожа поблёкла, а глаза ввалились и покраснели, что он выглядит больным. На каком-то этапе его одежды адепта клана Цзян окончательно изнашиваются, а единственные, которые удаётся найти на замену, — оказываются чёрно-красными, и Вэй Усянь вновь поражается мрачной иронии своей судьбы.
В редкие мгновения отдыха он вертит в руках Баоху, всматривается в свою снежно-белую флейту, в снежно-белую ленту, охватывающую запястье, напоминая себе, что находится здесь и сейчас и что он не тот человек, которым был прежде. А иногда пытается нащупать своё золотое ядро: Вэй Усянь расходует столько сил, постоянно балансируя на последнем пределе духовной энергии, что порой ему кажется — оно снова исчезло, и он не может дышать, пока не отыскивает ядро снова, потускневшее от истощения, но живое, на месте.
Он так ужасно устал.
В Знойном дворце Безночного города Не Минцзюэ неохотно опускается на колени.
В ярости, что само по себе не редкость, но сейчас он злится на себя самого.
Вэй Усянь предупреждал, что ему не следует слишком спешить, безоглядно углубляясь со своим отрядом во владения Вэней, не следует чересчур отрываться от остальных. Парнишка настойчиво повторял это снова и снова.
Но Не Минцзюэ был уверен, что его наступление оправданно, а боевой строй достаточно крепок, чтобы никто не смог его нарушить.
И в результате — он здесь.
Пленник Вэнь Жоханя.
Вэнь Сюй прохаживается перед коленопреклонёнными адептами ордена Не. Вэнь Жохань восседает на троне. И ещё какая-то женщина стоит подле трона, бесстрастно наблюдая за происходящим.
— Добро пожаловать в Знойный дворец, — юродствует Вэнь Сюй. — Хорошенько вглядитесь в своих господ.
— Знойный дворец? — с презрением плюёт один из пленных заклинателей. — А по-моему — просто конура Вэньских псов!
Вэнь Сюй меняется в лице. Он вытаскивает меч, брызжет кровь, и раздаются сердитые возгласы.
Ещё один заклинатель выкрикивает:
— Эй ты, пёс из клана Вэнь! Может быть, ты и меня убьёшь или кишка тонка?
Вэнь Сюй убивает.
Стоя в луже крови, он улыбается и спрашивает:
— Ещё кто-нибудь хочет высказаться?
Не Минцзюэ произносит громко и чётко:
— Пёс из клана Вэнь.
Сейчас он умрёт. Нечего бояться.
Вэнь Сюй, усмехаясь, хлопает в ладоши, и кто-то из Вэней выносит длинный футляр, из которого Вэнь Сюй вытаскивает… саблю самого Не Минцзюэ — Бася! Не Минцзюэ перекашивает от ярости. Как смеет этот пёс касаться его духовного оружия.
Снаружи доносятся отголоски криков, что-то с силой ударяется в двери. Вэнь Сюй хмурится и оборачивается в сторону шума.
Не Минцзюэ кидается на него, выхватывает Бася и одним взмахом перерезает Вэнь Сюю глотку, а потом сметает стражников, охраняющих пленных.
Двери дворца с грохотом распахиваются.
Не Минцзюэ оглядывается на Вэнь Жоханя, но глава клана Вэнь, всегда отличавшийся бесстрашием и, по общему признанию, беспрецедентным могуществом, отчего-то застыл на месте.
Он не двигается, когда Не Минцзюэ приближается.
Не двигается, когда тот замахивается своей саблей.
Не двигается, пока Не Минцзюэ не наносит удар, начисто снося ему голову с плеч, и только тогда тело Вэнь Жоханя валится на землю.
Не Минцзюэ оборачивается к женщине, чьё лицо на протяжении всех этих событий оставалось совершенно бесстрастным.
Она стояла подле Вэнь Жоханя. Она смотрела, как Вэнь Сюй убивал его людей!
Не Минцзюэ заносит саблю.
— Глава клана Не! — доносится откуда-то сзади. — Стойте!
Этот голос знаком Не Минцзюэ, и он колеблется. Немного отступает и смотрит, как в Знойный дворец врываются его союзники. Сын Цзян Фэнмяня, Лань Сичэнь с братом, Цзинь Цзысюань, Вэй Усянь и несколько заклинателей из менее значительных кланов.
Большинство замирает, осознавая открывшуюся им сцену, но Вэй Усянь несётся вперёд и не останавливается, пока не вклинивается между Не Минцзюэ и Вэньской женщиной. И только брат Лань Сичэня следует за ним по пятам, в свою очередь заслоняя собой обоих.
— Она не враг нам, — говорит Вэй Усянь, и Не Минцзюэ чувствует, как в нём вновь поднимается волна гнева.
— Она стояла подле Вэнь Жоханя! Она смотрела…
Вэй Усянь кивает:
— Да, так и есть. Но у неё не было другого выбора. И она остановила Вэнь Жоханя, — он наклоняется к трупу главы Вэнь и вытаскивает из тела три длинные иголки. — Видите? Она целитель. Очень, очень хороший целитель. Кроме того, — Вэй Усянь выглядит так, будто истощён продолжительной болезнью, но улыбается по-прежнему ослепительно, — помните все те сообщения, которые я передавал вам? Про расположение Вэней, их перемещения и планы? Я получал их от неё.
Не Минцзюэ смотрит на женщину. Та немного наклоняет голову.
— Меня зовут Вэнь Цин, — сообщает она. — Я сестра нового главы клана Вэнь. И от лица оставшихся Вэней: мы сдаёмся.
Как выясняется, её слова — чистая правда.
У Вэнь Цин есть брат по имени Вэнь Цюнлинь, и оказывается этот Вэнь Цюнлинь собрал небольшую группу заклинателей и вместе с ними всю войну спасал детей и крестьян, укрывая их на далёких окраинах Цишаня. И действительно, все, стоявшие между Вэнь Сюем и Вэнь Цюнлинем в линии наследования клана Вэнь, уже погибли, а теперь и Вэнь Сюй с Вэнь Жоханем тоже мертвы.
Вэнь Цюнлиня находят и выталкивают вперёд. На плече у него лук и колчан, за поясом меч, и после того, как какой-то голос из толпы требует, чтобы он сдал своё оружие, Вэнь Цюнлинь немедленно собирает всё это в охапку, кланяется и так торопится разоружиться, что даже приподнимается на цыпочки и всматривается в толпу, пытаясь разглядеть потребовавшего, и выглядит расстроенным, когда ему это не удаётся.
— Цзян Чэн, — окликает Вэй Усянь, — можешь забрать у него всё это?
Когда сын Цзян Фэнмяня так и поступает, Вэнь Цюнлинь многократно склоняется в поклоне, благодаря «наследника Цзян».
И это Вэнь? Человек, которого предлагают назначить главой клана Вэнь?
Вэнь Цюнлинь отступает назад и жмётся к Вэнь Цин.
— Цзецзе, — бормочет он, — я сказал оставшимся прекратить сражаться. Некоторые отказались, но, вероятно, сейчас они уже умерли. — Он оборачивается к Вэй Усяню. — Молодой господин Вэй! Я так рад снова вас видеть! — Вэнь Цюнлинь хмурится. — Цзецзе, молодой господин Вэй такой бледный. Может быть, он болен? Молодой господин Вэй, моя сестра — очень хороший целитель, вам следует…
— Вэнь Нин! — со смехом прерывает его Вэй Усянь. — Я не болен, и это может подождать. Сейчас тебе нужно принять обязанности главы и поговорить с другими предводителями кланов.
Вэнь Цюнлинь нервно сглатывает:
— М-мне?
Во время предыдущего Низвержения солнца, того, что существует лишь в памяти Вэй Усяня, не было никаких мирных переговоров. Только безжалостная бойня.
Так что это — что-то новое.
И довольно забавное.
Главы меньших кланов выкрикивают требования компенсации (в разной степени неумеренной), как за урон, который они действительно потерпели от клана Вэнь, и участие, принятое в победе над ним, так и за тот урон, какого в действительности не понесли, и участие, которого на самом деле не принимали.
Но Вэнь Нин только кланяется, и соглашается, и даже как будто делает в памяти какие-то заметки, хотя часть предъявляемых ему требований взаимно исключает друг друга, пока у Не Минцзюэ, по-видимому, наконец не лопается терпение.
— ДОСТАТОЧНО! — рявкает он. — ВСЕМ МОЛЧАТЬ!
С угрожающим видом Не Минцзюэ направляется к Вэнь Нину, который отступает на несколько шагов назад, пока не натыкается на Вэнь Цин и та не хватает его за воротник, удерживая на месте.
— Э… — бормочет Вэнь Нин. — Г-глава клана Не? — он нервно теребит концы своего пояса. Это нестерпимо трогательно (по мнению Вэй Усяня), и, очевидно, даже Не Минцзюэ, в котором продолжительный опыт общения с Не Хуайсаном воспитал привычку сдаваться при виде милых и беспомощных юношей, не выдерживает и вздыхает.
Он оборачивается к собравшимся заклинателям.
— Мы обсудим условия компенсации позднее. Сейчас необходимо позаботиться о раненых и прекращении военных действий, а затем, — он сердито зыркает на Вэнь Нина, — мы решим, на какие сообразные с честью уступки придётся пойти клану Вэнь.
Война окончена.
Во все стороны разлетаются стайки радостных сообщений.
Главам кланов (и их наследникам, и Вэй Усяню, который официально крайне незначительная персона, но в то же время вдруг должен вести себя как кто-то страшно важный, и Вэй Усянь даже не понимает, чувствует ли усталость от одной мысли об этом, или он просто ужасно, ужасно устал) необходимо вернуться в Башню золотого карпа.
Но Вэй Усянь не хочет.
Он хочет домой. Хочет увидеть А-Юаня, а потом — завалиться спать минимум на месяц.
Он так зол на всех этих людей, осмеливающихся полагать, что имеют над ним какую-то власть и право чего-то там от него требовать, что чуть ли не трясётся от гнева. А где-то в глубине, под гневом, гнездится страх, потому что всё это Вэй Усяню очень знакомо. Он перестарался и нанёс своей душе слишком большой ущерб, но сейчас — ему плевать, ему требуется попросту подчинить окружающих своей воле, и Вэй Усянь знает, что вполне способен на это.
Страх только приводит его в ещё большую ярость.
Вэй Усянь замечает, что Лань Сичэнь наблюдает за ним (как будто думает, что знает Вэй Усяня, как будто считает, что имеет право судить о нём!), и губы Вэй Усяня уродливо кривятся, но прежде чем он успевает сказать хоть слово, прямо перед ним оказывается Лань Чжань, а Цзян Чэн с Цзинь Цзысюанем вырастают по обе стороны.
— Вэй Ин, — произносит Лань Чжань так мягко и встревоженно, но это не поможет ему вернуться домой, ни на шаг не приблизит его к сыну, и как смеет…
Вэй Усянь слышит голоса, будто где-то в отдалении, а потом… Лань Чжань целует его — нежно, глубоко и отчаянно — прямо тут, прямо перед всеми, кто хоть что-нибудь значит в мире заклинателей, и Вэй Усянь внезапно осознаёт, сколько времени прошло с тех пор, как они могли хотя бы поцеловаться. Гнев отходит на задний план, когда он забывает обо всём в объятиях Лань Чжаня.
Цзысюань немного расслабляется, стоит только Вэй Усяню ответить на поцелуй. Кризис предотвращён.
Вэй Усянь, вполголоса бормочущий яростные угрозы, выглядел довольно пугающе, и попросить Лань Ванцзи поцеловать его оказалось единственной отвлекающей тактикой, которая пришла ему в голову.
— Не передать, как невероятно меня бесит, что это сработало, — хмуро хмыкает Ваньинь. — Пойду пошлю сообщение матери, скажу, чтобы тоже летела в Башню золотого карпа. А потом — переломаю ему ноги, потому что… какого гуя, что ещё за «сын» ?!
— Передай ей, что это срочно, — советует Цзысюань, — и что Башня золотого карпа с радостью предоставит всё необходимое, если она прибудет к нам налегке.
— Хорошо. — Отправив сообщение, Ваньинь снова оборачивается к Цзысюаню. — И если мать выйдет из себя, узнав, что Вэй Усянь засосал своего супруга по гланды буквально перед главами всех кланов, я скажу ей, что это была твоя идея, потому что она в самом деле твоя.
— Мгм, — откликается Цзысюань, оборачиваясь к толпе, большая часть которой и правда пялится на целующихся, и жалеет, что А-Яо не здесь. Он умеет управляться с людьми так, как у самого Цзысюаня никогда не получится. Цзысюань пытается представить, что бы сказал А-Яо в данном конкретном случае. — Друзья, я уверен, что мы все в равной степени испытываем сочувствие к этим двум прославленным заклинателям, сыгравшим свадьбу всего за несколько дней до начала войны, и позволим им на какое-то время остаться наедине. Давайте же поспешим в Башню золотого карпа, где, я уверен, мой брат уже приготовил яства и покои для всех присутствующих.
Цзысюань действительно уверен в этой заключительной части: он уже отправил собственное сообщение, а А-Яо воистину талантливый управляющий. Цзысюань глубоко благодарен судьбе за своего брата.
Возвращение в Башню золотого карпа продумано во всех деталях, как настоящая боевая операция.
Цзян Чэн ускоряется и долетает раньше всех, чтобы разыскать А-цзе, госпиталь которой вернулся в Ланьлин несколько недель назад. Сейчас она вместе с отцом, находящимся здесь ещё дольше, с тех пор как его тяжело ранили в битве.
— А-Сянь и Ванцзи усыновили найденного ими сироту, — объясняет А-цзе, потому что, гуй побери, разумеется, она знает, А-цзе всегда всё знает, и, скажите, пожалуйста, почему это Цзян Чэну никто не торопится ничего сообщить?
Он чувствует себя немного лучше, когда их отец удивлённо переспрашивает:
— Постой, у А-Сяня есть сын?!
По крайней мере, это относится не только к Цзян Чэну.
После того как он сообщает А-цзе об очевидно возникших у Вэй Усяня новых проблемах с гневом, та кажется встревоженной, но заверяет его, что со всем разберётся, и сразу же отдаёт несколько распоряжений.
Когда прибывает Вэй Усянь, всё ещё выглядящий так, будто готов немедленно впасть в смертоубийственную ярость, А-цзе улыбается ему своей самой нежной улыбкой, той, после которой ни Вэй Усянь, ни Цзян Чэн не могут ей ни в чём отказать, и отправляет его мыться, потому что: «А-Юань скоро будет здесь, а ты прилетел прямо с поля боя, поторопись, тебе как раз хватит времени смыть с себя эту грязь».
Появившись после мытья, Вэй Усянь обнаруживает, что его тёмные одеяния забрали в прачечную, а вместо них его ждут самые мягкие и богатые наряды, какие только нашлись в сундуках Башни золотого карпа, что само по себе говорит о многом. (Позже Цзинь Гуанъяо станет извиняться за «ужасающую небрежность, порочащую гостеприимство Башни золотого карпа», в результате которой тёмные одеяния «потерялись» при стирке, и от всей души «возместит эту потерю», предоставив Вэй Усяню новую одежду в цветах клана Цзян.)
Цзян Чэн не завидует. Нет и ещё раз нет. Он тоже помылся и переоделся в чистое, и его одежды вполне удобны и соответствуют случаю.
Также выясняется, что у А-цзе есть суп, потому что она начала варить его сразу же, как её достигли первые вести о скорой победе, надеясь встретить братьев их любимым блюдом. Это тоже очень помогает. Вэй Усяня отвлекают плошками с супом, улыбками А-цзе и заботливым вниманием Ванцзи (Цзян Чэн тоже присутствует — «на всякий случай», и он не хочет даже задумываться: «На случай чего?» и «Что, гуй побери, предполагается, я должен буду сделать?»), пока их мать не прилетает на мече с моргающим карапузом в охапке и её поспешно не заводят внутрь.
— А-Юань! — сразу же восклицает Вэй Усянь. — Лань Чжань! Лань Чжань, это он!
Мать передаёт им ребёнка без малейшего колебания. Вэй Усянь прижимает его к себе и бормочет всякую бессмысленную чушь, и по щекам его льются слёзы, а Лань Ванцзи склоняется над ними обоими, благоговейно целуя малыша в покрытую чёрными волосиками макушку, и улыбается, и Цзян Чэн осознаёт, то есть на самом деле понимает, что это — их сын, это — его племянник.
— Ни гуя себе, — бормочет он. — Я — дядя…
Мать с силой пихает его в плечо.
— Следи за выражениями, — усмехается она.
Племянник Цзян Чэна — самый милый и воспитанный ребёнок, который когда-либо существовал, и Цзян Чэн даже мимолётно задумывается о том, что, возможно, жениться и завести детей — не такая уж печальная перспектива.
А-Юань радостно лепечет что-то, глядя на Вэй Усяня. Мило улыбается Лань Ванцзи. Когда Цзян Чэну позволяют его подержать, А-Юань хихикает и говорит: «Плюп!»
Цзян Чэн покорён. Он готов сдохнуть за этого малыша. Этот малыш — лучшее существо во всей вселенной. И он от всей души понимает, почему Вэй Усяня так рассердило то, что ему не давали поскорее вернуться к такому чудесному, чудесному ребёнку.
— Думаю, он довольно милый, — выдавливает Цзян Чэн, передавая его обратно.
А-цзе нежно берёт А-Юаня на руки, и тот широко улыбается, потому что он, в конце концов, сын Вэй Усяня, а значит, сразу же, очевидно и безоговорочно влюбляется в свою тётю. (Цзян Чэн не осуждает — А-цзе действительно идеальна.)
Цзян Фэнмянь подбрасывает А-Юаня на коленях и светится от гордости. Сичэня позвали, чтобы познакомить с племянником, и он ласково улыбается малышу, прижимая его к себе.
А-Юань смотрит на Сичэня, потом на Ванцзи, на Сичэня и опять на Ванцзи, задумчиво хмурится, а потом сильно шлёпает Сичэня по щеке и тянет ручонки к Ванцзи.
— Мне кажется, — произносит Вэй Усянь на фоне общего смеха, — он решил, что вы — поддельный Лань Чжань.
— Похоже на то, — соглашается Сичэнь. — И очевидно, я сильно уступаю оригиналу. — По крайней мере, он, кажется, находит это забавным.
— Лань Чжань, — предлагает Вэй Усянь, — возьми А-Юаня на руки, но сядь рядом с Цзэу-цзюнем. Возможно, если он поймёт, что мы не пытаемся подсунуть ему фальшивого отца, то с большей охотой познакомится со своим дядей.
А-Юань по-прежнему взирает на Сичэня с лёгким сомнением. Цзян Чэн старается не слишком демонстрировать, насколько доволен тем, что является любимым дядей А-Юаня.
(Но Цзян Чэн — определённо его любимый дядя и уже задумывается, какие игрушки купит А-Юаню, чтобы упрочить эту позицию. Цзян Чэн будет лучшим дядей всех времён и народов. Таково его твёрдое решение.)
А-Юань отвлекает на себя всё внимание Вэй Усяня до самого появления Лань Цижэня, который торопливо заходит в комнату со своим обычным нахмуренным выражением лица и сразу же достаёт свой гуцинь.
— Меня позвали… — начинает он, а потом видит А-Юаня на руках у Ванцзи и замолкает.
— Дядя, — говорит Сичэнь, — это сын Ванцзи.
Лань Цижэнь таращится.
— Сын? Ванцзи? — Он подходит на несколько шагов ближе.
— Мгм, — Ванцзи поднимает глаза. — Дядя, познакомься с Лань Юанем.
Цзян Чэн провёл целый год в Облачных глубинах, и большую часть этого времени Лань Цижэнь был его учителем. Но он почти уверен, что впервые видит, как старикан улыбается.
Тёмное, злое напряжение копилось в крови Вэй Усяня месяцами, но здесь и сейчас, пока он в окружении своей семьи и наконец-то рядом с А-Юанем, оно не находит ни малейшей бреши чтобы прорваться наружу.
Когда Лань Цижень, уже познакомившись со своим внучатым племянником, подержав его на руках и позволив тому с очень глубокомысленным видом подёргать себя за бороду, возвращается к гуциню, чтобы сыграть «Очищение», Вэй Усяню нечего возразить.
Это тоже часть его семьи. Несущая исцеление.
Он закрывает глаза, прислушиваясь к музыке, тихим голосам и смеху своих родных.
И даже не замечает, как засыпает.
На следующий день у них временная передышка, пока главы кланов и орденов постепенно собираются в Ланьлине. Вэй Усянь играет со своим сыном, дремлет и слушает, как Лань Цижэнь, Цзэу-цзюнь и Лань Чжань по очереди играют ему «Очищение», несмотря на все его протесты о том, что им тоже следовало бы отдохнуть.
Это помогает.
Chapter 16
Notes:
Прим. автора:
Итак, ВАЖНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ:
Когда я писала этот фик, я никак не могла предположить, что к тому времени, как я буду его постить, весь мир окажется в весьма непростой ситуации, и — вы ведь все читаете тэги, да? Депрессия, ПТСР, эмоциональные травмы и исцеление от них — мы начнём вплотную касаться этих тем со следующей за этой главы.
НО — я также сказала в тэгах, что «в итоге всё будет хорошо, обещаю», и это истинная правда. Это hurt/comfort, потому что временами люди испытывают страдания, и каждый заслуживает исцеления. Но, пожалуйста, берегите себя.
Я желаю вам, чтобы всех вас любили так сильно, как вы того заслуживаете.
(See the end of the chapter for more notes.)
Chapter Text
После обеда Цзян Чэн заглядывает к ним на секунду. Чтобы проверить, не собирается ли Вэй Усянь впасть в буйство или что-то вроде того, а вовсе не потому, что он не видел А-Юаня весь день и хочет досыта насладиться умильным зрелищем. Но даже если дело в умильности, Цзян Чэн, между прочим, последнюю пару лет провёл на войне, а поле боя — жутко унылая и безрадостная штука, так что он заслуживает того, чтобы немного понаблюдать за трогательными ужимками своего первого племянника.
Вот только он совсем не ожидает, что вместо этого он угодит в коварную ловушку!
— Лань Чжань, — просит Вэй Усянь, — мне нужно кое-что обсудить с Цзян Чэном. Ты не мог бы отнести А-Юаня к шицзе? Она говорила, что приготовила для него какой-то новой одежонки.
— Мгм, — вот и всё, что отвечает Ванцзи, и сразу же уносит ребёнка. Чудовищная несправедливость! Раз уж Цзян Чэну придётся смириться с Вэй Усянем, и его душещипательной беседой, то почему нельзя хотя бы одновременно повидаться с чудным ребёнком?
— Цзян Чэн…
О нет, нет, пожалуйста! Цзян Чэну хорошо знаком этот чрезвычайно серьёзный тон Вэй Усяня, которым тот пользуется только в исключительных случаях, допустим, чтобы сказать «Знаешь, на самом деле я перенёсся во времени. Из будущего, где вся твоя семья мертва, а ты сам — такое убожище, что мне кажется, ты меня ненавидишь (потому что ты, скорее всего, всё ещё идиот, не умеющий выражать свои чувства словами через рот)», или «А ещё, сюрприз-сюрприз, в этом будущем я умер, а ты паршиво воспитал нашего общего племянника, потому что, когда я (крайне редко) его хоть как-то упоминаю, он сильно смахивает на донельзя избалованного засранца», или «А, и, кстати, мы отправляемся на войну, и я намереваюсь придумать план всей вашей гребаной кампании, чтобы лишний раз напомнить тебе, что ты когда-либо побеждал меня только потому, что я тебе это позволял» и тому подобную жуткую хрень, и Цзян Чэн уже заранее ненавидит предстоящий разговор…
— Вэй Усянь.
…но слишком хорошо знает, что избежать его не получится.
— Цзян Чэн, мне правда нужно, чтобы ты ответил мне абсолютно честно. Скажи, есть кто-нибудь, на ком тебе хотелось бы жениться? Какие-нибудь девушки, которые тебя интересовали? — Пауза. — Или, может, юноши?
— Пошёл ты знаешь куда?.. — огрызается Цзян Чэн, но почти беззлобно. — Ну… нет.
— Что, никогда? Вообще никогда? Даже ничуточки?
Цзян Чэн таращится на Вэй Усяня, этого поганца.
— Ну… нет.
Вэй Усянь медленно кивает.
— Цзян Чэн… а ты… ну, кто-нибудь когда-нибудь казался тебе привлекательным?
Цзян Чэн ненавидит себя за то, что чувствует, как заливается краской.
— Нет, — наконец выдавливает он.
— Прости, Цзян Чэн, мне очень жаль, — вздыхает Вэй Усянь. — Я знаю, что для тебя это не самый приятный разговор.
— Послушай, а раньше… — Цзян Чэн сглатывает, уставившись в пол. — В твоей… ну, в общем, тогда. Был кто-нибудь… ну, то есть, был я?..
— Нет, — без слов понимает его Вэй Усянь. — Ты так и не женился, и я даже не слышал, чтобы ты проявлял к кому-то интерес. Но мне нужно было спросить, потому что, ну, знаешь, тогда много чего плохого случилось, и, может быть, это тебя сильно травмировало. Впрочем, даже после того, как всё уже устаканилось, твой племянник вырос, и всё такое, ничего не изменилось, и не похоже, чтобы тебя это беспокоило.
— Понятно… — Что, вероятно, означает, что тот Цзян Чэн не завёл детей, а значит, его долг обеспечить клану наследника тоже остался невыполненным.
— Тогда… позволь задать тебе вопрос. — Вэй Усянь наклоняется поближе. — Что, если, несмотря на это, есть кто-то, кто очень тебе подходит? Кто-то, кого тоже не волнуют другие люди… в этом смысле, но кто мог бы стать тебе другом и партнёром и не расстроился бы, что… ну, что ты не выказываешь интереса?
— Я — следующий глава клана Цзян. Завести детей — мой долг перед кланом, — уныло констатирует Цзян Чэн.
— А, дети… — Вэй Усянь беззаботно отмахивается от этого довода. — Об этом ты сможешь подумать позже. Они ведь не всегда рождаются, даже если пара прикладывает для этого кучу усилий. Может, усыновишь сироту или ещё что-нибудь. И никто не осмелится сказать, что ты недостаточно старался.
— Кого ты имеешь в виду? — спрашивает Цзян Чэн.
Вэй Усянь говорит ему.
— Это что, какая-то шутка?!
Вечером целая группа высокопоставленных особ официально — решает, что им следует выказать своё почтение возможному будущему наследнику клана Лань. Празднования в честь месяца и года с его рождения не проводились из-за войны, так что, разумеется, необходимо как-то это компенсировать.
Неофициально — им нужно спланировать итоги предстоящего совета, и это очень удачный повод для того, чтобы все оказались в одном и том же месте, поэтому Цзысюань, Не Минцзюэ, Лань Сичэнь, Цзян Фэнмянь, Ваньинь, А-Яо, Вэнь Цюнлинь и Вэнь Цин собираются в покоях Усяня и Ванцзи.
Мать Цзысюаня приходит вместе с ним, а госпожа Юй уже там. Цзысюаню дали понять, что госпожа Юй помогает Лань Юаню постепенно приспособиться к переходу под опеку своих родителей, а госпожа Цзинь хотела бы навестить подругу и заодно мечтает познакомиться с её новоиспечённым внуком.
К счастью, покои для высоких гостей в Башне золотого карпа весьма просторны, и все кое-как помещаются.
— Прежде чем мы начнём, — просит Усянь, — мне бы хотелось обменяться парой слов с девой Вэнь. Небольшой вопрос насчёт А-Юаня, мне важно услышать мнение столь прославленной целительницы.
Вэнь Цин с подозрением прищуривается, но кивает, и Усянь подталкивает её в сторону спальни. Ванцзи хмурится им вслед.
— Цзецзе — очень хороший целитель, — поясняет Вэнь Цюнлинь и светится от гордости.
Им приходится подождать несколько минут, а затем Усянь появляется, неся на руках сына. Вэнь Цин следует за ними с лёгкой улыбкой и заявляет:
— А-Юань абсолютно здоров.
Лицо Ванцзи принимает своё обычное нейтральное выражение.
Лань Юаню возможно в будущем предстоит возглавить клан Лань, так что собравшиеся главы должным образом приветствуют его. Мать Цзысюаня склоняется над ребёнком, нежно воркуя, и Цзысюань морщится, поймав её брошенный искоса взгляд, потому что в точности понимает его значение: его мать и госпожа Юй — очень близкие подруги, и если бы Цзысюань тщательнее и увереннее ухаживал за Цзян Яньли, сейчас они, вполне вероятно, были бы уже женаты, а их матери, возможно, стали бы бабушками одновременно. Его мать никогда не простит ему того, что первый внук появился раньше у госпожи Юй.
А потом они переходят к главной цели своего визита.
Цзян Фэнмянь выступает первым. Он старейший среди глав великих орденов и пользуется большим уважением.
— Мне не нравится идея превратить весь Цишань в свободные земли, за которые передерётся большинство кланов, — заявляет он. — Очевидно, что при нынешнем ослабленном состоянии ордена Вэнь эти территории для них слишком обширны, и, да не воспримут это как обиду глава клана Вэнь и дева Вэнь, но мне кажется, нам лучше немного сократить их относительно того, какими они были раньше.
— Никаких обид, — откликается Вэнь Цин. — Ни одному клану не следует возвышаться над другими, как это произошло с Вэнями. И если бы правящая семья была менее могущественной, многие из самих Вэней и подвластных им кланов предпочли бы вести более независимое существование, чем нам когда-либо позволялось.
Вэнь Цюнлинь согласно кивает.
— Именно, — сухо усмехается Цзян Фэнмянь. — После таких ожесточённых военных действий стоит также ожидать роста числа неупокоенных духов и, соответственно, большей потребности в ночных охотах. Сожалею, но нам придётся настоять на существенном сокращении занимаемых Вэнями земель, и до тех пор, пока вы… в какой-то степени не восстановите свои силы, мы могли бы, если глава клана Вэнь не возражает, обговорить условия, на которых другие ордены и кланы охотились бы и на ваших территориях.
— Вполне резонно, — соглашается Вэнь Цин. — В создавшейся ситуации Вэни не в праве на чём-то настаивать. Мы готовы довериться чести четырёх глав великих орденов и принять те границы, которые вы нам установите.
Вэнь Цюнлинь подтверждающе кивает.
— Остаётся ещё вопрос относительно их защиты, — хмыкает Не Минцзюэ. — Некоторыми может… овладеть жадность. Мы, клан Не, располагаемся с одного края и, разумеется, будем уважать установленные границы. Однако за других я не поручусь.
Цзысюань поднимается со своего места.
— Если мне будет позволено сказать… у Цзинь Гуанъяо есть предложение на этот счёт. А-Яо?
А-Яо кланяется всем присутствующим.
— Нередко случается, что за периодом войны следует период… возрождения, а мирное сосуществование скрепляется путём формирования новых связей между прежними противниками. Возможно, было бы полезно ознаменовать возвращение Вэней в наше сообщество подобным союзом. Если Вэни будут — какое-то время — занимать подчинённое положение по отношению к другим кланам, но при этом окажутся связаны с ними подобным образом, для окружающего мира это будет знаменовать одновременно и сдерживание, и защиту.
— Ты предлагаешь кого-то конкретного? — мягко спрашивает Лань Сичэнь.
Цзысюань улыбается.
— Моя сестра Цинь Су, э… очень милая и воспитанная девушка. Я, разумеется, никогда не посмею навязать ей неподходящий брак, но, возможно, мы могли бы познакомить её с главой клана Вэнь и посмотреть, не окажется ли такая перспектива привлекательной для обоих участников.
Глаза Вэнь Цюнлиня округляются, и он неуверенно оглядывается на свою сестру.
— Не возражаю, — соглашается Вэнь Цин.
А затем, к удивлению Цзысюаня, поднимается Усянь.
— Раз мы не можем пока гарантировать, что Вэнь Ни… Цюнлинь и Цинь Су… придут к согласию, нам есть смысл выработать дополнительный план. Да даже если они немедленно и безумно друг в друга влюбятся, мы сможем сильнее укрепить безопасность нынешней ситуации, если Вэни будут прочно связаны ещё с одним кланом.
— Что именно имеет в виду молодой господин Вэй? — уточняет А-Яо.
— Цзян Чэн должен жениться на Вэнь Цин.
Цзысюань моргает и изо всех сил старается не рассмеяться. Он не рискует бросить взгляд на Ваньиня, который, должно быть, клокочет от злости, но зато прекрасно видит госпожу Юй, и та выглядит… заинтригованной.
— Не возражаю, — откликается Вэнь Цин.
Вэнь Цюнлинь подтверждающе кивает.
Цзысюань удивлён.
Ваньинь встаёт.
— Я тоже не возражаю, — спокойно отвечает он.
Цзысюань в шоке.
— Если мой сын согласен, — заявляет Цзян Фэнмянь, — у ордена Юньмэн Цзян также нет возражений.
— Всё складывается очень удачно, — комментирует А-Яо. Он выглядит задумчивым. — Кажется, до меня доходили слухи о том, что четверо великих героев Низвержения солнца поклялись в вечном братстве на стенах Знойного дворца.
— Ты правда слышал что-то подобное? — Цзысюань оборачивается к брату. — Четверо героев? Но я всего лишь… но их было… Ханьгуан-цзюнь, Вэй Усянь и… — Ему в голову не приходит ни одной комбинации, в которой получилось бы именно четыре героя войны. Он может выбрать троих или пятерых, или ещё больше, но никак не четырёх! А-Яо улыбается, как будто показывая, что он находит наивную честность Цзысюаня очаровательной. Цзысюань подавляет стон. — Хорошо, что я упустил?
— Людям нравятся истории, передающиеся из уст в уста и делающие великие и сложные для понимания события… проще. Низвержение солнца было непростым и тяжёлым, и чтобы достичь победы потребовались усилия многих. Орден Ланьлин Цзинь велик и могущественен, и многим будет трудно поверить, что участие Цзиней не было залогом победы, поэтому одним из героев должен быть Цзинь. Цзинь Цзысюань, как глава клана, не мог быть просто юным неопытным воином, старавшимся изо всех сил, чтобы сыграть свою роль в боевых планах, предложенных другими. Доблестно сражавшимся, но ничем не примечательным.
— Цзынь Цзысюань обязан стать одним из героев Низвержения солнца, — продолжает он. — Без вариантов. Чифэн-цзюнь — глава свирепых Не, который выиграл множество битв и сражался, как лев. То, что он совершил ошибку и попал в плен к Вэням, — совсем не подходящий конец для его истории. Героизм Чифэн-цзюня не должен иметь ни единого изъяна. Слава о нём разнесётся повсеместно.
— Это просто смешно, — ворчит Не Минцзюэ. — Мне этого не надо.
А-Яо склоняет голову.
— Безусловно, глава клана Не, но, боюсь, вам не избежать прославления, хотите вы того или нет. Если мне будет позволено продолжить… Цзэу-цзюнь спас множество жизней, переломил ход бесчисленных битв и всегда оказывался там, где был больше всего необходим. Цзэу-цзюнь также возглавляет орден Гусу Лань. Он тоже должен быть героем Низвержения солнца. Цзян Ваньинь — пока не глава клана Цзян, но он его наследник, и Саньду шэньшоу был крайне впечатляющей фигурой. Разве можно упустить из вида могучего заклинателя, сражающегося молнией? Его было заметно издалека! После того как Цзян Фэнмянь был доблестно ранен в бою, Цзян Ваньинь занял место отца и ни разу не дрогнул.
— Мне на самом деле неизвестно, — продолжает А-Яо, — клялись ли вы в вечном братстве на стенах Знойного дворца. И нет смысла гадать, потому что подобные слухи дошли бы до меня, даже если бы этого вовсе не происходило, — он на мгновение замолкает. — Однако, полагаю, вы всё ещё хотите возразить мне, что, даже если не принимать в расчёт остальных бойцов, Ханьгуан-цзюнь и Вэй Усянь — определённо, настоящие герои и без них не было бы этой победы. И возможно, даже упомянуть, что той, кто очень вовремя обездвижил грозного Вэнь Жоханя, была Вэнь Цин, да?
Со всех сторон доносятся возгласы согласия.
А-Яо вздыхает.
— К сожалению, это не имеет ровно никакого значения. Вэнь Цин — принадлежит к клану Вэнь. И в придачу женщина. Возможно, с каждым из этих качеств по отдельности люди бы ещё смогли смириться, но не с обоими сразу. Ханьгуан-цзюнь известен своей отстранённостью и неприступностью, его сила, чистота и беспристрастность не имеют себе равных, и поэтому его уважают больше, но любят меньше, чем любого из вас. Ну, если не считать того, что его любит Вэй Усянь, потому что Ханьгуан-цзюнь также… — А-Яо колеблется.
— Обрезанный рукав, — сухо заканчивает за него Вэй Усянь.
— Именно так, — соглашается А-Яо. — Что, на самом деле, не так существенно, за исключением того, что это делает отстранённого и неприступного Ханьгуан-цзюня ещё более… далёким. Не тем, кого обычные люди выберут в качестве образца для подражания. Но, с другой стороны, привязанность, которой безупречный Ханьгуан-цзюнь отвечает Вэй Усяню, огромная удача для нас, потому что Вэй Усянь представляет собой… проблему.
— Ничего нового! — В смехе Усяня сквозит горечь. — Ну давай, скажи мне что-нибудь ещё, Цзинь Гуанъяо. Считаешь, что «моё уничтожение неизбежно»?! — Усянь смотрит на А-Яо с очень странным выражением, а его ладонь сжимается вокруг Баоху. Кажется, сам воздух искрится от напряжения, не до конца понятного Цзысюаню.
— Ванцзи! — резко бросает Лань Сичэнь, и затем они оба почему-то извлекают свои гуцини и начинают играть. Госпожа Юй хватает Лань Юаня и практически швыряет его на колени Усяня.
Лань Юань разглядывает флейту, в которую так вцепился его отец, и, наклонившись, начинает задумчиво сосать её. Когда Усянь замечает это, из его груди вырывается глубокий дрожащий вдох, пальцы немного расслабляются, чтобы Лань Юаню было удобнее тянуть на себя флейту, а свободная рука обнимает сына, осторожно придерживая его на коленях.
Баоху уже прославилась на весь мир заклинателей как могучее духовное оружие, вызывающее восхищение и зачастую страх.
И Лань Юань уже обслюнявил её почти сверху до низу.
Вэнь Цюнлинь строит Лань Юаню забавные рожицы.
— Нет, молодой господин Вэй, — с опаской продолжает А-Яо, — его вполне можно избежать. Сейчас, разумеется, существует небольшая опасность, потому что молодой господин Вэй — не просто герой, он непокорный и неукротимый герой, из тех, которые вызывают либо всеобщую любовь, либо — столь же всеобщую — ненависть. Мне очень жаль, что я, по-видимому, расстроил вас, но позвольте спросить: если бы вы, вот прямо сейчас, решили меня убить, кто, как вы считаете, смог бы вас остановить? И кто осмелился бы на такую попытку?
Цзысюаню очень хочется сказать: «Я!», но приходится признать — он не стал бы пытаться, потому что понимает, что никогда бы не добился успеха. Усянь — могучий заклинатель, один из сильнейших среди тех, кто известен Цзысюаню, и, кроме того, располагает ещё и своими… особыми навыками. Нет, Цзысюань бы не осмелился.
— К чему ты ведёшь, Цзинь Гуанъяо? — спокойно спрашивает Лань Сичэнь.
А-Яо улыбается.
— Все знают, что Вэй Усянь способен командовать армиями мертвецов. Так же как все знают, что Вэй Усянь — истинная причина нашего успеха в Низвержении солнца. Но никто не признает этого, потому что, в случае если весь мир обратится против Вэй Усяня или же Вэй Усянь восстанет против всего мира, ни один не захочет быть обвинённым в том, что когда-то его поддерживал.
— Я поддерживаю его! — решительно заявляет Цзян Фэнмянь.
— И я! — рявкает Не Минцзюэ.
— Я тоже! — вставляет Вэнь Цюнлинь.
Два нефрита клана Лань продолжают играть, но Цзысюань полагает, что их поддержка подразумевается само собой, хотя бы из-за ленты, всё ещё ослепительно белеющей на запястье Усяня.
— И я, — поспешно добавляет он.
— Как и подобает всем нам, — подтверждает А-Яо, — потому что Вэй Усянь проявил себя выше всяких похвал. Он бился изо всех сил, ценой тяжёлых личных страданий стараясь предотвратить потери как среди заклинателей, так и среди мирного населения, и, без сомнения, уберёг тысячи жизней. И он — романтический герой, сражавшийся бок о бок со своим возлюбленным — практически с самого дня их свадьбы — и вынужденный покинуть сына, осиротевшего из-за войны ребёнка, которого он, рискуя собой, вынес из горящего дома. Благородство Вэй Усяня столь велико, что даже неупокоенные и непогребенные мертвецы восставали, чтобы следовать за ним в бой. По собственной воле, разумеется.
Вэй Усянь отрывает взгляд от своего сына и вглядывается в А-Яо.
— Тебе известно, что всё происходило совсем не так.
А-Яо улыбается.
— Известно. И — неизвестно. Я ведь не участвовал в войне. Я всего лишь скромный управляющий. Какой вклад в победу я мог внести? Всего лишь организовать сбор, перевозку и распределение припасов, переселение беженцев, размещение и заботу о раненых и тому подобные незначительные вещи.
Цзысюань моргает.
— Ты тяжело потрудился А-Яо, и твоя работа имела жизненно важное значение. Мы не смогли бы победить без тебя. Ведь мы нуждались во всём этом! И ты справился просто замечательно, гораздо лучше, чем вышло бы у меня!
А эта улыбка А-Яо означает: «Я слишком вежлив, чтобы смеяться над тобой», и Цзысюань заливается краской.
— Похвала старшего брата многое для меня значит, — признаётся А-Яо. — Однако существо дела остаётся неизменным, я не присутствовал на поле битвы и, таким образом, не могу утверждать, например, что Вэй Усянь продемонстрировал мастерство тёмного заклинателя, которое — если бы не присущая Вэй Усяню доброта и исключительно благие намерения — могло бы показаться глубоко пугающим. И что, если по какой-то причине мир заклинателей совершит великую глупость, выступив против него, подобный конфликт, по моему мнению, мог бы привести к чудовищным потерям, даже если бы ему пришлось сражаться в одиночку. Я могу утверждать только то, что представляет собой общеизвестные истины.
— Я… ни в коем случае не хочу создавать какие-либо проблемы, Гуанъяо, — вмешивается мать Цзысюаня. — Но боюсь, это не совсем то, о чём болтают все вокруг.
— Совершенно верно. Пока, — спокойно отвечает А-Яо. — Но это не так сложно устроить.
Все замолкают.
— В любом случае, возвращаясь к первоначальной теме: если четверо героев Низвержения солнца, как бы неловко они себя ни чувствовали в этой роли, на самом деле связаны узами братства и Вэнь Цюнлинь женится на сестре одного, а другой, в свою очередь, женится на сестре Вэнь Цюнлиня, то окружающие будут считать, что все они не допустят каких-либо посягательств на новое мироустройство в целом и клан Вэнь в частности.
Цзысюань кивает.
— Я с большой нежностью отношусь к Цинь Су, — подтверждает он. — И действительно не потерплю ничего подобного.
— А я, — вклинивается Вэй Усянь, — очень привязан к Вэнь Нину и глубоко уважаю Вэнь Цин. И сочту нападки на них за личное оскорбление.
Цзысюань немного удивлён подобной близости Усяня с главой клана Вэнь, но сам Вэнь Цюнлинь только немного смущается.
— Я тоже очень хорошо отношусь к молодому господину Вэю, — откликается он.
И Цзысюань не единственный, кто бросает взгляд на Вэнь Цин, но та лишь едва заметно улыбается и ничего не говорит.
— Таким образом, — говорит А-Яо, — мы сможем выработать новую, более стабильную расстановку сил. Главе клана Вэнь нужно только… А! Вы хотите что-то сказать?
Вэнь Цюнлинь тянет руку, но не властно или требовательно, а точь-в-точь как ученик, пытающийся привлечь внимание учителя.
— Может быть… я хотел бы… Я имею в виду, не будет ли лучше, если мы всё-таки отбросим солнце? Ну, то есть, вы сражались ради Низвержения солнца, и… и… эта тема с солнцем немного… — Он смотрит вниз и нервно теребит выбившуюся нитку у себя на рукаве. — Наша ветвь семьи на самом деле… не такая в любом случае. В ней много великих целителей! Может быть, нам стоит сделать своим символом иглу? Но нет, люди как правило побаиваются игл… — Он грустно затихает, но тут же снова оживляется. — Надо выбрать что-нибудь, что нравится людям! Что-нибудь милое, вроде кролика!
Цзысюань смотрит на А-Яо, который на мгновение выглядит непривычно растерянным, но потом его улыбка возвращается.
— Сменить символ, пожалуй, очень неплохая идея, — мягко говорит он, — но, может быть, всё же… не на кролика.
— Цветок сливы, — предлагает Вэнь Цин. — Благородный муж, олицетворяющий зиму*, когда сила солнца слабеет, хоть и не исчезает вообще. Солнце всё ещё дарит нам свет и в какой-то мере тепло, но не более.
А-Яо сосредоточенно обдумывает услышанное.
— Да, — соглашается он, — слива прекрасно подойдёт.
— Тогда всё, что осталось, — говорит Цзян Фэнмянь, — это вопрос земельных владений.
А-Яо кивает и разворачивает карту.
Обсуждение новых границ требует времени. Война была долгой и тяжёлой, и подчинённые будут недовольны, если её итог не принесёт никаких преимуществ победившим кланам. Однако только Цзяны и Не напрямую граничат с Цишанем. Для Ланей в особенности расположение земель окажется весьма неудобным, если они решат потребовать обширные пространства в качестве своей военной добычи, но среди Ланей «жадность запрещена».
Цзиней, как с некоторой неловкостью сознаёт Цзысюань, не останавливают подобные запреты.
— Несколько подчинённых кланов всегда были недовольны политикой Вэней, — предлагает Вэнь Цин. — Если кто-то из них выжил, то теперь, когда их независимость восстановлена, они смогут снова занять свои изначальные владения.
— И Не издавна были чересчур зажаты между Ланьлином и Цишанем, — добавляет Цзысюань. — Это можно исправить, если их территории расширятся в западном направлении.
— Мы и так захватили северную глубинку, — ворчит Не Минцзюэ. Скопище псов из клана Вэнь, сдавшихся весьма неохотно или не сдавшихся вовсе, крайне отрицательно отнеслось к перспективе того, что Вэнь Цюнлиню придётся уступить значительную часть их прежних земель.
— И тем не менее, — с улыбкой говорит Цзян Фэнмянь. — Нам следует взять то, что требуется по законам чести, не более, но и не менее.
Лань Сичэнь уже убрал свой гуцинь и с интересом следит за разворачивающейся дискуссией. Но теперь Ванцзи тоже прекращает играть, и собравшаяся вокруг карты группа замолкает, когда тот резко поднимается с места.
— Ванцзи? — окликает Лань Сичэнь.
— Уже девять, — отвечает Ванцзи. — Время спать. Я не хочу мешать вашему обсуждению. Вы можете остаться.
Это, возможно, самая длинная речь, какую Цзысюань когда-либо слышал из уст Ванцзи, и, кажется, тот полностью истощил запасы своего красноречия. Так что он молча направляется туда, где сидит Усянь, и… О! Так вот почему Усянь так давно замолчал! Он заснул, и Лань Юань тоже крепко спит, свернувшись у него на коленях и обхватив Баоху, как любимую игрушку.
Ванцзи поднимает их обоих, с великой осторожностью и без каких-либо видимых усилий, и уносит в спальню.
Это неожиданным образом ускоряет затянувшиеся переговоры: все они стараются говорить тише и гораздо быстрее приходят ко взаимно удовлетворяющим решениям.
Notes:
* Прим. пер.: На китайских картинах часто изображают цветы. Но не все и не любые. Изображаемые цветы получили название «четырёх благородных» (сы цзюнь-цзы) цветов. Считалось, что они символизировали качества, которыми должен обладать благородный муж. Эти цветы — слива, орхидея, бамбук и хризантема.
Орхидея символизирует собой весну, пробуждение, нежность, лаконичность и скромность. Бамбук соответствует лету и символизирует непреклонность характера и высокие моральные качества. Хризантема — осенний цветок, за ней стоят такие качества, как зрелая красота и целомудрие, возвышенное одиночество и спокойствие. И, наконец, слива — символ зимы — воплощает чистоту помыслов и стойкость к невзгодам.
Chapter 17
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Лань Ванцзи пробуждается раньше своего обычного времени. Вэй Ин спит. Это хорошо. Вэй Ин всё ещё бледный, осунувшийся и кажется очень усталым. Даже не проснулся, когда Лань Ванцзи переносил их с сыном в постель.
Их сын не спит. Он карабкается через грудь Лань Ванцзи к краю кровати. Это его и разбудило.
Лань Ванцзи садится и ловит сына в объятия. Тот весело хихикает, и Лань Ванцзи встревоженно косится в сторону Вэй Ина.
Вэй Ин по-прежнему спит.
Ситуация крайне рискованная. Лань Ванцзи нужно срочно принять необходимые меры.
Стараясь двигаться как можно тише, он сползает с постели и выносит их сына в другую комнату.
Только прошлым утром несравненная госпожа Юй дала Лань Ванцзи подробные инструкции относительно надлежащей заботы об их сыне. (Лань Ванцзи намеревается изучить все доступные материалы в Библиотечном павильоне сразу же, как они вернутся в Облачные глубины, но госпожа Юй присматривала за их сыном на протяжении большей части его жизни, так что Лань Ванцзи полагает, что её познания существенны и им можно доверять.)
Гостевые покои в Башне золотого карпа включают небольшую кухню. Это удобно и чрезвычайно полезно.
Однако Лань Ванцзи сразу же замечает, что практически все предметы в ней слишком опасны, чтобы в пределах доступа мог находиться ребёнок.
Это проблема.
Но оставить их сына где-то, где Лань Ванцзи не сможет за ним присматривать, тоже проблема.
Лань Ванцзи необходимо всё тщательно обдумать.
Вэй Усянь просыпается в одиночестве, и это однозначно доказывает, что сегодня — плохой день.
Он недовольно ворчит по этому поводу, выкарабкиваясь из кровати.
С кухни доносятся какие-то звуки и даже, кажется, голос Лань Чжаня.
Лань Чжань готовит, подвязав сзади длинные рукава своего ханьфу. А-Юань — у него на груди, за пазухой верхнего шэнъи, и ещё какая-то дополнительная перевязь прочно удерживает его на месте, так что из-за отворота высовывается только любопытное личико. Это так мило. Лань Чжань тихонько напевает — странно знакомую, удивительно ликующую мелодию, которую (как отдалённо припоминает Вэй Усянь) тот играл ему в Пристани лотоса перед самой их свадьбой. И А-Юань подпевает или, во всяком случае, издаёт какие-то радостные звуки — совершенно не в тон.
Вэй Усянь хотел бы навсегда запечатлеть этот момент в своей памяти.
И если оголённые края гнева, по-прежнему плотно скрученной пружиной гнездящегося внутри его тела, и то, что Вэй Усянь всё ещё чувствует себя бесконечно измотанным, изношенным в клочья слишком долгой войной и слишком активным использованием Стигийской тигриной печати, — если такова цена, которую пришлось заплатить за сегодняшнюю идиллию, по крайней мере, он может сказать себе, что всё было не зря.
Лань Чжань накладывает кашу в тарелку.
— Порция для А-Юаня, — серьёзно сообщает он. — Нужно остудить, прежде чем давать. А-Юаню нравится каша с кусочками фруктов. — Он берёт чашу с мелко нарезанными фруктами, высыпает их в тарелку и перемешивает, а потом снова зачерпывает из кастрюли уже в другую тарелку и, наполнив, отставляет в сторону. После этого Лань Чжань берёт маленькую пиалу и выливает её огненно-красное содержимое в оставшуюся в кастрюле кашу. — Порция для Вэй Ина.
А-Юань пристально наблюдает за этим процессом. Когда Лань Чжань перемешивает содержимое кастрюльки, оттуда поднимаются клубы пара, и личико А-Юаня неодобрительно сморщивается.
— Вполне тебя понимаю, — вздыхает Лань Чжань. — Каша должна дойти. А-Юань может поиграть, пока его еда остывает.
Лань Чжань поворачивается от плиты, замечает Вэй Усяня…
— Вэй Ин.
…и замирает, едва начав высвобождать А-Юаня из-за отворота шэнъи.
— Лань Чжань, это было так чудесно! — восклицает Вэй Усянь, потому что не может допустить, чтобы тот смутился и решил, что должен скрывать от Вэй Усяня подобные моменты. — Ты такой хороший отец, Лань Чжань! — Он преодолевает расстояние между ними, коротко целует Лань Чжаня и хохочет, когда А-Юань начинает возмущённо возиться где-то на уровне груди.
— Вэй Ин, — осуждающе произносит Лань Чжань.
— Да, да, знаю, я ужасен, — соглашается Вэй Усянь. Когда Лань Чжань ослабляет перевязь, удерживавшую А-Юаня на месте, Вэй Усянь берёт сына на руки и поднимает высоко в воздух. А-Юань хихикает. — Наш бедный сыночек! Томящийся в ловушке, скованный нерушимыми узами отцовской любви. Кошмар! Он ужасно обижен, что же ему делать? Только звать кого-то на помощь! Отец! — Вэй Усянь поворачивает А-Юаня лицом к Лань Чжаню. — Папа! — заявляет он затем, тыкая пальцем в собственную грудь, а потом снова разворачивает ребёнка к Лань Чжаню. — Отец!
— О-тя! — говорит А-Юань.
Вэй Усянь моргает и расплывается в улыбке. Возможно, этот день не так уж и плох.
Сегодня должны начаться нудные, раздражающие заседания, и ожидается, что Вэй Усянь будет на них присутствовать.
Так что им с Лань Чжанем приходится неохотно нести А-Юаня в ту часть Башни золотого карпа, где расположены покои женщин, принадлежащих к семье Цзинь Цзысюаня. Госпожа Юй остановилась там по приглашению своей подруги госпожи Цзинь. Вторая госпожа Мо, Цинь Су и госпожа Мэн с госпожой Сысы располагаются по соседству.
Две последние дамы довольно широко известны, и Вэй Усяня искренне восхищает подход Цзинь Цзысюаня: в то время как другие не посмели бы признаться даже в знакомстве с подобными особами, Цзинь Цзысюань ввёл их в свой дом, словно объявив на весь свет — клан Цзинь совершенно не волнует, что о них болтают. Нечто подобное мог бы сделать сам Вэй Усянь, и пусть бы кто-нибудь осмелился сказать поперёк хоть слово.
К удивлению Вэй Усяня, когда его скромное семейство прибывает в покои госпожи Цзинь, там обнаруживаются также Цзинь Гуанъяо и вторая госпожа Мо, чаёвничающие вместе с госпожами Цзинь и Юй.
— Молодой господин Вэй, — с поклоном обращается к нему Цзинь Гуанъяо. — Вас не очень затруднит, если Лань Юань побудет сегодня с вами во время совета?
— Конечно же, нет, — отвечает Вэй Усянь. — Но почему?
Цзинь Гуанъяо улыбается.
— При всём уважении, молодой господин Вэй, но одна из сложностей, которую мы пытаемся преодолеть, заключается в… ну, скажем, восприятии вас как пугающей фигуры, способной уничтожить любого и не связанной никакими… э… сдерживающими факторами. Лань Юань — очень воспитанный ребёнок и вряд ли кому-нибудь помешает, а его присутствие, как ничто другое, продемонстрирует, что вы — супруг и отец, такой же человек, как все мы.
Вэй Усянь обдумывает сказанное.
— И пока он там, вам не надо так беспокоиться, что я выйду из себя, — с усмешкой добавляет он. — Я ведь заметил, знаете ли, что каждый раз, как я начинаю сердиться, кто-нибудь немедленно суёт мне в руки моего сына.
Цзинь Гуанъяо склоняет голову.
— И это тоже. Будет намного проще убедить наших гостей, что им не стоит опасаться вашей ярости, если… они её вообще не увидят.
— Что думаешь, А-Юань? — Вэй Усянь оборачивается к своему сыну. — Хочешь пойти на скучное заседание вместе с папой?
— Па-па! — радостно восклицает А-Юань.
Госпожа Юй резко опускает чашку на стол.
— Он разговаривает? Все эти месяцы, окружённый заботой бабушки, он молчал и начал говорить после одного дня, проведённого с вами?!
А-Юань хихикает.
— Ба-ба!
Госпожа Юй вглядывается в его лицо.
— А-Юань, так ты просто ждал, пока окажешься со своими родителями?
А-Юань кивает. Госпожа Юй закатывает глаза.
— Видимо, зря я тебе так много о них рассказывала, — замечает она и возвращается к чаепитию.
Цзысюань нервничает. Он всё ещё самый молодой и неопытный из предводителей великих орденов, и даже главы малых кланов старше него, включая тех, которые пришли к власти уже во время Низвержения солнца.
Но у возглавляемого им ордена Ланьлин Цзинь есть своя гордость, и многие подданные были бы глубоко раздосадованы и оскорблены, если бы Цзысюань не настоял на том, что берёт на себя организацию совета кланов и банкетов, посвящённых завершению военной кампании. Нечистая юдоль расположена ближе, но именно по этой причине она переполнена ранеными, которых свозили туда с разных фронтов.
(Усянь убедил их, что Не Хуайсан вполне способен справиться со сложными управленческими обязанностями, связанными с временным превращением крепости в один большой госпиталь, и оказался совершенно прав. При всём том, что Не Хуайсан не является ни хорошим бойцом, ни особо сильным заклинателем, тот проявил куда больше ума и сноровки, чем можно было предполагать, памятуя о его далеко не блестящих оценках во время совместного обучения в Гусу.)
И в итоге Цзысюань занимает почётное место на совете, где подавляющее большинство участников намного старше и опытнее.
При его отце глава клана восседал бы на возвышении, со всех сторон окружённый юными прислужницами.
При Цзысюане служанки окружают границы импровизированной игровой площадки. Для удобства А-Юаня холодный мраморный пол покрыт мягким ковром и подушками. Здесь же приготовлены закуски и напитки, подходящие для маленького ребёнка. И игрушки.
Цзинь Гуаншань гарантировано пришёл бы в раздражение от самой идеи. «И уже только поэтому, — думает Цзысюань, — затея того стоила!» Даже если бы главы кланов не пришли к молчаливому соглашению, что ценность Лань Юаня как средства, способного повлиять на эмоции Вэй Усяня, делает его присутствие здесь абсолютной необходимостью.
В плане управления кланом стратегия, основанная на том, «что бы больше всего разозлило моего отца?», ещё ни разу не подвела Цзысюаня.
Вчера, во время неловкого обсуждения Вэй Усяня, никто из них прямо не упоминал, что Низвержение солнца вполне могло бы закончиться неудачей без него и его… нестандартных методов, которые никто, кроме Вэй Усяня, даже не знал, как использовать, будь они хоть сотню раз готовы смириться с последствиями, столь очевидно тяжело отразившимися на нём самом. Никто прямо не указал, что все они ему обязаны и, следовательно, просто должны предпринять шаги, чтобы его новоприобретённые (и, по глубокому убеждению Лань Сичэня, временные) проблемы с раздражительностью не подвергались намеренным или непреднамеренным провокациям.
Но это вполне однозначно подразумевалось.
И Цзысюань считает, что — безотносительно к отсутствию у Усяня высокого положения от рождения — усилия, приложенные Цзысюанем для того, чтобы проявить уважение к любимому приёмному брату своей невесты и обеспечить ему максимальный комфорт, — лучший возможный выход в любом случае. Вэй Усянь — человек, обладающий огромным личным могуществом и существенным влиянием на многие наиболее значимые фигуры их мира. Такого человека лучше иметь в числе своих друзей, чем врагов. Кроме того, «отец бы не одобрил», что тоже неплохо.
И потом, Цзян Яньли специально пришла повидаться с Цзысюанем и поблагодарить его за доброту и понимание, проявленные к её дорогому брату, тепло улыбнулась и намекнула, что надеется на то, что орден Юньмэн Цзян сможет вернуть ему долг гостеприимства в Пристани лотоса, что явно означало — она хочет видеть Цзысюаня снова и, может быть, даже в ближайшее время, и это — просто прекрасно!
Главы кланов начинают прибывать. Цзысюаню необходимо сосредоточиться, а не мечтать о том, что, возможно, Цзян Яньли уже готова назначить дату их будущей свадьбы.
Присутствующие искоса пялятся, когда Усянь и Ванцзи спокойно заходят в зал, но заранее подготовленное Цзысюанем место ясно показывает, что появление здесь ребёнка ожидаемо и желанно, так что вслух никто ничего не говорит.
Лань Юань ковыляет по игровой площадке под внимательным присмотром своих отцов, сортируя игрушки согласно какой-то совершенно непонятной Цзысюаню системе и складывая их в кучу. Закончив с этим, он берёт деревянную уточку, приваливается под бок к Вэй Усяню и начинает сосать её, разглядывая зал широко распахнутыми глазами.
Возможно, он сортировал игрушки по их вкусу.
Явно нервничающий Вэнь Цюнлинь неуверенно показывается в дверях в сопровождении своей сестры. На обоих новые одеяния в бледно-розовом цвете, расшитые довольно простым орнаментом из цветов сливы. (В Башне золотого карпа отличные швеи и вышивальщицы, и они хорошо потрудились, учитывая, как мало времени им было отпущено.)
И наконец А-Яо приводит запыхавшегося человека, который занимает последнее свободное место, в то время как сам А-Яо приближается к Цзысюаню.
— Су Миньшань из клана Молин Су, — шепчет А-Яо. — Он немного потерялся. Думаю, теперь мы готовы начинать.
Цзысюань так благодарен судьбе за то, что А-Яо здесь, в Башне золотого карпа. Сам он даже не подозревал о существовании клана Молин Су.
По мнению Цзысюаня обсуждение проходит неплохо. И то, что основные решения уже были обговорены заранее, этому только способствует. А-Яо периодически вставляет свои замечания, каждый раз с видом почтительного придворного, всего лишь стремящегося помочь и напомнить Цзысюаню о деталях, которые тот, возможно, выпустил из вида, и каким-то образом разношёрстное сборище мелких кланов единогласно склоняется к решениям, уже одобренным главами великих орденов вчера.
Они могли бы просто настоять, навязав остальным свою совместную волю и провозгласив, что всё будет именно так и не иначе. Но это бы вызвало недовольство. Способ А-Яо, безусловно, предпочтительнее.
Однако затем с места поднимается Су Миньшань. Цзысюань слегка удивлён, что глава настолько мелкого клана, что Цзысюань даже никогда не слышал о нём, осмеливается взять слово на такой представительной встрече.
— Мы ещё не коснулись вопроса о неправедных методах, использовавшихся во время войны, — заявляет Су Миньшань ужасно гадким, язвительным тоном. — Разве нам не стоит обсудить применение техник, общепризнанно считающихся запретными? — Он странно подчёркивает интонацией последнее слово, и Цзысюань может поклясться, что на мгновение Су Миньшань бросает раздражённый взгляд на Ванцзи, как будто тот нанёс ему личное оскорбление.
А-Яо открывает рот, но не успевает ничего произнести.
— Отлично сказано, — поддерживает глава клана Яо. — Даже некоторые из моих заклинателей ощутили остаточное влияние Стигийской тигриной печати. Она же находилась у Вэй Усяня, не так ли?
Цзысюань видит, как глаза А-Яо на секунду сужаются, прежде чем его лицо снова приобретает обычное выражение вежливой доброжелательности.
— Так и есть! — вклинивается новый голос. Это Цзинь Цзысюнь, и — о, до чего же Цзысюань не рад его вмешательству! — Возможно, мы все чувствовали бы себя… в большей безопасности, если бы Вэй Усянь отдал Стигийскую тигриную печать?
— И кому же, — резко откликается Усянь, — вы предлагаете мне её отдать?
Лань Юань дёргает его за край ханьфу, и Вэй Усянь машинально усаживает сына к себе на колени.
— Ну… — начинает Цзинь Цзысюнь с отвратительно самодовольным видом, но Цзысюань немедленно обрывает его.
— Сядь на место, Цзысюнь.
— Но…
— Я приказал тебе сесть. — Цзысюань сердито хмурится на своего кузена. Он не позволит Цзысюню создавать проблемы.
Цзян Фэнмянь встаёт и спокойным взглядом обводит зал, пока не наступает тишина и все не возвращаются на свои места.
— Вэй Усянь, — мягко начинает он, — адепт ордена Юньмэн Цзян, глубоко ценимый и уважаемый нашим кланом. В отношении всех вещей, которыми он располагает, справедливо одно из двух: они либо являются его личной собственностью, либо принадлежат клану Цзян и были доверены ему в пользование. Если вы пытаетесь намекнуть, что в случае со Стигийской тигриной печатью это не так, справедливость вашего суждения вызывает большие сомнения.
Он приподнимает бровь, как будто в голову ему только что пришла неожиданная мысль.
— Или, возможно, кто-то решится предположить, что предмет нашего обсуждения был украден? В таком случае вынужден с прискорбием сообщить, что любой, кто так думает, ложно информирован. Стигийская тигриная печать была выкована самим Вэй Усянем при содействии прабабушки моей супруги. Тем же, кто усомнится в этом утверждении, я предлагаю отправиться в Мэйшань и попробовать расспросить старейшину Юй.
Ответом ему становится молчание. Никто не осмелится.
— Разумеется, — продолжает Цзян Фэнмянь, — некоторые из вас могут считать, что клану следует отдать свои наиболее ценные сокровища по первому требованию, высказанному… кем бы то ни было. Но, если дело обстоит таким образом, я советую вам запомнить свои слова, потому что клан Цзян будет настаивать на том, что правило для одного — это правило для всех. — Он недобро улыбается и садится обратно.
А-Яо вклинивается, прежде чем кто-либо ещё осмелится сказать хоть слово.
— Мы благодарим главу клана Цзян за то, что тот благосклонно разъяснил нам происхождение духовного оружия Вэй Усяня. Уверен, все мы чувствуем большое облегчение, узнав, что оно было благословлено содействием старейшей госпожи Юй из Мэйшаня, чьи исключительные творения так прославлены. — А-Яо улыбается. — Глава клана Цзян проницателен, рассудителен, справедлив и обладает большой мудростью и опытом. Орден Юньмэн Цзян никогда не стремился увеличить своё могущество в ущерб другим, и приятно сознавать, что мы можем вполне довериться его наставлениям в это трудное время. Нам осталось обсудить ещё один важный вопрос — избрание нового Верховного заклинателя.
Цзысюань удивлённо моргает. Этот вопрос вообще не затрагивался на вчерашней встрече, и Цзысюань задумывается о том, что, возможно, непредвиденное отступление от заранее запланированного порядка немного сбило А-Яо с толку. После всего сказанного и в особенности после того, как Цзян Фэнмянь так спокойно и непредвзято отреагировал на столь вопиющее требование, вряд ли хоть кто-нибудь осмелится предложить другого кандидата, кроме, собственно, Цзян Фэнмяня!
Но Цзысюань решает не вмешиваться. А-Яо только почувствует себя неловко, если осознает допущенную оплошность.
Вполне закономерно, Цзян Фэнмяня избирают Верховным заклинателем — единогласно (при одном голосе против — самого Цзян Фэнмяня, чья скромность не может не вызывать восхищения), и А-Яо завершает совет объявлением об охоте на горе Байфэн.
«День был долгим, — думает Вэй Усянь, — но всё сложилось на удивление удачно. Совет прошёл далеко не так ужасно, как мог бы, и хотя последующий банкет был невыносимо зануден, теперь они снова в своих покоях, и А-Юань крепко спит в детской кроватке в отдельной комнате. Никто не явится к ним на ещё одно тайное собрание, здесь только он и Лань Чжань, и даже за А-Юаня волноваться не надо.
Лань Чжань проскальзывает под одеяло и наклоняется, чтобы поцеловать Вэй Усяня, медленным поцелуем, подразумевающим продолжение и развитие, скользит губами вдоль его щеки, вдоль его шеи…
— Лань Чжань, — шепчет Вэй Усянь.
— Вэй Ин. — Лань Чжань прикусывает кожу у него на ключице. — Наконец. — Он отодвигается, чтобы снять с Вэй Усяня свободную нижнюю сорочку, и Вэй Усянь позволяет ему сделать это.
Если подумать, Вэй Усянь и не помнит, когда они в последний раз занимались сексом. Возможно, когда-то в самом начале Низвержения солнца, когда ещё не успела накопиться усталость, а мест, где можно уединиться, было больше. В его памяти всплывает смутная картинка, как он отсасывает Лань Чжаню, после того как они остановились ополоснуться возле ручья, но это не может быть последним разом! Это случилось прошлой весной, а сейчас — новая весна, так что, получается, прошёл целый год. Точно не тогда!
Вэй Усянь осознаёт, что Лань Чжань продвигается вниз по его груди, и останавливает, побуждает того вернуться наверх, чтобы поцеловать его снова. И чувствует член Лань Чжаня, уже совсем твёрдый, упирающийся ему в бедро.
— Принеси масло, Лань Чжань, — бормочет Вэй Усянь прямо в губы своему супругу и переворачивается на живот, подкладывая подушку себе под бёдра.
Лань Чжань не двигается.
— Лань Чжань?
— Вэй Ин. — Лань Чжань решительно, почти грубо разворачивает его обратно на спину и отбрасывает одеяло.
В безжалостном свете свечей отсутствие у Вэй Усяня эрекции становится абсолютно очевидным.
— Мой Лань Чжань такой агрессивный… — пробует пошутить он, но Лань Чжань не слушает.
— Вэй Ин, — говорит он, глядя прямо ему в глаза. — Не надо…
— Не надо — что? — Вэй Усянь садится, прижимаясь к Лань Чжаню, и тянется к…
Лань Чжань ловит его за запястье.
— Вэй Ин, — повторяет он мягче. — Ты не…
— Знаю. Но ты — да, и этого достаточно. — Вэй Усянь пытается улыбнуться. — Ничего страшного, что я не возбуждён. Я хочу, чтобы ты овладел мной. Хочу, чтобы ты сделал это. Каж… — Он крепко зажмуривается — всего на мгновение. — Каждый день.
Он не знает, как объяснить Лань Чжаню, что всё и правда в порядке, это его совершенно не волнует. В те моменты, когда его не захлёстывает неконтролируемый гнев, Вэй Усянь вообще по большей части ничего не чувствует, так что это уж точно никоим образом не сможет его расстроить.
— Вэй Ин, — повторяет Лань Чжань, и в его голосе слышится боль. — Нет. Только если ты тоже захочешь. Не так.
— Но прошло столько времени, Лань Чжань, ты нуждаешься…
— Нуждаюсь в том, чтобы Вэй Ин… был рядом. Был моим супругом. Не нуждаюсь в этом, если только тебе это тоже не нужно. Не хочу этого, если ты не захочешь. Это не… обязательное условие для того, чтобы любить Вэй Ина. — Лань Чжань едва касается губами его лба, мучительно нежно. — Единственное условие — чтобы Вэй Ин был Вэй Ином.
— Но я уже не тот человек, что раньше, — говорит Вэй Усянь. Ему известно, что Лань Чжань не очень хорошо… разбирается в людях, и необходимо, чтобы тот непременно понял. — Я больше никогда не смогу стать прежним Вэй Ином. Я…
Чересчур пострадал. Оставил слишком большую часть себя на полях сражений или, возможно, вложил слишком многое — в Баоху, в Стигийскую тигриную печать. И Лань Чжань должен понять, что это навсегда, это никогда не изменится.
— По-прежнему Вэй Ин, — твёрдо перебивает его Лань Чжань. Он надолго замолкает, прежде чем продолжить: — Это не… предпочтительно, но приемлемо, что ты… такой. Выздоравливающий. Уверен, что Вэй Ин выздоровеет. Но если ты прав. Если это навсегда. Хочу, чтобы Вэй Ин был счастлив. Никогда не оставлю Вэй Ина из-за того, что он несчастлив. — Он возвращает Вэй Усяню его ночную сорочку и сам тоже одевается.
— Лань Чжань, — вздыхает Вэй Усянь. — Не думаю, что я когда-нибудь…
— Неважно, — откликается Лань Чжань. Он берёт руку Вэй Усяня в свою и проводит большим пальцем вдоль белой ленты у него на запястье. — Вышел за меня. Останешься со мной.
— Но ты мог бы…
— Нет. — Лань Чжань подталкивает его глубже в кровать. — Могу поговорить. Могу обнять. Могу спать рядом. Ничего больше.
Вэй Усянь сидит неподвижно несколько минут, а потом вздыхает.
— Ладно. Хорошо. — Он слишком устал, чтобы продолжать уговаривать Лань Чжаня на то, чего самому ему даже не хочется. Возможно, он попытается ещё раз позже, потому что Лань Чжань достоин лучшего, чем… вот это.
Лань Чжань притягивает его к себе под бок, обхватывает руками, обнимает так же нежно, как и всегда, позволяет Вэй Усяню использовать своё плечо вместо подушки и тихонько целует его в волосы. «Это так мило и куда больше, чем я заслуживаю», — грустно думает Вэй Усянь, потому что действительно на протяжении всего этого ничего не чувствует. Онемевший кокон вокруг его сердца даже не трескается.
Утром, после завтрака, Вэй Усянь сидит на полу, слушая как Лань Чжань играет ему «Очищение» и пытаясь разобраться в игре, придуманной А-Юанем.
Её смысл как-то связан с взаимным расположением игрушек, но до сих пор Вэй Усянь удостаивался только разочарованных взглядов — и когда пытался переложить игрушку, и когда воздерживался от этого.
— Папа, да, — серьёзно объясняет А-Юань, поднимая деревянный шар и перемещая его немного левее, а затем обратно на прежнее место. — Папа, нет, — продолжает он, повторяя абсолютно те же самые действия.
А потом выжидающе смотрит на Вэй Усяня.
Приход госпожи Юй в этой ситуации воспринимается практически с облегчением.
— Баба! — радостно восклицает А-Юань. Он, пошатываясь, встаёт и, доковыляв до госпожи Юй, вцепляется обслюнявленными ладошками в её юбки так, что на тех гарантированно должны остаться пятна (её собственным детям и Вэй Усяню за такое поведение точно бы не поздоровилось).
А-Юаню же достаются крепкие объятия и нежные приветствия.
Вэй Усянь даже не может решить, хотел бы он присутствовать в тот момент, когда свидетелем подобной сцены станет Цзян Чэн.
Госпожа Юй отводит А-Юаня обратно к разбросанным игрушкам и грациозно присаживается рядом.
— А, вижу, сегодня мы играем в «положи игрушку на место», — замечает она.
— Как это работает? — жалобно спрашивает Вэй Усянь. — Что бы я ни делал, всё не так!
— Знаешь, думаю, в этом и заключается игра, — задумчиво говорит госпожа Юй. — Если нет, то, значит, я тоже не сумела в ней разобраться. Цзиньчжу каким-то образом каждый раз угадывает правильно, Иньчжу — наоборот, ни разу не угадала. Мне самой это удаётся очень редко.
— Он просто… водит нас за нос? — Вэй Усянь таращится на своего сына, не зная — то ли восхищаться им, то ли ужасаться.
— Ну, всё остальное время А-Юань ведёт себя очень воспитанно. Возможно, так он выражает своё желание сделать жизнь окружающих его взрослых немного труднее. Могло быть хуже, — беззаботно успокаивает госпожа Юй. — Вэй Ин, я хотела кое-о-чем с тобой поговорить.
— Да? — тревожно вскидывается Вэй Усянь.
— Да, — госпожа Юй делает глубокий вдох и медленно выдыхает. — Вэй Ин… Мой муж стал Его превосходительством Верховным заклинателем. Моя дочь через несколько месяцев выйдет замуж за Цзинь Цзысюаня. Мой сын — герой. Орден Цзян приобрёл большое влияние. Ты заключил удачный брак и уже сделал меня бабушкой. У меня есть всё, чего я когда-либо хотела с тех пор, как вышла замуж за Цзян Фэнмяня. Больше, чем я полагала возможным. И я… — Она тяжело сглатывает и отводит глаза. — Я этого недостойна.
— Госпожа Юй…
— Помолчи, Вэй Ин! — Её лежащие на коленях руки крепко сжимаются. — Я видела твои воспоминания. Я видела себя — твоими глазами. Ты боялся меня. Чувствовал вину, стыдился и никогда не верил, что на самом деле являлся частью единственной семьи, которую помнил. И всё это — из-за меня. — Она снова поворачивается к нему, и в её глазах стоят слёзы. — Тебе не кажется, что Цзян Чэн не стал бы так отчаянно сопротивляться желанию признать, что он любит тебя, как родного брата, если бы не боялся, что это меня рассердит? Я только и делала, что причиняла тебе страдания. И несмотря на это…
Она нетерпеливо смахивает с глаз готовую пролиться влагу.
— Несмотря на это, ты рисковал всем — всем — ради моей семьи. Ты решился на невозможное, чтобы защитить их, защитить меня, хотя у тебя не было никаких причин ожидать, что я поблагодарю тебя за это. Ты спас мою жизнь, мой дом, моего мужа, и я не могу — ни на мгновение — поверить, что действительно этого стою. Если бы только я могла убедить себя, что ты сделал это не для меня, что тебя заботило только счастье других! Но я слишком хорошо знаю, что это не так. Я знаю, что, когда я умерла, ты скорбел обо мне. Ты скорбел об этой недостойной, которая не заслуживает твоих слёз.
Госпожа Юй касается его плеча.
— Спасибо тебе, Вэй Ин. За мою жизнь, мою семью и моё счастье. Я не буду извиняться за нанесённые тебе обиды, потому что я не заслуживаю твоего прощения. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я сознаю это и благодарна. Я благодарна за то, что ты часть нашей семьи и что ты любил нас и по-прежнему любишь.
Это не то, чего Вэй Усянь ожидал, не то, чего он мог ожидать, не то, на что он мог даже когда-то надеяться.
И что-то внутри него лопается.
Вэй Усянь совсем не уверен, что рад этому, потому что онемевшая корка, прорвавшись, выпускает на волю настоящее половодье отчаянного страдания, такого, что Вэй Усянь не знает, сумеет ли он с ним справиться, огромную приливную волну чистейшей боли, которую он не в силах остановить. Она захлёстывает его с головой, и трудно сказать, сколько времени проходит до того момента, когда он снова начинает осознавать то, что его окружает, и обнаруживает себя там, где никогда не мог даже представить, что окажется.
Он безудержно рыдает, уткнувшись в колени госпожи Юй, и пальцы госпожи Юй перебирают его волосы, пока Вэй Усянь приводит её юбки в окончательную негодность, заливая их своими слезами. Она даже напевает что-то смутно знакомое, что-то, что Вэй Усянь, возможно, слышал ещё ребёнком, когда делил комнату с Цзян Чэном, и госпожа Юй иногда пела тому, чтобы он быстрее заснул.
Наконец слёзы вроде бы иссякают, и он со всхлипом втягивает воздух.
— Твоя мама очень бы тобой гордилась, Вэй Ин, — шепчет госпожа Юй.
И Вэй Усянь захлёбывается в отчаянном стоне, он ничего не может поделать, он снова рыдает и только смутно чувствует, как А-Юань вскарабкивается на ножки, вцепившись в его рукав.
— Папа плакает, — говорит А-Юань. — Папа да!
Notes:
Примечание автора:
Окей, что ж… это важное примечание.
Депрессия лжёт.
Самое страшное в депрессии то, что одной из первых вещей, которых она лишает нас, является надежда. Она лишает нас способности верить, что всё может измениться к лучшему.
Вэй Усянь ошибается, когда думает, что останется таким навсегда. Ему станет лучше. И это случится скоро. Но совершенно нормально, что сейчас он верит именно в это, потому что он очень подавлен, и так всё обычно и происходит в подобных случаях. Те, кто любит его, будут изо всех сил верить в лучшее и за него тоже.
Депрессия лжёт. Много и часто.
И важно, чтобы все мы об этом знали.
Chapter 18
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
После этого Вэй Усянь чувствует… больше.
Не лучше пока что, нет. Скорее — словно ваза из хрупкого фарфора, словно одна большая ссадина, остро ощущающая каждое кровоточащее место.
Но он чувствует.
Уходя, госпожа Юй целует его в лоб, а потом Лань Чжань окружает вниманием, заботой и нежностью — даже в присутствии шицзе и Цзян Чэна, которые навещают их вечером.
Шицзе приносит суп, лотосовые семечки и тёплые улыбки, всегда служившие ему лучшим утешением, и Вэй Усянь вспоминает долгие годы, когда пришлось существовать без этого спасительного тепла, и то, как некоторые утраты так и не перестали отзываться болью, и снова заливается слезами.
Он ждёт, что Цзян Чэн начнёт отчитывать его за то, что «разнюнился», но тот не произносит ни слова. Вместо этого Цзян Чэн подхватывает А-Юаня, сажает его на плечи и топает по комнате, рыча, словно дикое чудище, и спустя совсем недолгое время А-Юань повизгивает от восторга, а Вэй Усянь — хохочет слишком сильно, чтобы одновременно плакать.
Затем шицзе громко интересуется, запомнил ли А-Юань, кто его тётя, и Цзян Чэн спускает ребёнка с плеч, усаживая к ней на колени, и теперь уже сам подходит, чтобы поговорить с Вэй Усянем.
— Мама предварительно провела с нами беседу, сам понимаешь... — сообщает он первым делом.
Он всё ещё выглядит таким юным.
— Так сложно... — начинает Цзян Чэн и замолкает. — О, как же я это ненавижу! — насупившись, бормочет он, а потом ощутимо собирается с духом. — Сложно не завидовать тебе. Потому что ты всегда… кажется, что ты всегда знаешь, как поступить, даже когда вроде бы не должен, и у тебя вечно наготове ответ на любой случай.
Вэй Усянь невесело усмехается.
— Ну, у меня было преимущество.
— Да уж, — фыркает Цзян Чэн, — что верно, то верно. — Он смотрит вниз, крутит на пальце Цзыдянь. — Я знаю, ты всё время старался, чтобы я не почувствовал, что я… хуже тебя. Но дело в том, что… так и есть, и я постепенно свыкаюсь с мыслью, что в этом нет ничего плохого. — Он поднимает глаза. — В конце концов, у тебя было преимущество.
— Это правда.
— И главное… самое паршивое… гуй побери, ну не знаю я, как это сказать! — шумно выдыхает Цзян Чэн, раздражённый собственным бессилием. — Ладно. Знаешь, что хуже всего? И чего я действительно не выношу?
Вэй Усянь напрягается.
— Чего?
— Что ты правда, на самом деле считал, что я тебя ненавидел. В твоей преж… в общем, раньше. — Он наконец снова оборачивается к Вэй Усяню и сердито таращится на него. — И каждый раз, когда вспоминаю об этом, я ощущаю себя хреновым неудачником! Потому что я не мог… потому что это просто не могло быть правдой, и, если бы я не был таким дерьмовым братом, ты бы знал это! Что, ну да, разумеется, я был зол и обижен, и, разумеется, я как всегда ни хрена не умел это толком выразить, но я точно, точнее точного, не мог быть всё ещё… И вот тут я уже начинаю всерьёз сердиться на тебя, потому что ты, придурок, ты что, так плохо меня знаешь? Ты что, не понимаешь, что я никогда бы не злился в течение тринадцати лет, после того как ты уже умер, если бы я и правда тебя ненавидел?! Да я бы сплясал на твоей могилке и зажил бы припеваючи!
— Но… по моей вине… шицзе…
— Ох, просто заткнись! — шипит Цзян Чэн. — Серьёзно. Не смей. Не смей говорить мне, что, по твоему мнению, я действительно считал, что ты допустил бы, чтобы ей причинили вред, если бы в твоих силах было это предотвратить, что я поверил в это! Я, может, и козёл, но не тупица!
— Я бросил тебя...
— А я прямо попросил тебя остаться?
Вэй Усянь молчит.
— Похоже, я многое сделал не так в твоей… раньше, — тихо констатирует Цзян Чэн. — И я ненавижу это и ненавижу то, что никак не могу это исправить, и я по-прежнему ни хрена не умею… не умею заботиться о людях. О тебе. Но я… — Он останавливается, чтобы перевести дух, и даже перед отправлением буквально на смертный бой лицо Цзян Чэна не всегда исполнялось столь мрачной решительности. — Я люблю тебя. Ты мой… я люблю тебя и всегда буду любить, и я знаю... знаю себя и знаю, что ничто из того, что ты мог бы сделать, не изменило бы этого.
— Цзян Чэн…
— Нет. На хрен заткнись! Не спорь, не отвечай. Я сказал то, что сказал, и знаю, что ты услышал, и мы больше не будем упоминать об этом, — он на секунду замолкает. — Но ты можешь уже обнять меня, козлина!
Вэй Усянь обнимает.
И если они оба рыдают, когда шицзе подходит к ним и говорит: « Я так горжусь вами обоими!», то об этом они тоже больше не упоминают.
Вечером Вэй Усянь добровольно отправляется в постель ещё до того, как Лань Чжань успевает «намекнуть» ему об этом. Он чувствует себя бесконечно измотанным, но в то же время изменившимся, как будто этот день разбил его на мелкие осколки, но потом снова сложил воедино — в новую, лучшую форму.
Как будто его раны… ещё не зажили, нет, но их прочистили, смазали и перевязали, и теперь они могут это сделать.
Ночью Вэй Усянь сворачивается у Лань Чжаня под боком, потому что хочет этого, нуждается в этом, а не потому, что просто — не возражает.
На следующее утро повидаться с ними приходит Цзэу-цзюнь, и Вэй Усянь начинает всерьёз обдумывать, что может потребоваться для заботы об А-Юане, если они сбегут из Башни золотого карпа. Путешествовать налегке с таким карапузом точно не получится, но Вэй Усяню честно-пречестно хочется, чтобы хотя бы на один гуев день их с мужем и сыном оставили в покое и дали просто… пожить.
К счастью, вежливо поздоровавшись с Вэй Усянем и А-Юанем, Цзэу-цзюнь выходит с Лань Чжанем наружу, чтобы побеседовать наедине.
Когда Лань Чжань возвращается, выражение лица у него довольно… мрачное. (По меркам Лань Чжаня: его губы слегка сжаты, брови самую чуточку нахмурились, а глаза практически незаметно сужены.)
— Что случилось? — спрашивает Вэй Усянь.
— Брат хотел бы, чтобы ты вернулся в Гусу вместе со мной, — отвечает Лань Чжань.
— Ну, это имеет смысл. Гусу не так далеко отсюда, и мы не были там с… Ого! С наших совместных занятий! Прошло уже почти пять лет! У тебя даже не было возможности вернуться туда после атаки Вэней. Разумеется, ты должен навестить их… Лань Чжань? — Лицо его супруга мрачнеет сильнее. — Серьёзно. В чём проблема?
— Некоторые из старейшин, — выдавливает Лань Чжань, — хотят наказать Вэй Ина. За использование запретных техник.
А. Ну точно.
Вэй Усянь со временем осознал, что настойчивые просьбы Лань Чжаня (в его первой жизни) вернуться с ним в Облачные глубины, не имели целью наказать его или посадить под замок.
Но так до конца и не поверил, что этого всё равно не произошло бы вопреки намерениям Лань Чжаня.
— Ну, — говорит он, — я их и правда использовал. Как думаешь, что они планируют?
— Без разницы, — практически рычит Лань Чжань. — Не допущу, чтобы Вэй Ина наказали.
— А что говорит Цзэу-цзюнь? — осторожно интересуется Вэй Усянь, потому что перед ним Лань Чжань, человек, который способен сражаться за него даже с собственным кланом, и Вэй Усяню очень нравится его гладкая, неповреждённая кожа и то, что этого Лань Чжаня не били едва не до смерти за то, что он любил Вэй Усяня.
— Поехать сейчас, — резкий вздох. — Нас с Вэй Ином будут ждать обратно для охоты на горе Байфэн. Тебя не смогут задержать. И брат надеется, что дядя победит.
Вэй Усянь удивлённо моргает.
— Твой дядя? Лань Цижэнь? В чём победит?
— В полемике. Со старейшинами. Дядя пытается доказать, что он твой учитель. Если кто-то в Гусу имеет право наказывать Вэй Ина, то это он. Дядя может наказать Вэй Ина. Старейшины могут наказать дядю.
— Наказать твоего дядю? Но за что?
— За то, что плохо учил.
Вэй Усянь обдумывает это.
Старейшины клана Лань, как ему хорошо известно, — оплот косности и надменного снобизма. Во второй жизни ему пришлось познакомиться со многими из них и с удивлением обнаружить, что по сравнению с некоторыми Лань Цижэнь — чуть ли не образец распущенности. Он, по крайней мере, был в состоянии общаться с учениками из других кланов.
Вэй Усянь уверен, что никогда не нравился и не понравится Лань Цижэню.
Но он также убеждён, что Лань Цижэнь любит своих племянников гораздо сильнее, чем способен это выразить. Стоило Лань Цижэню смириться с тем, что Вэй Усянь: а) никуда не денется и б) представляет собой неотъемлемое условие для счастья Лань Чжаня, как он превратился в одного из сильнейших их союзников, хоть и по-прежнему глубоко не одобрял… практически всё, что было связано с Вэй Усянем. (Без «Никогда не приближаться к Вэй Усяню» выбитые в скале правила до сих пор кажутся ему странно неполными.)
Однако в этой жизни Лань Чжань — уже супруг Вэй Усяня. Лань Цижэнь присутствовал на их свадьбе и лично передал Вэй Усяню новую ленту, чтобы тот повязал её на лоб Лань Чжаня. Вполне возможно, что старик уже добрался до стадии принятия и в своей ворчливой, неодобрительной манере сделает всё, что сможет, для того чтобы их защитить.
— Значит, едем в Гусу, — принимает решение Вэй Усянь.
По дороге туда ему удаётся воплотить одну фантазию, которая за давностью лет успела практически забыться.
Лань Чжань всё ещё тревожится из-за постоянной усталости Вэй Усяня, да и сам тратит большую часть своей духовной энергии на то, чтобы играть ему «Очищение», так что они покупают ослика в Ланьлине и отправляются пешком. (Разумеется, это не Яблочко. Даже родители Яблочка ещё, скорее всего, не родились.)
Вэй Усянь осознаёт это, когда они минуют холмы, постепенно переходящие в предгорья, откуда начинается путь в Облачные глубины. Вэй Усянь едет на осле, а Лань Чжань шагает рядом с А-Юанем на плечах, сжимая повод в одной руке и придерживая сына другой.
А-Юань указывает на всё, мимо чего они проезжают, и Лань Чжань терпеливо объясняет ему, что это и как оно называется.
Это чудесно, и Вэй Усянь чувствует себя так, как будто ещё один отбитый кусочек вернулся на положенное ему место.
Лань Сичэнь встречает их у ворот. Середина дня, и А-Юань дремлет на руках у Лань Чжаня, уже привыкнув засыпать так за время пути.
После приветствий Лань Сичэнь сообщает:
— Дядя просил меня препроводить вас в ваши покои и разъяснить назначенное вам наказание. Он сам… временно недоступен.
— Что-то случилось?
— Ничего неожиданного. Старейшины были… недовольны, но дяде не занимать упрямства. Он настаивал, что, будучи учителем молодого господина Вэя, несёт ответственность и за любые его последующие… проступки. А соответственно — имеет полное право наказывать за них самостоятельно. Старейшины заявили, что, если он упорствует в этой точке зрения, возможно, его тоже следует наказать.
Глаза Вэй Усяня широко распахиваются.
— И что сказал учитель Лань?
Лицо Лань Сичэня ничего не выражает.
— Он ответил, что, раз такова их точка зрения, он будет ждать в Зале предков. Уверен, вы понимаете, почему после этого дядя попросил меня передать вам необходимые указания.
«Лань Цижэнь, — догадывается Вэй Усянь, — выздоравливает после ударов ферулами, это в лучшем случае, а в худшем…»
— Они не… — Он почти боится спросить.
— Нет, кнутом его не пороли, — успокаивает Лань Сичэнь. — Так или иначе, указания дяди в отношении вас совершенно ясны. Вэй Усяню запрещается принимать пищу с другими адептами в обеденном зале. Бабушка, управляющая кухнями, согласилась организовать отдельную доставку блюд для вас троих, или вы можете попросить продукты и готовить самостоятельно. Несмотря на то, что для расширения образования вам, без сомнения, было бы полезно посещать Библиотечный павильон, занятия в нём для вас запрещены. Поэтому, согласно особому разрешению, вы можете временно брать оттуда книги для изучения.
Лань Сичэнь ведёт их за пределы основных строений Облачных глубин.
— Я вынужден с прискорбием сообщить, что вам нельзя останавливаться ни в покоях для гостей, ни в старом цзинши Ванцзи… если бы оно ещё существовало. Боюсь, что цзинши было повреждено во время атаки Вэней, и в отсутствие Ванцзи восстанавливать пустое помещение казалось бессмысленным. Все оставленные вами в Облачных глубинах вещи были перенесены в другое строение, которое с этого дня закрепляется за вами.
— Куда? — спрашивает Лань Чжань.
Лань Сичэнь отвечает далеко не сразу.
— В прошлом в этом домике жила наша мать. — Он прочищает горло. — По приказанию дяди никому, кроме членов вашей семьи, не разрешено посещать вас там.
Вэй Усянь обдумывает услышанное.
Итак, его наказание состоит в том, чтобы питаться в обществе своих супруга и сына, вдали от яростных взглядов, которые бросали бы на него адепты ордена Лань, стоило ему случайно заговорить во время еды; в том, чтобы иметь полный доступ к книгам, хранящимся в Библиотечном павильоне, а также возможность брать их домой и читать с комфортом; и в том, что их наконец оставят в покое и навещать их смогут только родственники.
К тому же у Лань Чжаня появятся новые воспоминания от этого печального места, связанные теперь уже с его собственной семьёй и с его собственным сыном, которому не приходится и никогда не придётся навещать любого из своих родителей лишь раз в месяц.
— Учитель Лань забыл потребовать, чтобы меня заставляли выпивать не менее одного кувшина «Улыбки императора» в день, — бормочет он.
Лань Сичэнь улыбается, получив доказательство того, что Вэй Усянь вполне сознаёт проявленную Лань Цижэнем доброту, но всё, что он говорит, это:
— «Распивать спиртные напитки в Облачных глубинах запрещено».
Их пребывание в Гусу исполнено покоем.
Лань Ванцзи чувствует, как копившееся годами напряжение начинает постепенно отпускать его, когда проходят недели и никто ничего от него не требует, он свободен быть просто мужем и отцом.
Вэй Ин постоянно дремлет. Он спит даже больше, чем их сын. Читает, гуляет по лесу, играет с А-Юанем. Вэй Ин валяется под солнышком на заросших травой лужайках и хохочет до слёз, когда Лань Ванцзи прячет А-Юаня под кучей кроликов. Вэй Ин играет на Баоху не для того, чтобы поднять ходячих мертвецов, а чтобы заставить их сына смеяться и пританцовывать, хлопая в ладошки. Вэй Ин пишет какие-то заметки, но также рисует — портреты Лань Ванцзи и А-Юаня, пейзажи Облачных глубин, рисунки странного, затерянного во тьме, города, незнакомого Лань Ванцзи.
Вэй Ин получает послание, очень официальное, с приглашением на бракосочетание Цзян Ваньиня и Вэнь Цин — и улыбается.
Воспоминания Лань Ванцзи об этом домике как месте молчания и скорби постепенно вытесняются видениями улыбки Вэй Ина, звуками смеха А-Юаня. Там, где царило лишь одиночество, теперь — Вэй Ин, дремлющий, раскинувшись на его груди, или А-Юань, хихикающий и зовущий Лань Чжаня, А-Юань, усевшийся на его ступню и крепко обнимающий голень руками и ногами.
Вэй Ин периодически беспокоится из-за отсутствия у них секса. Но Лань Ванцзи непреклонен. Он не может отрицать, что, безусловно, в какой-то мере скучает о нём, но то, о чём он скучает, в настоящий момент недостижимо. Лань Ванцзи недостаёт ликующей радости Вэй Ина, его энтузиазма, желания, ненасытности. Сама мысль о сексе без всего этого вызывает у него отвращение.
Когда Вэй Ин захочет его, по-настоящему захочет, Лань Ванцзи будет более чем готов. А пока — Лань Ванцзи достаточно Вэй Ина, А-Юаня, покоя и бодрящего утреннего воздуха Облачных глубин.
«Это, — думает Лань Ванцзи, — и есть счастье».
Они живут здесь почти три месяца, и Вэй Усяню уже достаточно подремать не более одного раза за день, когда неожиданное событие выдёргивает его из состояния безмятежной расслабленности.
Вэй Усянь благодарен Лань Цижэню за доброту и защиту, поэтому очень старается не нарушать правила Облачных глубин — там, где его могут застать за этим занятием.
Вот и этим вечером он выходит на безобидную и абсолютно законную прогулку до Библиотечного павильона за новыми книгами, видит мальчика в одеяниях адептов ордена Лань, спокойно бредущего по дорожке, и машинально улыбается ему. Мальчик улыбается в ответ с большей готовностью, чем можно было бы ожидать от местных адептов, и Вэй Усянь чуть не спотыкается, чувствуя, как кровь резко отливает от лица, потому что это незабываемая улыбка.
Обеспокоенный мальчик тянется, чтобы поддержать его, и Вэй Усянь еле удерживается, чтобы не отшатнуться.
— Вы в порядке, учитель? — спрашивает мальчик. — Может быть, вам помочь?
— Всё хорошо, — откликается Вэй Усянь. — Скажи мне, ученик, как тебя зовут?
Мальчик снова ослепительно улыбается.
— Этого недостойного ученика зовут Сюэ Ян, учитель!
Прежде чем приблизиться к домику, Лань Сичэнь останавливается, чтобы собраться с духом и подготовиться к, скорее всего, довольно сложному разговору.
К сожалению, он, видимо, уже подошёл слишком близко, потому что Усянь резко распахивает дверь и выскакивает на улицу, плотно прикрывая её за собой и не сводя с Лань Сичэня возмущённого взгляда.
— Усянь, — кланяется Лань Сичэнь.
— Какого хрена?! — с места в карьер выплёвывает Вэй Усянь.
Лань Сичэнь вздыхает. Нет смысла оттягивать неизбежное.
— Я съездил и нашёл его. И успел до того, как Чан Цыань его искалечил. Знаю, что стоило сказать тебе заранее, но как-то всё не было подходящего момента. Кроме того, насколько я могу судить, сейчас он не таит ни на кого обиды.
— Ни на кого? Ты уверен? Его что, здесь ни разу не наказывали? Потому что одного удара ферулой может быть достаточно, чтобы он замыслил вырезать весь твой клан.
— На самом деле, его и правда ни разу не наказывали. Он самый подающий надежды ученик в своём классе. Его поведение безупречно, а оценки — выше всяких похвал.
— Разумеется, его оценки — выше всяких похвал. Он же гений. Вот только, гуй побери, он чокнутый гениальный убийца!
— За всё проведённое здесь время он не продемонстрировал ни малейшей склонности к насилию. И я начинаю испытывать определённый оптимизм в отношении его будущего.
Усянь продолжает сердито пялиться на Лань Сичэня.
— В любом случае, «убивать в Облачных глубинах запрещено».
— И каким боком это его колышет?
Лань Сичэнь улыбается.
— Если он нарушит правила, то не получит конфету.
— Вот хрен! — восклицает Усянь. — А ведь это действительно может сработать!
— Именно.
Усянь кивает и улыбается, грозовые тучи рассеиваются, как туман под лучами солнца.
— Выпьешь с нами чаю?
— С удовольствием, спасибо.
В домике Ванцзи сидит за гуцинем с А-Юанем, удобно устроившимся у него на коленях в миниатюрном белом ханьфу. В ручках у А-Юаня маленький барабан, по которому он хаотично колотит совершенно не в такт звучащей мелодии. С лица Ванцзи не сходит нежное, умиротворённое выражение.
Лань Сичэнь, конечно, удерживается от восторженного писка при виде этой непередаваемо милой сцены, но только ценой невероятных усилий.
Notes:
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА:
В следующий раз (то есть уже в этот четверг) вместо очередной главы я выложу первый вбоквел к этому фанфику, потому что тут ему самое место. Так что, если вы подписаны на сам фик и не увидите ожидаемого обновления, дело будет именно в этом. Да, и что касается тэга "упоминание изнасилования": вот к этому вбоквелу он будет относиться в полной мере. Хотя и там тоже изнасилование только подразумевается и упоминается, но не описывается. Впрочем, тексту будет предшествовать достаточно обширный авторский комментарий, поэтому рассматривайте мои слова просто, как дополнительное предупреждение.
Chapter 19
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
В охотничьих угодьях горы Байфэн уже наступила осень.
Вэй Усянь и Лань Ванцзи относят А-Юаня к госпоже Юй ещё с утра, до того как она присоединится к госпоже Цзинь на смотровой площадке в наблюдательной башне, а они — займут свои места среди всадников. Они едут вдвоём — ровно посередине между кланами Цзян и Лань. Девушки, собравшиеся на трибунах, чтобы поприветствовать цветами понравившихся им заклинателей, дружно вздыхают, и Вэй Усянь с трудом удерживается от самодовольной ухмылки, когда слышит разносящееся громким шёпотом «Эти двое — супруги».
Он ловит цветок, брошенный шицзе, и, улыбаясь, машет в ответ.
Сразу перед ними Цзысюань уже въезжает на арену для стрельбы, обязательное препятствие, которое необходимо преодолеть каждому, чтобы быть допущенным к охоте. Он пускает свою лошадь лёгким галопом, и Вэй Усянь хмыкает, когда стрела Цзысюаня поражает самый центр мишени, состоящей из семи концентрических кругов.
— Если кто из вас не струсил, выходите и попробуйте выстрелить лучше, чем Цзысюань!
«Совсем иная жизнь, а Цзинь Цзысюнь — всё такой же неприятный тип», — думает Вэй Усянь.
Цзысюнь с мерзкой улыбочкой косится в его сторону. Вэй Усянь закатывает глаза.
— Эй, Лань Чжань, — зовёт он, — поможешь мне?
Лань Чжань удивлённо смотрит.
— Чем?
— Могу я на время позаимствовать твою налобную ленту?
Без единого слова Лань Чжань развязывает ленту и отдаёт Вэй Усяню.
— Что ты задумал? — шипит Цзян Чэн, слегка нарушая строй, чтобы подъехать ближе.
Вэй Усянь несколько раз обматывает ленту Лань Чжаня вокруг головы, полностью закрывая себе глаза импровизированной повязкой. Затем он направляет лошадь вперёд, сосредоточивается, натягивает лук и спускает тетиву.
Трибуны взрываются восторженными криками.
Цзинь Цзысюнь фыркает.
— Стрельба — всего лишь разминка перед охотой. К чему эти жалкие фокусы? Раз уж ты завязал глаза, то оставайся так на всё время облавы, если кишка не тонка. На горе Байфэн мы и посмотрим, кто действительно силён!
Вэй Усянь оборачивается к нему.
— Соревнование между мной и тобой? — уточняет он.
— Да!
— Чтобы определить, кто из нас сильнейший? — Вэй Усянь улыбается.
— Да!
Вэй Усянь наклоняет голову, как будто погрузившись в раздумья.
— И что вы сделаете потом, молодой господин? Зажжёте свечу и вызовете на поединок луну?
Тем не менее Вэй Усянь не снимает повязку, когда, спешившись, направляется к одному из проходов в охотничьи угодья в сопровождении Лань Чжаня. Ему в голову только что пришла отличная мысль.
Лань Ванцзи следует за Вэй Ином по тропинке, держась на некотором расстоянии и пристально посматривая по сторонам — не окажется ли там чего-то, что может представлять для Вэй Ина опасность, в конце концов, глаза у того по-прежнему завязаны.
Наконец они упираются в препятствие — толстую ветвь могучего дерева, перегораживающую дорогу. Вэй Ин проверяет её на прочность, а потом подпрыгивает и с удобством усаживается на ней.
— А теперь, Лань Чжань, я хочу, чтобы ты ненадолго ушёл, а потом вернулся и поцеловал меня, не произнося при этом ни слова.
Лань Ванцзи моргает.
Это странная просьба, но он совсем не возражает.
Он отходит немного и ждёт, наблюдая за своим супругом. Вэй Ин кажется расслабленным, сидит, болтая одной ногой в воздухе. Но его глаза завязаны. Налобной лентой Лань Ванцзи, и Лань Ванцзи вдруг остро осознаёт то, как воздух овевает его ничем не прикрытый лоб. И то, как концы его ленты спускаются на плечи Вэй Ина, гармонируя с той, что повязана вокруг запястья.
Лента на запястье означает, что Лань Ванцзи принадлежит Вэй Ину.
Та же, что закрывает глаза, нашёптывает, что Вэй Ин принадлежит ему.
А ещё лента символизирует самодисциплину и сдержанность.
Лань Ванцзи ощущает себя опасно несдержанным.
Медленно и осторожно он движется обратно к Вэй Ину.
Вэй Ин попросил, чтобы Лань Ванцзи поцеловал его.
Лань Ванцзи выполнит его просьбу, потому что в данный момент странным образом… просто умрёт, если этого не сделает.
Поцелуй не совсем такой, как смутно помнится Вэй Усяню.
Он намного лучше.
Его спина впечатывается в ствол, но на этот раз Вэй Усянь в курсе, что это Лань Чжань, и на этот раз Лань Чжань целует его с большим умением, точно знает, как это делается… но почему-то всё равно немного дрожит.
Вэй Усянь углубляет поцелуй, обхватывает ногами бёдра Лань Чжаня, притягивая ближе, и… О! У Лань Чжаня эрекция, и даже не только у Лань Чжаня — у них обоих, желание скручивается тугой пружиной в животе Вэй Усяня впервые за такое долгое, долгое время, но, увы и ах, они сейчас на горе Байфэн и тысячи заклинателей, вероятно, бродят где-то поблизости.
Ну и плевать! Он не хочет останавливаться. Когда Лань Чжань пытается отстраниться, Вэй Усянь двигается следом, со значением прижимаясь к нему бёдрами.
— Вэй Ин… — тихо выдыхает Лань Чжань. — Я… ты…
— Пожалуйста, Лань Чжань, — шепчет Вэй Усянь. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, я хочу…
— Всего лишь змей-измеритель, — произносит чужой голос, и они оба застывают.
Что хорошо в осени, да ещё в горах, так это то, что на улице весьма прохладно, особенно в тени, и исключительно для тепла приходится натягивать несколько слоёв одежды. Достаточно, чтобы случайный наблюдатель не обнаружил, что… допустим… некий заклинатель ненадолго остановился, чтобы поцеловаться со своим супругом, и они оба чуть не кончили прямо в штаны.
Вэй Усяню доподлинно известно, что адептам Гусу Лань с самого детства внушают, что их налобная лента символизирует сдержанность, и все они воспринимают это очень серьёзно.
Кроме того, он уже давно заметил, что, по крайней мере, Лань Чжань склонен становиться немного… своенравным, когда остаётся без ленты.
Поэтому первое, что делает Вэй Усянь, когда слышит приближающиеся шаги, это возвращает ленту Лань Чжаня на её законное место, потому как восстановление привычного спокойствия сегодня даётся его супругу с ощутимым трудом.
— Позже, — шепчет Вэй Усянь. Он уже давно не чувствовал чего-то подобного, и теперь ему хочется.
Лань Чжань кивает и выпрямляется, одёргивая одежды.
— Никогда их не любила. — Это голос шицзе! — Возможно, они бы не раздражали меня так сильно, будь я повыше, — добавляет она с лёгким смешком.
— Вы идеального роста. — А это — Цзысюань, и Вэй Усянь думает, что слышать, как тот флиртует с шицзе едва ли не хуже, чем слышать, как он обижает её. Ну, то есть, нет, конечно. Исключительно потому, что хуже, чем обидеть шицзе, вообще, ничего быть не может. Но флирт почти граничит с этим, и Вэй Усянь испытывает ужасное искушение сломать какое-нибудь дерево только для того, чтобы помешать их беседе.
Вместо этого он спрыгивает со своего насеста, бегом взбирается на вершину холма, откуда уже может их видеть, и отчаянно машет.
— Шицзе! Цзысюань! Как охота?
— А-Сянь! — улыбается шицзе. — И Ванцзи! На самом деле мы не охотимся, а просто прогуливаемся. А как у вас?
— Э-э, — Вэй Усянь задумчиво чешет нос. — Мы, собственно, тоже просто прогуливаемся. — Разумеется, если бы Цзысюань и шицзе «прогуливались» так же, как они с Лань Чжанем, Вэй Усянь прибил бы Цзысюаня на месте.
— Прекрасный день для прогулки, — соглашается шицзе. — И, наверное, приятно, что в кои-то веки не нужно беспокоиться об А-Юане.
— И да, и нет, — признаётся Вэй Усянь. — Странная штука. Мы все эти месяцы были втроём, и мне хотелось немного передохнуть, но в то же время я уже по нему скучаю. Ну, вероятно, даже хорошо вот так побыть немного отдельно, тем больше радости мы испытаем, когда снова его увидим.
— Надо запомнить, — говорит шицзе, поглядывая на Цзысюаня, который сияет... как это их "Сияние среди снегов", настолько, что Вэй Усянь готов расценить это как личное оскорбление. — О, А-Сянь! Ты знаешь, что Цзысюань привёз сюда Цинь Су? Они с Вэнь Цюнлинем сегодня завтракали с нами.
— С тобой и с ним?! — возмущённо выдыхает Вэй Усянь.
Шицзе весело хохочет в ответ.
— С ним, со мной, а также с матушкой, госпожой Цзинь, второй молодой госпожой Мо и с Цзинь Гуанъяо. Просто верх неприличия, А-Сянь!.. В любом случае Цинь Су и Вэнь Цюнлинь так мило смотрятся вместе! Он тянется подлить ей чая, стоит Цинь Су лишь сделать глоточек, и с таким серьёзным видом говорит совершенно очаровательные вещи.
Цзысюань ухмыляется.
— Когда я только их познакомил, Вэнь Цюнлинь спросил меня, можно ли со мной переговорить, потому что «он, конечно, не хочет меня обидеть, и он уверен, что я старался, но, вероятно, произошла какая-то ошибка, и, может быть, у меня есть ещё одна сестра, потому что эта — слишком прекрасна для обычного политического брака». И он так волновался, что выпалил это ещё до того, как мы успели отойти от А-Су. Мне кажется, она была готова выйти за него немедленно.
— Вэнь Цюнлинь такой милый, что мне прямо хочется его усыновить, — замечает шицзе.
— Прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, — говорит Вэй Усянь, потому что и в самом деле понимает.
Их разговор прерывается, когда они замечают между деревьями блеск приближающихся мечей, и затем Цзинь Цзысюнь во главе группы заклинателей появляется на поляне.
— Цзысюань, этот Вэй Усянь снова нарывается? — Он сердито пялится на Вэй Усяня. — Какого гуя ты вечно мешаешь окружающим?
Вэй Усянь смотрит на него с полным безразличием.
— Ты вообще кто такой?
Вэй Усяню, разумеется, известно, кто перед ним, он спрашивает только для того, чтобы позлить Цзинь Цзысюня, потому что тот ему очень, очень не нравится.
К удивлению Вэй Усяня, на его вопрос отвечает Лань Чжань.
— Это Цзинь Цзысюнь. Дядя упоминал, что он предложил свою помощь в обороне Гусу… через месяц после последней атаки Вэней. Ты не встречал его, потому что он ни разу не появлялся на передовой.
Цзинь Цзысюнь заливается краской.
— Я был ранен!
— Действительно, — говорит Лань Чжань. — Благодарение небожителям, что теперь вы полностью восстановились, после того как долго страдали от ран. Очень смело с вашей стороны — предложить свою помощь, будучи столь слабым заклинателем, что ваше выздоровление настолько затянулось.
Шицзе хихикает — очень тихо, скромно прикрывая лицо, и Вэй Усянь моргает, удивлённо уставившись на неё, потому что… ну не может быть, чтобы шицзе не догадалась, что этим только больше разозлит Цзинь Цзысюня, как не может быть и того, чтобы она не смогла сдержать своё веселье, если бы захотела.
— Ты! — рычит Цзинь Цзысюнь, вытаскивая свой меч. — Хочешь сам убедиться, насколько я слабый заклинатель?!
Лань Чжань кланяется.
— Не хотел вас обидеть. Не осмелился предположить, что причина вашего отсутствия на полях сражений могла заключаться в трусости. Прошу простить мою ошибку.
У Вэй Усяня есть всего лишь миг, для того чтобы подумать, что просто нечестно быть настолько привлекательным в таких обстоятельствах, прежде чем Цзинь Цзысюнь, взревев, бросается на Лань Чжаня. Лань Чжань немедленно обнажает собственный клинок, но удар Цзинь Цзысюня блокируют до того, как он достигает цели. Цзысюань, буквально излучающий холодную ярость, становится между ними с Суйхуа в руке.
Парой мгновений позже на поляне появляется госпожа Цзинь.
Она немедленно приближается к шицзе.
— А-Ли, с тобой всё в порядке?
Шицзе кивает.
— Спасибо, госпожа Цзинь, всё хорошо.
— Вот и славно, — госпожа Цзинь стремительно оборачивается к своему племяннику. — Цзинь Цзысюнь, тебе что, жить надоело? С какой стати ты атакуешь наших гостей?
Цзинь Цзысюнь делает шаг назад.
— Тётушка, я…
— Молчать! — Он затыкается, но всё ещё кипит от злости. — Цзысюань! Что здесь произошло?
Цзысюань опускает Суйхуа, но не вкладывает его в ножны и не сводит взгляда со своего двоюродного брата.
— Цзысюнь неожиданно появился и сразу же начал оскорблять Вэй Усяня. Вэй Усянь выразил своё недоумение, поскольку даже его не узнал. Ханьгуан-цзюнь, как человек, известный своей безукоризненной вежливостью, попытался напомнить ему, кто такой Цзысюнь. Но тот обиделся на его слова, несмотря на то, что они были совершенно справедливы, и бросился на Ханьгуан-цзюня.
Госпожа Цзинь кивает.
— Цзысюнь, есть ли какое-то оправдание твоему возмутительному поведению? Клан Лань вряд ли хорошо отнесётся к нападению на брата их главы.
Цзинь Цзысюнь набычивается.
— Этот Усянь…
— Вэй Усянь, — резко обрывает его Цзысюань, чеканя каждый слог.
— Вэй Усянь, — насупившись, поправляется Цзинь Цзысюнь, — снова продемонстрировал свою дерзость. В столь важный день, когда сотни кланов заклинателей собрались для участия в облаве! Треть всей добычи досталась ему одному!
Лань Чжань слегка поворачивает голову.
— Треть всей добычи?
Один из следовавшей за Цзинь Цзысюнем толпы заклинателей спешит объяснить.
— Ханьгуан-цзюнь, вы разве не знаете? Мы обыскали всю округу и обнаружили, что во всех угодьях не осталось даже захудалого лютого мертвеца или злобного духа!
Другой выкрикивает:
— Мы узнали, что произошло, только потому, что спросили у Цзинь Гуанъяо, и он сказал, что практически сразу после начала охоты мертвецы и злобные духи один за другим направились в лагерь ордена Юньмэн Цзян и сами попались в их сети!
Вэй Усянь смеётся.
— И по твоему мнению, это означает, что виноват я?
Цзысюнь сердито зыркает в его сторону.
— Твоя репутация хорошо известна. И перед началом охоты я бросил тебе вызов, предложив доказать, кто действительно силён. Но это лишь кривая дорожка тёмного пути!
Шицзе выступает вперёд.
— А вот это уже оскорбление всему клану Цзян, — произносит она ледяным тоном. — Вы полагаете, что орден Юньмэн Цзян не в состоянии охотиться без Вэй Усяня? И что, если его заклинатели поймали добычу, в этом заслуга Вэй Усяня, а не их самих?
— Не слишком ли самонадеянно для Цзян Яньли утверждать подобное? — ухмыляется Цзинь Цзысюнь.
— Почему это? — спрашивает Лань Чжань. — Дева Цзян принадлежит к старшей ветви своего клана.
— Цзинь Цзысюнь, — холодно приказывает госпожа Цзинь, — должен со всем смирением попросить прощения за оскорбления, нанесённые кланам Цзян и Лань.
— Даже не собираюсь! — выкрикивает Цзинь Цзысюнь.
— Извинись, — бесстрастно командует Цзысюань.
Цзинь Цзысюнь оглядывается на собравшуюся толпу свидетелей. Он уже заявил, что не будет этого делать, и окончательно потеряет лицо, если согласится пасть ниц.
— Не извинюсь, — с вызовом провозглашает Цзинь Цзысюнь.
— Как хочешь, — Цзысюань оборачивается к Цзинь Гуанъяо, пришедшему вместе с госпожой Цзинь. — А-Яо, когда вернёшься в Башню золотого карпа, проследи, пожалуйста, за тем, чтобы личные вещи Цзысюня упаковали. Их отдадут ему, если он подойдёт к воротам и попросит об этом. Но ни в коем случае стража не должна пускать его внутрь. — Цзысюань поворачивается обратно и окидывает двоюродного брата безразличным взглядом. — Цзысюнь больше не имеет отношения к ордену Ланьлин Цзинь. Он сам выбрал свой путь, и мы не намерены и в дальнейшем ограждать его от последствий этого выбора.
— Что?! — восклицает Цзинь Цзысюнь. — Ты не можешь этого сделать!
— Разумеется, могу, — говорит Цзысюань. — Ты напал на Ханьгуан-цзюня. И хотя все понимают, что ты вряд ли представлял для него серьёзную опасность, это оскорбительно по отношению к клану Лань. Ты также нанёс прямое оскорбление клану Цзян и отказываешься извиняться. Ты же не думаешь, что из-за тебя мы выступим разом против Ланей, Цзянов и Верховного заклинателя, если очевидно, что виноватая сторона — это ты сам?
Он демонстративно отворачивается. Сторонники Цзинь Цзысюня стараются отодвинуться от того подальше.
Госпожа Цзинь откашливается.
— Ханьгуан-цзюнь, Цзян Яньли, Вэй Усянь. От лица своей семьи я приношу вам глубокие извинения за проступки моего племянника.
Она пытается поклониться, но шицзе выступает вперёд и поспешно ловит её за запястья.
— От лица клана Цзян… Вам нет нужды извиняться.
— И от лица клана Лань, — соглашается Лань Чжань.
Вэй Усянь чувствует облегчение. Он не уверен, что смог бы вынести вид госпожи Цзинь, униженно просящей прощения, пусть даже в качестве члена своей семьи, а не клана.
— Возможно, — предлагает Цзысюань, — дева Цзян, Ванцзи и Усянь согласятся вернуться вместе со мной и моей матерью в наблюдательную башню, чтобы перекусить?
— Не смейте вот так отворачиваться от меня и уходить! — ревёт Цзинь Цзысюнь.
В последующие несколько мгновений события разворачиваются очень быстро.
Побагровевший от ярости Цзинь Цзысюнь бросается на них, хотя, является ли его целью Цзысюань, Лань Чжань, Вэй Усянь или даже госпожа Цзинь, остаётся неясным.
Цзысюань и Лань Чжань резко оборачиваются, выхватывая мечи. Вэй Усянь оттаскивает госпожу Цзинь назад и заслоняет её собой.
Шицзе же движется по диагонали, пока не оказывается бок о бок с Цзинь Цзысюнем, и тогда ловко подставляет ему подножку и пришлёпывает на спину талисман в виде бумажного человечка. Цзинь Цзысюнь падает, пытается подняться и… не может.
Вэй Усяню пришлось не раз и не два плюхаться на землю, пока шицзе тренировалась в этом манёвре. Но даже ради одного такого момента — оно того стоило!
Цзысюань и Лань Чжань вкладывают мечи в ножны.
— Перекусить действительно было бы неплохо, — спокойно заявляет шицзе.
Уходя, Вэй Усянь мимолётно оглядывается назад. Кто-то безуспешно пытается отлепить человечка от спины Цзинь Цзысюня.
Он также слышит вкрадчивый, вежливый голос Цзинь Гуанъяо:
— Сожалею, молодой господин Цзинь, но я вынужден забрать у вас одеяния с эмблемой клана, до того как вы нас покинете.
Из наблюдательной башни открывается прекрасный вид на гору. Вэй Усянь с облегчением обнаруживает, что место, где они целовались с Лань Чжанем, сокрыто деревьями, хотя склон чуть ниже вполне хорошо просматривается.
Крошечный Цзинь Цзысюнь всё ещё на земле и извивается, как червяк, пока люди Цзинь Гуанъяо стаскивают с него верхние одежды с вышитым пионом, обозначающим, что он принадлежит к старшей ветви клана Цзинь, осторожно высвобождая их из-под прилипшего к спине талисмана. Столь же крошечный на таком расстоянии Цзинь Гуанъяо кланяется и направляется обратно к башне.
Служанки приносят чай и расставляют блюда с маленькими, красиво украшенными пирожными и живописно разложенными закусками. Одна из них выносит отдельное блюдо, на котором оказываются не менее прекрасно оформленные закуски огненно-красного цвета, предназначенные исключительно для Вэй Усяня.
Вэй Усянь тронут. У Цзинь Гуанъяо всегда был особый талант к приёму гостей.
Он улыбается девушке, накрывающей на стол, и радуется, когда та улыбается в ответ. За годы, прошедшие со смерти Цзинь Гуаншаня, за служанками в Башне золотого карпа стало гораздо приятнее наблюдать. Вэй Усянь ещё помнит хорошеньких девушек, постоянно выглядящих испуганными и несчастными, которые опускали глаза, избегая встречаться с ним взглядом, и нервно суетились, торопясь поскорее выполнить свои обязанности.
До него доходили рассказы о том, что вскоре после окончания Низвержения солнца некий заклинатель плохо обошёлся с одной из служанок. Она рассказала об этом госпоже Мэн и госпоже Сысы, которые, по слухам, пьют чай с женщинами из самых разных сословий. И госпожа Мэн поведала о происшествии своему сыну, а тот — передал брату, и Цзысюань немедленно изгнал виновного из своего клана.
Теперь служанки в Башне золотого карпа улыбаются и ничего не страшатся, выглядя от этого не просто хорошенькими, а настоящими красавицами.
Когда они прибыли, госпожа Юй уже восседала на площадке наблюдательной башни рядом с продолговатой плетёной корзиной, обшитой изнутри чем-то мягким, в которой крепко спал А-Юань. Вэй Усянь думает о том, как удобно было бы иметь с собой такую корзину во время их путешествия в Гусу. Ему действительно стоило подумать о чём-то подобном.
Он просто всё ещё не привык к тому, что у него есть и А-Юань, и свободные деньги на то, чтобы купить что захочется, одновременно.
— Что случилось? — спрашивает госпожа Юй, глядя вдаль на продолжающего копошиться на земле Цзинь Цзысюня. Её вопрос звучит тихо и спокойно, но, как подозревает Вэй Усянь, исключительно из-за присутствия рядом спящего внука.
— Мой племянник в последний раз опозорил наши клан и семью, — раздражённо бросает госпожа Цзинь.
— Цзысюнь умудрился нанести оскорбления и клану Лань, и клану Цзян, а потом отказался извиняться, — поясняет Цзысюань. — Он был не прав, так что я не собираюсь его покрывать. — Собственно, Цзысюань даже не выглядит особо расстроенным.
Госпожа Юй приподнимает бровь.
— Я видела, как он пытался напасть на Ванцзи. О чём он только думал?
Лань Чжань — с совершенно бесстрастным видом — пьёт чай.
Шицзе улыбается.
— Ванцзи попытался напомнить А-Сяню, кто такой Цзинь Цзысюнь, — объясняет она.
— И Цзысюнь очень обиделся на точность представленного Ханьгуан-цзюнем описания, — добавляет Цзысюань. — Ханьгуан-цзюнь был… чрезвычайно точен.
Шицзе хихикает.
— Цзян Чэна так позабавит, когда мы расскажем ему об этом позже!
Вэй Усянь предпочёл бы, чтобы они прекратили обсуждать эту тему. Ему нужно находиться здесь, среди всех этих людей, а наблюдать за Лань Чжанем, расставляющим логическую ловушку, в которой Цзинь Цзысюню оставалось только признать себя либо слабым заклинателем, либо трусом, было до боли возбуждающе. Это нечестно!
(И между прочим, нечестно, что либидо вроде бы полностью покинуло Вэй Усяня так надолго и тем не менее при возвращении принесло с собой крайне острое осознание того, насколько долго у него ничего не было!)
Но всё же приятно, что не он один считал Цзинь Цзысюня очень неприятным типом.
Шицзе оборачивается к Вэй Усяню.
— А-Сянь, скажи, а ты действительно ничего не делал?
— Действительно, — отвечает он. — Честно-пречестно! Цзян Чэн, дядя Цзян и я встретились вчера вечером. Я закончил наброски новых флагов-приманок, пока мы были в Гусу. В Облачных Глубинах такая отличная библиотека, это было очень полезно! Ну и орден Цзян решил испытать их во время охоты. Дядя Цзян намеревается рассказать другим кланам про флаги-приманки на сегодняшнем банкете. Скорее всего, только про их более простую версию, новые могут быть сложноваты для тех, кто ещё не привык с ними обращаться. Но мы подумали, что неплохо сначала показать всем, что можно делать с их помощью.
— Флаги-приманки? — переспрашивает Цзысюань. — Приманки для духов?
— Именно! — ухмыляется Вэй Усянь. — Они очень пригодятся, особенно на ночной охоте! Можно использовать флаги, чтобы привлечь духов, прежде чем начать с ними сражаться. Например, выманить их подальше от населённой местности, да и ловить нечисть так безопаснее.
— А-Сянь придумал столько новых применений талисманам и флагам, — гордо поясняет шицзе. — Теперь, когда папа стал Верховным заклинателем, мы собираемся предложить некоторые его идеи для общего пользования.
— Его превосходительство очень щедр, — говорит Цзысюань. — С нетерпением жду возможности увидеть всё воочию.
— Хм-м, — задумчиво тянет Вэй Усянь. — Цзинь Гуанъяо!
— Да, молодой господин Вэй! — Цзинь Гуанъяо моментально становится весь внимание.
— Допустим, у меня есть другие новые устройства, которые на самом деле устройства, и пока что — их всего несколько штук. Должен ли я дать их важным персонам, вроде Цзысюаня, или обычным людям, вроде… кого бы то ни было? — В конце концов, Цзинь Гуанъяо — настоящий эксперт в том, что касается управления общественным мнением.
Цзинь Гуанъяо улыбается.
— Это очень интересный вопрос… Я бы предложил сделать и то, и другое. Возможно, стоит вручить их тем, с кем у вас есть какие-то личные связи, или тем, кто… было бы неплохо, чтобы оказался перед вами совсем немного в долгу. В зависимости от природы этого устройства, вы, к примеру, могли бы подарить его экземпляры своим друзьям и в то же время кому-то менее влиятельному, но так, чтобы дар был запоминающимся. Ваше устройство представляет какую-нибудь опасность?
— Нет, ни в малейшей степени. — На данном этапе Вэй Усянь уже полностью уверен. — Это — вот что, — он извлекает из рукава один из своих «компасов зла», — похоже на компас, только указывает в том направлении, где есть злые духи и тому подобные сущности. Так что он полезен, но совершенно безопасен, если, конечно, кто-то не последует за его стрелкой без должных предосторожностей.
— Ясно, — Цзинь Гуанъяо понимающе улыбается, и Вэй Усяню всё ещё приходится заставлять себя не вздрагивать при виде этой улыбки, которую он про себя называет коварной. — Жена главы клана Оуян недавно родила ему сына. Возможно, ваш компас мог бы стать хорошим подарком ребёнку.
Вэй Усянь моргает.
— Оуян Цзычжэню? — спрашивает он, прежде чем успевает подумать. Цзинь Гуанъяо кивает.
— Да, сыну главы клана Оуян — Оуян Цзычжэню. Я удивлён, что вы в курсе. Преподнести подарок по поводу рождения будет неожиданно, но вполне подобающе.
— Так и поступлю. Спасибо, Цзинь Гуанъяо.
Цзинь Гуанъяо наклоняет голову.
По-прежнему странно, действительно странно, общаться с Цзинь Гуанъяо как со своим союзником. Но Вэй Усянь начинает подозревать, что этот Цзинь Гуанъяо — на самом деле союзник. Вечная капля яда внутри него — в этот раз, кажется, отсутствует, а ведь Вэй Усянь всегда отчётливо различал её прежде, даже когда другим это удавалось с трудом.
Вэй Усянь задумывается, не связано ли это каким-то образом с его чувствительностью к тёмной энергии, не оставляют ли недобрые мысли свою отметину — в том числе и на живых людях. Интересно, есть ли способ проверить эту теорию?
— Раз уж мы заговорили об особых случаях, — вклинивается шицзе. — А-Сянь, Ванцзи, у нас не было возможности сказать вам заранее, но довольно скоро в клане Цзинь будут праздновать свадьбы.
Вэй Усянь испытывает очень, очень противоречивые чувства.
— Свадьбы? В смысле — несколько?
— Да! — неудержимо расплывается в улыбке Цзысюань. — Мы с Яньли поженимся в конце зимы, а вот А-Яо — всего через два месяца!
— Мои поздравления, — серьёзно говорит Лань Чжань.
— Благодарю, — отвечает Цзинь Гуанъяо, и на его щеках проступает лёгкий румянец. — Я… очень рад. Мы решили не соперничать со свадьбой Цзян Ваньиня в следующем месяце, поскольку мой брат, естественно, должен будет присутствовать на обеих. — Он кланяется Вэй Усяню. — Моя невеста поручила мне попросить Вэй Усяня и Ханьгуан-цзюня также почтить нас своим присутствием.
Вэй Усянь моргает.
— Разумеется… Для нас большая честь быть приглашёнными на свадьбу Цзинь Гуанъяо! — Он глубоко ценит то, что тот, насколько ему известно, упорно трудился на благо Цзысюаня и шицзе, и даже помимо этого — элементарная осторожность рекомендует ни в коем случае не пренебрегать доброжелательностью Цзинь Гуанъяо. — Но кто же невеста?
Улыбка Цзинь Гуанъяо на этот раз — лёгкая и немного смущённая, не такая отточенная и формальная, как обычно.
— Мо Фань. Вторая молодая госпожа Мо, — говорит он, и его голос смягчается от неподдельной радости.
— А-Яо собирается усыновить её сына, — с гордостью сообщает Цзысюань. — Это, возможно, не совсем обычная ситуация, но А-Юй — такой малыш, что ощущается больше как племянник, а не ещё один брат. Ну, для меня, по крайней мере, — он ухмыляется, глядя на Цзинь Гуанъяо. — А-Яо-то, скорее, проникся отцовскими чувствами. Вместе они смотрятся просто очаровательно!
Вэй Усянь улыбается. Искреннее счастье Цзинь Гуанъяо выглядит невероятно трогательно, и к тому же Вэй Усянь испытывает огромное облегчение от того, что они хотя бы могут быть абсолютно уверены: молодая невеста — не сестра Цзинь Гуанъяо. Это уже существенное улучшение.
Вэй Усянь удивляется, когда Цзинь Гуанъяо предлагает лично сопроводить их маленькое семейство в отведённые им гостевые покои Башни золотого карпа.
— Брат приказал, чтобы эти комнаты были отданы вам в постоянное и исключительное пользование, — сообщает тот. — Он хочет, чтобы все знали, что вы всегда желанные гости в нашем ордене. — Цзинь Гуанъяо склоняется в глубоком поклоне. — Молодой господин Вэй, можете ли вы оказать этому недостойному честь, побеседовав с ним наедине в удобное для вас время?
Вэй Усянь кивает.
— Лань Чжань, ты ведь сможешь сам уложить А-Юаня?
— Мгм.
— Тогда можно прямо сейчас. — Вэй Усянь подавляет вздох, потому что как раз наступило время для дневного сна А-Юаня, и он собирался побыть немного… наедине… с Лань Чжанем до начала банкета. Ему и так уже кажется, что он ждал этого целую вечность, и…
Он выходит с Цзинь Гуанъяо в один из уединённых двориков Башни золотого карпа.
Цзинь Гуанъяо колеблется.
— Что бы ты ни собирался сказать, просто скажи это, — советует Вэй Усянь.
— Как вам теперь известно, я собираюсь жениться, — начинает Цзинь Гуанъяо. — Моя матушка будет присутствовать на свадьбе, и мой брат настаивает, что сам займёт место, подобающее моему отцу.
«Здорово, — думает Вэй Усянь. — Цзинь Гуанъяо очень полезно чувствовать себя окружённым таким почётом».
Он, правда, не совсем понимает, какое отношение это имеет к нему самому, но Цзинь Гуанъяо продолжает:
— Моя невеста весьма… отдалилась от своей семьи, — говорит он. — Но за последнее время они очень сблизились с госпожой Цзинь, и та согласилась занять место матери А-Фань на нашем бракосочетании. Однако, — его заискивающая улыбка давно исчезла, сейчас Цзинь Гуанъяо выглядит умоляющим, — ей бы хотелось, чтобы кто-то был её посажёным отцом, и она… если молодой господин Вэй не возражает, для нас было бы большой честью, если бы вы согласились выступить в этом качестве! Ведь это вы обнаружили её и А-Юя и привезли их в Башню золотого карпа!
Вэй Усянь поражённо моргает. Это совсем не то, чего он ожидал. Ему не довелось встретиться с Мо Фань во второй жизни, но он знает, что она очень любила Мо Сюаньюя и сделала для него всё, что могла. Когда Вэй Усянь познакомился с ней на этот раз, вторая молодая госпожа Мо показалась ему очень милой девушкой, хоть и немного забитой… ну, жизнью, собственно говоря.
Цзинь Гуанъяо неправильно истолковывает его затянувшееся молчание и бухается на колени.
— Я знаю, что это, должно быть, чудовищно самонадеянно с моей стороны просить вас быть посажёным отцом на свадьбе сына…
— Прекрати! — Чего Вэй Усянь не хочет, так это услышать, чем Цзинь Гуанъяо собирается закончить эту фразу. — Дело не в том… я просто удивился, Цзинь Гуанъяо, вот и всё! — Вэй Усянь хватает его за руку и заставляет подняться. — Тебе давно пора прекратить переживать из-за обстоятельств своего рождения! У тебя есть мать, которая тебя любит, и… ну хорошо, твой отец был редкостным мерзавцем, но никто же не ставит это в вину Цзысюаню, Цинь Су или Мо Сюаньюю! Не слушай тех, кто только и знает, что сплетничать за спиной. Скажи, они занимают такое же положение, как ты? Или, может быть, они обладают твоими способностями и талантами? Или главы всех пяти великих орденов прислушиваются к их советам так, как они прислушиваются к тебе?
Цзинь Гуанъяо, кажется, слегка в шоке.
— Но, молодой господин Вэй, разве… разве вы меня не ненавидите?
Вэй Усянь замирает, уставившись на него. Дело в том, что он и правда не испытывает к Цзинь Гуанъяо ненависти. Он злился на него во второй жизни и ни на миг не пожалел о его смерти. Но Вэй Усянь уж точно не вправе осуждать кого-то за то, что под влиянием обстоятельств его личность исказилась и в итоге пострадали люди.
— С чего бы? Ты сделал что-то, за что мне следует тебя ненавидеть?
— Нет, конечно же, нет! Но… кажется, я вызываю у вас больше злости, чем кто бы то ни было, и вы мне не доверяете. И я подумал… возможно, я не проявил достаточно благодарности за проявленную вами доброту, хотя мне прекрасно известно, что именно вам я обязан тем, что меня доставили сюда для знакомства с братом, и…
— Нет-нет-нет, — снова перебивает его Вэй Усянь. — Нет, я не ненавижу тебя, и ты ничем не обязан мне за то, что я представил тебя твоему собственному брату, ну, просто... короче говоря, нет. — Он вздыхает. — В тот раз, когда мы прибыли в Башню золотого карпа, я был… не в себе. Ты же помнишь, я тогда злился на всех и каждого. Пожалуйста, прими мои извинения за проявленную враждебность и за то, что тебе досталось её больше, чем другим, — кланяется Вэй Усянь. — И я благодарен за приглашение на вашу свадьбу и почту за честь выступить в роли посажёного отца Мо Фань.
Искренняя улыбка Цзинь Гуанъяо, робкая и счастливая, на самом деле довольно… приятная.
Когда Вэй Усянь возвращается в отведённые им покои, Лань Чжань как раз выходит из спальни А-Юаня. Вэй Усянь осторожно кладёт Суйбянь на стол, чтобы звук его падения не разбудил только что уснувшего сына, и начинает стаскивать с себя одежду. Глаза Лань Чжаня округляются.
— Вэй Ин…
— У нас есть немного времени до начала банкета, — тихо сообщает Вэй Усянь. Все верхние слои его одежды падают на пол одной кипой, пока сам он медленно приближается к своему супругу.
— Я хочу этого. Нуждаюсь в этом. Нуждаюсь в тебе. Я вёл себя очень хорошо и терпеливо целый день, а ты… ты был сверххорошим и сверхтерпеливым гораздо, гораздо дольше, и сейчас у нас как раз есть немного времени. — Он, не наклоняясь, выкарабкивается из сапог и, подойдя к Лань Чжаню, тихонько толкает его в грудь.
Лань Чжань, не сопротивляясь, отступает в спальню. Вэй Усянь пинком захлопывает за ними дверь, одновременно стаскивая с себя нижнюю рубаху, и виснет на шее Лань Чжаня, прижимаясь к нему как можно теснее.
— Хочу Лань Чжаня, — выдыхает он, когда их губы почти соприкасаются. — Хочу, чтобы ты целовал и трогал меня. Хочу почувствовать твою близость. — Вэй Усянь прикусывает нижнюю губу Лань Чжаня. — И хочу ощутить тебя внутри себя. Сейчас же! — Он легонько тянет за ленту на лбу Лань Чжаня, ослабляя и стаскивая её, а потом вешает её себе на шею и шепчет: — Пожалуйста…
— Вэй Ин, — откликается Лань Чжань.
На банкет они немного опаздывают.
Notes:
Примечание автора:
Ох, чуть не забыла своё важное примечание.
Оно в основном для тех, кто не читал новеллу.
Змей-измеритель — это гигантский… ну… змей? Очень толстый в обхвате, и когда он видит потенциальную жертву, то поднимается на хвосте, и если он выше жертвы, то съедает её.
Почему-то мне это кажется просто УМОРИТЕЛЬНЫМ.
«Я жуткий монстр! Я пожираю людей ростом от 164 см и ниже, потому что мой рост — 165 см!»
Примечание к примечанию: это мифическое животное, которое появляется в новелле, в реальности его не существует.
Chapter Text
О флагах Цзян Фэнмянь рассказывает в самом начале банкета, до того как все напьются настолько, чтобы не понять ни слова из его объяснений. Собравшиеся заклинатели в целом проявляют живой интерес. Только сидящий в дальнем углу Су Шэ, как замечает про себя Вэй Усянь, выглядит странно раздосадованным. Но кто его знает? Вполне возможно, Су Шэ просто не удалось никого поймать.
Вэй Усянь, в свою очередь, описывает принципы работы “Компаса зла” и дарит готовые экземпляры Цзысюаню, их гостеприимному хозяину, и главе клана Оуян в качестве подарка его новорождённому сыну.
Далее один тост следует за другим: за Цзиней, за победителей сегодняшнего состязания и тут же за... менее удачливых, за Цзян Фэнмяня как Верховного заклинателя и неожиданно — за Вэй Усяня и его полезные изобретения. Вэй Усянь пьёт. И никто картинно не возмущается тем, что Лани этого не делают.
Можно даже сказать, что Вэй Усянь искренне наслаждается пиршеством, чему, по его мнению, весьма способствует то, что он сбросил напряжение ещё до банкета.
Когда поздним вечером они возвращаются в свои покои, Вэй Усянь уделяет немного времени тому, чтобы внимательно осмотреть их.
Выясняется, что Цзысюань весьма щедр. Спальни не гигантские, но обставлены со вкусом. Основная зала просторная, с разбросанным тут и там множеством подушек для сидения, а кухня хоть и не велика, но тем не менее имеет всё необходимое. Есть также кладовые, сундуки для хранения вещей и даже персональная бадья для омовений за ширмой в прилегающей комнатушке.
В своей первой жизни к этому возрасту Вэй Усянь уже потерял золотое ядро и ссорился с Лань Чжанем при каждой встрече. Пристань лотоса по большей части всё ещё лежала в руинах, потому что орден Юньмэн Цзян только-только начал возрождаться, и, когда они приезжали туда, Вэй Усянь сбегал из резиденции при первой возможности, не в силах смотреть на царящую в ней разруху, предпочитая пить и ночевать в городе. Спустя несколько недель ему предстояло отправиться на тропу Цюнци и противопоставить себя всему миру. А потом обитать в грязной, воняющей кровью пещере, выращивая картофель и редис в бедной, совершенно не приспособленной для земледелия почве.
Сейчас ядро Вэй Усяня наполнено духовной силой. А-Юань рядом с ним (Лань Чжань помогает ему готовиться ко сну). Пристань лотоса не пострадала.
Погребальные холмы Илина остаются неусмиренными. Их не коснулись даже небольшие улучшения, произошедшие после того, как Вэни сбросили туда Вэй Усяня. И Чёрная гора воплощённым кошмаром нависает над теми, кто вынужден ютиться в её тени.
Вэй Усянь задумчиво чешет нос.
Он подумает об этом завтра.
Сегодня — его сын уже умыт, переодет и готов уснуть.
Вэй Усянь заходит в спальню. А-Юань сидит в кроватке, а Лань Чжань — на корточках рядом с ней.
— Папа! — восклицает А-Юань и широко улыбается.
— Что тут у вас происходит? — с притворным удивлением вопрошает Вэй Усянь. — Почему А-Юань ещё в постели? Ведь пора завтракать!
— Папа, нет, — строго возражает А-Юань. — А-Юань бай-бай.
— Никаких бай-бай! Скорее подъём! И ням-ням!
А-Юань упирается маленькими кулачками в колени и по-взрослому хмурится.
— Нет, папа. Не ням-ням. Бай-бай!
— А-Юань совершенно прав, — говорит Лань Чжань. — Папа дурачится. Сейчас время спать.
А-Юань трогательно горд своей маленькой победой.
— Отец и папа спеть?
— Обязательно, — соглашается Лань Чжань и сразу же затягивает колыбельную. Вэй Усянь подхватывает, а А-Юань ложится и закрывает глаза. Лань Чжань тщательно подтыкает его одеяло со всех сторон.
Когда песня заканчивается, они шёпотом желают А-Юаню спокойной ночи и выскальзывают из комнаты.
Несколькими днями позже Вэй Усянь с Лань Чжанем спрыгивают с мечей на окраине Илина, оставив А-Юаня под присмотром в Пристани лотоса.
— Это место... выглядит зловеще, — замечает Лань Чжань.
Вэй Усянь кивает.
— Я жил здесь ребёнком… В прошлой жизни, — поясняет он. — Сражаясь с собаками за объедки, пока дядя Цзян не нашёл меня.
— Вэй Ин…
Вэй Усянь не оборачивается. Не хочет видеть выражение Лань Чжаня, если даже в его голосе слышится столько боли.
— В этот раз родители оставили меня в Пристани лотоса, прежде чем отправиться на ту охоту, с которой уже не вернулись, — он вздыхает. — Я уговаривал их не ходить, но они просто бросили меня у знакомых, а не в одиночестве на постоялом дворе.
— Хорошо, что они решили так поступить, — говорит Лань Чжань. — Вэй Ин не должен оставаться один.
— И не останусь. У меня же есть ты, — он сжимает руку Лань Чжаня.
— Да. Всегда. — Лань Чжань невесомо целует его в затылок и меняет тему: — Уверен, что хочешь в это ввязаться?
— Целиком и полностью, — откликается Вэй Усянь. — Илин относится к владениям клана Цзян. Мы и так уже чересчур долго игнорировали эту проблему. Ну, очевидно, из-за её чрезвычайной сложности, к тому же живущие тут люди слишком бедны, чтобы заплатить сколько требуется за решение такой непосильной задачи, но разве это может послужить оправданием? Пока на всю округу ложится зловещая тень, они и останутся бедными, если, конечно, никто не предпримет что-то, чтобы это исправить.
Вэй Усяню не нужно доказывать свою правоту. Даже здесь, в некотором отдалении от Погребальных холмов, почве недостаёт плодородия, а в воздухе чувствуется лёгкий привкус тухлятины. Всё вокруг кажется немного отталкивающим, как будто подёрнутым гнилью. Они всего лишь прошлись от окраины до наименее неуютного из постоялых дворов, а Вэй Усянь уже испытывает желание помыться. Среди подавляющего ощущения всеобщей запущенности и грязи есть только одно исключение — и это Лань Чжань.
Который не считается, потому что Лань Чжань каким-то образом всегда выглядит безукоризненно. (Бичэнь и правда идеально соответствует своему хозяину.) Вэй Усяню известно это лучше, чем кому-либо, ведь он (многократно и изо всех сил) пытался неприглядно соблазнить и раздраконить Лань Чжаня, но это просто не работает. Лань Чжань умудряется выглядеть величаво и безупречно, даже когда валяется в кровати весь потный и раскрасневшийся после… Ну… да, пожалуй, Вэй Усяню не следует вспоминать об этом сейчас.
Они снимают комнату, слегка перекусывают местной пищей, неприятно вязнущей на зубах, и выдвигаются в сторону Погребальных холмов.
Вэй Усянь так и не решил, какой подход следует выбрать. На момент, когда он привёз сюда оставшихся Вэней, это место уже претерпело некоторые благотворные изменения после тех трёх месяцев, что он жил здесь один. Сейчас он сохранил золотое ядро и лучше представляет, что именно нужно сделать, чтобы подчинить себе эту силу, кроме того, у него уже имеется новая и более мощная Стигийская тигриная печать.
Но первые месяцы, проведённые на Погребальных холмах, были форменным кошмаром.
Какое-то время Вэй Усянь осторожно пробирается вдоль наружной границы холмов в сопровождении Лань Чжаня, неотступно следующего за ним по пятам, и наконец вздыхает.
Пытаться утихомирить мрачные клубы тёмной энергии, начиная с краёв, всё равно что вычерпывать ложкой реку.
— Лань Чжань, — с наигранной жизнерадостностью окликает Вэй Усянь, — э-э… думаю, тебе стоит подождать в Илине, пока я занимаюсь этим.
О… А он успел соскучиться по этому выражению лица Лань Чжаня! «Без сомнения, мне достался в супруги идиот, потому что только идиот может сказать такое». Вот что оно означает.
— Я не шучу, — объясняет Вэй Усянь уже серьёзно. — Думаю, мне придётся отправиться прямо к сердцу Чёрной горы, иначе тут даже бреши не появится. Слишком многие безуспешно пытались пробиться в холмы с окраин, чтобы в этом мог быть какой-то прок.
— Значит, мы отправимся прямо к сердцу Чёрной горы, — констатирует Лань Чжань.
Вэй Усянь готовится тщательно и планирует всё до малейших деталей.
Нет никакого смысла пытаться сделать всё за один присест. Пусть даже теперь он обладает лучшими познаниями и более надёжными средствами, в тот раз на это потребовалась уйма времени, и большая часть Погребальных холмов по-прежнему осталась непригодной для жизни. Сейчас — у него нет особых причин торопиться. Он просто хочет убедиться, что наметился определённый прогресс.
Лань Чжань категорически против того, чтобы остаться и ждать.
Вэй Усянь всерьёз обдумывает, не стоит ли подмешать вина Лань Чжаню в чай и отправиться до того, как он проснётся, но не хочет рисковать. Неизвестно, что тот способен предпринять в пьяном состоянии, учитывая, что определённо запаникует.
Поэтому они оба одеваются в ханьфу, покрытые защитными печатями шицзе. А у Вэй Усяня наготове ещё и множество талисманов, припрятанных до времени в рукавах-цянькунь.
Вэй Усянь уверен, что может справиться с этой задачей.
Правда, несколько менее уверен — какой ценой, и цепляется за утверждение Цзэу-цзюня о том, что духовные повреждения вполне исцелимы.
Вдвоём на Бичэне они с большим запасом высоты подлетают к плато, где располагается вход в пещеру, к местам, где Вэй Усянь некогда помогал возводить немудрёные хижины и возделывать скудную землю ради пропитания.
Вэй Усянь подносит к губам Баоху и высвистывает первые ноты. Окружающее гору скопление тёмной энергии пытается добраться до них, щупальца ненависти отрастают на глазах и тянутся в небеса, и Вэй Усянь призывает Стигийскую тигриную печать, разрешая её половинкам схлопнуться воедино и, вращаясь, повиснуть у него над плечом. Тигриная печать способна притягивать тёмную энергию, пропускать её сквозь себя, направлять, но — сама по себе — не в состоянии её уничтожить, так что сейчас Вэй Усянь позволяет мраку закручиваться в спираль. Его соображения относительно того, что им предстоит предпринять, требуют времени и более твёрдой почвы под ногами.
Они приземляются в воронке смерча тёмной энергии.
Лань Чжань движется за ним след в след, когда Вэй Усянь медленно пробирается в сторону пещеры. Он не видит её, но знает, что она должна быть там, слишком хорошо помнит это место, чтобы не суметь её отыскать.
Наконец вход в пещеру начинает проступать сквозь вращающуюся воронку тьмы, и Вэй Усянь меняет мелодию, направляя всю энергию назад, за их спины.
Пещера по-прежнему чиста. Внутри неё, он знает, только голые скалы. Сюда не сбрасывали тел, и Вэй Усянь на этот раз ещё не бывал здесь и никогда не использовал её для «взращивания» лютых мертвецов и пробуждения Вэнь Нина.
Когда оба они оказываются внутри, Вэй Усянь перестаёт играть, вытряхивает из рукава талисманы, а потом быстро прокусывает палец и рисует на каменном полу магический круг.
Это в лучшем случае временная безопасность, но это — начало.
Вэй Усяню очень не хватает Вэнь Нина.
Вэнь Нин, разумеется, жив и здоров, но в каком-то смысле в этом и проблема: он жив, здоров и ухаживает за своей будущей женой, что означает, что его нет здесь — в виде неудержимого лютого мертвеца. (А ещё он не помнит все те годы, когда они были друзьями, и вот этого Вэй Усяню тоже очень не хватает. С другими близкими себе людьми Вэй Усянь уже обзавёлся новыми совместными воспоминаниями, так что практически не замечает разницы, но у него почти не было возможности пообщаться с Вэнь Нином.)
Однако потенциально блуждающая в окрестностях орда лютых мертвецов — задача на будущее. Сейчас необходимо сделать что-то со всей этой тёмной энергией.
Воспоминания Вэй Усяня о том, как он справился с ней в своей первой жизни… весьма расплывчаты.
— Лань Чжань, — говорит он. — Встань позади меня.
Осторожно, временами морщась от пронизывающе холодного воздуха, Вэй Усянь стаскивает покрытые печатями верхние, а затем и нижние одеяния и остаётся голым по пояс, в одних штанах и сапогах. Печати шицзе на его теле начинают светиться, реагируют, несмотря на заклинания, преграждающие вход в пещеру.
— Вэй Ин… — выдыхает Лань Чжань, — не думаю, что тебе стоит убирать талисманы.
— Мне придётся, — откликается Вэй Усянь. Он накидывает своё ханьфу на плечи Лань Чжаню. Может быть, оно сможет дать тому дополнительную защиту. Попытка не пытка.
Затем он вытягивает руку, приказывает Стигийской тигриной печати повиснуть над своей ладонью и ловит её, зажимая в кулак.
Печать обжигает пальцы, хотя одновременно кажется, что рука по самый локоть обращается в лёд. Стигийской тигриной печати, даже в этой форме, на самом деле не стоит касаться руками.
Но Вэй Усянь всё равно это делает.
А потом он шагает вперёд и разрывает магический круг.
Тигриная печать способна притягивать тёмную энергию, пропускать её сквозь себя, направлять, но — сама по себе — не в состоянии её уничтожить.
Что она может сделать — это поглотить её. Вобрать в себя. И сдержать.
Вэй Усяню по-прежнему неизвестно происхождение меча, искупавшегося в ненависти тысяч жертв черепахи-губительницы. Он не знает, что за заклинатель вздымал его, но полагает, что тот должен был обладать недюжинной силой, раз владел настолько мощным духовным оружием. Пусть даже в итоге эта сила не помогла ему уцелеть.
Металл меча умеет ненавидеть, умеет жадно вбирать в себя тьму. Первая Стигийская печать, которую создал Вэй Усянь, была выкована здесь, в этом месте, и форму ей придавала ярость.
Новую печать ковали в мастерской, с каждым ударом молота, придающего форму, с каждой деталью инкрустации и оправы вкладывая в неё любовь, защиту и преданность. В обеих есть что-то от природы изображённого на них зверя: только первый был диким, захваченным против воли и негодующим на свою несвободу, второй же — похож на тигрёнка, пойманного в младенчестве и воспитанного домашним любимцем, но тигра никогда нельзя до конца приручить, и сейчас он рычит на Вэй Усяня и рвёт зубами его душу.
В этот раз больно немножко меньше.
Но всё равно больно.
Ураган врывается в него и проносится насквозь. Вэй Усянь подозревает, что кричит, но не может сказать с уверенностью. Он содрогается в нескончаемом кошмаре, и тот не прекращается, Вэй Усянь не может заставить его прекратиться. Сколько прошло — часы? Или, может быть, недели? И он не может…
— Стоп, — слышит он, и ураган просто — затухает, мгновенно, словно кто-то задул свечу.
Лань Чжань пытается разлепить его пальцы, вцепившиеся в Стигийскую печать. Она выпадает, мирно соскальзывает в мешочек, сама по себе распадаясь на две половины, и Вэй Усянь осознаёт, что его трясёт, что вокруг темно и его рука сочится кровью, залита ею по самый локоть, алые капли падают на землю у него под ногами.
— Достаточно, — мягко говорит Лань Чжань. — У тебя не хватит энергии на поддержание защитных печатей, и я тоже не смогу отдать тебе больше и после этого доставить нас обоих в Илин.
Он бережно одевает Вэй Усяня, а потом кладёт Бичэнь на землю, крепко прижимает к себе мужа и поднимает их в воздух.
Плотность тёмной энергии уменьшилась.
Это прогресс.
Вэй Усянь откидывается на грудь Лань Чжаня и закрывает глаза. Обратную дорогу в Илин он не запоминает.
На следующий день они возвращаются в Пристань лотоса, чтобы дать себе несколько дней на восстановление перед новой попыткой.
В Пристани лотоса кипит жизнь. Количество дел, требующих рассмотрения Цзян Фэнмяня как Верховного заклинателя, постоянно растёт. На его суд выносят всевозможнейшие споры и разбирательства, которыми никто не осмелился бы побеспокоить Вэнь Жоханя (не в последнюю очередь потому, что принятое тем решение, скорее всего, обернулось бы плохо для обеих сторон).
В результате многие обязанности главы клана Цзян постепенно переходят к Цзян Чэну, и параллельно Пристань лотоса готовится к его бракосочетанию. (Но этим, честно сказать, Цзян Чэн особо не занимается. Когда шицзе предложила помочь, он со вздохом огромного облегчения препоручил ей практически все детали, за исключением непосредственно женитьбы на Вэнь Цин.)
Сама Вэнь Цин делит своё время поровну между Пристанью лотоса и Цишанем, и они с госпожой Юй уже практически лучшие подруги. Дисциплина и навыки адептов ордена Цзян, вероятно, скоро станут предметом зависти для всего мира, потому что каждому заклинателю или ученику, который посмеет тренироваться недостаточно усердно, грозит гнев госпожи Юй, а каждый, кто получит ранение по неосторожности или из-за недостатка внимания, гарантированно получит выволочку от Вэнь Цин.
Вэй Усяню по собственному опыту известно, что язычок у неё ещё острее, чем иглы, а иглы у Вэнь Цин очень острые. Всё, что он может посоветовать своим шиди, это тренироваться изо всех сил и быть осторожнее на ночных охотах.
Разумеется, не все прислушиваются. Стоит пятому шиди наконец получить духовное оружие, как он врезается в крышу, пытаясь покрасоваться перед младшими учениками.
Вэй Усянь лично снимает его с крыши. И стоит отметить, он ни в коей мере не поощрял и не одобрял действия пятого шиди и даже выбежал, чтобы сказать тому не делать глупостей… просто немного припозднился. Вэй Усянь одновременно злится на пятого шиди, на себя — за то, что опоздал, и… снова на себя — за то, что с какой-то стати уже поступает как образчик ответственного взрослого.
Он доставляет пятого шиди в лечебницу к Вэнь Цин. Возникшая во дворе суматоха привлекла внимание госпожи Юй, и та сердито хмурится.
Вэнь Цин вправляет сломанные кости пятого шиди, ни на миг не прерывая едкой отповеди, продолжающейся до самого конца операции. В какой-то момент Вэй Усяню кажется, что глаза госпожи Юй становятся подозрительно влажными, и он оставляет злосчастного ученика на волю судеб и подходит к ней.
— Пятый шиди непременно полностью поправится, — успокаивает он госпожу Юй.
— Разумеется, поправится, — отмахивается та. — Я просто… — она вытирает глаза и вытаскивает Вэй Усяня на улицу. — Она идеальна. Она именно та дочь, о которой я всегда мечтала. — Госпожа Юй прижимает руку к сердцу. — Если А-Чэн упустит этот шанс, клянусь, я лично его прикончу!
И она, улыбаясь, удаляется.
Вэй Усянь долго смотрит ей вслед, а потом отправляется на поиски Лань Чжаня.
Его супруг, как выясняется, собрал всех учеников, которые наблюдали за устроенным пятым шиди представлением или (тем более) поощряли его в этой затее, и теперь они дружно стоят на руках. На одной руке, потому что другой они пишут эссе на тему надлежащего поведения. А Лань Чжань наблюдает за этим с видом глубокого неодобрения.
(У каждого из представителей старшей ветви клана Цзян свой особый подход к наказанию. Госпожа Юй, не стесняясь, выплёскивает раздражение, Вэнь Цин — безжалостно язвительна, дядя Цзян предпочитает направлять провинившихся мягким укором, Цзян Чэн сердито вопит, шицзе выглядит опечаленной и разочарованной, а Лань Чжань исповедует строгость. Вэй Усянь беззастенчиво доставляет виноватого к тому, чей подход наиболее соответствует каждому конкретному случаю. И каким-то образом это вызывает у его шиди стойкое убеждение, что нет ничего более ужасного, чем быть наказанным самим Вэй Усянем. Вэй Усянь порой пользуется этим, но крайне экономно.)
Вэй Усянь подходит прямо к Лань Чжаню, пихая его в бок, а потом тыкаясь лицом в изгиб шеи.
— Спасибо, — бормочет он.
— За что? — Лань Чжань слегка приобнимает мужа за талию — совершенно рефлекторно, его внимание по-прежнему в основном сосредоточено на адептах.
— За то, что ты есть. Если бы не ты, я мог бы в конце концов жениться на женщине. А я не могу, Лань Чжань, они странные и пугают меня, я не хочу-у, — жалобно хнычет он. — Не позволяй мне жениться на женщине, Лань Чжань. Пожалуйста!
— Не позволю, — твёрдо заявляет Лань Чжань. — Вэй Ин — мой.
Вэй Усянь улыбается и чувствует, как на его ступню приземляется тёплая, живая гиря.
— Привет, А-Юань, — он выпрямляется, поворачиваясь к адептам. — Чтобы вы знали, с пятым шиди всё будет в порядке.
— Значит, нам не нужно заканчивать эссе? — с надеждой интересуется шестой шиди.
— Если второй молодой господин Лань скажет, что можно прекратить, то можете прекратить, — с милой улыбкой сообщает Вэй Усянь.
— Продолжаем, — говорит Лань Чжань.
Они успевают слетать в Илин ещё дважды, прежде чем наступает день свадьбы Цзян Чэна.
Зависть Цзысюаня заметна невооружённым взглядом в том, как тот оглядывает ярко украшенные дворики Пристани лотоса, и Вэй Усянь немедленно сообщает ему об этом.
Цзысюань вспыхивает.
— Не моя вина, что моя свадьба должна стать такой…
— Помпезной? — услужливо вставляет Вэй Усянь.
Цзысюань морщится.
— Ну… да.
Учитывая, что Цзян Чэн наследник клана, а войны в ближайшем будущем не намечается, Пристань лотоса кишит предводителями орденов и кланов, желающими поучаствовать в женитьбе сына Верховного заклинателя и соперничающими друг с другом в щедрости подносимых даров.
На протяжении всего этого действа Цзян Чэн сердито хмурится от смущения, а Вэнь Цин сохраняет непоколебимое спокойствие.
Зато Вэнь Нин улыбается до ушей и даже не замечает других гостей, отпускающих в его адрес тонкие шпильки или тщательно выверенные комплименты, нацеленные на то, чтобы начать завоёвывать благосклонность Вэней в их нынешнем ослабленном состоянии. Естественно, в надежде на большую выгоду потом, когда их положение восстановится. Его определённо не волнует ничего, кроме одного восхитительного чуда — дня бракосочетания любимой сестры.
К восторженному удивлению Вэй Усяня, Лань Чжаня завербовали в подружки невесты. У Вэнь Цин не осталось ни одной близкой родственницы, да и друзей у неё, похоже, немного. Мянь-Мянь и Цинь Су прибыли вместе с Цзинь Цзысюанем, но, по всей видимости, они решили, что требуется ещё участие Лань Чжаня.
— Это потому что он такой красавец? — поинтересовался Вэй Усянь. — А я что, недостаточно красив?
— Не так, как Ханьгуан-цзюнь, — ответила Мянь-Мянь, и Вэй Усяню даже нечего было на это возразить, — к тому же ты — брат Цзян Ваньиня, так что, разумеется, ты будешь с ним.
— Но вы ведь в курсе, что мы с Лань Чжанем уже состоим в браке? — не то чтобы Вэй Усянь особо цеплялся за традиции, но удивиться-то он имеет право?
Вэнь Цин ехидно хмыкнула.
— Мы решили, что ты всё равно присоединишься к Цзян Чэну, потому что ты не женился на женщине, и, кроме того, Цзян Чэн очень хочет, чтобы ты был рядом. А раз он получает тебя, я могу забрать Ханьгуан-цзюня. В любом случае его супруг ты, а это вряд ли считается.
Мянь-Мянь и Цинь Су захихикали, и Вэй Усянь позорно бежал.
Так что сейчас он помогает Цзян Чэну одеться и неожиданно проникается испытанием, которому Цзысюань и Не Хуайсан когда-то перед свадьбой подвергли его самого, когда обнаруживает, что хмурится, тщательно выверяя расположение пояса Цзян Чэна и расправляя крошечные складочки на его одеянии, потому что не может допустить, чтобы Цзян Чэн сегодня выглядел менее чем идеально. Даже шицзе хохочет над ним.
Терпение Цзян Чэна иссякает раньше, чем у Вэй Усяня в своё время, и наконец, не выдержав, он бьёт Вэй Усяня по рукам.
— Достаточно! Хватит! Вэнь Цин не отменит свадьбу из-за того, что я не буду выглядеть совершенно безукоризненно. — Цзян Чэн хмурится и тянется откинуть волосы, но Иньчжу раздражённо перехватывает его руку.
— Не испорти причёску, — сердито шипит Цзиньчжу.
— А-Чэн выглядит прекрасно, — примирительно улыбается шицзе. — Уверена, всё будет в порядке.
«Цзян Чэну определённо стоит поработать над своим характером, — думает Вэй Усянь. — Иногда он такой вспыльчивый».
Сама свадьба проходит без сучка, без задоринки.
Лань Чжань исполняет свои обязанности подружки невесты со всей серьёзностью, хотя, когда требуется за неё выпить, это в основном делает Мянь-Мянь, изредка — Цинь Су и ни разу, абсолютно ни разу, Лань Чжань.
Цзян Чэн и Вэнь Цин трижды преклоняют колени.
Вэй Усянь плачет, не стесняясь своих слёз.
Он так любит их обоих, и теперь он может быть спокоен, что Цзян Чэн не встретит будущее в одиночестве и что Вэнь Цин будет в безопасности — при необходимости весь орден Цзян встанет на её защиту.
(Вэй Усяня совсем не удивляет, что и после замужества её будут называть госпожой Вэнь. Это политическое решение, даже в большей степени, чем её нарушающее все обычаи и традиции желание видеть Лань Чжаня среди своих подружек. И сын госпожи Юй в доме госпожи Юй вряд ли осмелится высказать хотя бы малейшее возражение.)
Chapter Text
Лань Чжань играет ему «Очищение» каждый вечер, и Вэй Усянь даже не может прикинуться, что в этом «нет необходимости» и что их поездки в Илин «никак на нём не сказываются», но наотрез отказывается оставить опасную затею.
Помимо всего прочего, он не хочет рисковать тем, что туда могут сбросить кого-нибудь другого и этот кто-то погибнет ужасной смертью или выйдет оттуда… изменившимся, как когда-то он сам. Вэй Усянь не так глуп, чтобы считать, что Погребальные холмы сделали его лучшим человеком, это далеко не так, и при всём том, что самомнение всегда входило в число его недостатков, он не думает, что будет самомнением полагать, что кто-то другой, получив подобные силы, мог оказаться гораздо, гораздо хуже.
Достаточно только представить Су Шэ, или Цзинь Цзысюня, или того Цзинь Гуанъяо, который убил Не Минцзюэ и был готов использовать детей заклинателей в качестве приманки, чтобы избавиться от их родителей.
Если есть нечто, что он абсолютно обязан сделать в этой жизни, так это убедиться, что никто больше не ступит на тот путь, которым шёл он сам.
И всё же после свадьбы Цзян Чэна они дают себе более долгую передышку, перед тем как продолжить начатое. К моменту их следующего путешествия в Илин дело уже близится к зиме и ветер на вершине горы становится пронизывающе резким.
Но, по крайней мере, их задача на этот раз намного легче и куда менее гнетущая. Тёмная энергия проредилась достаточно, чтобы они могли разбираться с ней более мягким способом.
Они снова приземляются перед пещерой, но теперь в состоянии дойти до входа, не подвергаясь очевидной опасности.
Пока Лань Чжань устанавливает свой гуцинь, Вэй Усянь рисует специально изобретённую печать. Она начинает бледно светиться, уже когда, закончив, он отступает назад и достаёт Баоху, а затем разгорается, постепенно притягивая к себе тёмную энергию.
Лань Чжань касается струн, и Вэй Усянь вплетает в его мелодию протяжное пение своей флейты.
На этот раз никакой боли, никакого вторжения в его сознание. Они используют испытанные техники клана Лань, усмиряя и рассеивая тёмную энергию, по мере того как печать накапливает достаточное её количество.
Они играют и играют — часами. Вэй Усянь временами приостанавливается, когда во рту становится слишком сухо, отхлёбывает немного принесённой с собой из самой Пристани лотоса воды, подносит флягу Лань Чжаню, чтобы тот тоже мог немного попить, и снова берётся за флейту.
Наконец небо начинает темнеть, они оба устали, вода в их фляге почти замёрзла, а Погребальные холмы всё ещё не то место, где стоит оставаться на ночь.
Они возвращаются в Илин, а затем, утром, вылетают домой.
Всего через несколько дней приходит время собираться в Башню золотого карпа на свадьбу Цзинь Гуанъяо и Мо Фань.
Вэй Усянь получает уйму удовольствия, гордо восседая на ней в роли посажёного отца невесты. Цзинь Гуанъяо и Мо Фань, кажется, и правда без памяти влюблены, и Мо Фань совершенно точно — не сестра Цзинь Гуанъяо (Вэй Усянь на всякий случай проверил), так что он возлагает большие надежды на их счастливое будущее.
Играющие вместе в крошечных парадных одеяниях А-Юань и Мо Сюаньюй до боли очаровательны.
Цзысюань, сидящий бок о бок с госпожой Мэн, улыбается гостям так, будто намеренно провоцирует их осмелиться сказать хоть слово.
(Вэй Усянь будет до конца жизни сожалеть о том, что рассказал о своём наблюдении шицзе, потому что её ответ: «Да, похоже на то. Это так… благородно с его стороны», на первый взгляд, кажется вполне оправданным, но он прямо увидел, в какой именно момент она решила не говорить «привлекательно», или «сексуально», или что-то ещё в равной степени ужасное, и Вэй Усянь не может поверить, что сам же помогал им сойтись.)
Вэй Усянь и Лань Чжань проводят зиму в Юньмэне. В Гусу зимой царит жуткая стужа, в Пристани лотоса — намного теплее.
И они по-прежнему каждую пару дней срываются в Илин, за исключением того злосчастного периода, когда А-Юань подхватывает простуду. (Он остаётся на удивление милым ребёнком, даже когда болеет, но так молчаливо и трагично страдает, что никакое сердце не выдержит.) Ситуация с тёмной энергией улучшается очень постепенно, но всё-таки улучшается.
К тому моменту, как зима уже близится к концу, достигнутый ими прогресс весьма заметен, но с заключительной частью плана можно подождать. У Вэй Усяня впереди гораздо более важное событие.
Потому что шицзе выходит замуж, и Вэй Усянь будет присутствовать на её свадьбе.
Они с Цзян Чэном и в этой жизни нередко фантазировали о том, насколько пышным, прекрасным и исключительным должно быть бракосочетание шицзе.
Учитывая, что платят за организацию Цзини, причём не стесняясь в расходах, дабы после всего произошедшего: смерти Цзинь Гуаншаня, войны и довольно беспорядочного разрастания семьи главы клана, доказать досужим сплетникам, что, несмотря ни на что, по-прежнему остаются Цзинями, — их мечты сбываются.
Каждая деталь свадебной церемонии шицзе словно балансирует на тончайшей грани между роскошным великолепием и вызывающе кричащим тщеславием.
Она идеальна.
Когда Цзысюань приезжает требовать невесту, Вэй Усянь и Цзян Чэн уже наготове.
Сначала ему приходится миновать Лань Чжаня при входе во двор, за которым находятся покои шицзе. У Лань Чжаня при себе целый список вопросов по практическому заклинательству, истории и даже теории музыки. (Потому что — почему бы и нет?)
Цзысюань старается изо всех сил, и его результат… удовлетворителен. Лань Чжань позволяет ему пройти (предварительно смерив его бесстрастным взглядом в знак своего глубокого разочарования). Цзысюань вздыхает с облегчением, но как только он заходит во двор, Вэй Усянь с Цзян Чэном загораживают ему путь.
Вэй Усянь улыбается самой зловещей улыбкой, покручивая в пальцах Баоху. Цзян Чэн хмурится и по Цзыдяню пробегают искры.
Цзысюань с опаской склоняется в поклоне.
— Ты же не думал, что тебя ждёт только одно испытание, правда? — спрашивает Вэй Усянь.
— Прежде чем мы пропустим тебя к ней? — добавляет Цзян Чэн и для пущего эффекта встряхивает кистью. Цзыдянь с громким треском принимает свой истинный облик.
Наблюдая за ними из окна павильона, где ждёт прибытия жениха, шицзе растроганно вздыхает. Её братья — такие милые.
— Признавайся, Цзысюань, — говорит Вэй Усянь, извлекая из ножен Суйбянь, — ты готов сразиться с нами?
— С нами обоими? — Цзян Чэн вытаскивает Саньду. Одновременно (и да, возможно, они заранее практиковали это движение, хотя, если понадобится, Вэй Усянь будет всё отрицать) они приставляют острия к горлу Цзысюаня.
— Или, может, у тебя хоть на миг… — начинает Вэй Усянь.
— …мелькнула мысль… — продолжает Цзян Чэн.
— …что ты можешь нас победить? — заканчивает Вэй Усянь.
Цзинь Цзысюань смотрит на них обоих. Мечи у его горла даже не дрожат.
А потом он вытаскивает свой.
— Нет, мне не победить, — просто говорит он. — Не против вас двоих сразу. Но ради неё я всё равно попытаюсь.
Вэй Усянь и Цзян Чэн кивают и вкладывают мечи в ножны.
— Достоин, — произносят они хором.
— Мы же не можем допустить, чтобы ты женился на ней весь в поту и крови, — радостно сообщает ему Вэй Усянь. — Так что на этом — всё. Ну, то есть, не считая того, что ты должен найти её туфельки. Они где-то в Башне золотого карпа. Мы собирались сказать «где-то в Ланьлине», но шицзе воспротивилась.
Сама церемония прекрасна, потому что Вэй Усяню приходится признать — жених и невеста очень любят друг друга.
И он так рад находиться здесь, стоять между Цзян Чэном и Лань Чжанем (который из уважения к случаю отказался от обычного белого ханьфу и с головы до пят облачён в традиционные цвета клана Цзян; это смотрится немного странно, но в то же время чудесно, как потому, что Лань Чжань в принципе не способен выглядеть плохо, что бы ни надел, так и потому, что этим он молча подчёркивает тот факт, что тоже принадлежит к семье шицзе).
И Вэй Усянь счастлив, что может увидеть её поклоны, отпраздновать вместе со всеми и выпить за здоровье молодожёнов, их удачу и прекрасное будущее.
В первой жизни ему не удалось побывать на свадьбе шицзе, и это было больно, как Вэни ни старались его утешить.
Но в этой — он здесь. Присутствует тут вместе с её братом, присутствует как её брат. Он слегка наклоняется, толкая плечом Цзян Чэна, и тот толкается в ответ: «Вот оно, мы здесь, мы смогли, всё прекрасно, и шицзе счастлива!» Это всё, чего они желали для неё. Потому что всегда сознавали, что когда-нибудь ей придётся их покинуть.
И Вэй Усянь рад, что в этой жизни они с Цзысюанем друзья. Цзысюань оказался куда лучшим человеком, чем думалось Вэй Усяню первоначально. На самом деле, сейчас он ценит Цзысюаня настолько высоко, что даже может допустить, что тот и правда станет достойным супругом для его шицзе. Цзысюань очевидно любит и уважает её, и сегодня переполняющее его счастье заметно невооружённым глазом.
И Вэй Усянь здесь и видит всё это.
Несколькими днями позже Вэй Усянь с Лань Чжанем возвращаются в Илин. Это приятный день, весеннее солнце не только светит, но и греет, а по улицам города гуляет прохладный, освежающий ветерок.
Вэй Усянь останавливается у лотка торговца игрушками, чтобы под влиянием ностальгии купить А-Юаню сплетённую из соломы бабочку, но лоточник отказывается брать с него деньги.
— Пожалуйста, не надо! Считайте это подарком! — настойчиво убеждает он.
— О… ну, тогда спасибо, — смущается Вэй Усянь. — Это очень мило с вашей стороны.
Они продолжают свою прогулку по городу. Ещё несколько торговцев выскакивают из своих лавок или из-за своих лотков, чтобы — довольно навязчиво — сунуть им что-нибудь в руки: еду, кувшины с вином, бумажный фонарик, корзину, чтобы нести в ней всё остальное.
— Сегодня что, какой-то праздник, о котором я не знаю? — удивляется Вэй Усянь, но Лань Чжань не менее обескуражен, чем он сам.
А потом они приходят на постоялый двор, и владелец тоже наотрез отказывается брать с них деньги.
— Но почему? — интересуется Вэй Усянь.
— Да как же я могу взять деньги с нашего уважаемого Старейшины! — протестует хозяин. — Мы вам так благодарны! Так признательны! Для меня великая честь принимать вас на своём постоялом дворе.
— …Старейшины? — слабым голосом переспрашивает Вэй Усянь.
— Вам не нравится придуманное нами прозвание? Но все вокруг только и говорили что про вас! С тех пор как вы начали приезжать, жизнь у нас становится всё лучше и лучше. Мы знаем, что каждый раз вы уходили в Погребальные холмы, и тьма постепенно покидала пределы нашего городка. Мы не можем достойно отплатить за то, что вы для нас сделали, но никогда не перестанем воздавать хвалу Старейшине Илина и Ханьгуан-цзюню!
Вэй Усяню неизвестно, какие силы на самом деле несут ответственность за превратности его судьбы.
Но если когда-нибудь он это обнаружит, то готов отправиться хоть на край света, чтобы дать им хорошего тумака.
При виде горячей поддержки горожан у Вэй Усяня рождается идея.
Когда он обсуждает её с владельцем постоялого двора, тот отвечает воодушевлением. Он уверен: жители города почтут за честь помочь Вэй Усяню с завершением его трудов! Глубокоуважаемый Старейшина ведь может поручиться, что это вполне безопасно?
Весть разносится в мгновение ока.
Горожане приносят с собой топоры и верёвки и собирают всех, кто только может прийти.
В течение трёх дней они корчуют и рубят, пилят и тащат, расчищая холмы от наиболее пропитавшихся тёмной энергией деревьев и кустарника, а затем волокут всю эту древесину на вершину Чёрной горы и складывают в пещере.
Однажды, в те времена, воспоминания о которых сохранились только у Вэй Усяня, более тысячи заклинателей без проблем укрылись в этой пещере, носившей тогда название Пещеры усмирения демона. Она действительно чрезвычайно велика.
Сейчас горожане до предела набивают её стволами деревьев и ветками.
Вэй Усянь и Лань Ванцзи тем временем проходят вдоль стен, обильно обклеивая их особыми талисманами.
Наконец окрестности очищены от искажённой растительности настолько, насколько это возможно — убери ещё немного и весь склон рискует сползти на город после обильных дождей, — а пещера должным образом наполнена деревом и талисманами.
— Большое спасибо, — говорит Вэй Усянь горожанам, тяжело трудившимся последние несколько дней. — Теперь, пожалуйста, возвращайтесь обратно в город и не приближайтесь к холмам, пока мы не вернёмся.
— Слушаемся, уважаемый Старейшина! — хором откликаются жители.
Вэй Усянь не думает, что когда-нибудь сможет к этому привыкнуть.
Лань Чжань встаёт на Бичэнь. Вэй Усянь присоединяется к нему, позволяет Лань Чжаню для надёжности обхватить себя за талию и расслабляется, доверяясь его силе.
Они приступают.
Лань Чжань несёт их по широкой, плавной спирали, огибающей все Погребальные холмы, по мере её сужения набирая высоту. Вэй Усянь играет на Баоху, и Стигийская тигриная печать кружится у него над плечом.
Мёртвые начинают выползать из-под земли, тысячи лютых мертвецов постепенно выкарабкиваются на поверхность, многие — прихватив с собой кости своих собратьев.
По мере того как Лань Чжань взлетает всё выше, кажется, будто сама гора вздымается вслед за ними, содрогаясь и волной устремляясь наверх.
А они продолжают подниматься.
Проходит немало времени, прежде чем их полёт завершается на вершине. К этому времени пещера уже определённо переполнена, мертвецы лезут в буквальном смысле по головам себе подобных, стараясь заполнить все пустоты внутри.
Вэй Усянь немного изменяет мелодию, добавляя долгую низкую ноту, и талисманы срабатывают.
Если бы они понадеялись на обычный огонь, сейчас в пещере не хватило бы воздуха, чтобы поддержать горение.
Но они и не рассчитывали на это. По крайней мере, на первый момент.
Всё, что находится внутри, вспыхивает белым пламенем.
Лань Чжань отлетает немного назад, подальше от дыма, густыми клубами поднимающегося от отверстия в скале. Ветер сносит его, он рассеется высоко в небе и станет безопасным прежде, чем вернётся на землю. Мертвецы продолжают напирать. По мере того как тела внутри рассыпаются в прах, новые — делают шаг вперёд, ряд за рядом они маршируют в огонь, пожирающий их по очереди.
Почти все они были мертвы уже так долго, что тела их успели иссохнуть, и каждая вливающаяся в пещеру волна служит топливом для пламени, которое поглотит последующую.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем последний мертвец, спотыкаясь, шагает в огонь.
К тому времени, как Лань Чжань с Вэй Усянем приземляются на плато, от входа в пещеру пышет почти непереносимым жаром. Даже скалы раскалились до глубокого тёмно-оранжевого цвета.
Лань Чжань извлекает свой гуцинь, и вместе они играют «Покой» для пепла похороненных в Погребальных холмах Илина.
Закончив, они отступают ещё чуть дальше. Вэй Усянь со вздохом высвистывает короткую, резкую фразу. Лань Чжань ударяет по струнам гуциня.
Нависавшая над пещерой скала содрогается, трескается и рушится, полностью замуровывая вход.
Вэй Усянь закрывает глаза и прислушивается, втягивает ноздрями воздух, тянется всеми чувствами так далеко, как только может.
На горе ещё остаются следы тёмной энергии, впитавшиеся в почву и частично в растительность, но они слабы и разрозненны — ему доводилось сталкиваться с худшим в совершенно других местах.
Он открывает глаза и улыбается.
— Думаю, — говорит Вэй Усянь, — мы справились.
А потом весь мир проваливается во тьму.
Вэй Усянь приходит в себя в Пристани лотоса.
Он слышит звуки гуциня и сяо (и, если честно, уже порядком подустал от «Очищения»), а когда поднимает веки, то видит склонившуюся над ним Вэнь Цин.
— Ты придурок! — первое же, что она говорит ему.
— Постой… разве так надо обращаться к шисюну своего мужа? — слабо протестует Вэй Усянь.
— Да, — а это уже голос Цзян Чэна. — Потому что ты и есть придурок! И никакой не шисюн!
— Все эти ваши отлучки… мы думали, вы просто ходили на ночную охоту, — говорит госпожа Юй, и Вэй Усянь со всей очевидностью понимает, что попал.
— Или просто хотели остаться наедине, это бы мы тоже поняли, — добавляет дядя Цзян.
— В конце концов, вы сыграли свадьбу перед самым началом войны, — вносит свою лепту Лань Сичэнь, и единственное, что позволяет считать эту ситуацию не самой худшей, в которую Вэй Усяню доводилось попадать в своих жизнях, это то, что был как-то раз, когда Цзян Чэн и несколько тысяч других заклинателей явились, чтобы убить его. Или другой раз, когда Цзян Чэн и сотни заклинателей тоже пришли, чтобы убить Вэй Усяня. Или тот момент, когда его сбросили на вершину Чёрной горы, или…
— Мы никак не ожидали, что ты вздумаешь очистить Погребальные холмы Илина в одиночку, — и да, трудно поверить, что всё может стать ещё хуже, но это чрезвычайно опечаленный и разочарованный голос шицзе, а сопротивляемость Вэй Усяня в этом смысле ещё ниже, чем у самого распоследнего шиди.
— Со мной был Лань Чжань, — неуверенно оправдывается он.
— Совершенно верно, — подтверждает Лань Цижэнь. — И это совершенно непростительно! Ванцзи должен был быть умнее!
— Мы все так волновались, — говорит Вэнь Нин, и Вэй Усянь уже окончательно готов уступить. Не совсем понимает — в чём именно, но готов. Они что, все вместе внезапно решили погостить в Пристани лотоса?
— Если бы ты попросил, мы бы с радостью помогли тебе, — говорит госпожа Юй. — Не было никакой необходимости доводить себя до такого состояния и вынуждать госпожу Вэнь заботиться о тебе. А что, если бы жители Илина не прислали нам известие о том, что Ханьгуан-цзюнь свалился в беспамятстве, после того как принёс Старейшину Илина обратно в город?
С Лань Чжанем наверняка всё в порядке, иначе они не толпились бы тут, чтобы поизгаляться над Вэй Усянем. Он умоляюще смотрит на Вэнь Цин.
— Просто убей меня!
Вэнь Цин приподнимает бровь. Её губы изгибаются в практически незаметной улыбке.
— Вэй Усянь, неужели ты думаешь, что я позволю тебе так легко отделаться?
Его худшее наказание ещё грядёт, но они откладывают его до того момента, когда Лань Чжань (лежащий, как выясняется, в соседней кровати, он немного перенапрягся, но в остальном особо не пострадал) тоже очнётся.
И вот тогда госпожа Юй приводит к ним А-Юаня, чьи крохотные губки дрожат, когда он переводит взгляд с одного своего родителя на другого. И смотрит так, что просто сердце разрывается.
— Видишь, А-Юань? Твои отец и папа в порядке, — говорит госпожа Юй. Она не отводит взгляда от Вэй Усяня, как будто Лань Чжань не тут же, поблизости (что, приходится признать, вполне справедливо, потому что Лань Чжань предпочёл бы действовать более постепенно, но Вэй Усянь настаивал, а Лань Чжань — в любой из жизней — крайне редко мог сказать ему нет), и добавляет — с видом человека, наносящего последний удар: — А-Юань очень беспокоился.
А-Юань решительно кивает.
— А-Юань покоился, — скорбно подтверждает он.
Вэй Усянь чувствует себя худшим человеком в мире.
Немного ранее.
— С ними всё будет хорошо, — сообщает Вэнь Цин. — Лань Ванцзи оправится сразу же, как его духовная энергия восстановится, что не займёт много времени. Вэй Усяню потребуется немного дольше, но с должной заботой и с помощью учителя Лань Цижэня он тоже должен подняться. Думаю, дня через два.
— И тогда я убью его, — заявляет Цзян Чэн.
— Он такой безрассудный, — негодует госпожа Юй. — Я намерена запретить ему покидать Пристань лотоса, не известив меня предварительно о том, куда направляется.
— Вряд ли ему это понравится, — спокойно замечает Цзян Яньли. — И есть гораздо лучший способ побудить А-Сяня проявлять рассудительность.
— Честное слово, А-Ли, ты слишком добра к этому мальчишке… — начинает госпожа Юй, но останавливается, недоуменно моргая, когда Вэнь Цин с улыбкой качает головой.
— Прошу прощения, госпожа Юй, но я думаю, нам стоит послушать. Что ты имеешь в виду?
С улыбкой, преисполненной тепла и нежности, Цзян Яньли присаживается на пол рядом с тихо играющим там А-Юанем.
— А-Юань, твои папа и отец вели себя очень глупо и плохо, — говорит она.
Ребёнок вскидывает голову с выражением крайнего удивления.
— Отец тоже плохо? — Кажется, даже само предположение является для него полным откровением.
— Да, — очень серьёзно подтверждает Цзян Яньли. — Отец вёл себя очень плохо. Что случается, когда кто-то ведёт себя плохо?
— Накзать! — немедленно отвечает А-Юань. Цзян Яньли улыбается, и он не сводит с её улыбки заворожённого взгляда.
— Правильно! Но иногда взрослым требуется особенное наказание. Вот и папу с отцом в этот раз надо наказать особым способом. Ты ведь хочешь нам помочь?
— А-Юань помочь! — Он поспешно забирается к ней на колени.
— Прекрасно! — радуется Цзян Яньли. — Тогда для начала — давай потренируемся делать очень грустное лицо...
Госпожа Юй прижимает руку к сердцу.
— Я никогда так ею не гордилась, — шепчет она.
— Даже не знаю, кажется ли мне это восхитительным или пугающим… — замечает Цзинь Цзысюань.
Цзян Чэн же таращится на Цзян Яньли в полном ужасе.
— Она что… делает это осознанно? — бормочет он.
Вэнь Цин окидывает его взглядом.
— А разве она не вила из вас с Вэй Усянем верёвки всю вашу жизнь?
Цзян Чэн раскрывает рот, потом захлопывает, а потом открывает его снова.
— Я… но… она…
Вэнь Цин наклоняет голову.
— Ты правда считаешь, что имеет какое-то значение — делает ли она это осознанно или просто учит сейчас А-Юаня поступать так, потому что точно знает, что это действует?
Цзян Чэн таращится.
Вэнь Цин продолжает:
— Или полагаешь, что сможешь каким-то образом магически отрастить способность говорить ей нет?
Цзян Чэн ощутимо скисает.
Вэнь Цин хмыкает.
— Как-то так я и думала!
Дисциплинарное внушение, сделанное Лань Ванцзи, сурово, и сделали его ещё до того, как Вэй Ин очнулся.
— Он поправится, — сообщила госпожа Вэнь в ответ на его вопрос, — но это было очень рискованно. Вэй Усянь чуть не погиб.
И потом просто оставила Лань Ванцзи поразмыслить над этим.
Лань Ванцзи доподлинно известно, что он прожил немало лет до того, как в его жизни появился Вэй Ин.
Но тем не менее это время кажется не вполне… реальным.
Его воспоминания о том, кем он был, прежде чем познакомился с Вэй Ином, странным образом похожи на сон, как будто всё это происходило с кем-то другим.
«Так и есть», — думает Лань Ванцзи. Он уже не тот человек, и больше никогда не сможет стать тем человеком.
Лань Ванцзи только в общих чертах известно, как всё происходило в тот, первый, раз, о котором помнит Вэй Ин. Что Вэй Ин дразнил его и флиртовал, сам не понимая, что делает. Что Лань Ванцзи сопротивлялся и отворачивался от него.
Что они ссорились, и Вэй Ин покидал его, и он покидал Вэй Ина — снова и снова.
Лань Ванцзи не может, не хочет представлять, какое смятение он, должно быть, тогда испытывал, учитывая, что Вэй Ин к тому моменту уже прочно обосновался в его сердце. Вэй Ин, Лань Ванцзи не сомневается, неизбежно должен обосноваться в его сердце, Лань Ванцзи всегда будет не в силах противостоять тому, как тот, казалось, проникает прямо ему под кожу, заполняя теплом и светом Вэй Ина тёмные ледяные пустоты внутри него самого.
Лань Ванцзи был рождён для холодной аскезы и воспитан так, чтобы воспринимать свои чувства как проявление слабости, а изоляцию от других — как знак добродетели, блистательное вознаграждение за выдающееся превосходство, а не… тюрьму.
Ему известно, что Вэй Ин умер и был мёртв на протяжении более чем десятка лет.
Ему известно, что сам он выжил, хотя, по-видимому, и был каким-то образом ранен. У Вэй Ина до сих пор иногда перехватывает дыхание при виде гладкой, лишённой шрамов кожи Лань Ванцзи, и Лань Ванцзи знает, что благоговейные поцелуи, которыми тот осыпает его грудь, его спину, не в полной мере предназначаются нынешнему Лань Ванцзи, но не видит в том обиды. Напротив, он испытывает за них признательность, потому что он благодарен тому себе, которого когда-то знал Вэй Ин, благодарен за то, что, каким бы он ни был в той, другой, жизни, этого было достаточно, чтобы Вэй Ин полюбил его, чтобы Вэй Ин захотел отыскать его снова.
Он полагает, что, возможно, тот, первый, Лань Ванцзи был сильнее его, потому что здесь, в этой жизни, он совсем не уверен, что смог бы пережить потерю Вэй Ина.
Или, быть может, смог бы. Быть может, и сейчас — их сын оказался бы достаточной причиной, чтобы удержать его в этом мире.
Лань Ванцзи не хочет удостоверяться в этом на опыте.
Любовь к Вэй Ину принесла ему ослепительное счастье, какого он прежде даже не мог себе и представить, тепло искренних чувств — туда, где прежде царила лишь пустота.
И любовь к Вэй Ину принесла ему страх, слишком глубокий, чтобы он был способен осознать его полностью. Любовь, как ему теперь известно, включает в себя многие вещи, и одна из них — страх. Он боится потерять Вэй Ина больше, чем страшится собственной смерти. Что такое смерть в сравнении с потерей того, что единственное придаёт жизни смысл?
Вэй Ин, как прекрасно знает Лань Чжань, не будет вести себя осторожно, потому что Вэй Ин гениален, умён и чрезвычайно проницателен во всём, кроме понимания того, что его любят, что он нужен, что есть те, кто будет ощущать его отсутствие с каждым вдохом и с каждым ударом сердца.
Лань Ванцзи придётся позаботиться об осторожности вместо него.
Chapter 22
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Вэнь Цин обнаруживает госпожу Юй стоящей на одной из пристаней и смотрящей на реку.
Она никогда не ожидала, что у неё появится свекровь. Вероятность того, что Вэнь Жохань или отец рано или поздно решат выдать её замуж за… кого-нибудь, существовала всегда, но основным вопросом, заботившим Вэнь Цин по этому поводу, было то, что может случиться с А-Нином, когда он останется без её заботы, потому что, по твёрдому убеждению Вэнь Цин, смерть была однозначно предпочтительнее брака.
И тем не менее посмотрите на неё сейчас. Госпожа Вэнь из Пристани лотоса, замужняя женщина.
С супругом, пользующимся отдельной спальней в их общих покоях и реагирующим на её едкие высказывания с ответной горячностью и вызывающим блеском в глазах. С супругом, с которым интересно, с которым можно дружить. (Вэнь Цин никогда не могла похвастаться обилием друзей, немногие осмеливались заговорить с любимой дочерью двоюродного брата Вэнь Жоханя, а те, что заговаривали, — не вызывали ничего, кроме отвращения.)
С супругом, умеющим слушать и всегда обдумывающим её советы (когда те не касаются медицинских вопросов). И пусть даже вначале он насмехается над ними, а потом до бесконечности спорит, пока они с Вэнь Цин не приходят к согласию, главное, что в итоге он зачастую делает именно то, что она предложила. Каждый раз его приходится переубеждать, но, по крайней мере, ей всегда даётся такая возможность. (Если же совет касается медицины, то и споров не возникает. Во всём, что связано с целительством, для Пристани лотоса её слово — закон.)
За месяцы, прошедшие с их свадьбы, Вэнь Цин успела горячо привязаться к нему — так, как прежде не полагала возможным. И поняла, что за паршивым характером скрывается доброе сердце, которое так просто ранить, а пустые угрозы маскируют безумный страх оказаться несоответствующим.
Вся жизнь Вэнь Цин была наполнена любовью к А-Нину. Так что она давно смирилась с тем, что питает слабость к мягкосердечным мальчишкам, побаивающимся мира, мечтающего причинить им боль, и А-Нин уже не принадлежит только ей. (Это вызывает довольно сложные чувства. С одной стороны, Вэнь Цин хочется, чтобы А-Нина любили и чтобы как можно больше людей заботились о нём. Но она вполне осознаёт, что одновременно — эгоистично желает, чтобы А-Нин навеки остался лишь с ней — единственная любовь, которую ей позволено было испытывать в долгие тёмные годы правления Вэнь Жоханя, чистая и идеальная. Вэнь Цин также понимает, что боится того, что другим нельзя доверять, что они не будут обращаться с чем-то столь драгоценным с достаточной осторожностью.)
Супруг же принадлежит ей и никому больше, во всех смыслах, в каких она когда-либо может пожелать. Нет, разумеется, у него есть семья и есть побратимы (Вэнь Цин не возражала бы, если бы у него было больше друзей, однако в смысле дружбы они — одного поля ягоды), но только у неё есть право называть его мужем.
И она — невестка госпожи Юй, которая называет её «госпожой Вэнь» с нескрываемым удовлетворением.
Вэнь Цин полагает, что прекрасно понимает причины.
— Госпожа Юй, — окликает она.
— Госпожа Вэнь, — свекровь не оборачивается, но Вэнь Цин знает, что, если бы её присутствие было нежелательным, госпожа Юй не преминула бы об этом сказать. После жизни в Цишане прямота её новой семьи — настоящий бальзам на душу. (Никогда прежде Вэнь Цин не работала так продуктивно, ведь никто не требует, чтобы она прерывала свои занятия, без действительно неотложных причин. Даже Цзян Фэнмянь, глава клана и Верховный заклинатель, не станет беспокоить её просто из прихоти.)
— У Вэй Усяня есть какая-то тайна, — говорит Вэнь Цин. — Вам известно, что он скрывает, не так ли?
Теперь госпожа Юй разворачивается к Вэнь Цин.
— Да, — просто отвечает она и выжидающе замолкает.
Вэнь Цин прямо отвечает на её взгляд.
— Следует ли мне о ней знать?
Это правильный вопрос. Госпожа Юй улыбается.
— В какой-то части, возможно. Ты теперь его целительница и часть семьи. Впрочем, должна отметить, что Цзян Фэнмянь и Цзинь Цзысюань — тоже члены семьи, но не имеют о ней никакого понятия, а А-Чэну и Ванцзи она известна только в общих чертах.
Вэнь Цин кивает. Она прекрасно понимает госпожу Юй. Мужчины — хрупкие существа, и любить их, значит, желать защитить.
— Пойдём, — говорит госпожа Юй, — выпьем чая в моих покоях.
В последние месяцы войны Вэнь Жохань многое бы отдал за секрет печатей тишины клана Юньмэн Цзян. Он был убеждён, что в Знойном дворце затаился шпион и его планы тайно пересылаются противникам.
Но ему никогда не приходило в голову, что любые печати оказались бы бессильны, потому что Вэнь Цин всё равно находилась в том же помещении. (Вэнь Цин уверена, что не приходило. Она ведь жива.)
И ни о чём не жалеет.
Оказавшись в своих, надёжно защищённых от подслушивания покоях, госпожа Юй продолжает начатый на пристани разговор.
— Я расскажу тебе не всё, — заявляет она. — Когда Вэй Ину было восемнадцать, я прочитала его память и сделала это без его согласия. Я не просила прощения и не собираюсь. На то были свои причины. Но я сохраню те секреты, открывать которые нет нужды.
— А он в курсе? — осторожно интересуется Вэнь Цин.
— Что я прочла его память? Да, в курсе. Вэй Ин никогда не просил меня о молчании, и я ничего ему не обещала. Скорее всего, он решил, что просить бесполезно. Реши я хранить его тайну, я сделала бы это и без всяких просьб. А если бы не захотела, то просьбы ничего бы не изменили. Ну… или, может быть, он вообще не думал об этом. Вэй Ин — гениальнейший идиот, какого ты когда-либо встречала. Иногда он о чём-то думает, а иногда — нет. Порой с лёгкостью догадывается о чём-то до крайности запутанном, а порой в упор не понимает того, что до боли очевидно всем окружающим.
Госпожа Юй долго вглядывается в чашку с чаем и вздыхает.
— Во многом он очень напоминает свою мать. В частности, так же как и она, любит меня за то, что никак не заслуживает любви, а не за то немногое, что действительно её достойно, или за что я хотела бы, чтобы меня любили… когда была гораздо моложе и глупее, чем сейчас.
Вэнь Цин чувствует себя так, будто скользит по поверхности, скрывающей очень, очень глубокие воды. Ей почти ничего не известно о матери Вэй Усяня, как и о том, чего могла желать от неё госпожа Юй, и она не осмеливается даже строить догадки, но, когда её супруг жалуется на Вэй Усяня, Вэнь Цин угадывает его реальные претензии к Вэй Усяню по паузам между словами. Вэй Усянь всегда был умён и талантлив, но в то же время — необуздан и неукротим. Ему не приходилось старательно учиться и прикладывать усилия, он обладал блестящими способностями и прекрасно сознавал это.
Госпожа Юй любит порядок во всём. Вэй Усянь по натуре — воплощение хаоса.
Вэнь Цин понимает. Она сама… против воли, но всё же пала жертвой обаяния Вэй Усяня, но ей никогда не приходилось отвечать за него. Вэнь Цин также понимает, что подобная откровенность — редкий подарок. Грозная и несравненная госпожа Юй не позволит себе поддаться чувствам, если сама того не захочет, и не делится вот так сокровенными мыслями с кем попало.
Вэнь Цин не знает, беседует ли та с ней сейчас как мать или как друг, у неё слишком мало опыта общения с обоими. Но — что бы это ни было — Вэнь Цин глубоко это ценит.
— В любом случае, — продолжает госпожа Юй, выпрямляясь, — вот то, что тебе следует знать…
Вэнь Цин слушает.
О том, что Вэй Усянь нашёл способ вернуть свою душу — со всеми воспоминаниями — обратно к моменту своего рождения.
О том, что Вэй Усянь помнит иную жизнь, и в ней А-Нин был ему другом даже после того, как умер. И в ней Вэй Усянь пожертвовал всем, что у него ещё осталось, чтобы спасти А-Нина, её и горстку их родичей, выживших в куда более тотальном уничтожении клана Вэнь, чем то, которому она стала свидетельницей.
О том, что в итоге он потерпел неудачу и спас только А-Юаня. (Что Лань Юань — её дальний родственник.)
А также — что он совершил всё это лишённый золотого ядра, потому что Вэнь Цин пересадила его ядро в тело человека, сейчас являющегося её супругом.
— Пересадка золотого ядра возможна только в теории! — поражённо восклицает она, услышав. — Никто этого не делал!
— Но ты сделала, — спокойно утверждает госпожа Юй. — Цзян Чэну и Ванцзи неизвестен этот факт… что, возможно, и к лучшему. Но, мне кажется, именно это заставляет Вэй Ина считать, что он перед тобою в долгу.
Вэнь Цин моргает.
— Вы ведь сказали, что он пошёл на всё, чтобы только спасти нас! — возражает она.
— Так и есть. Вэй Ин пожертвовал своим домом, отношениями с семьёй, всем, что у него было.
— Почему же тогда он решил, что всё ещё у меня в долгу? — Вэнь Цин не понимает этого. Совершенно.
— Потому что он пытался, но не преуспел, — госпожа Юй вздыхает. — И вероятно, в этом моя вина...
— Тогда… думаю, я благодарна, что это так, — говорит Вэнь Цин. — Пусть это и эгоистично с моей стороны. — В конце концов, Вэй Усянь и в этой жизни сделал немало, чтобы сберечь её брата, её саму и даже их дальнюю родню.
Госпожа Юй слабо улыбается.
— Он любил тебя. Так что, думаю, он попытался бы разыскать тебя, так или иначе. Для Вэй Ина вы тоже — его семья.
Вэнь Цин не знает, хочется ли ей признаваться даже самой себе, что эта мысль кажется… очень приятной. Признаваться в привязанности к Вэй Усяню опасно, он, без сомнения, не преминет без всякого стыда воспользоваться подобной слабостью.
— Хорошо, теперь я понимаю, почему Илин, — вздыхает она. — Но он хоть осознаёт, насколько опасным может быть его тёмное заклинательство?
Лицо госпожи Юй выражает крайнее неодобрение.
— О, он определённо в курсе, но Вэй Ин сейчас лишь немногим менее безрассуден и упрям, чем был раньше. Он пользуется тёмным заклинательством, только если нет другого выбора, но это не значит, что он всегда руководствуется разумом, решая, действительно ли это так.
Вэнь Цин кивает.
— Если это всё, что я должна знать, думаю, мне стоит просмотреть свои книги. Возможно, в них отыщется информация, которая подскажет, как лучше бороться с ожидаемыми последствиями.
— Поговори с Ванцзи или Лань Сичэнем, я уверена, что они с радостью предоставят тебе доступ к библиотеке в Облачных Глубинах, — советует госпожа Юй. — Они оба уже пытались найти там хоть что-нибудь, но очевидно, что никто из них не обладает твоими познаниями.
Вэнь Цин до сих пор не приходило в голову, какие возможности открывает перед ней брак с шурином одного из Двух нефритов клана Лань, одновременно являющимся побратимом второго. Доступ к библиотеке Облачных Глубин? Учитывая обстоятельства, Лань Ванцзи, вероятно, сумеет раздобыть ей разрешение оставаться там так долго, как она пожелает. Если бы Вэнь Цин подумала об этом раньше, можно было успеть обсудить всё до того, как Лань Цижэнь и Лань Сичэнь отправились обратно в Гусу.
— Госпожа Юй, я…
— Беги, — хохочет госпожа Юй. — Я передам А-Чэну, что среди новых зданий, которые он планирует построить, стоит выделить одно для нашей собственной библиотеки.
Лань Ванцзи уже позволено покинуть её маленький лазарет, но именно оттуда Вэнь Цин начинает его поиски, потому что Вэй Усянь всё ещё там.
Однако Лань Ванцзи, к её удивлению, отсутствует.
— О нет! — восклицает Вэй Усянь при виде Вэнь Цин. — Ты вернулась! Мне угрожает опасность! Я ничего не делал, честно-честно, я вёл себя очень хорошо! А-Юань, спаси меня!
А-Юаня, спокойно игравшего на кровати с соломенными бабочками, хватают в охапку, заслоняясь им, словно маленьким живым щитом, причём сам он воспринимает такое обращение поразительно спокойно. Вэнь Цин даже не подозревала, что столь юное личико способно выражать такую бездну снисходительного долготерпения.
— Папа дурачится, — сообщает А-Юань с преувеличенно утомлённым вздохом, и Вэнь Цин невольно расплывается в улыбке. (А потом подавляет внезапную тревогу из-за столь явного проявления эмоций, напоминая себе, что здесь, в Пристани лотоса, улыбаться совершенно безопасно.)
— Твой папа часто дурачится? — интересуется она.
— Очень, — уверенно констатирует А-Юань. Он выскальзывает из хватки Вэй Усяня и возвращается к своим игрушкам.
— О жестокое предательство! — скорбно вздыхает Вэй Усянь, а потом полностью сосредоточивается на Вэнь Цин. — Ты пришла проверить, как у меня дела, или снова утыкать меня иголками?
— Ни то, ни другое. Я искала твоего мужа.
Вэй Усянь кивает.
— А! Ну, он должен скоро вернуться.
Вэнь Цин колеблется, но очень недолго.
— Насколько я поняла, — осторожно начинает она, — кое-кто здесь, в Пристани лотоса, на самом деле мой дальний родственник.
Вэй Усянь замирает.
— Это… проблема? — так же осторожно спрашивает он.
— Никаких проблем. — На этот раз Вэнь Цин не колеблется, ибо не испытывает ни малейших сомнений. — Его любят. И у него всё хорошо. Я рада. В наше время куда полезнее быть Ланем, чем Вэнем.
Вэй Усянь ощутимо расслабляется, и к нему мгновенно возвращается хорошее настроение.
— Так и есть. Даже полезнее, чем быть Ланем, а не Вэем. Лань Чжань, видишь ли, предлагал и такой вариант, но я сказал ему, что это смешно. Нет ни ордена, ни клана с именем «Вэй». «Лань» позволит ему чувствовать свою принадлежность. Ну, знаешь, к семье, к целому клану, носящему то же имя, — и Вэй Усянь говорит это так легко. Совершенно незаметно, чтобы это его беспокоило.
Если бы А-Юань стал Вэй Юанем, у него самого появился бы кто-то «носящий то же имя» — впервые с тех пор, как Вэй Усянь был ещё совсем ребёнком.
Вэнь Цин не говорит этого. Вэй Усяню и без неё это прекрасно известно.
А потом возвращается Лань Ванцзи. Вэнь Цин в растерянности. Она не очень представляет, как завязать с ним беседу. Обычно в этом нет необходимости. Общение с Лань Ванцзи и Вэй Усянем — это общение с Вэй Усянем. Лань Ванцзи внимательно слушает. Иногда вставляет загадочные междометия, понятные только его супругу. Ещё реже — прямо выражает свою мысль так, что она доступна и другим людям.
Иногда Вэнь Цин становится любопытно, в чём проблема с орденом Гусу Лань. Два нефрита блюдут свою бесстрастность почти столь же ревностно, как она, но при этом один из них — глава клана, а второй — его брат. Вэнь Цин росла с сознанием того, что открытое проявление мыслей (или, ещё хуже, чувств) может оказаться опасным, однако сыновьям Вэнь Жоханя подобные страхи были неведомы.
В то же время Лань Цижэнь ничуть не стесняется выплёскивать эмоции (которые по большей части ограничиваются возмущением, но Вэнь Цин подозревает, что этот факт напрямую связан с Вэй Усянем, неизменно присутствовавшим при их немногих пока что встречах). А сам Вэй Усянь и вовсе считает, что выражение лица Лань Ванцзи меняется и… ну, что-то выражает. Возможно, ей просто нужно познакомиться с ними получше.
Вэй Усянь, как обычно, проламывается сквозь толщу льда, казалось бы, окружающую его супруга, так, будто её в принципе не существует.
— Лань Чжань! — окликает он. — Вэнь Цин пришла к тебе! А не ко мне! Потому что я вёл себя очень хорошо и не заслуживаю наказания!
— Ну, вот этого я бы не стала утверждать с уверенностью, — вставляет Вэнь Цин, прежде чем успевает подумать. (И не вздрагивает, потому что приучила себя не вздрагивать ни от чего ещё с самого раннего детства.)
Вэй Усянь хохочет и явно рад. (Он знал её — когда-то. Они были соратниками, вместе пытались обустроить надёжный дом. Вэй Усянь любил её как члена семьи. Не поэтому ли он сейчас так часто пытается её спровоцировать? Они когда-то пикировались с подобной лёгкостью? Вэнь Цин настолько доверяла ему? Ей очень любопытно, каким был Вэй Усянь тогда. Какими были они оба.)
Лань Ванцзи спрашивает:
— Чем я могу служить госпоже Вэнь?
— Госпожа Юй предположила, что в Библиотеке Облачных Глубин может быть полезная информация, касающаяся лечения необычных духовных травм, — говорит Вэнь Цин. Она не знает, как объяснить это более доходчиво, но, как выясняется, объяснений не требуется.
Лань Ванцзи кивает.
— Если можно отложить ваш визит до тех пор, когда Вэй Ин поправится достаточно, чтобы выдержать путешествие, то было бы проще всего, если бы я сопроводил вас лично. Но если… есть причины спешить, я могу снабдить вас жетоном и сопроводительным письмом к брату.
— Я не тороплюсь, — заверяет Вэнь Цин, потому что не может допустить, чтобы Лань Ванцзи боялся за своего супруга только из-за того, что ей по-детски не терпится, и потому что ей самой в любом случае не следует покидать Пристань лотоса, пока состояние Вэй Усяня не перестанет вызывать беспокойство (по крайней мере, с медицинской точки зрения). — Спасибо!
На этом она кланяется и выходит.
По дороге в Облачные Глубины (пешком и на ослике — Вэй Усяня признали достаточно здоровым для путешествия, но пока, увы, не для полётов на мече), он проводит время наблюдая за Вэнь Цин. Ей не удаётся полностью скрыть своё воодушевление, даже нетерпение (из-за посещения Библиотеки Облачных Глубин, ни больше ни меньше!), и это восхитительно.
Вэй Усянь очень скучал по ней — в своей второй жизни. Пока они жили в Илине, Вэнь Цин постепенно стала вести себя с ним свободнее, позволила увидеть больше настоящей себя, ощутить свой едкий юмор и глубокое сострадание, которые до того скрывала, как нечто постыдное.
К огромной радости Вэй Усяня, то же самое происходит и в Пристани лотоса. Тут — необдуманное замечание, там — искреннее проявление чувств. И Вэй Усянь так гордится Цзян Чэном, потому что тот, конечно, откровенно ужасен во всём, что касается общения с другими людьми, и в придачу слишком привык к присутствию самого Вэй Усяня и шицзе, которые справляются с этим за него, но с Вэнь Цин — он действительно очень, очень старается.
Нет, Цзян Чэн, конечно, ругается с ней (и Вэй Усяню кажется, что их обоих опечалило бы, если бы это было не так), но всё же контролирует себя, чтобы не сказать того, что она и правда не сможет простить, того, что способно на самом деле её обидеть.
При этом он остаётся Цзян Чэном — насмешливым и зачастую неумеренно резким, но это понемногу превратилось в игру: Вэнь Цин парирует не менее едко, а приподнявшиеся уголки её губ говорят о том, что она, несомненно, находит в этом удовольствие.
Вэй Усянь не собирается брать на себя ответственность, если они продолжат препираться и в Облачных Глубинах, но заранее готовится повеселиться.
Самое странное в их спорах — это то, как они прямо по ходу меняют стороны. Например, во время путешествия большая часть дискуссии крутилась вокруг учреждения в Пристани лотоса школы целителей.
Резиденция расширяется: возводятся новые гостевые покои для тех, кто приезжает, чтобы увидеться с Верховным заклинателем, и также, пока с некоторой осторожностью, для учеников, желающих поучиться в ордене Цзян.
Вэнь Цин убеждала, что накопленными ею навыками необходимо делиться, а Цзян Чэн возражал, что это будет слишком утомительно — для неё же, потому что никто больше не обладает достаточными познаниями, чтобы преподавать. И потом это каким-то образом трансформировалось в то, что теперь уже Цзян Чэн настаивает, что создание школы практически необходимо, ведь она послужит как поднятию престижа ордена Цзян, так и реабилитации ордена Вэнь, в то время как Вэнь Цин утверждает, что для того, чтобы организовать и содержать подобную школу потребуется слишком много денег.
У Вэй Усяня есть свои соображения по этому поводу, но на данном этапе он предпочитает не вмешиваться. Проблема в том, что они приближаются к воротам Облачных Глубин, и какое бы удовольствие оба ни получали от своей ругани, элементарная вежливость требует, чтобы они заткнулись… хотя бы на время.
Вот только улучить возможность, чтобы прервать их, не так просто. Вэй Усянь уже не понимает, то ли он давно упустил удачный момент, то ли, наоборот, следует выждать ещё немного, когда А-Юань берёт решение этого вопроса на себя.
— Папа, — жалуется он, сидя перед Вэй Усянем на ослике, — дядя слишком громкий!
Вэй Усянь расплывается в довольной улыбке.
— Согласен, А-Юань. Ещё какой громкий! А ведь шуметь в Облачных Глубинах запрещено, да?
— Да! — А-Юань начинает ёрзать. — Папа, вниз!
Вэй Усянь передаёт его Лань Чжаню, который осторожно опускает их сына на землю, и тот немедленно семенит к Цзян Чэну и дёргает его за полу ханьфу.
— Ты что, в деньгах совсем ничего не смыслишь?! Нужные для строительства средства… — Цзян Чэн замирает посередине фразы и таращится вниз на неожиданно возникшего рядом племянника. — Э, А-Юань? Что-то случилось?
— Кричать в Глубинах нельзя, — строго сообщает А-Юань и тычет пальчиком вперёд. — Мы почти там.
Цзян Чэн застывает разинув рот.
— Этот ребёнок — лучшее, что случилось в моей жизни, — провозглашает Вэй Усянь, ни к кому особо не обращаясь.
По прибытии в Облачные Глубины Вэнь Цин сразу же скрывается в Библиотечном павильоне, а Лань Чжань уходит, чтобы помочь Цзэу-цзюню с делами клана.
Вэй Усянь с Цзян Чэном и А-Юанем медленно бредут по направлению к домику, но внезапно Вэй Усянь осознаёт что-то крайне важное и застывает как вкопанный.
— Цзян Чэн! — поспешно окликает он, хватая брата за рукав. — Цзян Чэн, Цзян Чэн, я только что понял!
— Понял что? — хмурится тот.
— Скажи, какие у нас обязанности, пока мы в Облачных Глубинах? У меня и тебя?
— Ну, мы должны присматривать за А-Юанем и… — Цзян Чэн останавливается. — И всё. Больше никаких.
Вэй Усянь ухмыляется, и Цзян Чэн тоже постепенно расплывается в улыбке.
— Но сначала ты должен полностью восстановиться! Никакой нагрузки, пока Вэнь Цин не скажет, что можно, иначе я переломаю тебе ноги!
— Само собой, — заверяет его Вэй Усянь.
— И я обещал отцу, что закончу планы новых построек.
— Разумеется.
Они так повеселятся!
Первые несколько недель Вэй Усянь ведёт себя очень хорошо. Он исправно отлёживается в их домике и старательно медитирует, когда ему играют «Очищение» (что происходит очень часто, потому что Лань Цижэнь решил, что поиграть «Очищение» Вэй Усяню — прекрасная практика для учеников из ордена Лань).
И вероятно, не ошибся: кое-кому из них определённо не помешает попрактиковаться в игре на гуцине за пределами классной комнаты. Если они так нервничают, даже просто играя Вэй Усяню в уютном домике на территории Облачных Глубин, то уж точно не готовы использовать гуцинь как оружие во время ночной охоты.
Они с Цзян Чэном углубляются в планы расширения резиденции ордена Цзян и всерьёз обсуждают вопрос об обучении приглашённых учеников в Пристани лотоса. К тому моменту, когда Вэнь Цин снимает запрет на физическую нагрузку и использование ци, они уже выработали примерное расписание и даже обсудили его с Лань Цижэнем. В конце концов, дядя Вэй Усяня со стороны мужа — опытный и уважаемый учитель, и его советы действительно очень им помогли.
Короче говоря, они вели себя очень хорошо. Вэй Усянь чувствует себя просто образцом добродетели.
Цзэу-цзюнь отправился с визитом в Нечистую юдоль, чтобы навестить Не Минцзюэ, и в его отсутствие у Лань Чжаня выработался чёткий распорядок дня. Он поднимается очень рано и выполняет свои временные обязанности заместителя главы клана. Возвращается вечером и играет с А-Юанем, пока не приходит время укладывать их сына в постель. А потом укладывает в постель Вэй Усяня. (Печати тишины клана Цзян очень, очень полезная штука.)
И следовательно, Вэй Усянь и Цзян Чэн свободны весь день.
Лань Цижэнь оставил двери в комнату открытыми, чтобы наслаждаться тёплым весенним ветерком. Это означает, что он видит, как Вэй Усянь с Цзян Чэном приближаются к его покоям. (А также — что он не может притвориться, будто его нет дома, хотя (убеждает он сам себя) ему в любом случае не стоит так поступать).
Наследник и старший ученик клана Цзян громко хохочут и на ходу пихаются локтями.
«Ну вот как?! — уже не в первый раз спрашивает себя Лань Цижэнь. — Как эти двое умудрились стать супругом и названным братом его племянников?!» Они такие недисциплинированные, такие необузданные, такие буйные.
Вероятно, он где-то ошибся в своём воспитании, вот только не может разобраться, где и как именно.
Юноши заходят достаточно благопристойным образом и кланяются с должным почтением. Их приветствие тоже вполне соответствует случаю.
— Чем я могу служить молодым господам? — скрепя сердце интересуется Лань Цижэнь.
Вэй Усянь улыбается — буквально от уха до уха (Лань Цижэнь подавляет обречённый вздох. Неужели Ванцзи ни разу не видел его улыбки до того, как позволил настолько развратить себя, что дело докатилось до брака?)
— Эти недостойные ученики будут благодарны, если учитель согласится поделиться с нами мудрым советом, — начинает Цзян Ваньинь. — Мы обнаружили, что, пока госпожа Вэнь и Лань Ванцзи заняты своей работой, у нас двоих нет особых обязанностей, которым мы могли бы посвятить себя в имеющееся у нас время.
Лань Цижэнь испытывает лёгкую тошноту при мысли о том, на что способны эти двое при наличии свободного времени.
— И у нас появилась идея, — добавляет Вэй Усянь.
Лань Цижэнь определённо чувствует себя больным.
— Нам пришла в голову своего рода тренировка, — продолжает парнишка. — Мы могли бы подготовить что-то вроде имитации ночной охоты, с которой ученики будут пытаться справиться. Совершенно безопасной, но такой, чтобы она представляла для них некоторую сложность. Мы подумали, что это могло бы быть полезно для учеников ордена Лань… если, конечно, учитель не возражает. А площадку для неё можно обустроить в лесу.
Лань Цижэнь задумывается над этим предложением.
Работы по подготовке подобного мероприятия на некоторое время займут обоих юнцов. Причём проходить они будут вдали от самого сердца Облачных Глубин, где они не побеспокоят его и не нарушат течение привычной жизни. И Лань Цижэнь в достаточной степени уверен, что ученики серьёзно не пострадают.
— Учитель согласен, — коротко отвечает Лань Цижэнь и намеренно игнорирует нездоровое ликование во взглядах, которыми обменивается юньмэнская парочка. — Если это облегчит вам работу, вы также можете оставить А-Юаня со мной.
Он бы с радостью убедил себя, что руководствуется серьёзными и сознательными мотивами, например, желанием проследить за ранним воспитанием своего внучатого племянника… но знает, что это не так. Просто… слишком много времени уже прошло с тех пор, когда Лань Цижэню приходилось постоянно отвлекаться от работы из-за необходимости приглядывать за маленьким ребёнком, и он скучает по тому времени куда больше, чем представлялось возможным, когда его племянники были детьми.
Разумеется, это превращается в соперничество между ними, потому что — разве может быть иначе? Для Вэй Усяня и Цзян Чэна поводом для соперничества может стать что угодно.
И Вэй Усянь планирует позже повторить подобное упражнение в Пристани лотоса. У него уже есть идеи, требующие наличия водоёмов и деревьев, пригодных для лазанья, которые просто невозможно воплотить в сосновом бору.
Они трудятся неделями. (Поначалу Вэй Усянь побаивался надолго оставлять А-Юаня с Лань Цижэнем, но выяснилось, что в отношении их сына Лань Цижэнь — сама мягкость. Вэй Усянь серьёзно сомневается, что Лань Чжаня или Лань Сичэня так закармливали пирожными или дарили им столько новых игрушек, как сейчас А-Юаню.) Возвращение Цзэу-цзюня не мешает их подготовке. (Цзян Чэн настаивает, что привлекать Лань Чжаня к участию на этом этапе — нечестно, и Вэй Усянь поощряет своего супруга посвятить больше времени общению с братом, потому что сейчас сам он полностью увлечён текущей затеей.)
Когда всё почти готово, обнаруживается, что у них будет даже больше юных участников, чем они рассчитывали, потому что в Гусу прибывает очередная волна приглашённых учеников.
Возросшее количество могло бы обеспокоить Вэй Усяня, но он уверен — оно достаточно быстро сократится.
И он с нетерпением ждёт этого момента.
Notes:
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА:
Дорогие читатели! Мы очень-очень старались выдерживать такой, довольно напряженный, график, но... человек предполагает, а дедлайн - случается(( И вот у меня и одной из моих бет он как раз и случился. А поскольку предыдущие дедлайны уже выбрали сделанный нами перед началом выкладки задел... Боюсь, что следующую главу мы сможем выложить, в лучшем случае, в следующую среду, а то и в воскресенье 25-го(( Пожалуйста, потерпите немного. Потом меня, по крайней мере, должно немножко отпустить, и, надеюсь, мы сможем вернуться к прежнему графику.
Chapter Text
Утро перед подготовленным Вэй Усянем испытанием выдаётся светлым и приятным, с голубым небом, лёгким ветерком и ощущением приближающегося лета, витающим в воздухе.
В итоге они с Цзян Чэном решили подготовить две отдельные полосы препятствий, поделить учеников на две команды и посмотреть, кто быстрее успеет вывести всех из игры. (Ну или если часть учеников всё-таки доберётся до финала, то — кому удастся истребить большее число участников.) Каждой группе сообщили, что с ними пойдут (но ни в коем случае не для того, чтобы помогать, будь то советом или делом) двое взрослых заклинателей — нечто среднее между сопровождающими и судьями.
Лань Чжань и Лань Цижэнь присматривали за группой Цзян Чэна, а Вэнь Цин и Лань Сичэнь отправятся вместе с командой Вэй Усяня. (Возможная предвзятость супругов и названных братьев вызвала долгие споры.) Вэй Усяню категорически запретили подсматривать («дабы не подавать ему дополнительные идеи»), а Лань Чжань поклялся честью, именем клана и, по настоянию Цзян Чэна, жизнью Вэй Усяня, что не расскажет ему ничего, пока соревнование не закончится.
В группе Вэй Усяня — тридцать юных адептов, из которых примерно треть — Лани. Их настрой охватывает всю палитру чувств от откровенной нервозности до столь же явной самоуверенности, и в целом — они просто очаровательны. Вэй Усяню хочется ущипнуть их за щёчки.
Вместо этого он торжественно объявляет:
— Вы следовали за странными и угрожающими происшествиями, пока не оказались на дороге, ведущей в таинственный город. Произошедшие до сих пор события — явно результат чьего-то злого умысла. Дорога в город лежит через этот лес. Ваша задача выяснить, в чём причина всех этих странностей, и положить им конец.
Полоса препятствий Вэй Усяня располагается отчасти в лесу, а отчасти — в долине, окружающей Облачные Глубины. Большинство «домов» едва намечено в виде каркасов из палок, верёвок и бумаги, но в долине есть и несколько настоящих построек, давно заброшенных из-за своего удалённого местоположения, и ему разрешили их использовать. В целом всё это не выглядит слишком реальным, но на этот счёт у Вэй Усяня есть план.
Ученики заходят в лес. Вэнь Цин и Цзэу-цзюнь следуют за ними. Вэй Усянь прогулочным шагом плетётся в самом конце до тех пор, пока они уже почти не выходят в долину, где находится предполагаемый город. Когда впереди внезапно раздаются громкие крики и проклятия, он запрыгивает на Суйбянь и подлетает сверху, чтобы иметь лучший обзор.
На учеников напало несколько десятков бумажных манекенов, оживлённых при помощи «призыва нарисованных глаз». На груди каждого манекена написано: «Привет! Я лютый мертвец!». Завязывается бурная схватка. Манекенам строго-настрого приказано не вредить юношам, однако они пытаются схватить их и оттащить от основной группы. Если им это удаётся, такой ученик считается «убитым».
Вэй Усянь с удовольствием отмечает, что двое учеников, особенно кичившихся своей уверенностью в себе, попадают в число шестерых, «убитых» манекенами до того, как группа успевает порубить нападавших на части.
Когда манекен повреждается, изнутри него вырываются клубы таинственной взвеси. (Вэй Усяню потребовалась почти неделя, чтобы изобрести эту взвесь. Она представляет собой смесь муки и специй с духовной энергией, и он очень, очень доволен результатом.)
Ученики радостно поздравляют друг друга с победой, пока кто-то (Вэй Усянь намеревается потом узнать его имя, потому что, как ему кажется, этот парнишка не глуп) не говорит:
— Постойте. Это были «ходячие мертвецы», и они осыпали нас порошком. Думаю, те, кто вдохнули или проглотили его, могут быть отравлены трупным ядом.
Все замирают.
— Но не может же быть…
Один из учеников, особенно активно участвовавший в схватке и поэтому с ног до головы осыпанный толстым слоем порошка, бормочет:
— Нет, возможно, он прав. Я чувствую… — и валится без сознания.
Вэнь Цин оказывается рядом до того, как тот успевает коснуться земли. Она быстро осматривает пострадавшего и хмурится.
— Он совершенно здоров, — констатирует она, а потом поднимает голову вверх, к Вэй Усяню, всё ещё кружащему над ними. — Что ты с ним сделал?
Вэй Усянь ухмыляется.
— На порошок наложено заклятие. Стоит ему достигнуть сердца, человек засыпает. Если вы заснёте до того, как получите противоядие, будете считаться «убитыми». Кто знает, как лечить отравление трупным ядом? Это лечится теми же самыми способами.
Ученики молчат.
— Я знаю. Но предполагается, что я просто наблюдатель. — Вэнь Цин смотрит прямо ему в глаза.
Вэй Усянь оборачивается к ученикам.
— Адепты! Можете считать, что вам очень повезло! Вы наткнулись на двух опытных заклинателей, которые согласились вам помочь! Внимательно слушайтесь их мудрых советов, и вы сможете вернуться живыми!
Вэнь Цин выгибает бровь:
— То есть мы теперь полностью в игре?
— Так и есть! — Вэй Усянь широко раскидывает руки. — Это состязание. Мы с Цзян Чэном соревнуемся в том, кто выведет из игры больше участников. Помогая им выжить, ты можешь обеспечить ему победу.
Потому что это они с Цзян Чэном, и для них нормально поднимать ставки.
Цзян Чэн должен был сказать то же самое Лань Цижэню и Лань Чжаню. И Вэй Усяню не терпится услышать, как всё прошло. Ему ведь даже неизвестно, сколько участников выжило у Цзян Чэна.
Вэнь Цин кивает и поворачивается к ученикам.
— Все, кто отравлен, лучше признайтесь сейчас! — Когда они так и поступают, Вэнь Цин подходит к каждому пострадавшему и делает… что-то, что заставляет их застыть, как неподвижные статуи. — Остальным придётся нести отравленных. Старайтесь держать вертикально. Здесь небезопасно, так что мы не можем их оставить.
Лань Сичэнь подхватывает по ученику в каждую руку и бросает на Вэй Усяня нечитаемый взгляд.
Тот тихонько посмеивается. Лань Сичэнь ведь должен знать Вэй Усяня достаточно хорошо, так? Он ведь не решит, что теперь ему точно известно, что будет происходить дальше?
Вэй Усянь подносит флейту к губам и начинает играть.
Вэнь Цин не может сказать, чего конкретно она ожидала, когда Вэй Усянь заиграл на флейте, но точно не этого.
Вэй Усянь прославился как юное дарование, ещё когда они были подростками. Но при встрече он оказался совершенно не таким, как Вэнь Цин представляла: её воображение рисовало усердного ученика, целиком сосредоточенного на своём совершенствовании, а не этого несерьёзного, смешливого мальчишку. Даже после того, как он с лёгкостью превзошёл Вэнь Чао во время соревнований лучников в Безночном городе (и часть её откровенно радовалась унижению кузена, хотя Вэнь Цин уже тогда была не настолько глупа, чтобы показывать это открыто), она считала, что таланты Вэй Усяня по меньшей мере сильно преувеличены.
Затем она услышала о его деяниях во время Низвержения солнца и, придя к выводу, что, вероятно, слава всё же была заслуженной, решила, что теперь уж точно знает ему цену.
Когда вокруг них начинает подниматься туман, небо темнеет, а смехотворные намётки домов в долине начинают выглядеть как плотные, отбрасывающие густую тень постройки, Вэй Усяню ещё раз удаётся её поразить.
Создание иллюзий не относится к традиционным техникам клана Цзян (как, впрочем, и клана Лань). Его практическая ценность невелика, и члены великих орденов редко тратят свои силы даже на изучение отдельных приёмов. Ещё меньше тех, кто владеет этим искусством в достаточной степени. Трудно представить, что Вэй Усянь вообще когда-то начал ему учиться, и уж совсем невероятно, что ему могло хватить времени освоить то, что он с лёгкостью творит сейчас.
Нет, Вэнь Цин не сомневалась в рассказе госпожи Юй о том, что Вэй Усянь уже прожил жизнь, до того как родился вторично, но это было… лишь трудным для осознания фактом, не больше. То, что происходит на её глазах в настоящий момент, каким-то образом делает этот факт реальнее. Вэй Усянь оказался способен на большее, чем то, чему даже самый прилежный ученик смог бы научиться к его возрасту.
Вэнь Цин знает, что как совершенствующаяся достаточно сильна. Она в состоянии почувствовать иллюзию, духовную энергию, трепещущей пеленой окутывающую окружающие её предметы, и, если очень сосредоточится, сможет увидеть, что сейчас разгар дня, а не туманная ночь в воображаемом городе. Но стоит сосредоточенности на мгновение дрогнуть, как иллюзия снова обретает полную силу.
Даже памятуя о явном преимуществе, имевшемся у Вэй Усяня, Вэнь Цин готова признать, что ему удалось произвести на неё глубокое впечатление.
В испытании, подготовленном её супругом, Вэнь Цин тоже играла роль, но та была куда проще: она изображала крестьянку, рассказывающую ученикам о происходящих в округе странностях. Правда, сведения, которые она сообщала, не отличались точностью. (Не злонамеренно, а, скорее, так, как обычно перевирают все далёкие от заклинательства жители глубинок просто по непониманию.)
В испытании Вэй Усяня — Вэнь Цин отвечает за «выживание» двадцати трёх младших адептов. Тут вопрос уже не только в победе супруга, затронута её гордость.
Она решительно заводит их в город.
Откуда-то спереди доносится странный звук, как будто бамбуковой палкой быстро-быстро постукивают по дороге. Вэнь Цин отмечает этот звук, но пока не располагает достаточной информацией, чтобы решить, что с ним делать, и сейчас гораздо важнее найти что-нибудь, из чего можно приготовить противоядие.
Вэнь Цин в достаточной степени уверена, что Вэй Усянь будет играть честно.
Что не означает, что она обязана поступать так же.
Иллюзия уже скрыла всё вокруг. Вэнь Цин может отличить её от реальности, но не разглядеть, что скрывается под нею. Однако она успела окинуть взглядом местность до того, как Вэй Усянь начал играть. Большинство строений — всего лишь палки, огороженные верёвкой, но среди них были и настоящие… где-то в той стороне.
Постукивание прерывается, а затем перемещается немного вперёд и энергично возобновляется — прямо перед одним из домов в той части улицы, где, согласно воспоминаниям Вэнь Цин, должны находиться реальные постройки.
С опаской Вэнь Цин приближается к дому, и странный звук прекращается.
На всякий случай она решает постучать в дверь, махнув ученикам, чтобы те держались подальше.
Дверь приоткрывается на узкую щёлку. В царящей за ней темноте смутно виднеются только белки чьих-то глаз.
— Закрыто, — ворчливо отвечает, судя по голосу, пожилая женщина.
— Прошу вас, госпожа, — перебивает Вэнь Цин. — Со мною пострадавшие дети, нуждающиеся в помощи. Если вы позволите нам укрыться тут на время, обещаю, что мы не задержимся надолго.
— Закрыто, — повторяет голос, и дверь начинает закрываться, но Вэнь Цин успевает просунуть в щель ногу.
— Сожалею, госпожа, но нам надо войти.
Дверь распахивается шире, и обитательница, шаркая, удаляется куда-то вглубь.
Вэнь Цин осторожно заходит, достав свой меч, чтобы оглядеться при его неярком свечении.
Вэнь Цин выросла в Безночном городе во времена Вэнь Жоханя. Она сопровождала его в том числе и в Огненный дворец, а ещё чаще её вызывали туда немного подлечить допрашиваемых, чтобы Вэнь Жохань смог позабавиться с ними подольше. (Вэнь Цин не питает каких-либо иллюзий: несмотря на то, что сама она никогда не убивала и не проливала кровь с целью причинить кому-нибудь вред, на её душе тоже достаточно тёмных пятен.)
Так или иначе, Вэнь Цин не вскрикивает, а ещё через пару мгновений осознаёт, что комната увешана не трупами, это всего лишь бумажные манекены.
Некоторые из учеников откровенно вопят, и она шёпотом просит их держаться потише.
После того как они затаскивают своих отравленных товарищей внутрь, Вэнь Цин плотно закрывает дверь.
— Кто-то должен пойти со мной, — сообщает она, отправляясь на поиски кухни, пока Лань Сичэнь зажигает свечи.
Вэнь Цин полагает, что там должно быть хоть что-нибудь, и точно — на кухне обнаруживается рис.
Ей ни разу не приходилось готовить. Вот заваривать — да, в этом Вэнь Цин настоящий эксперт, будь то чай, целебные травы или вообще любые лекарства. Но готовить она не умеет.
— Свари кашу из клейкого риса, — приказывает Вэнь Цин последовавшему за ней ученику. — А когда она сварится, надо будет накормить ею каждого из отравленных.
Пока ученик орудует на кухне, Вэнь Цин отправляется переговорить с Лань Сичэнем.
— Есть какие-нибудь мысли? — тихо спрашивает она.
— Даже слишком много, — отзывается Лань Сичэнь. — Но боюсь, что не смогу помочь вам советом. Если попытаюсь, могу завлечь нас в худшую ловушку.
Вэнь Цин хмурится. Со стороны одного из Двух нефритов подобная беспомощность как-то не впечатляет.
Лань Сичэнь слабо улыбается.
— Дело в том, что мне известно о… происшествии, крайне напоминающем то, что случилось с нами, — поясняет он. — Но Вэй Усянь в курсе, что я о нём знаю, и, полагаю, принял меры на случай, если я решу воспользоваться этим знанием, чтобы помочь нам найти разгадку. Поэтому я и опасаюсь, что любое моё слово может представлять для нас опасность.
У Вэнь Цин нет привычки мерить шагами комнату. Нет привычки так открыто показывать свои эмоции, но её преследует чувство, что она что-то упускает. Она отжимает точки, освобождая пострадавших от временного паралича, хотя и советует им по-прежнему сохранять неподвижность, а затем подходит, чтобы выглянуть на улицу сквозь прорехи в бумажном окне и посмотреть, изменилось ли там что-нибудь за то время, пока они были внутри. На улице толкутся несколько ходячих мертвецов, которые теперь и выглядят соответственно.
Юноша, которому Вэнь Цин поручила сварить кашу, выносит котёл, чтобы раздать по порции каждому отравленному.
— Ты уверен, что это поможет? — спрашивает кто-то из них.
— Так сказала госпожа Вэнь, — отвечает парнишка. Она слышит, как захлопывается дверь, когда он возвращается обратно на кухню.
— А теперь все вместе, — сочувственно командует Вэнь Цин. — Три, два… начинаем жевать!
Сзади слышатся странные звуки, будто несколько человек разом кашляют и отплёвываются. Вэнь Цин оборачивается, гадая, не оказался ли её помощник ещё худшим поваром, чем она сама.
— У меня такое чувство, как будто язык вот-вот обуглится! — едва выговаривает один из учеников как раз, когда до неё доносится сильный аромат специй. — Госпожа Вэнь, там на самом деле должно быть так много перца?
— Что? — встревоженно восклицает Лань Сичэнь. Он стоял у стены, казалось, погружённый в глубокие раздумья, но сейчас практически подбегает к заговорившему ученику. — Стоп! Не ешьте! Прекратите есть это немедленно!
— Но госпожа Вэ…
Не успев договорить, юноша валится без сознания.
В течение буквально пары секунд то же самое происходит с другими.
Вэнь Цин подходит к одному из них, но тот просто спит, как и парнишка, который «умер» от яда раньше.
— Не понимаю, — недоумевает она. — Клейкий рис должен излечивать отравление трупным ядом.
— Не в том случае, если сам рис был отравлен, — раздосадовано рычит Лань Сичэнь. — Госпожа Вэнь, сколько с нами учеников?
— Двадцать три, — уверенно отвечает она. Было тридцать, семь вышли из игры. Одиннадцать отравились «трупным ядом».
Лань Сичэнь смотрит на неё с мрачным видом.
Вэнь Цин оборачивается и считает.
Одиннадцать учеников — на полу без сознания.
Двенадцать — замерли, охваченные ужасом.
Парнишка, который унёс котёл обратно на кухню, так и не вернулся, но в комнате и без него двадцать три ученика.
Двадцать три здесь, и один, который скрылся. Если бы пригляделась, смогла бы она увидеть поверх него наведённый морок? Вэнь Цин перестала обращать внимание на иллюзию, когда всё вокруг стало иллюзорным, но он, должно быть, зашёл в дом вместе со всеми.
Только двенадцать учеников всё ещё остались в игре, живыми.
Вэй Усянь истребил больше половины их подопечных, а игра только началась.
— В группы по трое, — командует Вэнь Цин, и её голос звучит ровно. Её голос всегда звучит ровно. Прежде чем закончится этот день, она прикончит кое-кого голыми руками, но её голос звучит очень ровно. — Держаться рядом каждую секунду. Не терять друг друга из виду, что бы ни случилось. Убедитесь, что хорошо запомнили своих партнёров, и ни в коем случае — не меняйтесь группами.
Она отправляется проверить кухню.
Там ещё остался несваренный рис, если, конечно, его можно считать безопасным. Остатки специй и порошок фальшивого трупного яда, изготовленного Вэй Усянем, рассыпаны по столу. В кухне ожидаемо никого нет.
Старушка, которая была в доме, когда они прибыли, неподвижно сидит в своей тёмной комнате. Дверь туда находится между входом и кухней, они бы заметили, если бы она выходила.
С этим, пожалуй, всё.
В большой комнате ученики уже успели разбиться на группы. В каждой точно по три человека, и самих групп — четыре.
Когда она возвращается, одна из групп толпится возле окна, прижавшись друг к другу, чтобы выглянуть наружу, и кто-то из них («Тот же паренёк, который догадался про отравление трупным ядом», — припоминает Вэнь Цин) оборачивается к ней и хмурится.
— Госпожа Вэнь, — сообщает он. — Снаружи ходячие мертвецы. И кажется, я видел привидение.
— Думаю, здесь мы в безопасности, — они не слишком продвинулись к достижению цели, но в доме у них хотя бы есть возможность поразмыслить и выработать какой-нибудь план.
— Я знаю, — соглашается парнишка. — Но мертвецы и не пытаются пробраться внутрь. Просто движутся по улице, и, похоже, все они направляются в одну и ту же сторону.
Вэнь Цин моргает.
— Как тебя зовут?
Юноша поспешно склоняется в поклоне.
— Этого недостойного ученика зовут Не Цзян, имя в быту Гои.
Она кивает.
— Лань Сичэнь, насколько близко вы находились к этому «трупному яду»?
— Он вообще не попал на меня.
— Отлично. — Вэнь Цин подходит к нему и, достав острый нож, отхватывает полу его верхнего ханьфу. — Поскольку от вас всё равно никакой помощи, можете, по крайней мере, поделиться частью одежды. — Она разрезает материал на полоски и сосредоточивается, напитывая каждую духовной энергией.
Это одна из техник её семьи.
Вэнь Цин прижимает полоску поверх своих рта и носа, и ткань сама собой прилипает к коже, плотно прилегая краями. Сквозь такую маску можно дышать, но она не пропустит ядовитые пары или отравленные частицы. Затем Вэнь Цин быстро раздаёт по полоске каждому из выживших.
— Не снимайте их, — резко приказывает Вэнь Цин. — Они защитят вас от трупного яда.
И всё же её не оставляет ощущение, что впереди их ждёт новая ловушка.
— Мы выйдем через заднюю дверь, — со вздохом сообщает она. — И будем пробираться по крышам. Ходячие мертвецы не смогут забраться туда, но всё равно постарайтесь передвигаться как можно тише. Давайте посмотрим, куда направляются все эти мертвецы.
Снаружи ни ветерка, всё по-прежнему затянуто густым туманом. Вэнь Цин ведёт учеников по крышам, перепрыгивая с одного дома на другой.
Некоторое расстояние уже позади, когда она внезапно вспоминает, что дом, где они скрывались, — единственная реальная постройка. Эти были сделаны из веток, верёвочек и бумаги, у них не было крыш.
Вэнь Цин проверяет кровлю ногой.
Та кажется совершенно твёрдой.
Интересно, упала бы она на землю, если бы сосредоточилась достаточно, чтобы посмотреть сквозь иллюзию?..
Ходячие мертвецы и правда движутся вполне целенаправленно. Сквозь туман слишком плохо видно, чтобы разглядеть — куда, так что Вэнь Цин просто следует за ними, бесшумно и осторожно, и в какой-то момент впереди начинает проступать огромное, громоздкое здание, окутанное смутным светящимся ореолом. Вэнь Цин останавливается и ждёт, пока подтянутся остальные.
Ученики догоняют её, тройка за тройкой, и она скрупулёзно пересчитывает их по головам. Ровно двенадцать.
Но это всё.
— Где, — шепчет она, — Лань Сичэнь?
Мальчишки оглядываются.
— Он шёл за нами, — говорит Не Гои. — Он был… совсем рядом.
Кто-то из учеников тихонько скулит.
Вэнь Цин едва удерживается, чтобы не сказать что-нибудь такое, что наверняка «запрещено в Облачных Глубинах».
Но спустя несколько мгновений из тумана появляется знакомая изящная фигура.
— Прошу прощения, — извиняется Лань Сичэнь. — Показалось, что я что-то увидел. — Он выглядит очень скованным.
— Не отставайте больше, — бормочет Вэнь Цин и снова начинает с опаской пробираться вперёд.
В этой части города туман как будто становится менее плотным. Улица упирается в площадь, над которой нависает какой-то… Дворец? Храм? Что-то. Фасад здания освещают горящие фонари.
А потом на площадь спрыгивают две фигуры, сверкая мечами. Один из мечей окутан странной тёмной дымкой, как и лицо человека, который им сражается.
Другой меч отсвечивает бледным светом, а его владелец…
Вэнь Цин застывает. Переводит взгляд с заклинателя на площади на Лань Сичэня и обратно.
В тумане и неверном свете, с масками, надёжно закрывающими нижнюю часть лица, они выглядят идентично.
«Два нефрита клана Лань…» — думает Вэнь Цин.
Один из них точно Лань Сичэнь, но…
— Что делает здесь Ванцзи? — спрашивают у неё над ухом. Кто бы это ни был, он приблизился и сейчас стоит рядом с ней. Маска мешает увидеть выражение, а единственный метод, при помощи которого Вэнь Цин пока что умеет различать их, это: «Лань Сичэнь улыбается, а Лань Ванцзи — нет». И она недостаточно знакома с их мечами, чтобы отличить один от другого, не читая иероглифы, написанные на клинке.
Если она поинтересуется, он поймёт, что у неё возникли подозрения.
Вэнь Цин сглатывает.
Она вырезала кусок из ханьфу Лань Сичэня.
Заклинатель на площади стоит не тем боком. Ей не видно то место, где должен быть разрез.
Вэнь Цин смотрит на одежды человека, стоящего возле неё.
Всё в идеальном порядке, абсолютно никаких повреждений.
Она видит, что Не Гои прослеживает её взгляд. Видит, как его глаза расширяются от внезапного осознания. Он бросает на Вэнь Цин вопросительный взгляд, опуская ладонь на рукоять своей сабли.
Вэнь Цин кивает.
Не Гои одним плавным движением вытаскивает саблю из ножен и наносит могучий рубящий удар, разворачивая лезвие, только когда то оказывается у самой шеи Лань Ванцзи, и легко касается кожи тупой стороной клинка.
— Господин, — шепчет Не Гои, — вы мертвы.
Лань Ванцзи печально кивает и уходит, снова растворяясь в тумане.
Внизу Лань Сичэнь теснит укрытого тёмной дымкой заклинателя всё дальше, дальше, дальше, а потом тот вдруг резко отпрыгивает назад и ищет укрытия в гигантском здании. Лань Сичэнь гонится за ним, тоже скрываясь в тёмном проёме двери.
Со стороны улицы тем временем бредут всё новые и новые ходячие мертвецы. Они не заходят, а распределяются по сторонам площади, словно выстраиваются в караул вокруг загадочного «дворца».
Всё это вызывает у Вэнь Цин определённо нехорошее чувство.
Под влиянием импульса она оглядывается на свою команду учеников и… едва сдерживается, чтобы не завопить в голос.
Одна из групп пропала.
С ней осталось только девять учеников.
Вэнь Цин ужасно не хочется заходить внутрь, настолько, что она всерьёз обдумывает, засчитают ли им, что они справились с угрожающей городу проблемой, если они просто подожгут это здание.
К сожалению, скорее всего, нет.
Лань Сичэнь появляется изнутри и грациозно запрыгивает к ним на крышу. (Вэнь Цин окидывает взглядом его одежды, просто на всякий случай. Они разрезаны.)
— Он там, — хмуро сообщает Лань Сичэнь. — Сторожит какой-то артефакт.
— Один?
— Да.
Вэнь Цин вздыхает.
Это всё очень плохо кончится.
— Идём, — решает она.
За входной дверью им предстаёт один огромный, похожий на пещеру зал. Благодаря изобилию ламп и свечей он на удивление хорошо освещён. В самой глубине возвышается гигантская, грубо вырубленная каменная статуя, изображающая танцующую женщину.
Человек с лицом, полностью скрытым маской, стоит ближе к середине, склонившись над постаментом, на котором покоится старинный, изъеденный временем колокол.
Как только они заходят, двери за ними захлопываются.
Человек в маске выпрямляется и, кажется, смотрит на них. Телосложением он вроде бы не похож на Вэй Усяня, но на данном этапе Вэнь Цин уже не в состоянии отличить реальность от иллюзии.
— Отдай нам артефакт! — выкрикивает один из учеников, выступая вперёд. Вэнь Цин за шкирку оттаскивает его обратно.
Человек мотает головой.
— Что вы здесь затеяли? — спрашивает Вэнь Цин.
— Это тёмный заклинатель, — сообщает Лань Сичэнь. — Он похищал души у жителей города, чтобы придать силы своему творению, но их было недостаточно. Поэтому он заманил сюда заклинателей, чтобы обрести куда большую силу… после нашего уничтожения, — заканчивает он мрачно.
— И что же нам делать? — вырывается у кого-то из учеников.
— Сейчас? — переспрашивает Лань Сичэнь. — Погибнуть.
Он стаскивает маску.
Это не Лань Сичэнь.
Вэнь Цин словно окатывает леденящей волной.
Она не может отличить, что иллюзия, а что нет.
Были ли одежды того, другого, действительно целы, или над нею подшутил очередной морок?
Один из учеников выхватывает меч и замахивается на Лань Ванцзи, но Бичэнь вылетает из ножен, блокируя удар, после чего Лань Ванцзи с лёгкостью разоружает парнишку и плашмя касается его клинком.
— Убит, — спокойно констатирует он.
К смятению и ярости Вэнь Цин, ещё несколько учеников бросаются в атаку.
— Нет! Все назад! — вопит она, волоча за собой Не Гои.
Четырём ученикам удаётся вырваться из схватки и отступить вместе с ними.
«Пятеро!» — думает Вэнь Цин, балансируя на грани истерики. Нет ни малейшего шанса, что кто-то из трёх мальчишек, фехтующих с Ханьгуан-цзюнем, выживет, пусть даже страх нанести им реальные увечья мешает тому расправиться с ними быстро.
И если они не придумают что-нибудь в ближайшее время, после этого он, без сомнения, займётся остальными.
— Госпожа Вэнь, — настойчиво шепчет Не Гои. — Если вы отвлечёте человека в маске, думаю, я смогу разбить его артефакт.
На данный момент ей трудно придумать план действий лучше.
Поэтому Вэнь Цин вытаскивает свой меч и атакует.
Это точно не Вэй Усянь. В его стиле боя нет ничего от присущих тому непредсказуемости и шика, но, кто бы он ни был, этот человек очень, очень искусен и двигается с безупречной точностью.
Вэнь Цин сразу же приходится туго. Нельзя сказать, что она совсем уж неумёха с мечом, но и особыми талантами не блещет, её всегда интересовало совсем иное. Вэнь Цин — целительница, её не воспитывали как воина, и Вэнь Жохань никогда не позволил бы ей участвовать в ночных охотах. Остаётся только надеяться, что Не Гои поторопится.
Ей всё-таки удаётся увести человека в маске от постамента — отступая под его напором, да, но, так или иначе, постамент остаётся без охраны, и краем глаза Вэнь Цин замечает, как Не Гои бросается вперёд, со всей силы обрушивая свою саблю на изъеденный временем колокол. Тот раскалывается с ужасающим звоном.
Человек в маске прекращает фехтовать с ней и отпрыгивает назад.
Вэнь Цин оглядывается.
Не Гои застыл возле постамента и рассыпавшихся осколков колокола. Ученики, сражавшиеся с Лань Ванцзи, сидят на полу вокруг него, предположительно официально «убитые». Как, впрочем, и один из тех, кто чуть раньше успел отступить. Но и Лань Ванцзи тоже отпрянул в сторону двери, закончив бой сразу после того, как разбился колокол.
— Это было… неблагоразумно, — сообщает Лань Ванцзи.
Земля сотрясается, по всему залу разносится пугающий треск.
Статуя начала двигаться.
Вэнь Цин — всего на миг — прикрывает глаза.
То, что следует за этим, попросту бойня.
Chapter 24
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
После того как статуя добивает оставшихся (массивные каменные кулаки неощутимо проходят прямо сквозь тела, но Вэнь Цин первой готова признать, что тут уж без разницы), иллюзия дрожит и рассеивается, как туман под лучами солнца.
Солнце и правда стоит ещё высоко. Прошло всего несколько часов, а кажется, что гораздо больше. Вэнь Цин полностью вымотана.
Откуда-то с широкой ухмылкой появляется Вэй Усянь. За ним следует целая толпа: ученики, наконец проснувшиеся после «трупного яда», и Лань Сичэнь. Иллюзорная маска спала и с человека, с которым сражалась Вэнь Цин, он оказывается Лань Цижэнем.
— Ну что ж! — восклицает Вэй Усянь. — Думаю, это было очень поучительно!
— Весьма, — соглашается Лань Цижэнь. — Благодаря вашей задумке я обнаружил немало областей, в которых наши ученики остро нуждаются в дополнительных наставлениях, — со зловещей решимостью заключает он.
— И не только ученики, — добавляет её только что подошедший супруг. — Эр-гэ, ты позволил прикончить себя ребёнку! Кажется, ты уделяешь слишком мало времени боевому искусству! — Он рассержено косится на Лань Сичэня. — Будь твоя реакция быстрее, и, кто знает, я мог бы выиграть, да и сам бы ты не выбыл. Я пожалуюсь да-гэ, что кое-кто стал форменной неженкой!
Лань Сичэнь морщится. Но Вэнь Цин, со своей стороны, находит это довольно забавным: Не Минцзюэ такое положение вещей, пожалуй, озаботит не меньше, чем её супруга, и на пару они просто вынудят Лань Сичэня восстановить достойную форму.
Супруг тем временем приближается к ней.
— Прости, — извиняется Вэнь Цин, — я пыталась, но так и не смогла никого спасти.
— Не вини себя, — сухо возражает супруг и понижает голос до шёпота: — Вэй Усянь жульничает.
— Я так и не спросила, — спохватывается Вэнь Цин, — сколько выжило у тебя?
— Одиннадцать, — вздыхает её супруг. — За Вэй Усяня сражался тот брат, который не неженка. — Он снова хмуро зыркает в сторону Лань Сичэня. — Вот правда, возьму и расскажу всё да-гэ, и пусть Сичэнь потом не жалуется на синяки и растянутые мышцы.
Вэнь Цин позволяет себе едва заметную улыбку.
— На ваших ночных охотах всегда так? Мне ни разу не доводилось участвовать.
— Так? Практически никогда, — откликается супруг. — Я же сказал, Вэй Усянь жульничает.
Ученики разбиваются на группки, оживлённо обсуждая пережитые события. Дядя тихо и вдумчиво беседует с Ванцзи, а А-Чэн — со своей женой. Усянь разговаривает с одним из учеников.
Вероятно, Сичэню уже можно идти.
— Мне нужно вернуться к работе, — произносит он, ни к кому особо не обращаясь, и стремительно уходит. Буквально через пару мгновений понимает, что движется не в ту сторону, но не останавливается.
Неожиданно его охватывает жгучая ненависть к правилам, запрещающим бегать в Облачных Глубинах, такая, какой Сичэнь не испытывал, даже будучи ребёнком. Ему хочется очутиться как можно дальше отсюда, от всех этих людей, которые видели, что тут творилось, которые…
Сичэнь понимает, что застыл на месте, трясётся точно в ознобе и в добавок ничего не видит из-за того, что плотно прижал ладони к лицу.
Он слышит чью-то речь совсем рядом. Так громко! Это же Облачные Глубины!.. Следует одёрнуть этого… кого-то, но Сичэнь не в силах произнести ни слова.
Это Усянь.
— Лань Чжань! Отведи учеников обратно в классную комнату. Цзян Чэн, возможно, тебе следует… проводить учителя, чтобы обсудить ваши… э-э… выводы. Из результатов тренировок.
— Что? — откликается А-Чэн. — Но… Ох, гуй по… Ладно… Да... Учитель Лань, так что, как вам кажется… гм… ученики должны были вынести из этой ночной охоты?
Голоса начинают удаляться.
Сичэнь рад. Стоять с каждым мгновением становится сложнее, и, может быть, когда все уйдут, он сможет присесть прямо здесь.
— Эй, Лань Сичэнь! Лань Сичэнь? Цзэу-цзюнь?! — Чьи-то руки мягко тянут его за запястья, но он не может поддаться, стоит ему перестать с силой вдавливать ладони в лицо, и непременно случится что-то ужасное, Сичэнь не сомневается в этом.
— Кажется, у него шок, — произносит госпожа Вэнь где-то в непосредственной близости. — Я могу…
— Нет, — возражает Усянь. — Сначала дай мне кое-что попробовать. — За запястья снова настойчиво тянут. — Ну, давай же, Лань Хуань!
Сичэнь на миг ослабевает от удивления, и Усяню удаётся отлепить его ладони от лица. Сичэнь чувствует, как шевелит губами, повторяя слоги непривычного имени. С самого детства никто, кроме кухонной бабушки, не называл его так.
— Всегда срабатывает, — улыбается Вэй Усянь, и в его улыбке столько тепла и нежности, обращённой (как без слов понятно Сичэню) отнюдь не только к нему. Сичэнь внезапно задумывается, не были бы они с Ванцзи ближе, если бы он по-прежнему называл его А-Чжанем? Возможно, в этом случае Ванцзи проводил бы больше времени в Гусу, и, возможно, Сичэнь не был бы так одинок.
И Сичэню хочется ударить Усяня. Это странное, чужеродное чувство, но где-то в глубине души разрастается гнев — на этого шального паренька, пришедшего в его дом, укравшего его брата, нарушившего покой Сичэня, показав тому его ужасную слабость, и потом оставившего его справляться как может. И Сичэнь пытался справляться, но он по-прежнему слаб, и ему так страшно, потому что теперь он любит Сюэ Яна — как нечто среднее между братом и сыном, но знает, что этот мальчик может превратиться в чудовище.
Всему виной — Вэй Усянь. И Сичэнь мог бы с этим смириться, но сегодня? Как может он смириться с тем, что случилось сегодня? Как смел Усянь использовать свои воспоминания о городе И для какой-то игры? Город И до сих пор является Сичэню в кошмарах. И как удаётся Усяню жить с кромешным ужасом, который он помнит, если Сичэнь видел только часть его воспоминаний, и он…
По лицу Сичэня катятся слёзы, а горло дерёт, и он внезапно понимает, что произнёс это вслух, выкрикнул прямо в лицо… Что он стоит на коленях в траве, и кто-то обнимает его… Усянь. Сичэнь смутно припоминает, что тот обнимал его и тем судьбоносным вечером, но Усянь вырос с тех пор, раздался в плечах, и Сичэнь думает: «Не так ли чувствуешь себя, когда тебя обнимает отец?»
— Прости, — шепчет Усянь. — Я не хотел причинить такую боль, я не думал, что это так расстроит тебя, прости… — Сичэнь чувствует, как губы Усяня касаются его волос, и… захлёбывается рыданиями. — Я позабыл, что ты видел произошедшее в городе И сравнительно недавно. Пятьдесят лет тому назад меня самого потрясло бы это не меньше.
— Как? — молит Сичэнь. — Как ты… справляешься?!
— Ну… сейчас жизнь обошлась со мной намного лучше, — объясняет Усянь, успокаивающе похлопывая его по спине. — И с самых тяжёлых моментов прошло уже очень, очень много времени. А способ, которым я пользовался до того… для тебя, увы, неприемлем.
В груди Сичэня снова разгорается гнев.
— Это ещё почему? — Он пытается оттолкнуть Усяня, но силы оставили его, и ему не удаётся даже заставить того ослабить объятия.
— Потому что вы, Лани, слишком плохо переносите алкоголь, чтобы ежевечерне напиваться в хлам, как я когда-то, — объясняет Усянь, — да и в любом случае вам это не разрешено.
Сичэнь ни разу в жизни не пил вина, но помнит ощущения из воспоминаний Усяня. Помнит тёплое пощипывание в горле, помнит блаженное притупление всех чувств, и на мгновение задумывается, так ли важно — разрешено что-то ему или нет?
— Вот. — К ним приближается госпожа Вэнь (Сичэнь и не заметил, что она отходила). — Плита на той кухне ещё не успела остыть.
Усянь не отпускает его, но немного отстраняется, и к губам Сичэня подносят небольшую пиалу.
— Выпейте, — говорит госпожа Вэнь, и Сичэнь пьёт. Напиток тёплый, слегка сладковатый, чтобы замаскировать горечь, и он чувствует, что постепенно расслабляется и все его мышцы наливаются тяжёлой усталостью по мере того, как сковавшее их напряжение отступает.
— С ним всё будет хорошо? — тихо спрашивает Усянь.
— Искажение ци ему не грозит, — отвечает госпожа Вэнь, — но вам, вероятно, следует задержаться здесь немного дольше, чтобы Ванцзи мог взять на себя его обязанности. Какое-то время ему нужно будет передохнуть. — Сичэнь чувствует, как рука Вэнь Цин ободряюще сжимает его плечо. — Мне и самой приходилось справляться с ужасными воспоминаниями, — добавляет она. — Я могу помочь вам.
Ванцзи на огромной скорости скользит над самыми верхушками деревьев, а потом спрыгивает с меча, практически подбегая к ним.
— Вэй Ин, — выдыхает он, — брат?
— С ним всё будет в порядке, Лань Чжань, — успокаивает Усянь. — Давай отведём его в наш домик. Туда можно пройти так, чтобы никто не увидел.
Сичэнь ужасно устал, но вполне способен передвигаться самостоятельно. Он не нуждается в том, чтобы Усянь закинул себе на плечо одну его руку, а брат — другую, и они оба обхватили его за талию.
Но он не пытается отстраниться.
Вэнь Цин уходит, чтобы захватить что-то из своих комнат, но обещает скоро вернуться.
Когда они добираются до домика, Вэй Усянь просит Лань Чжаня привести А-Юаня от старейшин, которые присматривали за ним всё утро. Лань Чжань кивает и удаляется, а Вэй Усянь оборачивается к Сичэню.
— Лань Хуань, — начинает он. (Вэй Усянь не собирается называть Сичэня так в присутствии других, но он только что осознал, что события детства нанесли вред не только его мужу, но и деверю, просто тот несколько лучше это скрывает, а Вэй Усянь, безусловно, величайший эксперт во всём, что касается Лань Чжаня и того, что для него важно.) — Лань Чжань очень тебя любит. И если ты обнимешь его, он обнимет в ответ.
— Ванцзи не нравится, когда его касаются, — возражает Сичэнь, и пару секунд Вэй Усянь просто тупо на него таращится. Ему всегда казалось, что Лань Сичэнь понимает своего брата лучше, чем кто-либо ещё, но он не знает чего-то настолько простого? Не в этом ли истоки всех их проблем?
— Лань Чжаню не нравится касаться тех, кого он не любит, — спокойно объясняет Вэй Усянь. — И когда его касаются те, кто не любит его. Те, кто могут бросить. — Он качает головой. — Когда он отдалился от тебя, Лань Хуань? Тогда, в детстве, когда он перестал тебя обнимать?
— Когда… — голос Сичэня прерывается. — Когда умерла наша мать.
— Вот именно, — откликается Вэй Усянь и продолжает ещё мягче: — После того как мать, которую он очень любил, исчезла куда-то, бросила его, и Лань Чжань не понимал — почему. — Вэй Усянь вздыхает. — Иногда мне хочется прибить вашего дядю. Ужасно хочется. Вы такие… бедные дети… — Вэй Усянь уверен, что тот приложил все силы, чтобы достойно воспитать своих племянников, только… Лань Цижэнь — прекрасный учитель, но многое, что делает его таковым, также делает его… не лучшим родителем.
Лань Цижэнь способен обучить детей правилам, дисциплине и совершенствованию, но он непреклонен и строг, совершенно не умеет радоваться жизни и, как всерьёз подозревает Вэй Усянь, вряд ли имеет хоть малейшее понятие о том, как выражать свою любовь.
На глазах Сичэня снова выступают слёзы, и в этот конкретный момент Вэй Усянь чувствует себя просто древним. Он снова крепко обнимает Сичэня.
— Прости, что я не догадался раньше, — шепчет он. — Ты всегда так хорошо это скрывал.
Лань Чжань возвращается вскоре после того, как Сичэнь наконец перестаёт плакать. На плечах у него А-Юань, который улыбается, а потом хохочет и взвизгивает одновременно, когда Лань Чжань «роняет» его назад и затем разворачивается и ловит прежде, чем тот успевает упасть ниже уровня груди.
Вэй Усянь ненавидит эту забаву — каждый раз, как они делают это, у него буквально сердце останавливается. Но А-Юань её обожает, на губах у Лань Чжаня мелькает едва заметная улыбка, и, кроме того, в сравнении с чудесами скорости и ловкости, которые демонстрирует Лань Чжань при других обстоятельствах, этот трюк кажется почти примитивным, так что Вэй Усянь воздерживается от возражений.
А-Юань обнимает отца за шею, и Лань Чжань крепко прижимает его к себе.
— Всё ещё думаешь, что ему не нравится, когда до него дотрагиваются? — шепчет Вэй Усянь. Он похлопывает Сичэня по плечу и встаёт. — Лань Чжань, дай-ка я возьму его, — произносит он громче. Вэй Усянь и правда забирает сына, но не отходит, и рука Лань Чжаня совершенно непроизвольно обхватывает его за талию.
Вэй Усянь оглядывается на Сичэня и выгибает бровь. «Вот видишь?»
А-Юань дёргает его за ханьфу.
— Папа, — говорит он, — дядя грустит. — Он поднимает глазёнки на Вэй Усяня. — Папа помогать? А-Юань помогать?
Вэй Усянь с улыбкой смотрит на сына.
— Папа работает над этим. А-Юань тоже скоро сможет помочь. — Он слегка подталкивает Лань Чжаня к Сичэню. — Но сначала дяде и отцу нужно помочь друг другу.
Всё ещё держа на руках сына, Вэй Усянь направляется на кухню, чтобы поставить воду для чая, и на ходу бросает через плечо:
— Ну же, подойди и обними брата…
— Всё ещё думаешь, что ему не нравится, когда до него дотрагиваются?
Сичэнь смотрит на своего брата. Ванцзи обнимает сына, как будто это доставляет ему радость, тянется к своему супругу, словно касаться его — это всё, чего ему хочется. Сичэнь подозревает, что догадался о том, что Ванцзи желает Вэй Усяня, в буквальном смысле едва удерживается, чтобы не дотрагиваться до него постоянно, раньше самого Ванцзи. Но сейчас его странно шокирует видеть это желание настолько… лишённым сексуальной подоплёки, наполненным одной лишь чистой любовью.
Сичэню никогда не доводилось видеть своих родителей даже просто в одном и том же помещении. Он не может представить их в подобной ситуации, не может представить себя на месте А-Юаня, передаваемым с одних любящих рук на другие, пока родители обмениваются тёплыми улыбками поверх его головы.
Ведут ли себя так и другие семьи — дома, когда никто не видит?
А-Юань — чувствительный и приметливый ребёнок, явно обожающий своих родителей, но он не обращает на их поведение никакого внимания. Совершенно ясно, что для него в этом нет ничего необычного. Вместо этого А-Юань смотрит на Сичэня и слегка хмурится.
Даже племянник заметил, что он опечален. То, что Сичэнь потерял самообладание, слишком очевидно, а значит, ему сейчас не следует показываться на глаза никому снаружи. Сичэню некуда скрыться, когда Усянь подталкивает к нему Ванцзи и, уходя, бросает через плечо мимолётное «обними своего брата», как будто между Сичэнем и Ванцзи не пролегает непреодолимая пропасть.
Усянь всегда действует так, словно барьеров, держащих всех остальных на расстоянии от Ванцзи, попросту нет. Сичэнь годами завидовал этой его способности, но что, если всё действительно настолько просто?
Что, если стены, окружающие Ванцзи исчезают, стоит только поверить, что их на самом деле не существует?
— Можешь не делать этого, если не хочешь, — говорит Ванцзи, и его голос звучит глухо, как будто выражая нежелание, но — впервые в жизни — Сичэнь задумывается, что, возможно, это всего лишь смирение, что Ванцзи считает, что Сичэню не хочется, и смиренно принимает выпавшую ему участь, в которой даже Сичэнь не нуждается в его близости и даже Сичэнь оставит его стоящим на коленях снаружи и никогда не откроет ему дверь.
— Я знаю, — откликается он и подаётся вперёд, не оставляя себе времени для новых сомнений.
Ванцзи обхватывает его, сначала неуверенно, но потом Сичэнь слышит, как брат хрипло выдыхает, и крепкие руки смыкаются вокруг Сичэня, прижимая к груди.
Это совсем не похоже на его воспоминания. Теперь Ванцзи почти такого же роста, как он сам, сильный и крепкий, давно не тот крошечный, хрупкий малыш, каким Сичэнь его помнит. А-Чжань нуждался в утешении, Ванцзи — сам способен утешить.
«Возможно, — думает Сичэнь, — я не одинок».
Госпожа Вэнь возвращается вместе с А-Чэном и набитыми чем-то корзинами. Оба заходят на кухню и, как подозревает Сичэнь, активируют печати тишины, потому что все доносящиеся с кухни звуки резко стихают.
Через несколько мгновений, правда, звук возвращается. Сичэнь слышит смех А-Юаня, тихое журчание голоса госпожи Вэнь, а потом вся толпа вываливается в комнату. Усянь тащит поднос с чаем, а А-Чэн ещё один — заваленный едой, и Сичэнь вспоминает, что никто из них сегодня не обедал.
Ванцзи принимает поднос от своего супруга и начинает разливать чай. Сичэнь тоже делает шаг к столу, но вынужденно останавливается, когда его ногу придавливает чем-то тяжёлым и тёплым.
А-Юань уселся на его ступню, обхватив руками голень, и улыбается, глядя на него снизу вверх.
— Привет, А-Юань, — говорит Сичэнь, не в силах удержаться от ответной улыбки.
— Лиловый дядя принёс еду, — сообщает А-Юань. — Высокий дядя поест с нами?
— Конечно, А-Юань, — кивает Сичэнь. — Но мне нужна моя нога, чтобы подойти к столу.
А-Юань улыбается ещё шире и тянется вверх. Намёк предельно ясен, так что Сичэнь подхватывает его на руки.
— «Лиловый дядя» ещё ничего в сравнении с другими прозвищами, которые он мне придумывал, — ворчит А-Чэн. Сичэнь присаживается рядом с ним и спускает А-Юаня на пол.
— Но с какой это стати, — добавляет А-Чэн, — ты — «высокий дядя»? Я же выше тебя!
Он пихает Сичэня в бок, как частенько — Усяня, и Сичэнь слишком ошарашен этим, чтобы ответить. Его младший названный брат обычно держался с ним гораздо скованнее, чем во время перебранок со своим непутёвым шисюном.
— Думаю, дело в том, что он немного выше Лань Чжаня, хотя во всём остальном они очень похожи, — быстро вставляет Усянь, заполняя паузу, прежде чем она станет неловкой. — Я же прав, А-Юань? Сичэнь — «высокий дядя», потому что он выше отца?
— Мгм! — активно кивает А-Юань, одновременно откусывая огромный кусок от паровой булочки. Он привалился к боку Сичэня, и это… приятно. А-Юаню плевать на его положение главы клана и славу Цзэу-цзюня. Он просто «высокий дядя», и А-Юань не задумываясь использует его в качестве мебели.
— Вздор! — хмыкает А-Чэн, но уголки его губ изгибаются в усмешке. — Вэй Усянь! В следующий раз, когда будем устраивать тренировочную охоту, я запрещаю этим двоим участвовать. Ты, конечно, жульничаешь постоянно, но это уже было чересчур!
— Эй-эй! — протестует Усянь. — Они же могли включить Сичэня в одну из групп, чтобы, если уж присматривать, так за всеми, а могли, к примеру, побеседовать с призраком. У учеников была целая куча возможностей, чтобы победить и выжить. Я даже дал им Вэнь Цин, умеющую лечить отравление трупным ядом, но вот беда, никто не вызвался помочь ей и даже не заметил, что тот, кто вызвался, оказался незнакомцем!
Они энергично переругиваются во время еды, то и дело требуя, чтобы госпожа Вэнь, Сичэнь или даже А-Юань рассудили какой-нибудь из этапов их спора. (Очень редко Вэй Усянь взывает к поддержке Ванцзи, но тот только с любовью посматривает на своего супруга, пока А-Чэн протестует, что мнение Ванцзи чересчур предвзято.)
Сичэнь догадывается, что это вполне умышленная тактика, когда им удаётся вовлечь госпожу Вэнь в свои препирательства.
Усянь и А-Чэн, кажется, никогда не устают провоцировать друг друга. Наблюдать за ними забавно, и их ругань безусловно помогает разрядить атмосферу, а постоянные призывы о помощи оставляют лазейку, чтобы другие, если захотят, тоже могли присоединиться к беседе, и заботятся о том, чтобы никто не чувствовал себя забытым или оставленным в стороне.
Сичэнь подозревает, что они не прикладывали бы для этого столько усилий, если бы рядом с ними был только Ванцзи. Ванцзи очевидно достаточно возможности с удовольствием наблюдать за своей семьёй. Он смотрит на то, как болтает Вэй Усянь, и иногда слегка улыбается каким-нибудь его особенно нелепым жестам и доводам. Он следит за тем, как ест А-Юань, и при необходимости подзывает его к себе, чтобы вытереть ротик. Он поглядывает на Сичэня, всматривается в него внимательно несколько мгновений, словно выискивая что-то в выражении его лица, а потом снова обращает всё внимание на супруга и сына.
Они находятся в Облачных Глубинах. С формальной точки зрения их оживлённая беседа запрещена, ведь происходит она во время еды.
Но Сичэнь обнаруживает, что совсем не хочет делать им замечание по этому поводу.
После обеда Усянь прозрачно намекает, что им с А-Юанем понадобится помощь и Лань Чжаня, и А-Чэна, чтобы отнести посуду на кухню.
Сичэнь остаётся наедине с госпожой Вэнь, которая сдвигается вдоль стола, чтобы оказаться прямо напротив него.
— С деликатностью у них явные проблемы, — замечает Сичэнь.
— Ещё какие, — соглашается госпожа Вэнь. — Но в этом их особое обаяние. Кроме того — с ними точно не соскучишься.
Она расправляет рукава, и неожиданно что-то в её манере неуловимо меняется: перед Сичэнем уже не супруга его младшего названного брата, а прославленная целительница и заклинательница госпожа Вэнь.
— Лань Сичэнь, — серьёзно начинает она, — как вы думаете, что произошло с вами сегодня после тренировки, устроенной Вэй Усянем?
— Я был… расстроен, — осторожно отвечает Сичэнь. — Испытание Вэй Усяня… напомнило мне… — Он не знает, как объяснить, чтобы не рассказать слишком о многом.
Госпожа Вэнь закатывает глаза.
— Мне известно, что для Вэй Усяня это уже не первая жизнь. Как я понимаю, вы видели его воспоминания напрямую?
Это всё облегчает.
— Некоторые из них. Сегодняшнее испытание было частично основано на реальных событиях.
— Неприятные воспоминания, — бесстрастно констатирует она. — Реальные события были ещё хуже?
— Гораздо, — выдыхает Сичэнь.
— Вы оказались опасно близки к искажению ци, — сообщает госпожа Вэнь. — И эта угроза пока сохраняется. Подозреваю, что сейчас вы намереваетесь на какое-то время удалиться от мира?
Сичэнь кивает. Это настолько очевидно?
— Не делайте этого, — советует госпожа Вэнь. — Уединение лишь увеличит риск. Вэй Усянь, Лань Ванцзи и мы с супругом собираемся остаться в Облачных Глубинах ещё на несколько месяцев. Лань Ванцзи примет на себя ваши обязанности главы клана. Если ему понадобится помощь в вопросах, связанных с общением с другими людьми, Вэй Усянь поможет. Я продолжу свою работу в библиотеке, а вы проведёте это время с моим супругом. И всеми остальными по возможности, но в целом вы нечасто будете оставаться в одиночестве.
Она вытаскивает из рукава мешочек и кладёт его перед Сичэнем.
— И не забудьте пить этот чай каждое утро.
---
Так всё и происходит.
А-Чэну очевидно были даны указания почаще проявлять привязанность физическим образом: он пихает Сичэня, толкается локтями и — не реже, чем пару раз в сутки, — обнимает его. (Сначала А-Чэн делает это с мрачной решительностью человека, выполняющего важную обязанность, но постепенно расслабляется, и объятия начинают казаться чем-то естественным, а его прикосновения становятся нежнее и мягче.)
Сичэнь пьёт чай каждый день. Чай приятный на вкус и успокаивающий, явно наполненный какой-то духовной энергией, и определённо поднимает ему настроение. Всё просто… становится легче.
В первое время Сичэнь не может заставить себя увидеться с Сюэ Яном, но ему сообщают, что тому передали, что Сичэнь приболел и вместо него Сюэ Яну следует ежевечерне беседовать с кухонной бабушкой. Сюэ Ян был, разумеется, обеспокоен болезнью своего наставника, но не слишком. Когда наступает такой момент, что Сичэнь может… когда он хочет, хочет снова увидеть ребёнка, к которому привязался, а не чудовище, которым тот мог бы стать… А-Чэн сопровождает его на эту встречу.
Если Усянь и рассказал А-Чэну про Сюэ Яна, это никак не проявляется.
Спустя несколько недель после того, о чём Сичэнь теперь думает, как о «происшествии», Усянь разыскивает их, когда они наблюдают за тем, как младшие адепты тренируются с мечами.
— Идите за мной, только тихо! — ухмыляется он и затем приводит их на лужайку на окраине Облачных Глубин. «Очень милую лужайку, — думает Сичэнь, — с прекрасным видом». А потом он видит, на что именно указывает Усянь.
А-Юань валяется на траве, тоненько хихикая, закопанный под целой грудой белых кроликов. У них на глазах Ванцзи торжественно добавляет к этой копошащейся куче еще одного пушистого зверька.
Это до боли очаровательно.
Несколькими днями позже они с А-Чэном приходят на ту же лужайку, чтобы насладиться тишиной и солнечным светом, и Сичэнь засыпает, лёжа на травке.
Он просыпается с ног до головы заваленный кроликами.
А-Чэн ни в чём не признаётся, но на его губах блуждает мягкая улыбка.
Notes:
Примечание автора:
Я провела целое исследование относительно традиционной китайской медицины и энергии «ци».
В итоге у меня сложилось собственное понимание «искажения ци» специально для этого фанфика, основанное отчасти на этом исследовании и отчасти на канонной смерти Не Минцзюэ и увязанное с моим более общим хэдканоном о том, что совершенствование — суть продукт человеческой воли. Согласно этому пониманию искажение ци — некая точка, когда эмоциональная нестабильность заклинателя становится опасной (и способна даже привести к смерти), потому что накопленные им силы могут вырваться из-под ослабевшего из-за неё контроля и привести к разрушению тела.
Ну и для Ланей уйти в уединение — практически инстинктивное решение при любом глубоком личном расстройстве.
Chapter Text
Вэй Усянь даже не знает, горевать или радоваться из-за того, что тренировочные охоты не были общепринятой практикой в те времена, когда он сам учился в Гусу, потому что расписание занятий Лань Цижэня после них становится ещё более насыщенным, и юные адепты начинают всем скопом погружаться в пучины отчаяния.
Но его ничуть не удивляет, что именно умненький парнишка (Не Гои, как тот представляется) решается подойти к Вэй Усяню, пока тот прогуливается с А-Юанем по Облачным Глубинам.
— Учитель Вэй, — с поклоном обращается юноша. — Этот недостойный ученик смиренно надеется припасть к вашей мудрости.
— Боюсь, моя мудрость слишком невелика, чтобы ею делиться, — ухмыляясь, сетует Вэй Усянь, и парнишка отвечает ему лёгкой улыбкой.
Просьба Не Гои вполне разумна. Лань Цижэнь потребовал, чтобы ученики перечислили способы, которые позволили бы им избежать столь катастрофических результатов, и Не Гои хотел бы обсудить свои идеи с Вэй Усянем и узнать его мнение.
Сами идеи тоже неплохи: некоторые из них не сработали бы, но стоили того, чтобы попробовать, другие же оказались бы чрезвычайно полезны. Вэй Усянь даёт ему несколько намёков, указывая на кое-какие события, важность которых парнишка не оценил самостоятельно, и соглашается побеседовать ещё раз, после того как у Не Гои будет время немного подумать над полученной информацией.
Он провожает паренька в класс — тот рискнул задержаться ради возможности поговорить с Вэй Усянем, а Лань Цижэнь, как правило, не прощает опозданий, — и удивляется, когда Лань Цижэнь выходит наружу, чтобы перемолвиться с Вэй Усянем, предварительно скомандовав Не Гои, чтобы тот садился на своё место.
Ещё больше Вэй Усянь поражается, когда Лань Цижэнь склоняется перед ним в глубоком поклоне.
— Молодой господин Вэй, — обращается Лань Цижэнь, — этот недостойный смиренно просит о наставлении.
Вэй Усянь автоматически кланяется в ответ. Он уже хочет спросить, что заставило Лань Цижэня снизойти до столь официального обращения, но отвлекается на А-Юаня, старательно копирующего их поклоны. Это непереносимо мило, и Вэй Усяню хочется показать всем новое умение своего сына немедленно.
Лань Цижэнь тоже замечает это и даже расщедривается на сдержанную улыбку.
Вэй Усянь же улыбается во весь рот, но, когда он встречается с Лань Цижэнем взглядом, тот в качестве исключения ни капли не раздражён.
— Ты очень хорошо кланяешься, А-Юань, — со всей серьёзностью хвалит Вэй Усянь.
— Да, твои родители могут тобой гордиться, — добавляет Лань Цижэнь тоже, кажется, совершенно серьёзно. А-Юань светится от удовольствия.
— Чем я могу вам помочь? — наконец спрашивает Вэй Усянь. Возможно, не так вежливо, как следовало бы, но Лань Цижэнь не возражает.
— Ваше мастерство в создании иллюзий воистину впечатляюще, — говорит Лань Цижэнь. Это самый недвусмысленный комплимент, который когда-либо доставался от него Вэй Усяню. — Если учитель Вэй не возражает, этот недостойный ученик был бы очень рад возможности обрести новые знания.
«Это… неожиданно!» — думает Вэй Усянь, но ему известно, что Лань Цижэнь чрезвычайно серьёзно относится к правилам клана Лань, а среди них есть и одно, требующее, чтобы адепты «не прекращали учиться». Немаловажно и то, что найти заклинателя, способного научить искусству создания иллюзий, действительно крайне сложно. Вэй Усянь практически уверен, что его первый наставник ещё даже не родился.
— Это большая честь для меня, — отвечает он. — Однако… я не знаю, получится ли создавать иллюзии при помощи гуциня. Его звуки слишком… отчётливы. Им не хватает необходимой гибкости.
Лань Цижэнь кивает.
— Вы пользуетесь флейтой дицзы. Как полагаете, подойдёт ли сяо?
Почему бы и нет.
— Думаю, вполне, — откликается Вэй Усянь. — Я не знал, что вы на ней играете.
Губы Лань Цижэня слегка подёргиваются. Если бы это был Лань Чжань, Вэй Усянь решил бы, что тот находит его слова забавными.
— Я обучал Сичэня, — невозмутимо информирует Лань Цижэнь. — Полагаю, сейчас я уже не так хорош, как мой племянник, но надеюсь, что моего умения будет достаточно. — Он бросает взгляд на двери в классную комнату. — Мне нужно продолжить урок, но, может быть, вы могли бы уделять мне время по вечерам?
— Разумеется, — соглашается Вэй Усянь, всё ещё не до конца пришедший в себя. — Если хотите, мы можем начать сегодня же.
— Учитель очень добр. — Лань Цижэнь снова склоняется в поклоне. И в его голосе даже не слышно сарказма.
Весна сменяется летом. Госпожа Вэнь по-прежнему ежедневно трудится в Библиотечном павильоне, но стопки её заметок в комнатах, которые они делят с А-Чэном, растут, и иногда она остаётся дома — поработать над ними. Тогда Сичэнь с А-Чэном составляют ей компанию, тихо играя в вейци в общей гостиной, чтобы находиться рядом и в то же время не мешать.
И то ли она начинает расслабляться в его присутствии, то ли их намеренно физическое взаимодействие с А-Чэном (когда они не на виду) оказывается заразным, но Вэнь Цин тоже постепенно становится всё менее отстранённой и сдержанной: облокачивается на плечо А-Чэна, чтобы взглянуть на комбинацию на доске, и без стеснения отпихивает Сичэня, когда тот загораживает проход.
Как-то вечером Сичэнь задрёмывает на кушетке у них в гостиной. Он просыпается только поздно на следующее утро, чувствуя себя более отдохнувшим, чем когда-либо за многие годы.
Этот вопрос даже толком не обсуждается, но в тот день Сичэнь последний раз возвращается в свои пустые тихие покои на ночь. После этого он всегда остаётся у них, там, где твёрдо знает, что они поблизости, и не чувствует себя одиноким. Вэнь Цин перемещается из второй спальни в кровать А-Чэна (они недолго, но очень оживлённо переругиваются, деля одеяла и жизненное пространство, а затем мирно засыпают), и вторая постель переходит Сичэню.
Теперь он просыпается поздно каждый день. Позже, чем когда-либо в своей жизни. Вэнь Цин настаивает, что это прекрасно, так и надо, сон — это лекарство. (И что, если Сичэнь будет заставлять себя подниматься чуть свет, она лично заставит его прекратить это.)
Так что однажды утром он ещё только проснулся, не причёсан и одет только в нижние штаны и рубаху, когда Усянь, коротко постучав, врывается в комнату с криком:
— Цзян Чэн! Цзян Чэн! Скорее! Срочно! Всё, скорее всего, в порядке, но мне срочно нужна твоя помощь!
Сичэнь внезапно болезненно сознаёт, что не одет надлежащим образом, хотя и стоит в общей гостиной с А-Чэном. До этого он старательно не думал о том, как неподобающе свободно ведёт себя в их обществе, всё происходило как-то само собой — просто и тепло, и, вообще говоря, А-Чэн и Вэнь Цин даже поощряли его в этом. Но теперь Усянь увидит его таким и…
Усянь суёт ему в руки А-Юаня. (Сичэнь ближе всех к двери.)
— Присмотрите за ним сегодня, пожалуйста! Спасибо! Мне надо бежать! — И через мгновение его уже нет.
Сичэнь беспомощно оглядывается на А-Чэна.
А-Чэн прихлёбывает чай.
— Что? — бормочет Сичэнь. — Я… что?
А-Чэн пожимает плечами.
— Если тебя беспокоит, что он такое нелепое создание, надо было предпринимать что-то до того, как они с твоим братом поженились. А теперь остаётся только смириться с той семьёй, какую имеешь. — Он встаёт, подходит туда, где Сичэнь всё ещё стоит прижимая к себе А-Юаня, и самым естественным образом приобнимает Сичэня за талию, когда наклоняется чмокнуть ребёнка в лобик. — Ну что, А-Юань, чем займёмся сегодня?
А-Юань размышляет над вопросом с серьёзным и вдумчивым выражением.
— Купаться, — наконец решает он.
А-Чэн смотрит на Сичэня. Тот стоит очень близко. Сичэнь чувствует тепло его руки у себя на спине, тёплое тельце племянника между ними. «Семья…» — думает он.
— Искупаться было бы неплохо, — соглашается Сичэнь.
Вэй Усянь прилетает в Башню золотого карпа и бегом несётся прямо в семейные покои главы клана Цзинь. Стража не испытывает особого восторга от такой поспешности, но принимает во внимание то, что супруга главы клана предупредила их о приходе своего брата и приказала, чтобы его пропустили.
Когда он наконец добегает до шицзе, Цзысюань тоже там, и, похоже, его искренне забавляет запыхавшийся вид Вэй Усяня.
Вэй Усянь опускается на колени рядом с сестрой.
— Шицзе, ты звала меня? Это…
Она улыбается.
— У меня будет ребёнок, А-Сянь. — Шицзе берёт его ладони в свои. Вэй Усянь смотрит вниз, туда, где её фигура только едва-едва начинает округляться, и чувствует, что у него голова идёт кругом. — Как его зовут?
Вэй Усянь моргает и снова переводит взгляд на её лицо. Он никогда не рассказывал шицзе об этом, не хотел нагружать её воспоминаниями о той жизни, какой она жила прежде, но…
— Ты уверена? — спрашивает он. — Тебе не обязательно…
— А-Сянь! — Шицзе сжимает его руки, и Вэй Усянь сосредоточивается на этом, на руках шицзе — надёжных и тёплых, лежащих в его ладонях. — Скажи мне, как его назвать.
— Подожди-ка, — восклицает Цзысюань. — Разве это не я…
— В следующий раз, — безмятежно перебивает его шицзе, и Цзысюань затыкается.
— Цзинь Лин, — шепчет Вэй Усянь. — Имя в быту — Жулань. Я… я запишу.
— Цзинь Лин, — повторяет шицзе и кивает.
После того как Усянь возвращается с известием о том, что жена главы клана Цзинь беременна, они с А-Чэном приходят в такое возбуждение, что Вэнь Цин больше не может этого выносить. Она отправляется в Башню золотого карпа и затем начинает летать туда каждую пару недель.
Заверения Вэнь Цин в том, что их сестра совершенно здорова и всё развивается должным образом, удерживают эту парочку от чрезмерных волнений или, скажем, разработки планов того, как они прибудут в Башню золотого карпа и либо прибьют Цзысюаня за то, что тот посмел прикоснуться к их сестре (тот факт, что он сначала вступил с нею в брак, только усугубляет его вину, потому что «какого гуя (заявляет Усянь при явственной поддержке А-Чэна) он решил, что право такое имеет?!»), либо похитят сестру и вернут её обратно в Пристань лотоса.
Таким образом поддерживается хрупкий мир внутри их семейства.
Как-то вечером, когда А-Чэн с Усянем опять ударяются в свою нелепую драматичность, Сичэнь случайно оглядывается на Ванцзи и видит на его лице ту же смешанную с раздражением нежность, какую испытывает сам, а затем насмешливое понимание, когда Ванцзи ощущает внимание Сичэня и встречается с ним глазами.
«Они придурки, — кажется, говорит его взгляд, — но — наши придурки».
И сердце Сичэня внезапно сжимается, потому что Усянь, конечно, принадлежит Ванцзи, но А-Чэн — не его.
Вскоре после того как лето переваливает через середину, они втроём находятся в комнате, когда в исследованиях Вэнь Цин наступает прорыв. А-Чэн полирует свой меч, а Сичэнь разучивает мелодию на Лебин, как вдруг Вэнь Цин издаёт восторженное восклицание и вскакивает из-за стола.
— Это может быть важно, — сообщает она, сверкая глазами. — Мне надо вернуться в библиотеку! — Проходя мимо А-Чэна, она легонько целует его в висок.
Затем она минует Сичэня и делает то же самое.
Сичэнь поражённо оглядывается на А-Чэна.
— Ну что застыл? — говорит А-Чэн. — Играй давай, мне нравится эта мелодия.
Лето подходит к концу, когда Сичэнь снова просыпается на траве лужайки. На этот раз его голова покоится на чьём-то мускулистом бедре, и он чувствует длинные пальцы, нежно перебирающие его волосы, тёплую, успокаивающую тяжесть у себя на груди.
Открыв глаза, он видит А-Чэна, разнеженного и прекрасного в мягком предвечернем свете. Это его ладонь лежит у Сичэня на груди, и это А-Чэн перебирал его волосы.
Поза А-Чэна, правда, кажется невероятной, учитывая, что обе его руки заняты, и он не может на них опереться. Но потом Сичэнь слышит тихий шорох страниц и вслед за этим — голос Вэнь Цин.
— Он проснулся, — произносит она, и Сичэнь осознаёт, что, должно быть, они с А-Чэном сидят спина к спине, опираясь друг на друга.
А-Чэн смотрит вниз и улыбается, и Сичэнь чувствует, будто золотистый вечерний свет проникает прямо в него, протекает сквозь него, наполняя теплом. Он никогда не ощущал себя настолько в безопасности.
— Это он зря, — откликается А-Чэн, и его большой палец скользит вдоль скулы Сичэня. — А ну-ка, засыпай обратно.
Сичэнь засыпает.
Вэй Усянь всерьёз раздумывает над тем, чтобы взять своего сына и вместе с мужем покинуть Облачные Глубины и никогда больше сюда не возвращаться.
Он вытерпел их бесконечные правила, по возможности старался соблюдать предписанную дисциплину и приложил все усилия, чтобы быть полезным клану Лань, пока они находятся здесь, и за всё это ему отплатили предательством, угрозами и попыткой похитить его сына, вероломно подкараулив Вэй Усяня, после того как он наивно доверил своего ребёнка главе клана Лань — Сичэню.
После того как он выпаливает всё это, лицо Лань Цижэня приобретает глубоко оскорблённое выражение, какого Вэй Усянь не наблюдал с тех пор, когда был приглашённым учеником.
— Молодой господин Вэй, — говорит Лань Цижэнь, — на протяжении поколений каждый ребёнок в нашем клане проводил либо утро, либо вечер в Детском зале. Если оба родителя заняты, дети могут остаться там на целый день, но этого никто не требует. Пребывание там очень полезно. Старейшины, обладающие немалым опытом, наставляют детей посредством игр и упражнений, помогающих заложить основу для формирования золотого ядра. А-Юань, по моему мнению, обладает очень хорошими задатками, и посещение Детского зала, куда когда-то ходил и его отец, будет ему только во благо.
Вэй Усянь сердито пялится на него.
— То, что все Лани делают это, ещё не значит, что это необходимо, — кипятится он. — И мы намереваемся вернуться в Пристань лотоса. У ордена Цзян совсем другой подход к воспитанию. Или вы хотите сказать, что методы совершенствования клана Цзян недостаточно хороши для внука главы этого клана?
На этот аргумент Лань Цижэнь отвечает твёрдым, ничуть не впечатлённым взглядом.
— Отнюдь, — спокойно заявляет он. — И я надеюсь, что А-Юань сможет продолжить своё обучение во время нахождения в Пристани лотоса. Однако сейчас мы находимся в Гусу, и наша практика такова.
Вэй Усянь фыркает.
— В его возрасте я мотался по дорогам со своими родителями, — говорит он, — и ничего, вырос нормально. Даже был четвёртым молодым господином своего поколения.
— В то время как мои племянники были первым и вторым соответственно, — парирует Лань Цижэнь.
— Да я вообще сын слуги, а обошёл наследника клана! — доказывает Вэй Усянь. И это правда: в первый раз он опережал Цзян Чэна, на этот раз — прославившееся всюду совершенство Соцветия Пристани лотоса вывело Цзян Чэна на третью позицию, но Вэй Усянь снова стал четвёртым, сместив на пятое место Цзысюаня. (Цзысюаню всегда было на это начхать, а вот Цзинь Гуаншань, насколько известно Вэй Усяню, даже затаил на него обиду.)
— Что, безусловно, прекрасно свидетельствует о вас и о клане Цзян в целом, — возражает Лань Цижэнь, проявляя просто чудеса дипломатии. — И я уверен, что ваше влияние благотворно скажется на заклинательских способностях А-Юаня.
«Должно быть, он действительно очень хочет, чтобы А-Юань ходил в этот Детский зал вместе с другими маленькими Ланями, — думает Вэй Усянь, — раз решился сказать что-то подобное прямо мне в лицо».
— Мы с Лань Чжанем обсудим это, — наконец говорит Вэй Усянь, — и дадим вам знать.
Лань Цижэнь колеблется всего мгновение, а потом кивает.
— Тогда я дам вам время подумать. И своё слово — что не буду предпринимать ничего по этому поводу без вашего разрешения.
Очевидно, что он также не хочет потерять возможность видеться с внучатым племянником.
После того как Лань Цижэнь уходит, Вэй Усянь оборачивается к своему мужу.
— Ну и что ты думаешь? — спрашивает он.
Лань Чжань выглядит куда более обеспокоенным, чем ожидал Вэй Усянь. И отвечает тоже — далеко не сразу.
— Я… не знаю, — выдавливает он наконец. — Детский зал… не так плох. Мы с братом провели в нём немало времени. И я уверен, что А-Юаню не причинят там вреда. Но… — Лань Чжань тяжело выдыхает. — Вэй Ин… Он ещё такой маленький. Не рано ли?
Вообще-то, Вэй Усянь полагал, что Лань Чжань будет безоговорочно за, но тот выглядит ужасно расстроенным.
И это нечестно, потому что означает, что Вэй Усяню придётся взять всю ответственность на себя.
Он смотрит на страдание, отражающееся на лице Лань Чжаня, и просто не в силах этого вынести. Поэтому Вэй Усянь придвигается, обхватывает мужа за шею и усаживается к нему на колени.
— Лань Чжань, — окликает он, целуя его в нос. — Посмотри на меня.
И потом дожидается момента, когда всё внимание Лань Чжаня переключится на него, а потерянное выражение в глазах немного отступит.
— Вэй Ин.
— Лань Чжань, А-Юань наш любимый крошка, и я совершенно согласен, что он ещё слишком мал для этого, но позволь задать тебе вопрос, — он прижимается лбом ко лбу Лань Чжаня и прикрывает глаза, — думаешь, когда-нибудь ты будешь готов? Потому что я — вряд ли.
Лань Чжань колеблется, но потом вздыхает и его плечи опускаются.
— Пока Сичэнь не обзаведётся собственным потомством, наш А-Юань — наследник клана Лань, — с сожалением напоминает Вэй Усянь. — Так что, наверное, нам стоит позволить ему познакомиться с учением твоего клана.
— Но что, если ему будет там плохо? — спрашивает Лань Чжань и выглядит в этот момент таким юным. — Что, если другие дети не захотят с ним дружить и ему будет одиноко? Или ему не понравятся игры?
Вэй Усяню даже не нужно спрашивать, какие воспоминания остались у Лань Чжаня от Детского зала, и так понятно, что... вот такие.
— Если ему не понравится, — твёрдо заявляет он, — значит, он не будет ходить. Останется с нами, и я продолжу учить его, как учила меня моя мама, и с ним всё будет в порядке, как было со мной. Я знаю, что этот раз не показателен, но, правда, Лань Чжань, в своём первом детстве я провёл несколько лет на улице и почти успел забыть своих родителей к тому времени, когда дядя Цзян отыскал меня, и тем не менее стал четвёртым молодым господином нашего поколения.
Лань Чжань вздыхает.
— Иногда… родители оставались там вместе с детьми на первое время. Возможно, мы могли бы…
— Непременно, — обещает Вэй Усянь и целует его. Коротко и нежно, или, во всяком случае, так это задумывалось Вэй Усянем, но их обсуждение, видимо, затронуло какую-то болезненную рану внутри Лань Чжаня, потому что тот отвечает на поцелуй практически с отчаянием.
Ох, Лань Чжань…
— Я здесь, Лань Чжань, — шепчет Вэй Усянь, когда губы Лань Чжаня перемещаются на его шею, продвигаясь к тому местечку возле ключицы, которое Лань Чжань так любит прикусывать. — Я всегда буду рядом. У тебя есть я… И наш сын… Ты больше никогда не останешься один. Я… ах!.. клянусь… — Его дыхание перехватывает, когда Лань Чжань добирается до ключицы.
— Вэй Ин… — выдыхает Лань Чжань в разгорячённую кожу. И возможно, то, что моменты, когда Лань Чжань так отчаянно нуждается в нём, вызывают в Вэй Усяне подобную реакцию, делает его ужасной, порочной личностью, но сейчас это заботит Вэй Усяня меньше всего.
— А-Юань останется со своими дядями до самого вечера, — намекает он. — Так что, если ты хочешь…
— Да, — ладони Лань Чжаня крепко сжимаются вокруг его бёдер, когда он поднимается на ноги, подхватывая Вэй Усяня, и несёт его в спальню.
Chapter 26
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Цзян Чэн прокручивает в ладони Саньду, принимая стойку. Солнце палит, день довольно жаркий, но потеет он не от этого. Просто за ними наблюдают сотни людей, и среди них даже целая толпа женщин, пришедших с другой стороны Облачных Глубин.
Цзян Чэну, разумеется, приходилось биться в присутствии сотен, даже тысяч, во времена Низвержения солнца, но тогда окружающим было, прямо скажем, не до него.
Он никогда не сражался перед зрителями.
Два дня назад несколько адептов ордена Лань забрели на дальнюю поляну, выбранную Вэй Усянем, Цзян Чэном и Ванцзи для тренировок сразу же после приезда сюда.
Когда после этого один из мастеров-мечников подошёл к ним спросить, не позволят ли они ученикам посмотреть на то, как столь выдающиеся заклинатели демонстрируют свои впечатляющие навыки, Цзян Чэну отчаянно хотелось сказать нет, но, будучи здесь гостем, он опасался, что отказ создаст превратное впечатление о вежливости клана Цзян, и был вынужден ответить, что с радостью позволит юным адептам поучиться на живом примере.
Так что сегодня они пришли на тренировочное поле. И Цзян Чэн ожидал, что там будет… ну, может, двадцать человек максимум?
Вместо этого площадку окружало колышущееся море белых одеяний. Кто-то расселся на окрестных стенах и крышах, а добрый десяток заклинателей и вовсе завис над полем на мечах, чтобы точно ничего не упустить.
И вот теперь Цзян Чэн, сказать по чести, не уверен, что готов выступать перед такой толпой. Даже Вэнь Цин пришла на них посмотреть, но её хотя бы вся эта ситуация изрядно забавляет.
Вэй Усянь поднимает руку, опускает Суйбянь и подходит ближе, чтобы перемолвиться с Цзян Чэном.
— Просто хотел пообещать, — заговорщицки шепчет он, — что твой шисюн не будет слишком уж гонять бедного Чэн-Чэна перед…
И тут ему приходится, хохоча, отскочить назад, потому что Цзян Чэн бросается на него с мечом, и каждая жилка в его теле трепещет чистой и кипучей яростью.
Притом что Вэй Усянь превосходит его в любой другой области, мечами они владеют примерно на одном уровне, и скоро Цзян Чэн напрочь забывает о зрителях, полностью захваченный накалом боя.
Схватка заканчивается… ну, вероятно, чем-то вроде ничьей. Во всяком случае, Цзян Чэн не знает, кого из них следует объявить победителем. По крайней мере один раз он упустил шанс обезоружить Вэй Усяня из-за того, что, когда вокруг такая толпа, опасно выбивать меч, отправив его в полёт куда придётся. И подозревает, что Вэй Усяню тоже пару раз пришлось сдержаться из тех же соображений.
Но всё-таки это была хорошая схватка, и со стороны толпы доносится одобрительный гул.
Следом очередь Вэй Усяня и Ванцзи, и Цзян Чэн отчаянно надеется, что эта парочка будет сражаться, а не бесстыдно флиртовать друг с другом.
В обычные дни они с лёгкостью переключаются с одного на другое.
Цзян Чэн слышит, как старший мастер-мечник Ланей обращается к собравшимся вокруг него ученикам.
— Наши гости из клана Цзян продемонстрировали впечатляющий бой!
Даже Цзян Чэн в состоянии различить выражение крайнего раздражения, проступающее на лице Ванцзи. Вэй Усянь, возможно, и не уловил вложенного мастером подтекста: того, что он гость, а не полноправный член клана Лань через свой брак. Но Ванцзи всё услышал, и Ванцзи это очень не понравилось.
Цзян Чэн, конечно, никогда не скажет этого вслух, но… это довольно мило.
Ни о чём не подозревающий мастер тем временем продолжает:
— Но сейчас на поле выйдет Ханьгуан-цзюнь, и вы должны наблюдать очень внимательно. Ханьгуан-цзюнь в совершенстве освоил технику владения мечом клана Лань уже к шестнадцати годам. Последние несколько лет он провёл вдали от Гусу, так что теперь наконец-то у вас есть шанс увидеть, как выглядит идеальный стиль боя.
Цзян Чэн удерживается от того, чтобы выругаться вслух, но поневоле встречается взглядом с Вэй Усянем. «Им кажется, что Ванцзи будет сражаться как до отъезда из Гусу. Они что, считают, что клан Цзян ничему его за это время не научил?»
Вэй Усянь едва заметно пожимает плечами и слегка закатывает глаза. «Видимо. Или полагают, что нам было нечему его учить».
«Полный бред!» — думает Цзян Чэн, но ограничивает выражение своего возмущения еле слышным фырканьем.
Ну, с положительной стороны… теперь их схватка точно не превратится во флирт.
Ванцзи занимает место в середине поля, а Цзян Чэн отходит, вставая рядом с женой, которая слегка сдвигается, так чтобы их руки соприкоснулись, и через кожу посылает ему мысль посредством духовной энергии.
«Ванцзи в ярости, а на лице Усяня написано, что он что-то задумал».
Цзян Чэн коротко кивает. Вэнь Цин улыбается ему и снова сосредоточивается на поле.
Вэй Усянь и Ванцзи заняли начальные позиции. Мгновение царит напряжённая тишина, а потом оба они двигаются одновременно.
Практически сразу же Цзян Чэну становится очевидно, что Вэй Усянь не единственный, кто решил что-то доказать.
«Тебе весело. Почему?» — спрашивает Вэнь Цин.
«Они гуевы показушники», — откликается он, когда Ванцзи уворачивается от удара, прокатившись по земле и основательно вывалявшись в пыли, а поднявшись, прихватывает горсть мусора, которую швыряет прямо Вэй Усяню в лицо. Вэй Усянь отпрыгивает, пытаясь проморгаться, и Ванцзи немедленно использует полученное преимущество. Оба они умышленно выбирают тактику, которая заставит Ванцзи сражаться настолько не «надлежащим» образом, насколько это только возможно.
Цзян Чэн мимолётно оглядывается на мастера-мечника, высказавшего неуместное замечание. Лицо у того очень странного цвета.
Вэнь Цин — сильная заклинательница, но её навыки сражений на мечах… несколько менее сильны, к тому же ей знакомы только приёмы Вэней. Цзян Чэн знает, что Вэнь Жохань никогда не позволял ей участвовать в ночных охотах, да и в принципе — Вэни никогда не интересовались изучением методов и техник, применяемых другими кланами, так что Цзян Чэн сопровождает бой своими комментариями, указывая на множество моментов, в которых Ванцзи рискует довести мечников клана Лань до апоплексического удара… практически каждым своим манёвром.
Адепты Цзян, разумеется, тоже изучают отработанные веками техники клана Цзян под руководством Цзян Фэнмяня, но этим дело не ограничивается. Их тренировочные упражнения впитали также некоторые приёмы Мэйшань Юй (в исполнении госпожи Юй, Цзиньчжу и Иньчжу) и в придачу — пару движений, почерпнутых Вэй Усянем… откуда-то. А потом все они отправились на войну и отточили свои навыки на поле боя, отбросив традиционное, но малоэффективное в пользу… чего бы то ни было, что помогало выжить.
И сейчас его братья (хотя этого Цзян Чэн тоже никогда не скажет) демонстрируют полный арсенал наработанных потом и кровью приёмов.
Цзян Чэн не знает, позволяет ли Вэй Усянь Ванцзи выиграть намеренно, или это выходит случайно. Вся схватка, по сути, являлась одним большим представлением, но с этими двумя… исход всё равно был непредсказуем. Так или иначе, Ванцзи побеждает. В финале Вэй Усянь валяется лицом вниз, а Ванцзи коленом прижимает его к земле, касаясь плеча плоской стороной Бичэня.
Цзян Чэн очень, очень надеется, что сотен зрителей, некоторые из которых ещё совсем дети, окажется достаточно, чтобы ситуация не перетекла в агрессивный флирт.
Но, видимо, сегодня на редкость удачный день, потому что Вэй Усянь сдаётся, и Лань Ванцзи просто встаёт, подавая своему супругу руку, чтобы помочь подняться.
— Лань Ванцзи! — брызжет слюной мастер-мечник. — Что случилось с твоей совершенной техникой?! Как смеешь ты использовать столь… непотребные и ненадлежащие приёмы?
Ванцзи отвечает ему бесстрастным взглядом. Он расправляет свои одежды, и после короткого, почти неуловимого всплеска духовной энергии пыль облетает с них, возвращая им безукоризненную белизну. Вэй Усянь улыбается, но едкой, опасной ухмылкой, той, которая появляется, когда он абсолютно готов испортить кому-нибудь жизнь.
— Надлежащие техники слишком предсказуемы, — объясняет он. — Даже слабый заклинатель в состоянии парировать приёмы ордена Лань, если они ему хорошо знакомы.
Мастер-мечник выглядит так, словно готов вцепиться Вэй Усяню в глотку, но это ничто по сравнению с выражением неприкрытого шока, появляющимся на его лице, после того как Ванцзи подтверждает:
— Вэй Ин прав.
— Вздор! — выпаливает мастер-мечник. В способности заставлять старейшин клана Лань забывать о правиле, запрещающем крик, Вэй Усянь по-прежнему не имеет себе равных. — Если техника доведена до совершенства, она поможет победить любого противника!
Ванцзи слегка приподнимает бровь.
«Ой-ёй!» — мысленно передаёт Вэнь Цин.
— «Не прекращай учиться», — напоминает Ванцзи.
— Не тогда, когда то, чему ты учишься, наносит ущерб навыкам, которыми ты уже владеешь!
О нет, этот наклон головы Ванцзи означает: «Ну всё, ты напросился!» Цзян Чэну доводилось видеть его всего, может быть, дважды.
— Если мастер уверен, что техники, освоенные мною с момента, когда я покинул Гусу, ничего не стоят и лишь нанесли ущерб моим навыкам, уверен, он без труда сможет это доказать, — говорит Ванцзи.
За годы, которые Ванцзи провёл в Пристани лотоса до Низвержения солнца, Цзян Чэн успел изучить его намного лучше. В частности, он узнал, что большую часть времени Ванцзи действительно очень выдержанный и хорошо воспитанный человек.
В другую же, крайне малую, часть времени Ванцзи — абсолютный паршивец.
Кроме того, Цзян Чэн убедился, что если уж Ванцзи решает кого-то проучить, то делает это с полной самоотдачей. Их шиди взирают на Ванцзи со смесью ужаса и обожания. (Ничего не попишешь, старшим над ними долго был Вэй Усянь. Порой это сказывается.)
Так что Цзян Чэн ни капли не удивлён, когда после этого заявления Ванцзи снова занимает позицию на поле, а Вэй Усянь отходит к Цзян Чэну и Вэнь Цин.
— Мне не хотелось бы нести ответственность за то, что у учеников могут возникнуть превратные представления в отношении техники владения мечом из-за того, что сегодня им довелось увидеть только схватки трёх адептов ордена Цзян, — произносит Лань Ванцзи (действующий глава клана Лань), и его белоснежная лента практически сияет в солнечном свете. Колокольчик же, привязанный к его фиолетовому поясу, коротко звякает, когда он шевелится, что, само собой, тоже происходит не случайно.
И Цзян Чэн ещё беспокоился, чтобы Вэй Усянь не вызвал дипломатических недоразумений, пока они находятся здесь!
Мастер-мечник, насупившись, проталкивается сквозь толпу и выходит на поле.
«Кажется, это может плохо кончиться», — замечает Вэнь Цин.
«У меня мигрень, и имя ей — Ванцзи», — откликается Цзян Чэн. Просто чтобы вызвать у неё улыбку.
Бой начинается.
Ванцзи, очевидно, не требуется столь полная сосредоточенность, как во время схватки с Вэй Усянем. Он отбивает каждую из атак мастера-мечника с отточенной лёгкостью, а потом — меньше чем через минуту с начала боя — отступает в сторону, делает незаметное движение Бичэнем, и меч мастера оказывается на земле.
— Как я и говорил, — спокойно констатирует Ванцзи. — Слишком предсказуемо.
Цзян Чэн пихает Вэй Усяня и, встретившись с ним взглядом, предостерегающе хмурится: «Скажешь хоть слово, придушу тебя голыми руками!»
Вэй Усянь ухмыляется, но кивает.
И очень вовремя, потому что после этого разгорается ожесточённый спор.
Цзян Чэн очень, очень рад, что Сичэнь не пошёл с ними сегодня, потому что тот, несомненно, решил бы, что ситуация требует его вмешательства.
Ванцзи же просто стоит — гордо и прямо, с немного скучающим выражением лица, пока сердитые мастера-мечники вопят на него в четыре горла. (Чуть в отдалении несколько других мастеров выглядят глубоко задумавшимися. Ещё дальше, где расположились женщины, вспыхивают свои горячие обсуждения.)
Собравшиеся ученики представляют собой интересную палитру злорадства, невозмутимости и сходного возмущения. Воспитанник Сичэня А-Ян, кажется, восхищён.
Тем временем Ванцзи отнюдь не пытается мирно разрешить ситуацию.
— Я провёл несколько лет вдали от Гусу, — не моргнув глазом заявляет он, когда мастера-мечники на время затихают. — И разумеется, почту за честь последовать за столь достойными учителями к Стене правил, чтобы они могли прямо указать мне на те из них, которые я нарушил.
Цзян Чэн оглядывается на Вэй Усяня: «А он их нарушил?»
Вэй Усянь широко улыбается в ответ: «Ни единого!»
Предложение Ванцзи, само собой, совершенно не успокаивает мастеров.
Но теперь в гуще собравшихся происходит какое-то движение, как будто кто-то пробирается к полю, и толпа расступается перед ним, так что это, скорее всего…
— Что за причины вызвали сей неподобающий гам? — вопрошает Лань Цижэнь. Он спрашивает напористо, но негромко, и тем не менее звук разносится по всему полю. Большинство тут же замолкает, остальные — захлёбываются возмущённым мычанием. Цзян Чэну любопытно: сколько заклятий молчания было сейчас активировано одновременно и кто их наложил? Вполне возможно, спорщиков заткнули их же хорошие друзья, чтобы те не привлекли к себе внимания Лань Цижэня.
Даже Цзян Чэн чувствует, что непроизвольно выпрямляется, хотя это и значит, что он больше не может переговариваться с Вэнь Цин.
Трое мастеров-мечников пытаются втолковать Лань Цижэню что-то одновременно. Во весь голос.
Лань Цижэнь хмурится, и их тоже затыкают.
Лань Цижэнь оборачивается в сторону, где стоит Цзян Чэн.
— Молодой господин Цзян, — чопорно обращается он. — Госпожа Вэнь. Я прошу прощения за ужасающее нарушение дисциплины, коему вы стали свидетелями. Подобное поведение перед нашими гостями в высшей степени недопустимо.
Цзян Чэну интересно, скольких из присутствующих накажут за это и кто будет осуществлять наказание. Возможно, им придётся по очереди наказывать друг друга.
Что характерно, Лань Цижэнь не извиняется перед Вэй Усянем, и Цзян Чэн не уверен, но, кажется, Ванцзи выглядит очень довольным, потому что горд и счастлив тем, что его супруг не является одним из гостей.
К большому облегчению Цзян Чэна, Вэй Усянь тихо стоит подобающим образом. Возможно, его внутреннему демону хаоса вполне достаточно происходящего вокруг светопреставления. Цзян Чэну не важно, лишь бы тот так и стоял смирно. Он склоняет голову, принимая извинения.
Лань Цижэнь отвечает ему коротким кивком и поворачивается обратно.
— Ванцзи, — командует он. — Что здесь произошло?
— Мастера-мечники попросили нас потренироваться там, где за нами могли бы наблюдать с целью наглядного обучения младших адептов. После чего глубоко оскорбили технику владения мечом клана Цзян в присутствии наследника клана Цзян.
Цзян Чэн проглатывает возражение, которое буквально просится наружу. Технически это, конечно, можно рассматривать и как оскорбление, нанесённое Цзянам, хотя совершенно очевидно, что мастера, скорее, взбеленились из-за того, что их драгоценный Ханьгуан-цзюнь больше не является чистейшим и идеальным Ланем.
— Понятно, — говорит Лань Цижэнь. Он смотрит на старшего мастера-мечника. — Что вы можете сказать в своё оправдание?
— Ханьгуан-цзюнь использовал технику Цзян! — взрывается мастер-мечник, с которого, по всей видимости, только что сняли заклятие молчания. — Цзяны совратили его! Запятнали его! Он...
— Молчать! — рявкает Лань Цижэнь.
И очень вовремя. Потому что вот теперь Цзян Чэн оскорблён.
— Я ещё раз приношу свои извинения клану Цзян, — сурово провозглашает Лань Цижэнь. — Наследник Цзян, молодой господин Вэй, госпожа Вэнь и Ванцзи, поверьте, я испытываю глубокий стыд за позорное поведение мастера нашего клана. — Он окидывает взглядом толпу. — Думаю, собравшимся пора вернуться к своим обязанностям, — добавляет он, но, когда мастера-мечники пытаются уйти, снова сердито зыркает на них. — Не вам! Ванцзи, я встречусь с тобой позднее, чтобы обсудить произошедшее.
Ванцзи кивает и отходит, чтобы присоединиться к ним. Они с Вэй Усянем встречаются взглядами, и Цзян Чэн закатывает глаза.
— У А-Юаня вот-вот закончатся занятия в Детском зале, — говорит он. — Уверен, Сичэнь с радостью повидается с племянником. Думаю, нам стоит забрать его и посидеть с ним до вечера?
— Звучит прекрасно, Цзян Чэн, — отвечает Вэй Усянь, не отрывая взгляда от своего супруга. — Ты лучший! Тогда Лань Чжань и я могли бы...
— Стоп! Не вздумай заканчивать это предложение! — прерывает Цзян Чэн. Он предлагает Вэнь Цин свой локоть:
— Моя госпожа, позвольте проводить вас обратно в библиотеку?
— Разумеется, — соглашается Вэнь Цин, принимая его руку. — Должна сказать, дорогой супруг, это утро было очень забавным.
Notes:
Примечание автора:
Скажите мне, что Су Шэ смог сражаться с Лань Чжанем на равных в городе И, потому что их навыки владения мечом одинаковы, и я рассмеюсь вам в лицо. А если знакомства с техниками ордена Лань достаточно, чтобы Су Шэ (!) мог сдержать Ханьгуан-цзюня, значит, что-то не так с техниками ордена Лань, и Лань Чжань надерёт им всем задницы, чтобы доказать это, причём с откровенно скучающим видом.Примечание переводчика:
Прошу прощения за еще одну пропущенную дату выкладки, мы будем очень стараться, чтобы это не повторилось!
Chapter Text
Дни становятся прохладнее, знаменуя приближение осени, и краткое счастье Сичэня тоже близится к концу.
Итогом продолжительной переписки между супругой главы клана Цзинь и Вэнь Цин стала договорённость о том, что последняя (надо полагать, вместе со своим мужем) прибудет в Башню золотого карпа незадолго до ожидаемого рождения наследника клана Цзинь, чтобы… как минимум — уберечь новоиспечённых дядей от полного искажения ци. Пока что А-Чэн и Усянь поминутно охвачены то радостным нетерпением от осознания, что наконец-то увидят долгожданного племянника (Вэнь Цин подтвердила, что должен родиться мальчик), то страшным волнением из-за опасностей, связанных с грядущими родами.
Сердце же Сичэня с каждым днём разбивается на всё более мелкие кусочки, потому что А-Чэн и Вэнь Цин уедут, он снова останется один, и Сичэнь не знает, сможет ли это вынести.
— Разумеется, мы тебя бросим, — говорит А-Чэн. — Мы женаты. А ты нам никто. Мы посвятили тебе большую часть года, чего ещё ты хочешь? Всякая доброта имеет предел!
— Я думал, это не требует объяснений, — осуждающе замечает Усянь. — Только Ванцзи заслуживает любви, потому что он не виноват, что был искалечен. Тебе следовало лучше заботиться о нём, — добавляет он, глядя на Сичэня в упор.
Сичэнь отводит глаза и видит идущего к ним Ванцзи, согбенного и хромающего. Его одежды порваны и залиты кровью.
— Ты сделал это, — говорит Ванцзи. — Это твоя вина.
Сичэнь хочет ответить, но на него накатывает ощущение странной нереальности, а затем он осознаёт, что лежит в постели и кто-то осторожно трясёт его за плечо. А может быть, просто касается плеча и это самого Сичэня — трясёт.
— Эй, — тихо зовёт А-Чэн. — Эр-гэ… Сичэнь! Лань Хуань! Проснись!
Он спал. Это был сон.
— Я проснулся, — откликается Сичэнь. — Спасибо.
— Угу. Подвинься. — А-Чэн пихает его, и Сичэнь ничего не понимает, но послушно отодвигается к стенке. А-Чэн заползает на кровать и укладывается бок о бок, обхватив его рукой поперёк груди.
— Что ты делаешь? — шепчет Сичэнь.
— С Вэй Усянем такое часто случалось. Когда мы были детьми, — бормочет А-Чэн. — Снились кошмары. И я всегда спал с ним после этого. Но могу уйти, если хочешь.
А-Чэн тёплый, живой, рядом. Его рука покоится на груди Сичэня, надёжная и успокаивающая.
— Нет, — говорит Сичэнь. — Останься.
По утру Вэнь Цин и А-Чэн переносят вещи. Принадлежащие Сичэню (основная часть его имущества каким-то образом переместилась в эти гостевые покои, Сичэнь старается не задумываться об этом) — в большую спальню, а принадлежащие Вэнь Цин — в меньшую.
Когда Сичэнь пытается протестовать, А-Чэн только ухмыляется.
— Нет-нет, так гораздо лучше, — заявляет он. — А-то я всё время волновался, что она утыкает меня своими иголками, если нечаянно залезу на её половину кровати.
Вэнь Цин выгибает бровь и улыбается уголком рта.
— Надо же, а я всё время об этом подумывала.
Тем вечером Сичэнь ложится в кровать вместе с А-Чэном. Кровать большая, на ней вполне достаточно места, чтобы они могли спать отдельно, не соприкасаясь друг с другом, но А-Чэн снова укладывается рядом с ним и снова закидывает руку ему на грудь.
Несколькими днями позже Сичэнь просыпается оттого, что ему почти жарко. Он лежит на боку, а А-Чэн свернулся сзади, прижавшись к его спине, и Сичэнь чувствует чужое дыхание на своей шее.
Это чудесное ощущение.
Сичэнь сдерживает слёзы, потому что невыносимо даже представить, как больно ему будет, когда они уедут, оставив его в одиночестве.
Он слишком молчалив следующим утром, и сам это сознаёт, но просто не в состоянии вести себя как обычно. Другие тоже заметили, он видит многозначительные взгляды, которыми обмениваются А-Чэн и Вэнь Цин, молчаливый обмен какими-то неизвестными ему мнениями, а затем Вэнь Цин направляется в библиотеку.
Спустя какое-то время приходит Усянь.
— Мне надо поговорить с Цзян Чэном, — без обиняков заявляет он. — Лань Хуань, А-Юань спрашивал меня о разнице между твоей флейтой и моей. Можешь показать ему, как играют на сяо? — Он спускает А-Юаня на пол и за рукав тянет А-Чэна на улицу.
— Да, пожалуйста, дядя, — просит А-Юань, мило улыбаясь.
Сичэнь подчиняется. А-Юань внимательно наблюдает, когда Сичэнь показывает ему, как играются разные ноты, и временами переспрашивает. «Мальчик уже говорит намного лучше, — отмечает Сичэнь, — и, очевидно, обладает живым и острым умом». Сичэнь — возможно, впервые — задумывается о настоящих родителях А-Юаня и о том, есть ли у него способности к заклинательству. Пока что он подаёт большие надежды.
Усянь и А-Чэн отсутствуют довольно долго. Ручонки А-Юаня слишком малы для игры на взрослом инструменте, так что к тому времени, как те возвращаются, А-Юань сидит у Сичэня на коленях, тренируясь в правильном выдувании нот, пока сам Сичэнь держит Лебин и зажимает отверстия.
Усянь разыгрывает целую сцену возмущения.
— Что я вижу! Я просто попросил объяснить ему отличия! А ты решил переманить моего сына, научив его своим техникам? А-Юань, дицзы гораздо лучше, чем сяо, потому что… потому что! Не поддавайся наущениям своего дяди! — А-Юань хихикает, когда Усянь аккуратно поднимает его с коленей Сичэня. — Цзян Чэн! Уведи моего сына подальше от его коварного дяди, немедленно!
А-Чэн берёт А-Юаня под мышку и выносит его, всё ещё хихикающего и пытающегося вывернуться, из дома.
Усянь садится, и Сичэня охватывает недоброе предчувствие.
— Ну что ж, — начинает Усянь. — Вэнь Цин и Цзян Чэн волнуются за тебя, но не знают, как заговорить об этом, потому что опасаются как повредить твоим чувствам, так и того, что ты, в свою очередь, повредишь их. Так что беседовать с тобой буду я, потому что я намного старше и умнее вас всех, мне плевать, что чувствуешь ты…
При этих словах Сичэнь не то чтобы фыркает, но очень близок к тому.
— …и никто из вас не в состоянии серьёзно задеть меня.
Вот в это поверить несложно. Сичэнь не может по-настоящему обидеть Усяня. Не способен даже представить, что такое он мог бы сделать, что заставило бы того больше чем на мгновение нахмуриться. Усянь неплохо относится к нему лично, заботится о нём, как о ком-то, кто важен для Ванцзи, и, вероятно, испытывает определённые уважение и привязанность, но Сичэнь не относится к числу тех, кого Усянь глубоко и безоговорочно любит.
А-Чэн и Вэнь Цин — относятся, но этот А-Чэн никогда не сумеет, да и не захочет сказать ничего похожего на то, что Усяню когда-то приходилось выслушивать от его прежней и старшей по возрасту версии, ожесточившейся после гибели всех членов своей семьи. Даже самые едкие замечания Вэнь Цин и А-Чэна не затронут Усяня, потому что, самое главное, они здесь, они живы, и этого для Усяня достаточно.
А Сичэнь уже молчит слишком долго, и Усянь тяжело вздыхает.
— Я не расскажу им ничего о нашем разговоре, если ты считаешь, что это причинит тебе боль, — тихо добавляет он. — Просто расскажи, что тебя мучит, и мы попробуем разобраться.
Сичэнь закрывает глаза. Если бы он мог!
— Ладно, — говорит Усянь. — Давай тогда я расскажу тебе, что происходит по моему мнению, а ты поправишь, если я ошибусь.
Сичэнь кивает.
— Хорошо.
Он не уверен, хочется ли ему, чтобы Вэй Усянь на самом деле докопался до правды.
— Ты провёл с ними массу времени. Практически переехал сюда. Вы с Цзян Чэном спите в одной постели, да и, в принципе, все втроём ведёте себя как одна семья. И тебе кажется, что скоро они отбудут в Башню золотого карпа и ты останешься один… — Вэй Усянь прерывается. — Дыши!
Сичэнь даже не заметил, что затаил дыхание, и с трудом заставляет себя вдохнуть, выдохнуть и снова вдохнуть.
— Да, — подтверждает он.
— Я собирался спросить, не мечтаешь ли ты об их отъезде, — продолжает Вэй Усянь, — но совершенно очевидно, что тебя устраивает текущее положение вещей. Тебе так нравится жить вместе с ними, что мысль о том, что они уедут, убивает тебя.
Сичэнь кивает, чувствуя, как по щекам начинают катиться слёзы, хотя веки всё ещё плотно сжаты.
Усянь вздыхает.
— Вэнь Цин волнуется, что ты снова окажешься на грани искажения ци, что всё это — большая ошибка. Думаю, она также боится, что ты хочешь, чтобы они уехали без тебя. Вэнь Цин… Ты же знаешь, что она чудесная женщина, так?
— Да, — уверенно подтверждает Сичэнь. — Она замечательная.
— Отлично, — говорит Усянь. — Вэнь Цин замечательная, с этим никто не спорит. Но некоторые вопросы, связанные с доверием, даются ей не очень хорошо. Вэнь Цин может любить тебя и заботиться о тебе, но никогда не скажет об этом открыто, потому что боится, что любые чувства могут быть использованы против неё. Иными словами, если она не признается в том, что любит тебя и твой уход непременно разобьёт её сердце, то ей будет не так больно, когда это действительно произойдёт. Лань Хуань, посмотри на меня.
Сичэнь открывает глаза. Усянь склоняется к нему с чрезвычайно серьёзным выражением.
— Вэнь Цин ни разу не говорила, что любила меня, но погибла, пытаясь меня защитить. Она способна сделать всё — всё что угодно — для тех, кого любит, только не сказать им об этом. У неё нежное сердце, Лань Хуань, и с ним очень жестоко обходились. Так что, если бы я хоть на минуту решил, что ты намеренно беспечно обходишься с её чувствами, я бы всерьёз задумался о том, чтобы поколотить тебя.
Сичэнь удивлён только тем, что ему сразу же не пригрозили смертью (и говорит это вслух).
Усянь улыбается без малейшего веселья.
— Лань Чжань любит тебя, — поясняет он. — Так что я бы тебя не убил, даже разбей ты сердце Вэнь Цин. Но я бы подумывал об этом.
Вероятно, Сичэню не должно быть настолько приятно оттого, что Усянь упоминает о любви Ванцзи к Сичэню как о чём-то абсолютно само собой разумеющемся…
— Вэнь Цин хочет, чтобы ты жил с ними, — продолжает Усянь. — Если бы не хотела, тебя бы здесь не было. Она заботилась о тебе не как целитель. Как целитель тоже, разумеется, но Вэнь Цин не пыталась сохранить профессиональную дистанцию. Она приняла тебя в свой дом. Даже поделилась с тобой своим супругом… Что подводит нас к Цзян Чэну. — Усянь расплывается в широченной, нескрываемо ехидной улыбке. — Знаешь, никогда не думал, что мне выпадет шанс вот так угрожать кому-то из-за Цзян Чэна! Это здорово!
То есть Сичэнь должен держаться подальше от Цзян Чэна, но не от Вэнь Цин? Он не знает, насколько это вообще выполнимо.
— Цзян Чэн, — говорит Усянь, — хмурый и сердитый придурок, не знающий, как выразить свои чувства. Цзян Чэн ни за что не признается, что ему нравятся объятия, ласка и прочие приятные вещи, например, прижимать к себе любимого человека, пока тот спит, согревать, быть рядом, твёрдо зная, что ты в безопасности и что, если что-нибудь — даже во сне — попытается повредить тебе, он сможет тебя защитить. И точно так же Цзян Чэн никогда не признается, что будет полностью опустошён в случае твоего ухода. Хотя это именно так, и, если ты разобьёшь ему сердце, я определённо переломаю тебе все кости, потому что Цзян Чэн отвратителен, когда рыдает. Никогда больше не хочу этого видеть!
Сичэнь чувствует, как внутри начинает теплиться надежда. Усянь и А-Чэн беседовали очень долго. Возможно ли, что Усянь прав? Что дело не просто в доброте и заботе из-за его кошмаров? Что А-Чэну нужно, чтобы он был рядом, нужно обнимать его, нужна эта близость, которая между ними возникла?
Или дело в другом?
— А-Чэн что, «обрезанный рукав»? — шепчет Сичэнь. — И он желает…
— Нет, — обрывает его Вэй Усянь. — Цзян Чэн не желает. Он хочет вот этого, того, что есть между вами, причём навсегда, но Цзян Чэн не интересуется плотскими утехами. Как и Вэнь Цин, — Усянь склоняет голову набок. — А ты? Ты — желаешь? Кого-то из них?
— Нет, — смущённо выдавливает Сичэнь, — не… не в этом смысле.
Сичэню давно уже казалось, что с ним, видимо, что-то не так. Сначала он полагал, что причина его отвращения к физической близости в том, что его растили в соответствии с жёсткими правилами родного клана, однако из них двоих Ванцзи всегда воспитывали в большей строгости, и всё же с первого момента, как Вэй Усянь объявился в Облачных глубинах, не было ни малейшего сомнения в том, что Ванцзи буквально сгорает от вожделения.
— Ну, это, в общем-то, и к лучшему, — улыбается Усянь. — Лань Хуань, если бы Вэнь Цин и Цзян Чэн пожелали бы, чтобы ты остался с ними, чтобы вы втроём, такие, какие вы есть, попытались найти свой способ сосуществования и свой способ — быть семьёй, ты хотел бы этого?
Слёзы снова начинают катиться по щекам Сичэня.
— Да, — признаётся он. — Больше всего на свете.
— И они тоже, — ласково говорит Усянь. — Тоже хотят этого. Хотят жить с тобой. Лань Чжань сейчас старается подготовить всё, что нужно, для того чтобы Лань Цижэнь мог взять на себя роль действующего главы клана к моменту, когда мы отправимся в Башню золотого карпа, а ты получил возможность поехать с нами. Затем Цзян Чэн и Вэнь Цин намереваются вернуться обратно в Облачные Глубины. Вэнь Цин ещё не закончила с библиотекой, и, пока Цзян Чэн в отъезде, госпожа Юй помогает дяде Цзяну в Пристани лотоса, так что Цзян Чэну незачем торопиться с возвращением. Если после рождения Цзинь Лина ты будешь в состоянии снова вступить в обязанности главы клана, мы с Лань Чжанем уедем в Пристань лотоса до тех пор, пока А-Юаню не придёт пора начать обучение, а когда вернёмся, Лань Чжань поможет твоему дяде, а ты — отправишься в Пристань лотоса вместе с ними. Мы всё продумали.
«Они обсуждали это, — догадывается Сичэнь. — Возможно, уже долгое время». Может быть, даже успели поговорить с дядей? И это может сработать, целый план, позволяющий ему остаться с Цзян Чэном и Вэнь Цин, с его… новой семьёй.
— Но почему же вы не… никто ничего не сказал мне… — недоумевает Сичэнь. Всё это время они строили планы и готовились.
Они не собираются уезжать без него.
Голова Сичэня идёт кругом от облегчения и бьющей через край радости, таких внезапных, что он даже и не знает, что с ними делать.
Усянь криво улыбается.
— Ну да. Наверное, надо было. Мы полагали, что будет лучше дать тебе возможность не думать о будущем. Сначала тебе нужно было отдохнуть и поправиться. Прости, мне действительно стоило заговорить об этом раньше.
Сичэнь кивает.
— Всё в порядке, — успокаивает он, и это не просто слова. — И ваш план… вполне разумен.
Улыбка Усяня становится шире, ярче, счастливее.
— Отлично! — подытоживает он. — Посоветую Лань Чжаню выделить вам троим постоянное жилище. Не можете же вы всю жизнь ютиться в гостевых покоях. — Он поднимается. — Но сперва найду Цзян Чэна и Вэнь Цин и скажу им, что можно возвращаться.
Усянь совсем уже выходит, но в дверях оборачивается.
— Кстати, — жизнерадостно интересуется он, — ты ведь заметил те части, в которых я пригрозил тебе, да?
Сичэнь невольно улыбается в ответ.
— Безусловно.
— Вот и хорошо, — вздыхает Усянь. — Мне пришлось поработать за двоих: Вэнь Нин слишком мягкосердечный, а шицзе не до того. О, чуть не забыл! — Он вытаскивает из рукава две небольшие коробочки и ловко перебрасывает их Сичэню. — Лань Чжань попросил передать. — Он снова широко улыбается и выходит.
Это маленькие лакированные шкатулки, и дыхание Сичэня перехватывает, потому что ему доподлинно известно, для чего они предназначены. Он прячет их к себе в рукав.
А-Чэн возвращается первым, очень скоро. Он окидывает Сичэня пристальным взглядом и, кажется, испытывает облегчение от того, что обнаруживает.
— Ты придурок, — говорит он, подходя прямо к Сичэню и крепко обнимая его. — Разумеется, мы тебя не оставим. — Цзян Чэн целует Сичэня в волосы, привычно стараясь не касаться налобной ленты, хотя Сичэнь предпочёл бы, чтобы он уже отбросил эту привычку. — Ты можешь покинуть нас, если… если сочтёшь нужным, но нам не хочется, чтобы ты уходил.
— Я не хочу уходить, — говорит Сичэнь. — Я хочу этого. Вас. Обоих. — Он закрывает глаза, прижимаясь к Цзян Чэну.
— Вот и славно, — просто откликается Цзян Чэн.
Сичэнь не знает, как долго они остаются в этом положении, но это чудесное ощущение — возможность впитывать их близость, не задыхаясь от боли при мысли, что вскоре ему предстоит её потерять. Спустя какое-то время он слышит, как заходит Вэнь Цин.
— Надеюсь, это означает, что всё прошло хорошо, — замечает она. Сичэнь чувствует, как Вэнь Цин касается его плеча, открывает глаза и видит, что её вторая рука лежит на плече Цзян Чэна.
— Так и есть, — подтверждает Сичэнь. Делает глубокий вдох, встречается с ней взглядом. — Я люблю вас. Вас обоих.
Вэнь Цин ошеломительно прекрасна, когда улыбается.
Сичэнь решает проявить смелость.
— Усянь передал мне кое-что, — говорит он. — От… от Ванцзи. Я не знаю… может быть, вы не захотите… — Сичэнь прикусывает губу. Но он уже принял решение, и не только в отношении этого. — Вот… — он достаёт из рукава шкатулки и вручает каждому из них. — Мы не можем сделать это официально, но…
— Да, — перебивает его А-Чэн, уже открывший свою шкатулку. — Повяжи её. Мы придумаем, какое-нибудь более постоянное решение потом. А пока — повяжи.
Он протягивает шкатулку Сичэню. И Сичэнь чувствует, как у него перехватывает дыхание, словно в груди у него слишком тесно от чего-то тёплого, замечательного и слишком огромного, чтобы осталось место ещё и для воздуха, когда он вынимает из шкатулки белоснежную ленту и аккуратно обматывает ею запястье А-Чэна.
А-Чэн широко улыбается ему, продолжает улыбаться, даже когда уже отодвигается, уступая место Вэнь Цин, и та элегантно опускается на колени рядом с Сичэнем, чтобы тот мог проделать с ней то же самое.
Когда Сичэнь заканчивает, Вэнь Цин целует его в лоб, намеренно касаясь губами налобной ленты.
Chapter Text
Вэй Усяня понемногу одолевают мысли о том, что они уже слишком задержались в Облачных Глубинах. Он чувствует себя неуютно, как будто одежда внезапно стала ему мала, как будто он чересчур долго засиделся в одном положении, ну или просто — пробыл в Облачных Глубинах целую вечность и всё это время старался не причинять неприятностей.
По крайней мере, отношения между Цзян Чэном, Вэнь Цин и Лань Сичэнем вроде бы налаживаются. Вэй Усяня ужасно растрогало то, что Вэнь Цин обратилась к нему за помощью. Доверилась ему, считая, что он сможет помочь.
И Вэй Усянь уже предвкушает выражение лица госпожи Юй, когда та узнает об этом новом… повороте. Трое лучших молодых господ их поколения, которые изначально не воспитаны ею, теперь так или иначе — её зятья. Она будет в восторге. На будущий год Пристани лотоса предстоит принимать совет кланов, и, без сомнения, в разосланных приглашениях будут упомянуты не только главы кланов, но и их супруги, прекрасный предлог собрать вместе поколение матушек — специально, чтобы госпожа Юй могла покрасоваться перед ними, когда все пятеро выдающихся молодых заклинателей их поколения окажутся за её столом.
И пожалуй, Вэй Усяню не помешает посетить Мэйшань, дабы навестить тётушку. Кто там утверждал, будто он единственный из её потомков, способный взять себе супруга из Ланей?
Что ж, во всяком случае,, их семейные неурядицы хоть ненадолго избавили его от ощущения, что он задыхается в неволе. «Но сейчас, — решает Вэй Усянь, — пора вырваться из Облачных Глубин хотя бы ненадолго». После обеда он отведёт А-Юаня в Детский зал, а сам приятно скоротает вечерок в Цайи.
Лань Ванцзи немного удивляется, когда возвращается домой к ужину, а Вэй Ин не ждёт его за столом.
Он не обнаруживается также ни в Детском зале (хотя А-Юань — там, и Лань Ванцзи забирает его у служителей, задержавшихся, чтобы за ним присмотреть), ни в Библиотечном павильоне, ни на лужайке, ни где-либо в окрестностях кухни, ни на тренировочной площадке, ни в гостевых комнатах, занимаемых Цзян Ваньинем, госпожой Вэнь и братом.
Лань Ванцзи неловко нарушать покой, но это хороший повод выразить своё одобрение их новой семье, какой бы нетрадиционной она ни казалась.
— Брат, — обращается Лань Ванцзи, — ты же помнишь домик к западу от ханьши? Он сейчас не занят. Я принял решение передать его вам в полное пользование.
Он надеется, что это звучит достаточно одобрительно.
— Ванцзи, — перебивает брат, — ты выглядишь расстроенным. Что-то случилось?
Как неудачно. Теперь они могут подумать, что Ванцзи втайне не одобряет принятое ими решение, в то время как на самом деле это не так.
— Папа не дома, — сообщает А-Юань. Иногда Лань Ванцзи бесконечно благодарен судьбе за то, что у него есть сын. — Не в библиотеке, не в лесу, не на кухне, не с кроликами. — Он выгибается на руках у Лань Ванцзи, чтобы заглянуть внутрь. — Не здесь.
— Вэй Ин говорил, что собирается в Цайи сегодня вечером. Цзян Ваньинь уже вернулся?
— Я никуда не уходил, — отвечает Цзян Ваньинь, появляясь из спальни. — Даже не в курсе, что он туда собирался, — добавляет он, и что-то в груди Лань Ванцзи болезненно переворачивается. Он всего лишь предположил, но… — А-Юань может остаться тут. Я помогу тебе его искать.
— Мне не хотелось бы прерывать ваш досуг… — начинает Лань Ванцзи, но госпожа Вэнь уже подошла, чтобы забрать у него А-Юаня. Когда она тянется за ним, Лань Ванцзи замечает белую ленту на её запястье. И у Цзян Ваньиня такая же.
— Ты ничего не прерываешь. Да и он — не спрашивает твоего согласия, — объясняет она. — Разве ты сам мог бы наслаждаться спокойным вечером в кругу семьи, если бы пропал Сичэнь?
— Нет, — соглашается Лань Ванцзи. Он непременно захотел бы участвовать в его поисках. А если бы не знал, что брат потерялся, то хотел бы, чтобы кто-нибудь сообщил ему об этом, даже находись он в этот момент дома с Вэй Ином и сыном.
— Возьми мою сумку с лекарствами, — велит госпожа Вэнь Цзян Чэну. — Просто на всякий случай. Ванцзи, А-Юань уже ужинал?
— Ещё нет, — признаётся Лань Ванцзи, пока Цзян Ваньинь прячет объёмистый свёрток к себе в рукав и берёт со стойки Саньду.
— Мы позаботимся о нём, — успокаивает его брат.
— Пошли, — говорит Цзян Ваньинь.
Исходя из того, что известно Ванцзи, Вэй Усянь отправился в Цайи.
— Может, он просто напился и напрочь забыл о времени? — предполагает Цзян Чэн, но без особой убеждённости. Вэй Усянь действительно иногда горазд выпить, но каким-то образом никогда не напивается до беспамятства, и он бесконечно предан Ванцзи и А-Юаню. Он бы обязательно вспомнил, что Ванцзи будет беспокоиться. — Проверим для начала эту версию.
Они летят в сторону Цайи, держась низко над землёй. Ещё окончательно не стемнело, но было бы глупо разминуться с Вэй Усянем, если он как раз поднимается обратно.
Он не поднимается.
Сперва они осматривают постоялый двор, который, насколько помнится Цзян Чэну, нравился Вэй Усяню, ещё когда они учились в Гусу, но там его нет.
Цзян Чэна начинают одолевать недобрые предчувствия.
Вэй Усянь должен был бы выделяться даже в толпе. Фиолетовые одеяния клана Цзян и сами по себе достаточно приметные, а тот ещё в последнее время повадился заказывать себе ханьфу на белом подбое, чтобы подчеркнуть принадлежность к Ланям.
Однако Цзян Чэн нигде его не видит.
Они движутся от одного питейного заведения к другому, и Вэй Усяня нет как нет.
Впрочем, когда они заходят на третий постоялый двор, становится очевидно, что им наконец удалось напасть на его след.
Несколько столов перевёрнуто. Одна из служанок рыдает, и какой-то юноша тяжело опирается на стойку, как будто кто-то недавно отметелил его до полусмерти.
Другая служанка замечает их и облегчённо вздыхает.
— Ханьгуан-цзюнь! — восклицает она. — Они забрали молодого господина Вэя! Мы пытались отправить гонца в Облачные Глубины, но его поджидали по дороге… — И служанка беспомощно указывает на избитого парнишку.
— Кто? — рычит Цзян Чэн. — Куда они увели его? И как?
— Заклинатели, — отвечает служанка. — Не могу сказать по одеждам из какого клана. Крупный малопривлекательный мужчина с собаками. Они направились на запад.
«С собаками, — думает Цзян Чэн. — Дерьмо». Неудивительно, что они смогли его увести. Вэй Усяня, должно быть, парализовало от ужаса. Цзян Чэн слишком хорошо помнит то время, когда они были детьми и родители Цзян Чэна решили подарить ему пару щенков. Вэй Усянь бился в полнейшей истерике — в ужасе даже от одной мысли об этом, и Цзян Чэн повернулся к родителям и сказал, что ему не нужны «какие-то глупые щенки». На этом всё тогда и кончилось, а Цзян Чэн поклялся Вэй Усяню, что не позволит приблизиться к нему ни одной собаке. Никогда.
Он поклялся.
Они бегут на запад, и по мере пути случайные встречные узнают их и указывают дорогу. Обитатели Цайи хорошо знакомы с Ханьгуан-цзюнем, а многие из них — и с его супругом. Цзян Чэна они не знают, но это неважно. Люди, забравшие Вэй Усяня, даже и не пытались скрываться.
За окраиной городка очевидцы заканчиваются, но Цзян Чэн и Ванцзи успевают отдалиться от неё совсем ненамного в поисках каких-либо следов, когда Ванцзи резко вскидывает голову. Он бегом устремляется к маячащему на некотором расстоянии дому, Цзян Чэн бросается за ним, и стоит им немного приблизиться, как он и сам это слышит — доносящийся изнутри собачий лай и отчаянные вопли Вэй Усяня.
Цзян Чэн прикончит всех в этом здании, за исключением Вэй Усяня! А потом — он прибьёт беспечного придурка!
Он хватает Ванцзи за плечо. Не то чтобы Цзян Чэн думал, что тот собирается немедленно ворваться внутрь, но Ванцзи выглядит… очень расстроенным, и не исключено, что, если тот нападёт прямо с наскока, Вэй Усянь может пострадать.
Сильно пострадать.
Впрочем, быстро становится понятно, что похитители выставили дозорных (те, сказать по чести, тоже не особо скрывались), потому что кто-то выходит из дома к ним навстречу. Цзян Чэн не узнаёт никого из этих людей, и одеты они как бродячие заклинатели...
Вот гуй!
Рука Цзян Чэна непроизвольно сжимается вокруг рукояти Саньду, и краем глаза он замечает фиолетовые искры, проскакивающие по Цзыдяню, когда из дома появляется Цзинь Цзысюнь, а за ним какой-то мужик выволакивает Вэй Усяня — практически в состоянии ступора, без сомнения, вызванном тем, что ещё двое держат двух огромных псин прямо по обе стороны от него.
— Цзинь Цзысюнь, — выплёвывает Цзян Чэн.
— Цзян Ваньинь, — ухмыляется Цзинь Цзысюнь. — И Лань Ванцзи! Что, пришли за своей домашней зверушкой?
— Вэй Усянь, ты не ранен? — окликает Цзян Чэн, полностью игнорируя его. Он не отпускает плечо Ванцзи, потому что того трясёт — от страха, злости или того и другого разом, и Цзян Чэн должен проследить, чтобы он не натворил чего-нибудь… необдуманного.
— Цзян Чэн! — отзывается Вэй Усянь слабым голосом. — Цзян Чэн! Собаки!
— Знаю, — отвечает Цзян Чэн, смягчая свой тон, насколько это позволяет кипящая внутри ярость, побуждающая к немедленным действиям. Возможно, его собственное состояние недалеко ушло от состояния Ванцзи. Но если Цзян Чэн и уверен в чём-то в своей жизни давно и основательно, так это в том, что защищать Вэй Усяня — его задача, и он не собирается облажаться из-за такого ублюдка, как Цзинь Цзысюнь. — Просто дыши, Вэй Усянь. Я не позволю им тебе повредить.
— Не позволишь? — скептически усмехается Цзинь Цзысюнь.
Цзян Чэн встречается с ним взглядом.
— Да, — бесстрастно констатирует он, — не позволю. Как только тебе пришло в голову, Цзинь Цзысюнь, что это может кончиться для тебя чем-то хорошим? Каков был твой дурацкий план?
— Мой план — вернуть то, чего он меня лишил. Что вы все у меня украли! Моё место в одном из великих кланов, мою честь, в конце концов! — багровеет лицом Цзинь Цзысюнь.
— Всё это ты профукал совершенно самостоятельно! — рявкает Цзян Чэн. — И похищение Вэй Усяня тебе этого не вернёт!
— Само по себе — нет, разумеется, — самодовольно лыбится Цзинь Цзысюнь. — Но вот эта вещица — вполне. — Он лезет к себе в рукав и…
Ох…
…вытаскивает оттуда Стигийскую тигриную печать. Печать обёрнута куском ткани, чтобы не касаться голой рукой, но она у Цзинь Цзысюня, и она — действует. Тёмные тени сгущаются вокруг металла, хотя нефритовых отблесков, хорошо запомнившихся Цзян Чэну, пока что не видно.
— С ней любой клан, который я назову своим, станет великим, — с ухмылкой заявляет Цзинь Цзысюнь. — А всем остальным останется только склониться перед нами — или сдохнуть.
Мысли Цзян Чэна несутся вскачь, он пытается рассчитать, успеет ли достать Цзинь Цзысюня до того, как тот использует печать, а для этого сначала надо пробиться сквозь стоящих между ними людей, которые, конечно, вряд ли сильные заклинатели, но…
— Нет, — просто говорит Ванцзи. Он протягивает руку. — Стоп.
И Стигийская тигриная печать… замирает.
Она выскальзывает из хватки Цзинь Цзысюня и, перелетев по воздуху, застывает на ладони Ванцзи. Тёмная энергия ещё мгновение мерцает и рассасывается.
Цзян Чэн подумает о том, что только что случилось, позже.
Сейчас — он атакует.
Взмах Цзыдяня отправляет одного из держащих собак мужчин в полёт, второго же Цзян Чэн валит с ног кулаком, особенно тяжёлым из-за зажатой в нём рукояти Саньду и вложенной в удар ярости. Он не опускается до убийства собак, но ещё один щелчок Цзыдянем заставляет их, тявкая, удирать во все лапы, о чём Цзян Чэн ни капли не жалеет.
— Цзян Чэн… — слабо шепчет Вэй Усянь с такой беззащитной признательностью в голосе, какой Цзян Чэн предпочёл бы вовек от него не слышать. При беглом взгляде в его сторону не обнаруживается угрожающих ран, и — пока что — этого достаточно. Цзян Чэну некогда всматриваться, ему надо сражаться, и он не желает снова видеть ту же слёзную, измученную благодарность на лице Вэй Усяня.
Соратники Цзинь Цзысюня набросились на Ванцзи, отражающего их атаки с леденящим неистовством, но полный ненависти и гнева взгляд самого Цзинь Цзысюня обращён в другую сторону.
— Какого гуя ты сделал? — вопит он, кидаясь на Вэй Усяня. Цзян Чэн вовремя перехватывает удар и с силой отбрасывает Цзинь Цзысюня назад.
— Даже не мечтай! — яростно восклицает он, атакуя. Этот ублюдок держал Вэй Усяня в плену — кто знает, как долго, может быть, целые часы! Запер его с собаками — когда Цзян Чэн больше пятнадцати гуевых лет не позволял ни единому псу даже появиться поблизости!
Из-за него Вэй Усянь пострадал!
Цзян Чэн замахивается Саньду, и Цзинь Цзысюню хватает умения на то, чтобы отбить меч, но не на то, чтобы избежать летящего вслед за мечом Цзыдяня. Кнут впивается ему в рёбра всей мощью гнева своего хозяина, сбивая Цзинь Цзысюня с ног. Цзян Чэн немедленно отбрасывает меч Цзинь Цзысюня подальше, пока тот не оправился и, когда Цзинь Цзысюнь пытается дотянуться до отлетевшего оружия, прикладывает его Цзыдянем повторно, заставляя с хрипом ловить ртом воздух, и в третий раз — выбивая последние остатки дыхания.
— Ну что же ты, попробуй, двинься, — рычит Цзян Чэн, — дай мне повод! — Он оглядывается вокруг. Последние из людей Цзинь Цзысюня, увидев своего предводителя поверженным, сдаются перед праведной яростью Ханьгуан-цзюня.
— Я позволю вам остаться в живых, — сообщает им Цзян Чэн, — при условии, что вы разнесёте повсюду весть, что подобные планы на хрен обречены! — Он вглядывается в каждого, запоминая их лица. — И если вы осмелитесь напасть на него ещё раз, вы умрёте. — Он поднимает свой меч.
— Ты не можешь убить меня, — хрипит Цзинь Цзысюнь. — Это Гусу. В ордене Гусу Лань... запрещено убивать.
Цзян Чэн медленно оборачивается, онемев от подобной наглости.
— Ты прав только в одном, — замечает он. — Это Гусу. Так что ты можешь попытаться сдаться на милость действующего главы клана Лань, рассказав ему, что, хотя мы позволили тебе остаться в живых, после того как ты напал на Лань Ванцзи, ты похитил Вэй Усяня, чтобы добыть Стигийскую тигриную печать, и угрожал всему миру. — Он не поворачивает головы и продолжает в упор смотреть на Цзинь Цзысюня, когда продолжает: — Глава клана Лань? Желаете ли вы взять его под свою защиту против справедливого отмщения клана Цзян?
Глаза Цзинь Цзысюня расширяются.
— Нет, — коротко отвечает Ванцзи.
Цзян Чэн наносит удар. Быстрая смерть — слишком лёгкий исход для Цзинь Цзысюня, но они нужны Вэй Усяню, и Цзинь Цзысюнь абсолютно точно не заслуживает ни одного лишнего потраченного на него мгновения. Цзян Чэн роняет Саньду на землю и оказывается рядом с Вэй Усянем ещё до того, как голова Цзинь Цзысюня успевает откатиться в сторону.
Бродячие заклинатели разбегаются, уволакивая на себе своих потерявших сознание товарищей.
— Вэй Усянь, — окликает Цзян Чэн. — Вэй Усянь, Вэй Усянь, посмотри на меня!
— Вэй Ин! — со страданием в голосе вторит ему Ванцзи, опускаясь на колени по другую сторону от Вэй Усяня.
— Цзян Чэн, — шепчет Вэй Усянь. — Цзян Чэн, собаки… — и он кажется таким испуганным и таким болезненно юным, и Цзян Чэн безмерно ненавидит всё это, потому что Вэй Усянь выглядит так, только когда он в полнейшем ужасе. На памяти Цзян Чэна Вэй Усянь никогда не был по-настоящему юным, и это настолько глубоко и основополагающе неправильно, что причиняет настоящую боль.
— Собаки ушли, — заверяет он так мягко, как только может, — ты в безопасности. Они ушли. Я здесь. И Ван... Лань Чжань тоже здесь, — заканчивает Цзян Чэн, хотя слова и оставляют странный, фальшивый привкус у него на языке.
— Лань Чжань? — удивлённо переспрашивает Вэй Усянь. — Лань Чжань тоже здесь? Сейчас?
— Вэй Ин, — с отчаянием выдыхает Ванцзи. — Вэй Ин, я тут, — он приподнимает Вэй Усяня с земли, заключая в объятия, очень-очень осторожно, но Вэй Усянь всё равно тихонько стонет от боли.
— Может быть… — шепчет Вэй Усянь, — может быть, на этот раз я вернусь с тобой в Гусу, — он закрывает глаза и обмякает в объятиях Ванцзи, что, как считает Цзян Чэн, на данный момент и к лучшему.
Он ощупывает Вэй Усяня, отводя в стороны одежду, чтобы проверить на наличие ран. Руки Вэй Усяня покрыты синяками, а на ногах полно укусов, некоторые из которых ещё кровоточат. Цзян Чэн ощущает новую волну ярости и думает, что, возможно, напрасно дал собакам сбежать. Он на мгновение задумывается о том, чтобы догнать и прибить на хрен хотя бы их владельцев, но Вэй Усянь нуждается в нём. Цзян Чэн не может толком осмотреть само тело, но на доступных частях виднеются массивные кровоподтёки, которые ему очень, очень не нравятся.
Разумеется, у него есть сумка Вэнь Цин, но он — не Вэнь Цин, хотя она обучила его некоторым основополагающим вещам. К примеру, Цзян Чэну известно, какие из снадобий следует немедленно приложить к укусам. Но он не знает, можно ли дать Вэй Усяню усыпляющие травы, без заваривания их в виде чая, и уместно ли давать их сейчас в принципе, и решает, что позже обязательно спросит об этом Вэнь Цин и будет внимательно слушать, когда она станет ещё раз объяснять ему все особенности их применения. Сейчас, по крайней мере, она и сама находится достаточно недалеко.
— Ты сможешь отнести его в Облачные Глубины? — спрашивает он у Ванцзи. — Я полечу вперёд и расскажу Вэнь Цин, что случилось, она… она обязательно поможет ему, я уверен! — Потому что Вэй Усянь всё ещё бледный и дрожит, и его покусали собаки, и Цзян Чэн не хочет, чтобы его собственный брат схлопотал искажение ци — когда Сичэнь ещё только поправляется от него же. Не говоря уже о возможно сломанных рёбрах.
— Донесу Вэй Ина куда угодно, — обещает Ванцзи и встаёт, поднимая Вэй Усяня с земли осторожно и с той же лёгкостью, с которой поднимает своего малолетнего сына.
— Тогда жду тебя в наших покоях, — бросает Цзян Чэн, и Саньду взмывает в воздух, едва нога Цзян Чэна успевает ступить на лезвие.
Цзян Чэн пригибается и сосредоточивается, двигаясь на предельной скорости, и при первой же возможности надо будет переговорить с Сичэнем относительно жетона-пропуска, потому что на то, чтобы преодолеть защитные барьеры уходит очень много времени, даже если учесть, что стражники пропускают его внутрь без лишних вопросов.
Он несётся напрямую через Облачные Глубины, потому что — плевать на правила, это срочно, — и, даже спрыгнув с Саньду, продолжает бежать. Вэнь Цин и держащий на руках встревоженного А-Юаня Сичэнь выходят ему навстречу.
— Папа? — жалобно спрашивает А-Юань.
— Твой отец скоро доставит его сюда, — откликается Цзян Чэн. — Сичэнь, уведи его… куда-нибудь.
Сичэнь кивает и быстрым шагом направляется прочь, бормоча их племяннику что-то успокаивающее, Цзян Чэн не прислушивается. Он вытаскивает из рукава сумку Вэнь Цин — на случай, если той она понадобится.
— Собачьи укусы, шок, возможно, сломаны рёбра, и несколько часов в состоянии кромешного ужаса, — перечисляет он. Вэнь Цин выглядит всё более встревоженной с каждым новым пунктом, а потом на её лицо опускается профессиональное выражение абсолютного, непоколебимого спокойствия. — Ванцзи несёт его сюда.
— Вытащи меньшую кровать на середину гостиной и нагрей мне воды, — командует она, и Цзян Чэн торопится выполнить её поручения, пока сама она удаляется в свою спальню.
Какая-то часть его рассудка смутно помнит, что в Облачных Глубинах есть и свои целители, располагающие достаточными умениями и, несомненно, более приспособленным помещением, но Цзян Чэну плевать. Это же Вэй Усянь. Он страшно пострадал, его искусали собаки, Цзян Чэн не может даже подумать о том, чтобы доверить его кому-то чужому.
Ванцзи прибывает практически следом за ним и без слов подчиняется, когда Вэнь Цин приказывает ему положить Вэй Усяня на приготовленную кровать. Цзян Чэн знает, что та поставлена посреди комнаты, чтобы у Вэнь Цин было больше пространства для работы, но он буквально ненавидит то, насколько на виду оказывается Вэй Усянь, когда Вэнь Цин начинает срезать с него одежду. (До того, как она приступает, Ванцзи осторожно снимает белую ленту с запястья Вэй Усяня).
— Вэнь Цин? — доносится до Цзян Чэна тихий шёпот. Язык Вэй Усяня немного заплетается. — Мне удалось добраться домой? Но я думал… Я думал, Лань Чжань… — Он затихает, а потом издаёт ужасный то ли хрип, то ли стон, короткий и резко оборвавшийся, и Цзян Чэн против воли оборачивается к кровати.
— Не двигайся, — резко приказывает Вэнь Цин. — Я пока не хочу погружать тебя в сон, но постарайся не шевелиться.
Вэй Усянь уже полностью раздет, и в комнате, где кроме Вэнь Цин только его супруг да Цзян Чэн, она не считает необходимым прикрывать его из деликатности. И хотя Цзян Чэн прекрасно понимает, что у неё есть более неотложные задачи, он, пожалуй, предпочёл бы, чтобы на Вэй Усяня набросили хотя бы простынку, потому что тело его сейчас выглядит очень, очень пугающе, Цзян Чэн с удовольствием бы избежал этого зрелища.
Он успел рассмотреть укусы на ногах, и это уже было бы достаточно плохо, но сейчас замечает ещё и следы когтей на груди. Кровоподтёки на руках куда страшнее, чем ему виделось, а дыхание Вэй Усяня вырывается неглубокими, болезненными вздохами, подкрепляя предположение о сломанных рёбрах. А ещё тот ужасающе бледен и истекает потом, несмотря на то, что в комнате совсем не жарко.
Цзян Чэн задумывается, способно ли тёмное заклинательство поднять обезглавленный труп, потому что в настоящий момент возможность убить Цзинь Цзысюня вторично доставила бы ему огромное удовольствие.
— Ванцзи, — говорит Вэнь Цин, — начинай делиться с ним духовной энергией, если сможешь. — Она мягко кладёт свою ладонь Вэй Усяню на живот, не вздрагивая, когда тот душераздирающе стонет, и Цзян Чэн видит, как воздух вокруг её пальцев наполняется неярким свечением. — А-Чэн, ты тоже.
Он немедленно подчиняется. Духовная энергия Вэй Усяня движется хаотично и спутанно, словно что-то фундаментально неправильное безжалостно вмешивается в её естественный ток.
— Вэй Усянь, — снова, куда более ласковым тоном, просит Вэнь Цин, — пожалуйста, постарайся расслабиться, позволь мне помочь тебе, не сопротивляйся. Доверься мне.
— Всегда… доверяю, — шепчет Вэй Усянь. — Вэнь Цин, Вэнь Цин! Мне больно… — и он пытается потянуться к ней.
— Лежи смирно! — быстро командует она. — Возьмите его за руки!
Последнее уже относится к Цзян Чэну и Ванцзи. Цзян Чэн берёт Вэй Усяня за руку, оглядывается на Ванцзи и… вынужден отвести взгляд: слишком больно видеть неприкрытые ужас и отчаяние на обычно бесстрастном лице.
Так что Цзян Чэн закрывает глаза и сосредоточивается на вливании духовной энергии, потому что это то, что он может сделать, после того как уже один раз подвёл Вэй Усяня сегодня.
Цзян Чэну нельзя было отпускать его в город в одиночку, вообще нельзя было оставлять его в одиночестве: Вэй Усянь слишком беспечен и наверняка не понимал, что сегодняшние события были в какой-то степени неизбежны, что рано или поздно кто-то непременно попытался бы отобрать у него эту гуеву Тигриную печать, раз уж клан Цзян пресёк любые попытки вынудить Вэй Усяня отдать её добровольно.
Цзян Чэн чувствует, что по щекам катятся слёзы, но обе его руки заняты, и нечем их вытереть.
Жуткая неправильность в Вэй Усяне постепенно рассасывается, отступает. И у Цзян Чэна появляется ещё один, совершенно новый повод быть бесконечно благодарным Вэнь Цин, потому что он понимает — на её месте он не имел бы ни малейшего представления, как сделать то, что она сейчас делает.
— Хорошо, можете перестать, — произносит Вэнь Цин. Цзян Чэн не перестаёт, и она испускает тяжёлый вздох. — Остановитесь. Оба.
Цзян Чэн неохотно прекращает передавать духовную энергию и открывает глаза.
Цвет лица Вэй Усяня немного улучшился, и его дыхание, хоть и по-прежнему неглубокое, стало чуть менее частым.
Вэнь Цин, сосредоточенно нахмурившись, осторожно пробегает всё ещё слабо светящимися пальцами вдоль тела Вэй Усяня и наконец выдыхает.
— Теперь ты можешь уснуть, Вэй Усянь, — тихо сообщает она.
— Но что, если они явятся сюда? — бормочет Вэй Усянь. — Лань Чжань обнаружил меня, он знает, где мы находимся… Вэнь Нин… Где Вэнь Нин?
Какого гуя?
Вэнь Цин удивлённо моргает, а потом с мягкой улыбкой отводит с его лба слипшиеся от пота волосы.
— Всё в порядке, мы в безопасности, — убеждает она. — А-Нин тоже в безопасности, поверь мне.
— Должен найти его, — шепчет Вэй Усянь. — Вэнь Нин…
Вэнь Цин неуловимым жестом делает что-то своими иглами, и Вэй Усянь обмякает. Улыбка моментально слетает с лица Вэнь Цин.
— Какого гуя это было? — спрашивает Цзян Чэн, потому что — какого гуя?
— Не знаю, — откликается Вэнь Цин. — Мне кажется… — Она хмурится, а потом резко мотает головой. — Я остановила внутреннее кровотечение, так что сейчас он в относительной безопасности, пока не двигается, а он не двинется, пока я не позволю. Думаю, просто… его сознание немного спутанно сейчас, но я пошлю весточку А-Нину и попрошу заехать в гости — на всякий случай. Не хочу, чтобы Вэй Усянь волновался без нужды.
Она переходит к укусам и посылает Цзян Чэна за горячей водой, которой смачивает травы, прежде чем приложить их к ранкам. Две раны требуют зашивания, и Цзян Чэн отворачивается, чтобы не смотреть, как его жена спокойно прокалывает иголкой плоть Вэй Усяня.
Наконец она заканчивает и накрывает Вэй Усяня лёгким покрывалом. Цзян Чэн чувствует позорное облегчение, когда большая часть ран, свидетельствующих о том, как ужасно он подвёл своего брата, оказывается прикрыта.
— В обычной ситуации я бы не стала заморачиваться со швами на заклинателе такой силы, — поясняет Вэнь Цин, — но пока для его духовной энергии есть более важное применение, — добавляет она, не повышая голоса.
— У нас… — Ванцзи останавливается, сглатывает, делает судорожный вдох. — У нас полно заклинателей. Мы можем… я могу прислать ещё. Передавать ему силы.
— Я позабочусь об этом, Ванцзи, — перебивает Сичэнь, проскальзывая в дверь. — Ты можешь остаться здесь, с ним. — Он ласково улыбается. — А-Юань у дяди. Я пытался утешить его, но он… сообразительный малыш и очень расстроен. Вот я и решил посмотреть, могу ли узнать для него какие-то новости.
— С Вэй Усянем всё будет хорошо, — говорит Вэнь Цин. — Ты можешь привести А-Юаня посмотреть на папу, если это его успокоит, только скажи ему, что он должен быть очень, очень осторожен, не касаться папы и ни в коем случае не трясти кровать.
— Ладно, — соглашается Сичэнь. — Но после этого я действительно хочу услышать, что произошло.
Chapter Text
Вэнь Цин отправляет весточку своему брату. Цишань слишком далеко, чтобы она сумела послать туда бабочку, после того как потратила столько духовной энергии на Вэй Усяня (и Цзян Чэн отчаянно рад, что она здесь, и не хочет даже задумываться о том, как всё могло бы закончиться, будь в их распоряжении только менее талантливые и менее заинтересованные в исходе целители), так что доставить письмо доверяют одному из заклинателей ордена Лань.
Второй — вылетает в Юньмэн, потому что сам Цзян Чэн слишком устал, чтобы его бабочка добралась даже до Пристани лотоса, а родители точно прибьют его, вместе или по отдельности, если он не расскажет им о том, что случилось.
После некоторых размышлений они решают, что необходимо также послать известие Цзинь Цзысюаню с просьбой сообщить об этом его беременной жене как можно осторожнее и (по настоянию Вэнь Цин) строгим напоминанием: «Начать со слов о том, что с Вэй Усянем всё будет хорошо».
Цзян Чэн с Сичэнем (тоже по указанию Вэнь Цин) переносят свои вещи в домик, который выделил для них Ванцзи. Вэнь Цин задержится в гостевых покоях до тех пор, пока Вэй Усянь немного не оправится, и Цзян Чэну приходится подавить инстинктивное неприятие самой мысли о том, что целая череда заклинателей, большинства из которых Цзян Чэн прежде даже в глаза не видел, будет заходить туда и находиться рядом с Вэй Усянем — пока тот без сознания и совершенно беспомощен. (Он уверен, что при необходимости Вэнь Цин может за себя постоять, но ей тоже рано или поздно потребуется сон.)
Он немного успокаивается, вернувшись туда после ужина (Цзян Чэн не хотел уходить, но Вэнь Цин настояла). Во-первых, он видит, что гостевые покои охраняет целая группа заклинателей и учеников из клана Лань, а во-вторых, внутри обнаруживается Лань Цижэнь, как раз передающий Вэй Усяню духовную энергию.
«Всем нашим знакомым и близким, — размышляет Цзян Чэн, — слишком часто приходилось делиться с Вэй Усянем духовными силами, чтобы он ненароком не помер».
Ванцзи тоже там, держит на руках А-Юаня, который выглядит менее расстроенным, чем сам Цзян Чэн или тем более — его безутешный отец. Взрослые, которым он верит, сказали А-Юаню, что папа поправится, и с его точки зрения — теперь остаётся просто подождать. Цзян Чэн ему немного завидует. А-Юаню нет ещё и трёх лет, он точно не виноват в том, что Вэй Усянь лежит сейчас бледный и недвижимый и в придачу, похоже, немного повредился рассудком, до того как Вэнь Цин погрузила его в беспамятство.
Лань Цижэнь вскидывает взгляд, когда Цзян Чэн заходит в комнату, а потом опускает веки и сухо приветствует его, не прерывая потока духовной энергии.
— Цзян Ваньинь.
— Учитель, — откликается Цзян Чэн. Нельзя сказать, что у них с Лань Цижэнем особо хорошие отношения, но в то же время — и не особо плохие. Цзян Чэн уважает пожилого учителя и подозревает, что тому не хуже, чем Цзян Чэну, известно, что в их предшествующих разногласиях относительно того, кто именно виноват в ужасающем бесстыдстве Вэй Усяня и Ванцзи, правда в том, что, как говорится, один другого стоил.
— Я был бы благодарен, если бы Цзян Ваньинь увёл отсюда Ванцзи и А-Юаня, — продолжает Лань Цижэнь. — Ванцзи нужно поесть. И обоим необходимо поспать.
— Дядя, — возражает Ванцзи хриплым от волнения голосом, — я останусь с Вэй Ином.
— Не останешься, — обрывает его Лань Цижэнь. — Вэй Усянь без сознания. Госпожа Вэнь, он может очнуться до утра?
— Нет, — спокойно отвечает Вэнь Цин. Она прихлёбывает чай, и, судя по горьковатому аромату, витающему в воздухе, Цзян Чэн предполагает, что это один из её особых восстанавливающих чаёв — ужасных на вкус, но действительно весьма эффективных.
— Будет ли он поправляться быстрее в присутствии Ванцзи?
— Нет. — На губах Вэнь Цин мелькает лёгкая улыбка. Цзян Чэн подозревает, что её забавляют попытки Лань Цижэня прогнать отсюда своего племянника, потому что в случае успеха ей не придётся делать это самой.
— Госпожа Вэнь, чем наилучшим образом может помочь сейчас Ванцзи? — спрашивает Лань Цижэнь.
— Тем, что отдохнёт, восстановит свои силы и позаботится о Лань Юане.
— Цзян Ваньинь, пожалуйста, выведи отсюда моего племянника и проследи, чтобы он поел и выспался, — заключает Лань Цижэнь, снова полностью сосредоточиваясь на Вэй Усяне.
Цзян Чэн смотрит на Вэнь Цин, и та кивает.
— А-Юань может остаться на ночь с братом и Цзян Ваньинем, — упрямо заявляет Ванцзи, как будто именно это и являлось единственным камнем преткновения.
Цзян Чэн задумывается, сможет ли он сдвинуть Ванцзи с места, или придётся звать на помощь Сичэня и надеяться, что хотя бы их двоих будет достаточно.
Он видит, как А-Юань переводит взгляд с Лань Цижэня на Вэнь Цин, а с неё — вверх, на своего отца, с выражением, которое Цзян Чэну сложно описать иначе, чем расчётливое, а потом дёргает Ванцзи за ханьфу и его губки дрожат, а глаза наполняются слезами.
— Папа болеет. Отец бросит А-Юаня одного? — жалобно спрашивает он, и Цзян Чэн видел этот расчётливый взгляд, он видел его, и всё равно его сердце разрывается.
Если когда-нибудь этот малыш решит использовать своё умение во зло, они все обречены.
Ванцзи выглядит так, словно и сам вот-вот заплачет.
— Нет, — бормочет он, — мы могли бы… — он оглядывается на Вэнь Цин.
— Комната больного — не место для маленького ребёнка, — спокойно возражает она. — Иди с А-Чэном, Ванцзи.
Окончательно побеждённый, Ванцзи наконец поднимается.
— Пойдём, — говорит Цзян Чэн. — Вы можете оба переночевать у нас.
Ванцзи следует за ним в их новый дом и просто… стоит там. Цзян Чэн не совсем понимает, что с ним делать, но спустя пару мгновений А-Юаню надоедает, и тот начинает ёрзать.
— На пол, отец, пожалуйста, — заявляет он недвусмысленно едким тоном.
Ванцзи спускает его вниз, выпрямляется и продолжает стоять неподвижно.
К счастью, именно в этот момент из спальни появляется Сичэнь. Цзян Чэн оборачивается к нему и указывает на Ванцзи.
— Твой брат — твоя проблема, — объявляет он. — А я намереваюсь помочь нашему племяннику помыться и собрать необходимые вещи, потому что ему уже почти пора спать, и засим буду считать этот гу… этот злосчастный день наконец законченным.
«Братья должны заботиться о братьях», — грустно думает Цзян Чэн, пока усаживает А-Юаня на плечи и движется к домику Вэй Усяня и Ванцзи.
Он помоет А-Юаня там, в маленькой детской ванночке, для которой не нужно будет нагревать море воды, и это даст Сичэню время, чтобы… как-нибудь разобраться с Ванцзи.
Насколько известно Цзян Чэну, в прежней жизни Вэй Усяня он в одиночку растил осиротевшего племянника с самого младенчества. Судя по рассказам, у Цзян Чэна сложилось впечатление, что удавалось ему это не слишком здорово. Но он же его вырастил.
В сравнении с этим — присмотреть за другим племянником всего-то ночь, пока один из его родителей ранен, но скоро выздоровеет (Вэнь Цин бы не стала врать, она бы не сказала, что Вэй Усянь вне опасности, если бы это было не так), а у второго — случился нервный срыв, проще простого. Особенно если этот племянник — А-Юань, настолько воспитанный ребёнок, что это уже кажется почти ненормальным.
Пока вода для ванны А-Юаня нагревается (на плите, Цзян Чэн всё ещё слишком вымотан, чтобы сделать это при помощи духовной энергии), он обходит домик вместе с мальчиком, чтобы собрать то, что им нужно будет взять с собой. Несколько игрушек, пару книжек, чистую одежду на завтра (и одежду для его родителей тоже — по настоянию А-Юаня), любимое одеяльце, под которым, как утверждает А-Юань, он спит всегда, они неизменно берут его, куда бы ни поехали.
Цзян Чэн замирает от внезапного узнавания. Оно из фиолетового шёлка, немного заношенного и выгоревшего, который, Цзян Чэн уверен, когда-то принадлежал его матери. И прямо сейчас — Цзян Чэну так её не хватает. Будь она здесь, мать могла бы сказать ему, в чём его ошибка, чтобы он наконец перестал задаваться этим вопросом, могла бы подсказать ему, что теперь делать.
Но матери здесь нет. По крайней мере, как утешает себя Цзян Чэн, он твёрдо знает, что она жива, что они снова увидятся и он не останется в полном одиночестве с малюткой-племянником на руках. Собственно говоря, он совсем не одинок и сейчас, у него есть Вэнь Цин и Сичэнь, и с родителями А-Юаня тоже всё будет в порядке.
Цзян Чэну прежде не приходилось заниматься мытьём А-Юаня. «По идее, всё должно быть так же, как у взрослых», — рассуждает он, не считая того, что (он точно помнит) ребёнка ни в коем случае нельзя оставлять одного, чтобы он… не утонул? Не съел кусок мыла? Ну, короче, чтобы ничего не произошло.
А-Юань моется сам, разве что просит Цзян Чэна помочь, когда доходит до волос, и только чуть-чуть плачет, когда мыло попадает ему в глаза.
Цзян Чэн не представляет, как сыну А-цзе удалось пережить младенчество под его присмотром.
Когда А-Юань наконец помыт, вытерт и переодет на ночь, Цзян Чэн берёт свёрток со всем, что они собрали, и несёт А-Юаня обратно к ним в дом.
Сичэнь в гостиной. Ванцзи нигде не видно, но Цзян Чэн замечает, что дверь в одну из спален закрыта.
— Он спит… наверное, — сообщает Сичэнь. — Ванцзи… очень расстроен, но мне удалось его уложить.
— И А-Юаню тоже пора спать, — говорит Цзян Чэн. У Сичэня странное выражение лица, Цзян Чэн предпочёл бы не спрашивать, в чём дело, в присутствии ребёнка.
— Дядя почитает? — просит А-Юань. — И споёт?
— Хм… непременно. — Цзян Чэн может это сделать. Они взяли книжки. И он может спеть… что-нибудь.
Цзян Чэн относит А-Юаня в спальню, которую, скорее всего, будет занимать Вэнь Цин, когда наконец переселится в их дом. Она по соседству с той, где будут ночевать они с Сичэнем, так что, если ночью А-Юаню что-то понадобится, они наверняка услышат его голос.
Цзян Чэн присаживается на постель, устраивает А-Юаня рядом и читает ему вслух. Потом он укладывает племянника в кровать — с заветным одеяльцем и игрушками — и надеется, что тот забудет про пение.
А-Юань не забывает.
Цзян Чэн роется в памяти в поисках чего-нибудь подходящего для детей и останавливается на смутно помнящейся песенке, которую когда-то пела ему мать. Цзян Чэну приходится заново придумать слова в паре мест, где он напрочь их позабыл, но, по крайней мере, А-Юань не критикует его музыкальные способности.
— Спокойной ночи, А-Юань, — шепчет Цзян Чэн, когда песня заканчивается.
— Отец и папа всегда целуют меня на ночь, — сонно протестует А-Юань. — Сюда. — И он тыкает пальцем в лобик.
Цзян Чэн послушно целует туда, куда ему указано, и А-Юань улыбается.
— Спокойной ночи, дядя.
Цзян Чэн гасит свечи взмахом руки и выскальзывает из комнаты, тихо притворяя за собой дверь.
«Вэй Усянь сегодня чуть не погиб, — думает он. — Я не заслуживаю ни того, чтобы А-Юань доверчиво приваливался к моему боку, пока я читаю, ни его сонных улыбок». А-Юань — сын Вэй Усяня и ещё одна жертва халатности Цзян Чэна.
Он возвращается в гостиную. Сичэнь ждёт.
— Я проявил уйму терпения, — начинает Сичэнь, и, хотя его голос звучит мягко, в нём не слышится и намёка на привычную улыбку. — Пожалуйста, объясни мне, что произошло, потому что минуло уже несколько часов, а я всё ещё в полном неведении.
А, верно…
Цзян Чэн вздыхает.
Вот о чём речь...
— Что тебе известно? — спрашивает он, в основном чтобы потянуть время, потому что Цзян Чэну очень, очень не хочется об этом рассказывать.
— Усянь отправился в Цайи и теперь серьёзно ранен. — Сичэнь не отводит от Цзян Чэна взгляда, пока тот со вздохом не садится напротив. — Единственные, кто знает, как он получил эти раны, вы с Ванцзи, и Ванцзи пока… не в состоянии говорить. Так что я терпеливо ждал.
Руки Цзян Чэна сжимаются в кулаки, и он с силой упирается ими в собственные колени.
— Мы обыскали город и обнаружили постоялый двор, где он ужинал. Там были… следы разгрома. Одного из слуг избили за то, что он пытался отнести весточку в Облачные Глубины. Нам нужно... нужно отправить кого-нибудь проверить его состояние. Я совсем забыл. Служанка знала, кто такой Вэй Усянь, и обратилась к Ванцзи. Она сказала, что его забрали какие-то заклинатели.
— Но как? — На лице Сичэня отражается искреннее недоумение, и Цзян Чэн прикрывает глаза.
— С ними были собаки. Не знаю, просто ли это совпадение, или они знали, что… — он делает глубокий вдох, — что Вэй Усянь до смерти боится собак. Мы не знаем почему, но этот страх у него с самого детства.
— В прежней жизни его не оставили в Пристани лотоса, перед тем как его родители погибли, — ровным, невыразительным голосом поясняет Сичэнь. — До того, как твой отец нашёл Усяня и привёл домой, тот скитался по улицам Илина. И был вынужден отбиваться от бродячих собак. Не раз и не два. У него остались шрамы от их укусов.
— Вот ведь скотство, — с чувством произносит Цзян Чэн. «Конечно, Сичэнь же видел воспоминания Вэй Усяня напрямую», — догадывается он. Это… дерьмово и делает всё произошедшее только ужаснее. Но Цзян Чэн даже не злится, что Вэй Усянь никогда ему об этом не рассказывал. Вэй Усянь всегда ненавидел говорить о самом плохом, что с ним происходило.
— Да, — соглашается Сичэнь, — если при них были собаки, совпадение это или нет, он вряд ли смог бы оказать им достойное сопротивление.
— Именно. — Цзян Чэн сильнее вжимает кулаки в колени. Боль помогает собраться. Но Сичэнь придвигается ближе и берёт его руки в свои. Мягко приподнимает их и удерживает. Цзян Чэн задумывается над тем, чтобы пересмотреть их семейные отношения, потому что от этого как-то… не легче.
— Что произошло дальше? — ласково спрашивает Сичэнь.
— Мы нашли место, куда они забрали его. Дом за пределами города… — Цзян Чэну хочется вернуться и сравнять это здание с землёй, но оно, скорее всего, принадлежит какому-нибудь ни в чём не повинному крестьянину.
Сичэнь осторожно разжимает кулаки Цзян Чэна, разглаживая большим пальцем вмятины в том месте, где ногти вонзались в ладонь.
— И потом? — подталкивает он.
— Там был Цзинь Цзысюнь, — продолжает Цзян Чэн. — Они держали Вэй Усяня в плену — гуй знает сколько времени — и натравили на него собак, и… Цзинь Цзысюнь забрал Стигийскую тигриную печать. — Он слышит, как Сичэнь резко втягивает воздух, но не останавливается. — Цзинь Цзысюнь похвалялся. Тем, как с ней он покорит весь мир. И ему удалось активировать её, она…
— Дыши, — говорит Сичэнь. Он встаёт, садится позади Цзян Чэна и обнимает его за талию, прижимаясь к спине. — Дыши вместе со мной, — шепчет он, и Цзян Чэн дышит в такт с медленными, размеренными вдохами Сичэня. — Что случилось дальше?
— Ванцзи… Он сказал: «Стоп». И печать просто… перелетела в его руку и остановилась.
— Печать — что? — По крайней мере, Сичэнь удивляется этому не меньше Цзян Чэна.
— Подчинилась ему. Я тоже этого не понимаю. — Он сильнее откидывается на грудь Сичэня. Это помогает. — Потом я отогнал собак от Вэй Усяня, а Ванцзи сражался с сообщниками, пока я бился с Цзинь Цзысюнем. И я убил его, он… он пытался апеллировать к тому, что Гусу — территория Ланей, так что я спросил Ванцзи, станет ли клан Лань защищать Цзинь Цзысюня от клана Цзян, и он сказал нет. Так что я убил его.
— Хорошо, — коротко откликается Сичэнь.
— И затем мы принесли Вэй Усяня сюда. Его покусали собаки, его рёбра сломаны, и Вэнь Цин говорила что-то о внутреннем кровотечении. — Следующий выдох вырывается сдавленным всхлипом, Цзян Чэн ничего не может с этим поделать. — И он был не в себе. Почему-то беспокоился за Вэнь Цюнлиня и удивился присутствию Ванцзи. Он даже, кажется, не помнил, что мы уже в Гусу, потому что сказал Ванцзи, что, может быть, на этот раз вернётся сюда.
Сичэнь замирает в полной неподвижности.
— На него напал Цзинь Цзысюнь, — медленно повторяет он. — И потом Усянь переживал за Вэнь Нина. И он не ожидал появления Ванцзи, и сказал, что вернётся с ним в Гусу. На этот раз.
— Да, — вздыхает Цзян Чэн. — Несколько часов с собаками, немудрено, что он двинулся.
Сичэнь роняет голову на плечо Цзян Чэна.
— Дело не только в собаках, — немного приглушённо бормочет он. — Всё гораздо, гораздо хуже, чем просто собаки. — Он выпрямляется достаточно, чтобы опереться о плечо Цзян Чэна подбородком. — В прежней жизни Усяня Цзинь Цзысюнь напал на него по дороге на празднование месяца с рождения твоего племянника. Усянь потерял контроль над Вэнь Нином, и Цзинь Цзысюань погиб. К этому времени Ванцзи уже по крайней мере год пытался уговорить Усяня возвратиться с ним вместе в Гусу.
«Вот ведь гуй…» — думает Цзян Чэн. Всё это звучит не очень обнадёживающе.
— Контроль над Вэнь Нином? В каком… э… Вэнь Нином, который Вэнь Цюнлинь? Братом Вэнь Цин? Но как он смог убить Цзинь Цзысюаня? — В этом нет никакого смысла. Почему в том, что Вэнь Цюнлинь кого-то убил, виноват Вэй Усянь? И с чего Вэнь Цюнлиню вообще убивать кого бы то ни было? Он милый и совершенно безобидный.
— Вэнь Нин был вроде как лютым мертвецом. Усяню каким-то образом удалось вернуть ему сознание. Его называли Призрачным генералом… — Сичэнь вздыхает. — Очень надеюсь, что дело просто в том, что Усянь был… сильно напуган и в придачу тяжело ранен.
— Да уж. — Цзян Чэн неожиданно чувствует, что очень, очень устал.
Цзян Чэн в постели, в обнимку с Сичэнем, и это сводит его с ума, потому что он не может заснуть, но если Сичэнь уже спит (трудно сказать, тот может иногда и бодрствуя лежать совсем неподвижно), то Цзян Чэн разбудит его, когда будет вставать.
А Цзян Чэну нужно встать, нужно пойти… обойти Облачные Глубины дозором, заглянуть в гостевые покои, проверить как там Вэй Усянь, ну хоть что-нибудь!
Может быть, если он выберется очень, очень осторожно?..
— Что случилось? — спрашивает Сичэнь, обнимая его крепче.
— Ничего, — откликается Цзян Чэн. — Мне просто надо ненадолго встать.
Сичэнь не отпускает.
— Что-то тебя беспокоит, — угадывает он.
— Разумеется, что-то меня беспокоит, — огрызается Цзян Чэн. — Вэй Усянь сегодня чуть не погиб!
— Но не погиб же, — возражает Сичэнь. — Он поправится. Его рассудок временно помутился, но и это тоже пройдёт. С ним случались куда худшие передряги, — добавляет он, как будто это делает что-нибудь лучше.
— Давным-давно. — Цзян Чэн выпрастывается из его объятий и садится в постели. — Вообще в прошлой жизни! Потому что теперь у него есть я, и моя задача — следить, чтобы он был в безопасности, я поклялся, что никогда… — На какое-то мгновение слова застревают у него в горле. — Я обещал, что не позволю ни одной собаке приблизиться к нему, и я на хрен облажался. Он смог бы справиться с ними, если бы не собаки. Моя вина, что он пострадал.
Наконец-то. Он признался в этом.
— Ох, А-Чэн, — вздыхает Сичэнь. Он щёлкает пальцами, зажигая свечу.
Цзян Чэн отводит глаза.
— Хочешь, чтобы я вернул твою ленту?
— Что? Нет! Иди сюда. — И Сичэнь тянет его назад, вниз, прижимает к себе, и Цзян Чэн не заслуживает такой нежности, не может этого вынести. Он пытается отстраниться, но Сичэнь не пускает. — А-Чэн! Ты не виноват!
— Что? Конечно, виноват. Я должен был… Я должен был защитить его, — бормочет Цзян Чэн, потому что он и сам ещё не разобрался — как именно, не понял — где конкретно допустил ошибку, но не хочет признавать, что подвёл и продолжает подводить Вэй Усяня до такой степени.
— Но ведь ты никак не мог знать, что Усянь собирается сегодня покинуть Облачные Глубины, — ласково увещевает Сичэнь. — Как и то, что Цзинь Цзысюнь сейчас в Гусу, что у него есть собаки или что он будет настолько глуп, чтобы напасть на Усяня. Вы живёте здесь уже много месяцев, и не думаю, что за это время Усянь хоть однажды выбирался в Цайи в одиночку, разве не так?
— Вроде бы нет, — бормочет Цзян Чэн. Он практически уверен, что Вэй Усянь всегда ходил туда с Ванцзи, ну или с самим Цзян Чэном. — Но я не сказал ему, чтобы он этого не делал.
— А если бы сказал, думаешь, его бы это остановило?
— Нет, — неохотно признаёт Цзян Чэн. Вэй Усянь обычно не слишком прислушивается к указаниям, потому что он бесстыжая морда и придурок и не понимает, что у любого действия есть последствия и что есть люди, которые нуждаются в нём. — Но я должен был… что-то сделать.
— Когда ты услышал о том, что он пропал, ты проигнорировал это?
— Да разве я мог!
— Значит, не проигнорировал, — констатирует Сичэнь. — Тогда, может быть, ты не сразу отправился на поиски? Или во время самих поисков медлил и отвлекался? Или позволил ему пострадать ещё больше, после того как ты нашёл его?
— Нет, но…
— Прекрати. Ты сделал всё, что мог. Это не твоя вина.
— Но он пострадал! — жалобно возражает Цзян Чэн.
Сичэнь глубоко вздыхает.
— А-Чэн… Пока вы с А-Юанем отсутствовали, мы беседовали с братом ровно о том же. Ванцзи очень настаивал, что в произошедшем с Вэй Усянем виноват он. Я полагаю, ты знаешь, что мой брат славится своей честностью. Хочешь сказать, что он лгал?
— Нет, но… он ошибался! — с горячностью восклицает Цзян Чэн. — Ванцзи не в чем себя винить, он был в Облачных Глубинах и, наверное, считал, что я пошёл с Вэй Усянем, или… Он просто расстроен тем, что Вэй Усянь пострадал, потому что любит…
Сичэнь смотрит на него долгим взглядом.
— Со мной всё иначе… — бормочет Цзян Чэн.
— С удовольствием послушаю почему.
«Потому что Ванцзи видит его постоянно, а я нет, и я скучаю по нему и теперь не понимаю, что мне делать, потому что это Вэй Усянь всегда знает, как поступать, а не я, я бесполезен, не считая того, что моя задача — следить, чтобы он был в безопасности», — хочет сказать, но так и не говорит Цзян Чэн.
Он плачет и даже не понимает из-за чего, поэтому просто зарывается лицом в плечо Сичэню и рыдает взахлёб.
Chapter 30
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Лань Ванцзи возвращается в гостевые покои так быстро, как только может, но всё же не настолько, как ему бы хотелось. Брат упорствует, что Лань Ванцзи непременно нужно поесть, и сын требует внимания с необычной настойчивостью. Проходит целая вечность, прежде чем Лань Ванцзи наконец удаётся оставить А-Юаня на попечение дядей и вернуться к ложу своего раненого супруга.
Вэй Ин по-прежнему бледен, но за ночь его отмыли от грязи, заодно убрав с кровати обрезки одежды. И он слишком неподвижен. Вэй Ин постоянно вертится даже во сне. Лань Ванцзи понадобилось время, чтобы привыкнуть к этой его особенности. Сегодня ночью он то и дело просыпался, оттого что никто не ворочался рядом.
Возле Вэй Ина сидит Лань Шанмянь, передавая ему духовную энергию. Почему-то это кажется странно раздражающим. Лань Ванцзи не вмешивается. Он встаёт в уголке, чтобы не преграждать никому путь, и просто ждёт, не отводя взгляда от Вэй Ина.
Он не знает, что делать. Не знает, как заботиться об их сыне — без Вэй Ина. В его присутствии А-Юань начинает нервничать, и Лань Ванцзи не понимает, как это исправить. Догадывается, что причина в его собственном расстройстве, но не в состоянии вести себя иначе, пока Вэй Ину так плохо.
Лань Ванцзи всегда сложно давалось взаимодействие с другими людьми. Он сознаёт, что слишком холоден, слишком отстранён, слишком неловок и неприступен, слишком… отличается. Окружающие старались держаться от него на расстоянии и побаивались — пока в Облачных Глубинах не появился Вэй Ин. Вэй Ин поддразнивал и тормошил его, вовлекая Лань Ванцзи в общую беседу, и тогда другие люди тоже начинали реагировать на Лань Ванцзи иначе, без обычных опаски и почтительности.
Но это работает только рядом с Вэй Ином. Лань Ванцзи не умеет общаться без него. Он так и не научился свободно и легко излагать свои мысли и быть более открытым. Годами при любой встрече ему было достаточно просто находиться подле Вэй Ина, просто смотреть, как Вэй Ин болтает, жестикулирует, улыбается.
Лань Ванцзи не представляет, почему Вэй Ин отправился в Цайи в одиночестве. Если бы Лань Ванцзи знал, что Вэй Ин не собирается позвать Цзян Ваньиня, он бы нашёл возможность и пошёл с ним сам.
И Лань Ванцзи не понимает, почему Вэй Ин неизменно бережен, заботлив и нежен по отношению к нему, но становится настолько ужасающе беспечным, когда речь идёт о себе самом. Если бы на его месте оказался Лань Ванцзи, Вэй Ин в лепёшку разбился бы, лишь бы защитить его от чего-то гораздо менее опасного, чем то, что случилось.
Вэнь Цин заверила его, что Вэй Ин поправится. И когда он поправится, Лань Ванцзи приложит все усилия, чтобы втолковать ему это.
Спустя какое-то время на смену Лань Шанмяню является Лань Бубай, который заодно приносит еду и оставляет её на кухне. Вскоре после этого Вэнь Цин покидает свою спальню, завтракает, а потом подходит к Вэй Ину.
— Отвернись, — командует она Лань Бубаю. — Мне надо его осмотреть.
Лань Бубай кивает. Его глаза и без того сосредоточенно закрыты.
Вэнь Цин пристально изучает раны на ногах Вэй Ина, а потом откидывает покрывало до талии, обнажая верхнюю часть туловища. Лань Ванцзи чувствует тошноту.
Кровоподтёков не прибавилось, но они расползлись шире, как это происходит всегда, если не излечить их посредством духовной энергии. Это ужасно. Следы чьей-то безжалостной хватки на запястьях и предплечьях Вэй Ина, тёмно-лиловые пятна на рёбрах и животе, глубокие, уродливые царапины на груди — Лань Ванцзи ненавидит их всеми фибрами души.
— Знаю, что со стороны так не кажется, — говорит Вэнь Цин, — но всё выглядит довольно неплохо. Инфекции нет, состояние не ухудшилось, и рёбра тоже не сместились. — Она легонько проводит пальцами по груди Вэй Усяня. — Если, — она подчёркивает голосом это слово, — ты уже восстановился, можешь немного помочь своей духовной силой. Ненадолго.
Лань Ванцзи поспешно подчиняется.
Он ощущает странное, тянущее чувство. Очевидно, Вэнь Цин обнаружила то, что искала, и направляет поток их энергии в какую-то конкретную точку.
— Госпожа Вэнь, — бормочет Лань Бубай, — я…
— Можешь остановиться, — перебивает его Вэнь Цин. — Ванцзи, ты тоже.
Лань Ванцзи немедленно прекращает. Он не станет тратить свои силы, пока она не будет готова их использовать.
Лань Бубай откланивается с немного извиняющимся видом и уходит. Вэнь Цин снова накидывает покрывало. Лань Ванцзи слышит, что кто-то ещё заходит в комнату, но не отводит взгляда от Вэй Ина.
— Состояние по-прежнему довольно тяжёлое. Если бы у нас было несколько сильных заклинателей… хорошо отдохнувших сильных заклинателей, — уточняет Вэнь Цин, строго глядя на Ванцзи, — я сумела бы срастить кости в достаточной степени, чтобы его разбудить. Не хочу, чтобы дурная кровь слишком застаивалась, но сейчас кашель чреват… слишком серьёзными повреждениями.
— Я целиком в вашем распоряжении, — произносит женский голос за спиной у Лань Ванцзи. — И если понадобится, орден Цзинь с радостью пришлёт сильнейших заклинателей, каких только сможет предоставить.
Лань Ванцзи оборачивается.
Это госпожа Цзинь.
Немного ранее.
С момента, когда супруга Ханьгуан-цзюня принесли из Цайи тяжело раненным, Облачные Глубины пребывали в состоянии повышенной готовности.
Прибытие госпожи Цзинь — одной, без какой-либо свиты — поставило стражников в затруднительное положение, и ей пришлось ждать у ворот, пока сообщение о визите не доставят по назначению.
Госпожа Цзинь ожидала с исключительным спокойствием и терпением.
Спустя недолгое время к ней вышли Лань Цижэнь и Лань Сичэнь.
— Госпожа Цзинь, — поклонился Лань Сичэнь. — Чем я могу вам служить?
Госпожа Цзинь склонилась в ответном поклоне и, оставаясь согбенной, заговорила:
— Глава клана Лань, с огромными скорбью и стыдом мой сын и я выслушали рассказ о преступлениях, совершённых моим племянником. Я отдаю себя в ваше полное распоряжение. Цзини готовы предоставить любую помощь, какая может потребоваться, а также обсудить компенсацию пострадавшим. — Она выпрямилась. — Мой сын передаёт свои извинения за то, что он пока не может покинуть Башню золотого карпа и прибыть сюда лично. Цзян Яньли глубоко опечалена, но, увы, нынешнее состояние не позволяет ей путешествовать. Я привезла письмо от неё Вэй Усяню.
— Я понял, — кивнул Лань Сичэнь. — Вы можете войти.
Он сопроводил госпожу Цзинь в гостевые комнаты.
— Если вы хотите помочь, — объяснил он, — мы сейчас испытываем нужду в заклинателях достаточной силы, чтобы поделиться духовной энергией.
— Я сделаю всё, что смогу, — пообещала госпожа Цзинь. — Мой племянник навлёк позор на всю нашу семью. Если мне будет позволено спросить… Цзинь Цзысюню удалось сбежать? Он жив?
— Нет, — ответил ей Лань Сичэнь. — Он мёртв.
— Это хорошо.
По слухам (насколько они доходили до Лань Ванцзи), госпожа Цзинь — сильная заклинательница. Говорят, что раньше, когда они обе были моложе и не замужем, госпожа Цзинь нередко ходила на ночные охоты вместе со своей подругой, госпожой Юй. Но если последняя продолжила заниматься этим и после рождения детей, то госпожа Цзинь полностью оставила это занятие.
Она зашла в гостевые комнаты вместе с дядей и братом одновременно с уходом Лань Бубая и сейчас, увидев Лань Ванцзи, останавливается и преклоняет колени.
— Ханьгуан-цзюнь, — произносит она. — От лица своей семьи я приношу глубокие извинения за преступления моего племянника.
Лань Ванцзи не знает, что сказать, и в отчаянии косится на брата. Сичэнь ободряюще кивает ему, а затем оборачивается к госпоже Цзинь.
— Пожалуйста, поднимитесь, — говорит он. — Мой брат не силён в речах, но заверяю вас, он не затаил обиды или вражды в отношении вашей семьи и вашего клана.
— Совершенно верно, — выдавливает Лань Ванцзи. Он не винит клан Цзинь и Цзинь Цзысюаня за то, что сделал Цзинь Цзысюнь. Он просто безумно, безумно боится за Вэй Усяня.
Госпожа Цзинь встаёт и поворачивается к Вэнь Цин.
— Что надо делать? — спрашивает она.
Вэнь Цин на мгновение хмурится, потом выдыхает. Она совсем не уверена в мотивах госпожи Цзинь и клана Цзинь в целом. Они богаты и сильны, а богатым и сильным свойственно прикрывать грешки молодых балбесов из своего семейства.
В то же время Вэнь Цин не сомневается, что при необходимости сможет помешать госпоже Цзинь причинить зло Усяню.
— Сращивание костей — трудное дело, — объясняет она. — Даже сильному заклинателю на это потребуются недели. Но нам, — её взгляд всего на миг перемещается на Ванцзи, — нужно сделать это для Усяня гораздо быстрее. При наличии необходимой энергии это возможно.
Ванцзи совсем не нужно знать, как близок к смерти был его супруг вчера, также как и о том, что одно неосторожное движение всё ещё может убить его сегодня. И то, что Усянь вообще продержался до возвращения в Облачные Глубины — с таким количеством внутренних повреждений и множественными переломами рёбер, практически чудо и ещё одно свидетельство его исключительной силы.
— Я сделаю всё, что смогу, — повторяет госпожа Цзинь. Мгновение она колеблется. — Госпожа Вэнь, вы ведь с самого начала занимались полученными им повреждениями?
— Да, — холодно отвечает Вэнь Цин. — А в чём дело? — Она не собирается врать ради Цзиней.
— Если бы я могла вас попросить, когда у вас… будет время и возможность, я… мы… были бы очень благодарны, если бы вы описали их во всех подробностях. Дело в том… что… в Башне золотого карпа есть люди, которые были недовольны изгнанием моего племянника и могут ещё больше возмутиться, узнав о его смерти. Мой сын хотел бы подготовиться, чтобы сразу дать достойный отпор.
Вэнь Цин обдумывает её слова и потом кивает.
— Боюсь, это описание будет не для слабонервных.
Госпожа Цзинь склоняет голову.
— Я знаю.
Вэнь Цин не может приступить к лечению немедленно. Она сама всё ещё истощена. В нормальной ситуации она никогда бы не потратила столько собственных сил на чьё-то исцеление. Целителям вдалбливают нецелесообразность этого с самого начала обучения: если бы, к примеру, Вэнь Цин в тот момент принесли ещё одного тяжелораненого, она уже мало чем могла бы ему помочь.
Но это же Усянь. Даже не будь она к нему так привязана, Вэнь Цин всё равно бы понимала, как много он значит для Цзян Чэна, для своей семьи, и знала, что сама она перед ним — в неоплатном долгу. Именно благодаря Усяню её брат не просто выжил, но стал главой клана и сейчас восстанавливает орден Вэнь, всё более походящий на своего нового правителя. Его стараниями многие её сородичи остались живы, а Вэнь Цин получила супруга и безопасную жизнь, которой сейчас наслаждается.
Так что Вэнь Цин не жалеет о потраченных силах, но тем не менее должна чётко их оценивать. Позволить себе перетрудиться до полного истощения было бы крайне безответственно с её стороны.
Поэтому она перейдёт к следующему шагу, когда наберёт достаточно заклинателей для поддержки — и не раньше. Пока что Вэнь Цин начинает готовиться. Она заваривает самый сильный из своих восстанавливающих чаёв и даёт его Ванцзи, Сичэню и Лань Цижэню.
Наливая чай Лань Цижэню, Вэнь Цин замечает, что тот смотрит на белую ленту, обвязанную вокруг её запястья. Когда он поднимает взгляд, Вэнь Цин встречает его — глаза в глаза.
Лань Цижэнь ничего не говорит. Вэнь Цин не знает его достаточно хорошо, чтобы прочитать что-либо по лицу.
Госпожа Юй прибывает в тот момент, когда Вэнь Цин только-только позволила Ванцзи немного приподнять голову Усяня, чтобы самой влить ему в горло смесь питательного бульона и трав, как ей прекрасно известно, абсолютно отвратительную на вкус, но весьма эффективную — для пациентов, которые не могут внезапно прийти в сознание.
Её супруг тихо заводит госпожу Юй в комнату, и та терпеливо ждёт, пока они не закончат и Усяня благополучно не уложат обратно, прежде чем заговорить.
— Я вылетела сразу же, как получила известие, — негромко сообщает она. — Цзян Фэнмянь хотел отправиться со мной, но я настояла, чтобы он остался. У него много работы, и… — она делает вдох, неотрывно глядя на Усяня, — не думаю, что ему следует видеть Вэй Ина таким. — Госпожа Юй подходит ближе к кровати и обращается к Вэнь Цин совсем шёпотом: — Насколько всё плохо?
Вэнь Цин качает головой и целенаправленно указывает взглядом в сторону Ванцзи.
— Значит, настолько… — шепчет госпожа Юй, и Вэнь Цин кивает.
После обеда Вэнь Цин решает, что готова приступить.
Задача, которую ей предстоит выполнить, очень деликатна, и она приходит к мнению, что легче будет работать с небольшим числом потоков энергии. Да и в любом случае воздействие духовной энергии в значительной степени зависит от воли, а следовательно, эмоций заклинателя, и Вэнь Цин предпочла бы, чтобы напрямую Вэй Усяню её передавали те, кто больше всего его любит.
Непосредственно контактировать с Вэй Усянем будут Ванцзи и А-Чэн. Госпожа Юй и госпожа Цзинь поддержат А-Чэна, а Сичэнь и Лань Цижэнь смогут внести свою лепту через Ванцзи. Другие заклинатели, имён которых Вэнь Цин не знает, выстраиваются за ними.
Вэнь Цин не объясняет, что операция, которую она намеревается совершить, находится почти за гранью возможностей целителей. Очевидно, при необходимости ей бы удалось даже пересадить золотое ядро. В сравнении с этим сегодняшняя задача — не такая уж сложная.
Вэнь Цин откидывает покрывало, обнажая Усяня до пояса, слышит резкий вздох госпожи Юй и сдавленный звук, который издаёт госпожа Цзинь, и воздерживается от комментариев. Самой ей вид избитого тела Усяня кажется вполне удовлетворительным. Изначально всё выглядело гораздо хуже.
— Начинаем, — командует она и пробегает кончиками пальцев по его груди, находя и подхватывая два потока энергии: силу Ванцзи (прохладно-голубоватую, оставляющую на языке медовую сладость) и силу А-Чэна (фиолетовые искры и запах озона после грозы).
Вэнь Цин вбирает и направляет их, перемещаясь из одной точки в другую, используя нажатие пальцев и свою собственную силу, чтобы вернуть осколки рёбер на положенные места, и запуская процесс образования костной мозоли. Усяню придётся страдать от боли ещё недели, если не месяцы, пока они не срастутся полностью, сейчас ей нужно всего лишь сделать так, чтобы он мог сесть, не рискуя тем, что обломок кости вонзится в лёгкие или сердце.
Операция длится часы.
Рисунок энергии меняется, когда другие заклинатели начинают делиться своими силами, несмотря на то, что они делают это через Ванцзи и её супруга.
Наконец всё закончено. Вэнь Цин ещё раз на всякий случай проверяет каждое ребро и убеждается, что они в целом восстановлены. Усянь по-прежнему будет нуждаться в уходе и осторожности, будет подвергаться риску из-за едва схватившихся трещин по всей грудной клетке, но, по крайней мере, ему уже можно позволить очнуться.
— Достаточно, — командует Вэнь Цин. А-Чэн и Ванцзи не останавливаются, и она закатывает глаза и силой заставляет их убрать руки. — Все, кроме членов семьи, пожалуйста, выйдите из комнаты.
Заклинатели, имён которых она не знает, и госпожа Цзинь следуют наружу. Лань Цижэнь на мгновение колеблется.
— Я — член его семьи, — задумчиво произносит он, — но не думаю, что он будет рад, если я останусь.
Он кланяется:
— Госпожа Вэнь, ваши таланты произвели на меня впечатление. — И выходит.
Вэнь Цин приводит Усяня в сознание.
Первое, что ощущает Вэй Усянь, это то, что всё его тело ноет.
— Помогите ему сесть, — распоряжается кто-то, и его поднимают, болезненно задевая покрывающие его синяки. Он делает вдох, и даже дышать — мука, но она не идёт ни в какое сравнение со слепящей агонией, пронизывающей Вэй Усяня, когда он закашливается.
Он чувствует кровь на языке и край какой-то посудины, подставленной под подбородок. Когда кашель стихает, посудину убирают, а подбородок протирают влажной тряпицей.
Вэй Усяня опускают обратно на обнаруживающиеся за спиной подушки, и он — кажется, целую вечность — просто лежит плашмя, с трудом втягивая воздух и пытаясь собраться с мыслями.
Похоже, что его схватили. Очевидно, он тяжело ранен, и даже если пока что тюремщики обходятся с ним довольно бережно, это не значит, что он в безопасности. Особенно учитывая, что Вэй Усянь, скорее всего, не в состоянии даже двинуться без посторонней помощи. Ноги словно распухли и ноют, и когда он напрягает мышцы, пытаясь шевельнуть ими, тело пронизывает новая слепящая вспышка.
Что есть у него в запасе?.. Вопрос бессмысленный. Может быть, ему и сложно ориентироваться из-за боли, но Вэй Усянь почти уверен, что под одеялом он полностью раздет.
Веки вроде бы действуют, так что он открывает глаза.
Вэй Усянь находится в комнате, чистой и достаточно уютной, и если это не сами Облачные Глубины, то хозяину точно хотелось воспроизвести их до малейших деталей.
Не поворачивая головы, он может увидеть… О! Лань Чжань склоняется над его постелью и выглядит очень встревоженным, а с другой стороны — не менее встревоженный — стоит Цзян Чэн.
В памяти у Вэй Усяня сплошной туман, но, кажется, он и правда говорил, что согласен вернуться в Гусу.
О чём он ещё, несомненно, пожалеет в будущем, но, учитывая, как всё болит у него даже сейчас, возможно, тогда у него не было другого выбора.
— Вэй Ин, — шепчет Лань Чжань со страхом и печалью в голосе, и это просто нечестно — ведь наверняка именно Лань Чжань решил, что Вэй Усяня следует доставить сюда.
А потом в поле зрения Вэй Усяня появляется Вэнь Цин. Она одета в цвета клана Цзян, так что, вероятно, тем, кто захватил её, был Цзян Чэн. И может быть, этими одеждами он даже пытается её защитить. Это было бы здорово…
— Выпей это, — говорит Вэнь Цин и подносит пиалу к его губам. Вэй Усянь пьёт.
Он хочет расспросить её — об остальных Вэнях, об А-Юане, но не осмеливается делать это в присутствии Лань Чжаня и Цзян Чэна, и, кажется, ему только что дали снотворное, потому что сознание снова постепенно затуманивается.
По крайней мере, это даст ему передышку от боли. Вэнь Цин всегда была к нему добра.
Ему снится госпожа Юй.
Во сне Вэй Усянь опять просыпается в той же комнате, но ночью. Он точно так же не может даже шевельнуться от боли, но Цзян Чэна и Лань Чжаня рядом нет, а на краю его постели сидит госпожа Юй.
— Вэй Ин, — произносит она, и её голос звучит ласково. — Не пытайся двигаться. — Госпожа Юй поднимает руку, словно хочет дотронуться до него, но затем роняет её обратно. — Ты тяжело ранен.
А потом к нему подходит Вэнь Нин… но это не Вэнь Нин! Этот Вэнь Нин жив и одет в незнакомые одежды, которые тем не менее выглядят добротными и дорогостоящими.
— Цзе-цзе отдыхает, — сообщает живой Вэнь Нин, — но она оставила указания. — И он протягивает Вэй Усяню пиалу с соломинкой, через которую можно пить. Это какой-то охлаждённый травяной настой. Вэй Усяню любопытно, что всё это означает.
Он снова соскальзывает в беспамятство, и, несмотря на боль, ему немного жаль. Вэнь Нин и госпожа Юй. Это такой хороший сон.
Вэй Усянь то выныривает из беспамятства, то снова засыпает на протяжении, как ему кажется, нескольких дней.
Как правило, где-то рядом с ним оказывается Вэнь Цин. Лань Чжань же вообще поблизости практически всегда — видимо, предпочитает охранять его лично. Вэй Усянь мог бы сказать ему, что не стоит прикладывать столько усилий, Вэй Усянь не сможет встать, даже если очень постарается, но говорить — слишком большой труд, и оно того не стоит.
Иногда ему по-прежнему чудятся живой Вэнь Нин и госпожа Юй. И он искренне печалится, когда живой Вэнь Нин подходит сказать, что он рад тому, что молодой господин Вэй поправляется, но ему, к сожалению, пора возвращаться в Цишань. Может быть, живой Вэнь Нин и галлюцинация, но такая милая.
Ещё через пару дней Вэнь Цин снимает швы у него на ногах. После этого она объявляет, что он достаточно здоров, чтобы вернуться «домой». Вэй Усянь удивлён, он совсем не уверен, что готов к подобному путешествию. В любом случае — возможности уйти ему не дают.
Лань Чжань и Цзян Чэн одевают Вэй Усяня (его тело всё ещё нестерпимо ноет и к тому же ослабло так, что Вэй Усянь вообще не в состоянии согнуться, он действительно нуждается в помощи), а потом добывают откуда-то настоящий паланкин, усаживают его туда и несут через Облачные Глубины к отдельно расположенному домику.
В этом есть смысл. Здесь когда-то отец Лань Чжаня держал в неволе его мать. И если Вэй Усяню предстоит стать пленником своего любовника, его, вероятно, тоже запрут здесь.
Рассудок Вэй Усяня ещё не вполне прояснился от боли и слабости (только усиливающейся из-за того, что боль позволяет ему спать только короткими урывками), и он не помнит, как именно они добрались до этой стадии, но помнит вкус кожи Лань Чжаня, помнит ощущение его тела, они — любовники, он уверен.
Лань Чжань переносит его из паланкина в дом и бережно опускает на кровать. Внезапно Вэй Усяню приходит в голову мысль.
— А-Юань, — торопливо спрашивает Вэй Усянь, — Лань Чжань, Лань Чжань, где А-Юань?
— А-Юань сейчас с братом, — отвечает Лань Чжань
Хотя его и несли всю дорогу, путешествие утомило Вэй Усяня. Он снова засыпает.
Notes:
Примечание автора:
Я провела целое исследование того, каким образом разрешались конфликтные ситуации между влиятельными семействами в Древнем Китае. Онлайн-источники, к сожалению, менее всеобъемлющи, чем мне хотелось бы. Я скучаю по библиотекам. Но, как всегда, я сделала всё, что могла.Госпожа Цзинь в данном случае вполне конкретно и определённо представляет свою семью, а не свой клан. Цзинь Цзысюня изгнали из клана Цзинь, но он всё ещё остаётся её племянником. (Однако она может обещать прислать заклинателей от лица клана Цзинь, поскольку её семья правит этим кланом.) Ну и конечно, они никак не могли ожидать, что он совершит серьёзное преступление против того, кто был воспитанником главы клана Цзян и Верховного заклинателя, а теперь является зятем главы клана Лань.
Chapter Text
В какой-то момент — скорее всего, в тот же день, только к вечеру, — Вэй Усянь просыпается от звука льющейся воды.
Лань Чжань носит воду в бочку, и похоже, что Вэй Усянь услышал это далеко не сразу, потому что Лань Чжань не только затащил бочку в комнату, поставив возле самой кушетки, но и успел наполнить её практически до краёв.
Всё тело Вэй Усяня по-прежнему омерзительно ноет, и это лишает его сил настолько, что не хочется ни двигаться, ни говорить, ни... вообще хоть что-нибудь делать, и он просто наблюдает. Лань Чжань проверяет воду в бочке и, видимо, решив, что она недостаточно тёплая, опускает туда руку и помешивает в течение некоторого времени. Из бочки начинает подниматься пар.
«Обычное заклинательство — такая полезная штука…» — вспоминает Вэй Усянь. Иногда ему очень его недостаёт. Если бы сейчас у него всё ещё было золотое ядро, он бы мог воспользоваться духовной энергией, чтобы усмирить боль. (Но Вэй Усянь не пытается нащупать ядро, он прекрасно помнит ощущение мучительной пустоты, возникающее при попытке воспользоваться тем… чего больше нет. Преодоление этой рефлекторной привычки в своё время далось ему очень непросто.)
Теперь, по-видимому, с температурой воды всё в порядке, потому что Лань Чжань оборачивается к нему. Он явственно радуется, обнаружив, что Вэй Усянь не спит, но всё ещё выглядит сильно обеспокоенным.
— Тепло поможет облегчить боль, — объясняет Лань Чжань и с превеликой осторожностью начинает раздевать Вэй Усяня. Тот не сопротивляется, сейчас он согласен на что угодно, лишь бы избавиться от боли.
Затем Лань Чжань тоже раздевается догола, и Вэй Усянь насторожённо хмурится, но причина становится очевидной, когда тот бережно поднимает Вэй Усяня на руки и забирается в бочку вместе с ним.
Тепло действительно приносит облегчение, проникая в его ноющие мышцы и кости, и Вэй Усянь наконец может глубоко и с удовольствием вдохнуть — впервые с тех пор, как очнулся в таком незавидном состоянии. (Но как он получил эти раны? Подробности ускользают от Вэй Усяня, за исключением того, что всё это как-то связано с Цзинь Цзысюнем.)
Лань Чжань заботливо моет Вэй Усяня, привычно и безо всякого стеснения прикасаясь к его обнажённому телу, что, честно говоря, довольно неожиданно. Вэй Усянь, конечно, смутно припоминает отдельные, вырванные из контекста моменты: Лань Чжаня, вбивающегося в него в порыве страсти, Лань Чжаня, кусающего его в районе ключицы, — моменты, вспоминать о которых было бы даже приятно, будь Вэй Усянь сейчас хоть капельку поздоровее. Однако подобная заботливость слабо вписывается в теорию о жестокой любовной схватке после какого-нибудь из их споров о тёмном заклинательстве.
Скорее всего, Лань Чжань просто не хочет тревожить его раны, но Вэй Усянь позволяет себе пофантазировать о том, что Лань Чжань заботится о нём, потому что любит, потому что дорожит им до такой степени. Это приятно.
— Так лучше? — спрашивает Лань Чжань, когда с мытьём покончено.
— М-м, — откликается Вэй Усянь, — в тепле действительно легче, спасибо. — Ему бы очень хотелось задержаться в воде подольше, наслаждаясь передышкой от боли, но если Лань Чжань сейчас вылезет и оденется, то потом замочит свои одежды, вытаскивая из бочки Вэй Усяня. Время выбираться наружу.
— Мгм. — Вполне ожидаемо Лань Чжань берёт его на руки, но не вытаскивает Вэй Усяня, а просто усаживается таким образом, чтобы тот опирался на его тело и мог полностью расслабиться, не прикладывая усилий даже для того, чтобы удерживать голову над поверхностью. Затем Лань Чжань быстрым жестом отправляет куда-то бабочку-послание и просто застывает — в спокойной неподвижности, характерной для Лань Чжаня, когда обстоятельства не требуют от него никаких действий.
Спустя короткое время дверь отворяется, впуская Цзян Чэна с объёмистым свёртком через плечо. Он видит их в бочке и немедленно отворачивается.
— Теперь мне хочется выколоть себе глаза, — жалуется Цзян Чэн. — В жизни не желаю больше смотреть на твою уродливую грудь, Вэй Усянь, а уж его голые плечи — это совсем перебор.
Цзян Чэн марширует к комоду.
— Этот? — уточняет он.
— Мгм, — подтверждает Лань Чжань.
Цзян Чэн вытаскивает запасные одеяла и относит их на кровать. Принесённый им свёрток оказывается меховым покрывалом, роскошным и мохнатым, и Цзян Чэн расстилает его на постели, раскладывая одеяла по бокам, так чтобы осталось их только набросить. Он также застилает мех чистыми полотенцами.
— В твоих дурацких Глубинах по ночам уже слишком морозно, — не оборачиваясь, ворчит Цзян Чэн и демонстративно подкидывает дров в очаг, прежде чем вернуться к бочке. По дороге он прихватывает большое полотенце, расправляет его, набрасывая поверх рукавов, и протягивает руки к бочке.
К великому потрясению Вэй Усяня, Лань Чжань осторожно вынимает его из воды и передаёт Цзян Чэну.
Полотенце, в которое закутывают Вэй Усяня, такое восхитительно тёплое!
Цзян Чэн разворачивается и бережно опускает Вэй Усяня на приготовленное для него ложе. Позади него Лань Чжань выбирается из бочки, поспешно вытирается и накидывает на себя домашнее ханьфу.
Что-то в облике Лань Чжаня, босого и едва одетого, с мокрыми, распущенными волосами и, кажется, совершенно не волнующегося, что Цзян Чэн увидит его таким, приводит Вэй Усяня в сильное замешательство. Цзян Чэн вытирает волосы Вэй Усяня (очень нежно, несмотря на насупленный вид), пока присоединившийся к нему Лань Чжань делает то же самое с его телом, а потом они вдвоём одевают его, укутывая затем в мех и одеяла. (Цзян Чэн сначала проводит по каждому из одеял ладонью, так что они тоже приятно тёплые, когда их аккуратно подтыкают вокруг.)
И Вэй Усянь слишком сбит с толку, чтобы даже сподобиться на подшучивания.
Мех мягкий, и Вэй Усяню очень тепло, как раз в меру, чтобы жара продолжала унимать боль. Ничего даже почти не ноет.
Цзян Чэн и Лань Чжань вместе выносят бочку из комнаты. Вэй Усянь засыпает прежде, чем они переступают порог.
В чистоте и блаженной расслабленности Вэй Усянь спит гораздо крепче, и поутру ему намного лучше. Тело всё ещё болит, но он ощущает себя более проснувшимся. Когда Лань Чжань приносит ему завтрак, Вэй Усянь в состоянии съесть его сидя, опираясь на целую гору подушек, и не проваливается в сон, едва покончив с едой.
— Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, — говорит Лань Чжань, — А-Юань очень хочет тебя увидеть.
Вэй Усянь всегда достаточно здоров для встречи с А-Юанем.
Вскоре после этого А-Юань, очаровательный в миниатюрном белом облачении клана Лань, заходит в комнату в сопровождении Цзян Чэна и Лань Сичэня. Вэй Усянь удивлённо моргает: похоже, его галлюцинации ещё не прошли, потому что ему кажется, что за ними следует госпожа Юй, но А-Юань выглядит здоровым, и это всё, что волнует Вэй Усяня в настоящий момент.
— Помни, что он ранен, так что не напрыгивай на него, — тихо напоминает А-Юаню Цзян Чэн.
— А-Юань! — окликает Вэй Усянь. — Я так рад тебя видеть! Твой Сянь-гэгэ скучал по тебе!
Цзян Чэн ошеломлённо замирает, широко распахнув глаза. Лань Сичэнь, кажется, вздрагивает всем телом, а Лань Чжань выглядит сбитым с толку и расстроенным. А-Юань насупливает бровки.
— А-Чэн! — произносит галлюцинация госпожи Юй.
Цзян Чэн бормочет:
— Пойду приведу Вэнь Цин. — И опрометью выскакивает из комнаты. «Возможно, она тоже должна была прийти, — размышляет Вэй Усянь, — или собиралась осмотреть меня до их прихода, но к чему такая срочность?»
— Бегать в Облачных Глубинах запрещено! — со смехом кричит он Цзян Чэну вслед.
— Сянь… гэгэ? — повторяет А-Юань дрожащим голосом и заливается слезами.
Галлюцинация госпожи Юй вроде бы опускается рядом с А-Юанем на колени и нежно гладит его по волосам, шепча что-то, что Вэй Усянь не может, да особо и не старается расслышать: галлюцинация госпожи Юй не может сказать ничего, к чему Вэй Усяню хотелось бы прислушаться.
— Вэй Ин… — осторожно начинает Лань Чжань.
— Лань Чжань, неужели ты так и позволишь А-Юаню рыдать в одиночестве? — с негодованием перебивает его Вэй Усянь. Он знает, что Лань Чжаня вряд ли достаточно обнимали в детстве, но ведь должен же он знать, что обычно люди это делают? — Если ты не собираешься утешить его сам, хотя бы принеси А-Юаня ко мне!
— Он со своей бабушкой, — говорит Лань Чжань. — Вэй Ин...
— Да нет же, он один! Но его Бабушка тоже в Облачных Глубинах? Ты привёл её сюда? — Вэй Усянь пытается подняться с постели. — Зачем? И кто ещё здесь?
— Он с бабушкой! — шипит сквозь зубы Лань Чжань. Он выглядит ужасно встревоженным и расстроенным, но Вэй Усянь слишком зол, чтобы сейчас волноваться об этом.
— Что ты такое говоришь! Он один! Где Бабушка? Что ты с ней сделал? — Значит ли это, что на Погребальные холмы напали? И Лань Чжань захватил всех Вэней и приволок их сюда?
— Он со своей бабушкой! — повторяет Лань Чжань. — Вэй Ин, не двигайся, ты можешь повредить себе что-нибудь…
— Что ты натворил, Ханьгуан-цзюнь? — требует ответа Вэй Усянь низким, пугающим голосом.
Дверь с треском распахивается.
— Вэй Усянь, если ты сию же минуту не прекратишь пытаться встать, я позабочусь о том, чтобы ты и пальцем шевельнуть не мог, — рявкает Вэнь Цин, едва ступив в комнату вместе с Цзян Чэном. Вэй Усянь замирает. Она опускается на колени рядом с А-Юанем.
— Твой папа… ему приснился очень плохой сон, — объясняет Вэнь Цин (Э… что-что?). — Он всё ещё болеет. Папа поправится, обещаю, но тебе лучше навестить его чуть позже. — Она коротко, но явно с большой любовью целует ребёнка в лобик и встаёт. — Ванцзи, отведи его поиграть с другими детьми и займи чем-нибудь.
Лань Чжань колеблется.
— Но Вэй Ин…
Вэнь Цин не сводит с него ледяного взгляда.
— Отправляйся, — повторяет она, и Лань Чжань подчиняется (по щекам его катятся слёзы). Взор Вэнь Цин возвращается к Вэй Усяню. — Сичэнь, ты тоже. Проводи его, — добавляет она.
И никто, включая самого Цзэу-цзюня, даже глазом не ведёт, когда Вэнь Цин отдаёт приказание главе клана Лань. Лань Сичэнь просто кивает и выходит.
На мгновение в комнате повисает напряжённое молчание.
Вэнь Цин подходит к Вэй Усяню и бережно укладывает его обратно на подушки. Это большое облегчение, потому что в результате своих попыток подняться он умудрился принять крайне неудобное, болезненное положение и потом не смог вернуться обратно.
Вэнь Цин с ласковой улыбкой приглаживает ему волосы.
— Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, — сообщает она. — Не думай над ними слишком долго, просто отвечай.
Вэй Усянь кивает.
— Где ты находишься?
— В Облачных Глубинах.
— Почему ты здесь?
— Меня принёс Ханьгуан-цзюнь.
— Как тебя ранили?
— На меня напал… Цзинь Цзысюнь.
— А ты знаешь почему?
— Он думал, что я наслал на него проклятие.
Цзян Чэн открывает рот, чтобы что-то сказать, но Вэнь Цин предостерегающе поднимает руку, и он затыкается.
— Кто сейчас в этой комнате?
— Я. Ты. Цзян Чэн.
— Только мы трое?
Госпожа Юй смотрит на него с нечитаемым выражением. Вэнь Цин как-то догадалась, что у него галлюцинации?
— Да, — подтверждает он. — Только трое. Вэнь Цин, Цзян Чэн и я.
— Как мы познакомились друг с другом?
«Эти её вопросы становятся всё более странными», — думает Вэй Усянь.
— Вэнь Нин привёл нас к тебе в дом, после того как Пристань лотоса пала. Ты… дала нам укрытие, а потом, после Низвержения солнца… — Он останавливается.
— Почему я одета в цвета клана Цзян?
— Я не помню. Цзян Чэн пытается тебя защитить? Надеюсь, что это так. А что с остальными?
— Здесь я задаю вопросы, а не ты. — Но смотрит она на Вэй Усяня по-прежнему ласково. — Что ты делал, когда Цзинь Цзысюнь напал на тебя?
— Я направлялся в Башню золотого карпа… — Вэй Усянь замолкает и оглядывается на Цзян Чэна. — Меня пригласили, — оправдывается он.
— Думаю, достаточно вопросов, — решает Вэнь Цин. — Подожди немного. И не двигайся.
Она выходит на кухню. Вэй Усянь смотрит на Цзян Чэна. Тот не сводит с него взгляда — расстроенного и сердитого.
— Мне жаль, что так получилось с Цзинь Цзысюанем, — тихо шепчет Вэй Усянь. — Я…
— Заставь его замолчать, — произносит госпожа Юй, не успевает он вымолвить и пары слов. Вэй Усянь не обращает на неё внимания, но его прерывает Цзян Чэн.
— Заткнись, — шипит он. — Просто… просто заткнись сейчас же, Вэй Усянь. — Цзян Чэн резко смахивает со щёк текущие по ним капли. Вэй Усянь понимает. Разумеется, Цзян Чэна расстраивает, что его любимая сестра так рано овдовела. Галлюцинация госпожи Юй кладёт руку Цзян Чэну на плечо, и Вэй Усянь искренне сожалеет, что тот не видит её и не может этого почувствовать.
Вэнь Цин возвращается с каким-то травяным настоем.
— Пей, — командует она, и Вэй Усянь пьёт. Лёгкая апатия овладевает им практически мгновенно, и терзающая тело боль тоже ослабевает.
— Тебе ведь ничего не угрожает, да? Вэнь Цин? — спрашивает Вэй Усянь.
Вэнь Цин не колеблется с ответом.
— Да, Усянь, мне ничего не угрожает, — подтверждает она. — Мы все в безопасности. — Она снимает с пояса колокольчик клана Цзян и заставляет его звенеть.
— Этот колокольчик принадлежит мне с того дня, как я вышла замуж за Цзян Чэна, — говорит Вэнь Цин. — Ты был на нашей свадьбе. Ты помнишь её?
Удивлённо моргая, Вэй Усянь таращится на Вэнь Цин, потом — на Цзян Чэна. Он точно видел Цзян Чэна, облачённого в алое. Откуда эти воспоминания?
— Вашу свадьбу?
Колокольчик звенит не умолкая, нежно, но настойчиво.
— Да, — подтверждает Вэнь Цин. — И нам следовало давно уже повязать твою ленту обратно. Потому что ты тоже состоишь в браке. Вы с Ванцзи сыграли свадьбу, когда были ещё совсем юными.
— Восемнадцать, — хрипло вставляет Цзян Чэн. — Тебе было восемнадцать.
Вэнь Цин продолжает:
— Усянь, то, что ты помнишь сейчас, — события твоей первой жизни, но ты больше не там. — Она смотрит ему в глаза. — Проверь своё золотое ядро.
— Что? — в ужасе восклицает Вэй Усянь. — Нет, ты не понимаешь, мне больно, когда я это делаю и его…
— Доверься мне, — говорит Вэнь Цин, и он не в силах ей возразить.
Вэй Усянь собирается с духом, мысленно нащупывает золотое ядро и…
…ощущает поднимающуюся навстречу плавную волну энергии.
— Откуда… — Он тянется к своему животу, но Вэнь Цин перехватывает его руку, и Вэй Усянь вспоминает, что ранен.
— Но как же пересадка ядра? — не подумав, спрашивает он.
— В ней не было необходимости. Пристань лотоса выстояла. Вэни напали на неё, но потерпели поражение. Никто из них не выжил. Вэнь Жохань был в ярости и, кажется, немного испугался. Насколько я понимаю, среди Цзянов потери были минимальны.
Цзян Чэн выходит из комнаты, не до конца захлопывая дверь.
— Их не было, — говорит госпожа Юй. — Никто не пострадал, за исключением Вэй Ина.
— Вообще никто? — Вэнь Цин восторженно смеётся. — Жаль, что Вэнь Жоханю об этом не сообщили.
Постой-ка…
— Ты её видишь? — шепчет Вэй Усянь.
— Да, я прекрасно вижу свою свекровь. — Вэнь Цин всё ещё улыбается тепло и ласково. — Она здесь. На самом деле. Живая. Так же как Цзян Фэнмянь. И Цзинь Цзысюань, и А-Нин.
Госпожа Юй кивает и тоже выходит.
Вэнь Цин нежно прижимает ладонь к его лбу.
— Слушай колокольчик и призови свою духовную энергию, — просит она, и Вэй Усянь подчиняется.
Когда её сила проникает внутрь и встречается с его собственной, он чувствует захлёстывающую тёплую волну, приносящую странное облегчение, словно он нырнул в прогретую солнцем воду в жаркий душный день.
«О!» — думает Вэй Усянь. Память потихоньку возвращается, и его пронизывает острая и обжигающая вспышка стыда: как мог он быть таким эгоистичным придурком? Лань Чжань так расстроился, а А-Юань…
— Выдохни, — командует Вэнь Цин. — Всё в порядке, Вэй Усянь. Все всё понимают. Они в курсе, — она запинается, — что это нападение было для тебя жестокой встряской.
Вэй Усянь вспоминает собак и покрывается мурашками. Или они ему тоже причудились?
Он поспешно пытается приподнять полу ханьфу, чтобы удостовериться, мысленно костеря свои непослушные конечности, когда это удаётся не сразу. Вэнь Цин догадывается и приходит ему на помощь. Она позволяет ему увидеть следы укусов на ногах только на несколько мгновений и тут же прикрывает их обратно.
— Это действительно случилось, — подтверждает она. — Но ты уже убедился, больше нет нужды на них смотреть.
Вэй Усяня трясёт.
Вэнь Цин наливает ещё одну пиалу настоя и подносит к его губам.
— Пей.
Цзян Чэн знает, что не такой умный, как Вэй Усянь. Ему постоянно приходилось напоминать себе, что у Вэй Усяня преимущество. (И пусть в глубине сердца Цзян Чэн подозревает, что никогда не смог бы сравняться с Вэй Усянем, даже если бы преимущества не было… Что ж. Оно есть, и это недоказуемо.)
Но Цзян Чэн — не дурак.
Он в состоянии уловить связь между «твои родители погибли» и «у меня не было золотого ядра» и пересадкой ядра. Вэй Усянь не просто лишился своего ядра, он его отдал. Это кто-то другой оказался настолько беспечным, глупым и ни на что не способным, что его золотое ядро разрушили.
Это был Цзян Чэн.
Ему до смерти хочется что-нибудь сломать, но вокруг Облачные Глубины и он здесь в гостях, так что Цзян Чэн просто шагает — быстро и бесцельно, пока не оказывается где-то в горах, на краю утёса, что означает, что дальше идти ему некуда, а когда он разворачивается, чтобы отыскать другую тропинку, то видит свою мать.
— Ты знала, — обвиняет Цзян Чэн, потому что она в курсе, это очевидно.
— Я знаю всё, — просто подтверждает мать, — после нападения Вэней я прочла его память. Если у тебя есть вопросы, спрашивай. А если злишься, то злись на меня, потому что я тоже это от тебя скрывала.
Цзян Чэн сглатывает. Ему не хочется спрашивать именно потому, что он уверен — мать ответит ему. Она не станет защищать его чувства, потому что не считает, что они нуждаются в защите. Цзян Чэн должен быть достаточно силён, чтобы справиться, кто бы что ему ни сказал.
Но не спрашивать — тоже признак слабости, и Цзян Чэн не намерен вечно маяться этим вопросом.
— Он отдал мне своё золотое ядро, да?
Кивок матери — как удар под дых.
— Да, — коротко подтверждает она.
— И я позволил? — Неужели он оказался таким мерзким, эгоистичным слабаком?
— Нет, — откликается мать. — Он не сказал тебе. Ты узнал об этом только спустя много-много лет.
О… Не слабак, значит. Просто дурак.
Цзян Чэну иногда мучительно хочется каким-то образом перенестись в то будущее, которого не случилось, ради удовольствия хорошенько врезать самому себе по морде.
— Это было… больно? — Он не хочет знать. Но он должен знать.
— Больнее, чем всё, что ты можешь себе представить.
Цзян Чэн в состоянии представить многое.
И всё равно верит ей.
— Но… почему? — шепчет он.
— Я погибла. И твой отец тоже. Вэни перебили нас всех, вплоть до самого юного шиди. Остались только вы трое, — объясняет его мать ровным, безэмоциональным голосом. — Семнадцатилетнему тебе предстояло возглавить клан Цзян. Тебе нужно было золотое ядро. — Она на мгновение смолкает. — Но он отдал его не поэтому. Вэй Ин сделал это, потому что он любит тебя. Потеря золотого ядра причиняла тебе боль, и отдать своё было для него легче, чем видеть, как ты страдаешь.
Возможно, Цзян Чэн ошибался, когда считал, что мать не солжёт ему, потому что это не может быть правдой. Он знает, что потеря золотого ядра и необходимость влачить обычное, ничем не примечательное существование уничтожили бы его, но… Вэй Усяню он на хрен не сдался.
Мать смотрит на него долгим взглядом, а потом вздыхает.
— Почему, как ты думаешь, он решил вернуться, А-Чэн?
— Его жизнь была ужасна, — предполагает Цзян Чэн. — Все умерли.
Мать качает головой.
— Не все. Ванцзи остался в живых. И А-Юань. Вэй Ин обрёл мужа и новую семью. И ещё учеников, которые обожали его. Даже твой племянник в конце концов проникся к нему уважением. Вэй Ин был счастлив. Счастливее, чем когда-либо в своей жизни. — Она обходит Цзян Чэна и останавливается у обрыва, глядя на окружающие Гусу горы. — Ведь его детство было довольно безрадостным. Родители умерли, и он рос в доме, в котором царил раздор. Цзян Фэнмянь любил его, но жена Цзян Фэнмяня обращалась с ним жестоко и пыталась настроить Вэй Ина и собственного сына друг против друга.
— Что? — недоуменно таращится Цзян Чэн. — Но ты никогда… — Его мать не делала этого. Правда ведь? Он такого не помнит.
— Не в этот раз. — Её губы сжимаются, всего на мгновение, а потом лицо матери снова разглаживается. — Вэй Ин приложил массу усилий, чтобы сейчас всё было иначе. Но он всё равно боялся меня. — Она оборачивается обратно к Цзян Чэну. — Нет, А-Чэн, он был счастлив. И мог бы удовлетвориться этим, но был один человек, из-за которого он захотел вернуться.
О… Ну да, в этом есть смысл. И Цзян Чэн понимает, он бы поступил так же.
— А-цзе, — выпаливает он. — Она умерла. А Вэй Усянь её очень любит.
— Не твоя сестра, — откликается мать, и Цзян Чэн снова впадает в недоумение. — Вэй Ин действительно обожает её. Когда А-Ли умерла, он в буквальном смысле потерял рассудок от горя. Но с тех пор прошло много времени. Вэй Ин оплакал её и мог бы продолжать жить дальше.
— Тогда… отец? — это несколько менее понятно, но Вэй Усянь любит Цзян Фэнмяня.
Мать закатывает глаза.
— Нет, глупый мальчишка. Ты. — Её лицо совершенно серьёзно, ничто не указывает на то, что мать решила над ним посмеяться. — Вэй Ин смотрел на свою новую жизнь, на супруга и привязавшихся к нему детей и чувствовал себя счастливым. Но время от времени он сталкивался с тобой, и ты был несчастен. Вэй Ин считал, что ты ненавидишь его… я предполагаю, что это было не так, но он так думал… и даже это удовлетворило бы его, если бы ты был счастлив. Но ты не был. Разве могло быть иначе? Ведь ты потерял всех, кого любил.
Мать проводит кончиками пальцев по его щеке, и Цзян Чэна внезапно поражает то, что ей приходится тянуться, что она ниже, в то время как в его представлении мать возвышается над всеми.
— Тебе выпало столько боли, А-Чэн. И ты был сильным. Но за эти годы… ты сердился так долго, что уже разучился вести себя по-другому. Племянник вырос и больше не нуждался в тебе, так что ты действительно остался в полном одиночестве, и уже никто не мог до тебя достучаться.
Цзян Чэн пытается представить, каково это: потерять всех, остаться одному с младенцем и собственной скорбью, восстанавливать клан, пытаясь справиться со всеми проблемами без поддержки А-цзе и Вэй Усяня…
Конечно, он был бы зол. Он всегда злится, когда ему приходится заниматься чем-нибудь в одиночку. Цзян Чэн не умеет улыбаться и уговаривать людей, чтобы они что-то сделали, никогда не умел. Вот его сестра и Вэй Усянь — другое дело, и в важных случаях они всегда брали переговоры на себя. Когда Цзян Чэн пытается справиться сам, он неизменно раздражается и начинает орать и сыпать угрозами, пока А-Цзе или Вэй Усянь не появляются, чтобы исправить то, что он успел натворить.
Цзян Чэн хорош во многих вещах, но общение с людьми — не из их числа.
— А-Чэн, — вздыхает его мать. — Мой сын. Истинно мой — и в хорошем, и в плохом смысле. — Она щиплет его за щёку — достаточно сильно, чтобы это было больно. — Боящийся признаться в том, что он любит, боящийся признать, что он кем-то любим. Находящий утешение только в гневе, потому что гнев — безопасен… — Её рука бессильно падает.
Цзян Чэн таращится на неё.
Мать криво усмехается.
— Я видела тебя глазами матери. И я видела нас обоих глазами твоего брата. Ты вырос хорошим человеком, сын, я горжусь тобой.
В голове у Цзян Чэна всё плывёт. Ему хочется плакать, но он не хочет, не может заплакать перед своей матерью.
Она продолжает.
— Знаю, что мне вряд ли удастся убедить тебя, что ты заслуживаешь той любви, которую испытывает к тебе Вэй Ин. Поверь мне, я понимаю. Потому что Вэй Ин любил меня и скорбел по мне, и я уверена, что совершенно не заслужила этого. Но я надеюсь, что ты хотя бы поверишь, что он действительно любит. Что когда-то он отдал тебе своё золотое ядро и ни на мгновение не пожалел об этом. Что он отказался от своего будущего и своего счастья, потому что они рассыпались пеплом у него на губах, оттого что ты был несчастен. Его жизнь никогда не будет прежней. Даже если Вэй Ин снова обретёт счастье, ему по-прежнему будет недоставать тех, кого он знал, потому что, хотя все эти люди живы, — они уже не те, какими Вэй Ин их помнит.
— Это слишком… — выдыхает Цзян Чэн. — Ради меня? Всё это — ради меня?
— Ради тебя, — кивает мать. — Я сейчас стою здесь, живая, — только потому, что Вэй Ин любит тебя. Твой отец, твои шиди, все мы — живы потому, что Вэй Ин любит тебя и хочет для тебя счастья. Он многим пожертвовал. Ты перед ним в великом долгу.
Цзян Чэн опускает глаза.
— Я… понимаю.
— Не думаю, что понимаешь, — резко обрывает его мать. — Твой долг перед ним — отпустить всё это. Ему не нужна твоя благодарность, смирение или сожаления. Его единственное желание — чтобы ты был счастлив. Из уважения к нему тебе следует принять его безмерные дары как должное и жить так, как будто ты не имеешь о них ни малейшего представления.
— Но это нечестно, — жалобно возражает Цзян Чэн, понимая, как по-детски это звучит.
— Честность — бессмысленное понятие. Это просто жизнь.
Chapter Text
Преимущество новообретённого золотого ядра в том, что теперь Вэй Усянь может облегчить боль и скованность от перенесённых побоев, направив тёплую, гудящую энергию в одеревеневшие мышцы. (Когда-то он умел излечивать свои раны и с помощью тёмной энергии, но в Облачных Глубинах таковой не наблюдается, и Вэй Усянь без понятия, где все его вещи. Баоху, Суйбянь и Стигийская тигриная печать наверняка хранятся где-то поблизости, вот только ему неизвестно — где, а ведь Стигийская тигриная печать — единственный доступный ему источник тёмной энергии.)
Когда он пытается приподняться, Вэнь Цин награждает его по-прежнему строгим взглядом.
— Лань Чжань очень расстроился, — напоминает ей Вэй Усянь, — мне нужно…
— Тебе нужно оставаться именно там, где ты и находишься, в постели, — возражает Вэнь Цин, отправляя в воздух бабочку-послание. — Усянь, мне хочется, чтобы ты уразумел, что несколько дней назад ты едва не умер, да и сейчас твоё здоровье ещё весьма хрупкое. Ты чувствуешь себя лучше, чем должен бы, не обманывайся этим.
— Но я чувствую себя ужасно! — И это истинная правда.
— Знаю, — бесстрастно парирует Вэнь Цин. — Но всё равно лучше, чем мог бы, потому что я очень хороший целитель, и к тому же ты всё ещё под действием обезболивающих трав.
Вэй Усянь моргает.
— И насколько плохо всё было?
— Плохо. — Вэнь Цин окидывает его взглядом и вздыхает. — Только три ребра остались целыми. Плюс серьёзные внутренние повреждения. Найди они тебя часом позже, и ты почти наверняка бы не выжил. Доставь они тебя к менее умелому целителю, чем я, ты тоже почти наверняка бы не выжил.
— Но… — Вэй Усянь таращится на неё. — Ты ведь лучший целитель во всей Поднебесной?
Это заставляет Вэнь Цин едва заметно, но улыбнуться.
— Возможно. Вот поэтому, пожалуйста, отнесись серьёзно к тому, что я говорю, и отдыхай. И используй свою духовную энергию для исцеления.
Лань Ванцзи знает, что А-Юань необыкновенно спокойный ребёнок. Конечно, у самого Лань Ванцзи не так много опыта общения с маленькими детьми, но так утверждают старейшины, которые приглядывают за подрастающим поколением клана Лань, направляя их в играх и специальных упражнениях, предназначенных для того, чтобы заложить основу для образования золотого ядра. Они очень впечатлены его сыном. А-Юаня постоянно хвалят за отличное поведение и дружелюбный характер.
Старейшина Децзи также сказала, что А-Юань — очаровательный ребёнок. Лань Ванцзи и сам всегда так думал, но приятно получить подтверждение со стороны.
А-Юань плачет чрезвычайно редко.
И возможно, вследствие этого в тех случаях, когда ему приходится иметь дело с плачущим сыном, Лань Ванцзи ощущает, что совершенно не в состоянии с этим справиться. Обычно в подобных (крайне редких) ситуациях Вэй Ин брал заботу об их сыне на себя. И буквально в мгновение ока заставлял А-Юаня снова улыбаться и даже смеяться. Лань Ванцзи никогда не удавалось подобное — ни со взрослыми, ни с детьми.
Расстройство сына очень огорчает. Лань Ванцзи бы с радостью стёр всё, что печалит А-Юаня, с лица земли, но, увы, не в его силах уничтожить текущую… болезнь Вэй Ина.
Вместо этого он несёт рыдающего А-Юаня через Облачные Глубины — быстрым шагом, сгорая от стыда, когда люди оглядываются на них и видят... видят его бессилие, его бесполезность, то, насколько он ни на что не способен — в отсутствие Вэй Ина.
Какой-то мальчик поднимается по тропинке навстречу Лань Ванцзи и, в отличие от других, мимо кого они проходили, не отворачивается и не отводит глаз, а, наоборот, останавливается.
— Ханьгуан-цзюнь, — обращается он, отвешивая поспешный поклон, — может ли этот недостойный предложить свою помощь? -— Парнишка широко улыбается, и Лань Ванцзи наконец узнаёт его: это тот ребёнок, которого несколько лет назад привёл в Облачные Глубины брат.
— Ванцзи, — окликает Сичэнь, как раз догоняя сзади. — И… э… А-Ян. Я не думаю, что моему брату...
— Если знаешь как, — говорит Лань Ванцзи. — Пожалуйста.
Мальчик улыбается ещё шире и обращает всё своё внимание на А-Юаня.
— Здравствуйте, молодой господин, — начинает он, — можете сказать мне, почему вы плачете?
А-Юань, всхлипывая, бормочет что-то, что даже Лань Ванцзи не в состоянии разобрать, но А-Ян кивает.
— Звучит совершенно ужасно, — серьёзно соглашается он. — Увы, пока что это несчастье нам не поправить, но, может быть, завтра всё станет лучше? — Мальчик изображает глубокую задумчивость. — Возможно, сегодня стоит утешиться малыми благословениями, которые нам дарованы. «Чрезмерно печалиться запрещено», молодой господин! — Он лезет к себе в рукав и извлекает оттуда небольшой предмет, завёрнутый в бумажку. — Если Ханьгуан-цзюнь позволит?
Лань Ванцзи недоуменно моргает, а затем понимает, что тот держит на ладони конфету.
— Да, — разрешает он.
А-Ян снова ослепительно улыбается, разворачивая бумажку и протягивая её содержимое А-Юаню.
— Пожалуйста, молодой господин, — говорит он, — примите от меня этот скромный дар.
Рыдания А-Юаня немного ослабевают, он смотрит на конфету — озадаченно и непонимающе.
— Возьми её, — советует брат.
А-Юань неуверенно берёт конфету. А-Ян жестами показывает, что её следует положить в рот, и А-Юань подчиняется.
На его лице проступает выражение почти комичного изумления. Лань Ванцзи не может припомнить, доводилось ли сыну пробовать конфеты раньше, и задумывается, не является ли это ещё одним его родительским упущением. В раннем детстве Вэй Ина особо не баловали, да и госпожа Юй не похожа на человека, который стал бы закармливать своих детей сладостями. Так что и ему, возможно, это просто не приходило в голову.
А-Юаня учили, что не следует разговаривать во время еды, но сейчас он, кажется, напрочь забывает об этом.
— Вкусно, — восклицает А-Юань. — Спасибо! — И больше не плачет.
А-Ян кланяется.
— Всегда пожалуйста, молодой господин, — откликается он.
— Большое спасибо, А-Ян, — говорит брат. — Это была хорошая идея, и очень мило с твоей стороны так по-доброму поделиться с ним.
Глаза А-Яна блестят, а улыбка становится ещё шире.
— «Будь щедр». «Будь милосерден». «Стремись к гармонии, она — великая ценность», — цитирует он. — Мне нужно поспешить, чтобы не опоздать на урок. Приятно видеть вас в добром здравии, Лань-гэгэ. — И на этом А-Ян откланивается и уходит.
Лань Ванцзи продолжает свой путь к Детскому залу, теперь уже более размеренно. Брат следует за ним.
— Это временное явление, — говорит брат. — Усянь поправится.
Лань Ванцзи не отвечает и снова ускоряет шаг. Он не желает обсуждать это. Просто не может. Не хочет вспоминать, как Вэй Ин назвал его Ханьгуан-цзюнем, и то, с какой враждебностью, как холодно звучал его голос.
Ему придётся потерпеть — до тех пор, пока Вэй Ин снова не… станет собой. А что ещё остаётся?
Слишком скоро они добираются до Детского зала, и Лань Ванцзи обнаруживает, что ему совсем не хочется отпускать своего сына. То, как прижимается к нему А-Юань, успокаивает. Значит, Лань Ванцзи всё-таки не подвёл свою семью до такой степени, чтобы сын не мог прижаться к нему в поисках утешения. И молчаливое доверие ребёнка, такого крошечного и такого бесценного, заполняет зияющую пустоту внутри Лань Ванцзи, порождённую странной, насторожённой отстранённостью Вэй Ина.
К сожалению, один из других детей замечает их, и, похоже, он успел привязаться к А-Юаню. Ребёнок радостно устремляется вперёд (слишком радостно, с энтузиазмом, явно превышающим осторожность, потому что он не успевает остановиться, пока не утыкается в колени Лань Ванцзи).
— А-Юань! — кричит ребёнок. — А-Юань, играть!
Старейшина Цюань поспешно приближается к ним.
— А-И! — увещевает она. — Соблюдай умеренность! Не наскакивай так на Ханьгуан-цзюня! И не кричи!
— А-Юань, играть! — настаивает ребёнок… А-И, и А-Юань начинает ёрзать на руках у Лань Ванцзи.
— Вниз, отец, пожалуйста, — просит он, и Лань Ванцзи с сожалением спускает сына на пол. А-И хватает А-Юаня за руку и тащит по направлению к игре, в которую хочет поиграть. Старейшина Цюань возвращается к своим обязанностям, принеся Лань Ванцзи ещё несколько прочувствованных извинений.
Лань Ванцзи уже скучает по тем временам, когда А-Юань был совсем крохой и не было нужды делить его с кем-то другим. Когда А-Юань уходит, какая-то часть Лань Ванцзи будто следует за ним, и Лань Ванцзи не уверен, что в состоянии обойтись без неё, пока Вэй Ин ещё не…
— Ванцзи, — окликает его брат. — Мы можем вернуться.
Лань Ванцзи почти боится заходить в дом.
Но, разумеется, всё равно заходит туда вместе с братом.
Вэй Ин по-прежнему полусидит на кушетке, опираясь на сложенные подушки и глядя на дверь. При виде Лань Ванцзи он улыбается грустной, вымученной улыбкой.
— Лань Чжань, — бормочет он. — Я так сожалею о том, что случилось.
— Не извиняйся, — немедленно возражает Лань Ванцзи. Ему не нужны извинения Вэй Ина. Ему просто нужен Вэй Ин. Осторожно приблизившись к кровати, Лань Ванцзи опускается на колени подле своего супруга. — Ты… — Он не знает, как закончить этот вопрос.
Улыбка Вэй Ина становится ещё более горькой.
— Я полностью сознаю, где я, когда и почему… — вздыхает он. — Как там А-Юань?
— Лучше, — откликается Лань Ванцзи и добавляет, чувствуя, что должен признаться в своём отцовском бессилии: — Я не смог успокоить его сам, но А-Яну удалось добиться успеха. А-Юань сейчас играет с А-И в Детском зале.
Пока он рассказывает, лицо Вэй Ина приобретает очень странное выражение.
— А-Ян? — переспрашивает он.
— Сюэ Ян. Он… в некотором роде воспитанник брата, — объясняет Лань Ванцзи.
Вэй Ин задумчиво кивает. Он кажется совершенно спокойным, но Лань Ванцзи чувствует, как что-то тычется в руку — Стигийская тигриная печать, несколько дней хранившаяся у него в рукаве, дёргается, вибрирует и наконец вырывается наружу, подлетая к Вэй Ину, и одновременно Суйбянь (который Лань Ванцзи оставил в их спальне) выкатывается оттуда и со звяканьем замирает у ножек кушетки.
— И как же ему «удалось добиться успеха»? — спрашивает Вэй Ин ровным тоном, от которого волоски на затылке у Лань Ванцзи встают дыбом.
— Он дал А-Юаню конфету, — осторожно отвечает Лань Ванцзи.
— Как мило с его стороны, — цедит Вэй Ин. В глазах Стигийской тигриной печати появляются зелёные отблески. Вэй Ин смотрит прямо на брата. — Истинный успех твоего воспитания, Цзэу-цзюнь. — Суйбянь всплывает над полом и повисает перед своим хозяином. Его лезвие на ладонь выдвигается из ножен.
Лань Ванцзи не понимает, что здесь происходит, и не уверен, что в состоянии это вынести. Прошедшие дни были такими трудными и мучительными, ему просто хочется, чтобы Вэй Ин вернулся к нему… а тот, похоже, снова стремительно отдаляется.
— Вэй Ин, — с болью в сердце умоляет Лань Ванцзи. — Пожалуйста, Вэй Ин…
Вэй Ин оглядывается на него.
— Ох… Лань Чжань, — еле слышно выдыхает он. Стигийская тигриная печать тихо падает на кровать, Суйбянь брякается на пол. Едва дотянувшись, Вэй Усянь прижимает ладонь к щеке Лань Ванцзи. — Всё в порядке. Ничего страшного. — Он снова улыбается, на этот раз тепло и ласково. — Тебе многое пришлось пережить за эти дни, да? Иди ко мне.
Вэй Ин тянет его на себя, и Лань Ванцзи охотно наклоняется, прикрывает глаза и отвечает на его поцелуй — нежный и такой знакомый.
— Лань Чжань, — шепчет Вэй Ин, когда они на мгновение прерываются. — У меня ужасная проблема.
— Что случилось? — немедленно спрашивает Лань Ванцзи.
— Моё запястье, — обиженно насупившись, жалуется Вэй Ин, вытягивая руку. — Оно совсем голое.
Настроение Лань Ванцзи волшебным образом улучшается, когда он извлекает из рукава бережно сложенную ленту и аккуратно обматывает её вокруг запястья супруга, словно в процессе он возвращает на место крайне важную часть себя, ту самую, которой ему так не хватало.
— Спасибо, муж мой, — благодарит Вэй Ин и снова притягивает его, чтобы поцеловать.
Цзян Чэну не хочется задавать этот вопрос, но он должен знать.
— Можешь сказать мне кое-что? — спрашивает он у своей матери.
— Возможно.
Цзян Чэн собирается с духом. Мать всегда была к нему строга, но в данной ситуации это даже к лучшему.
— Что я сделал не так?
Мать хмурится.
— Когда именно? Уточни свой вопрос.
Ну да, зная его мать, выбор и вправду может быть весьма затруднителен.
— Когда на Вэй Усяня напали. Что мне нужно было сделать иначе?
Глаза матери расширяются, и она буравит его долгим, пристальным взглядом.
— Я знаю, что виноват, — расстроенно добавляет Цзян Чэн, — и не пытаюсь этого отрицать, я просто… просто не могу разобраться, где именно облажался.
— Ты… — Мать обрывает начатую фразу на полуслове и шлёпает его по руке. — Глупый мальчишка! Разве это ты воспитал Цзинь Цзысюня? Может быть, ты его отец или мать? И разве ты заставил его наброситься на Ванцзи, чтобы потом его исключили из клана Цзинь? Или подговорил его похитить Вэй Ина? Или, возможно, ты рассказал Цзинь Цзысюню, что Вэй Ин боится собак? Или послал Вэй Ина в Цайи одного? Ты вообще хотя бы знал, что он собирается пойти туда?
— Нет, — неохотно признаёт Цзян Чэн.
Мать вздыхает.
— А-Чэн, — говорит она уже значительно тише. — Глава клана отвечает за свой орден и его адептов, но никто в состоянии контролировать весь мир и всё, что в нём происходит. Когда Вэй Ин не вернулся в Облачные Глубины, ты без промедления отправился на его поиски, так?
— Так. — И это тоже каким-то образом ощущается как вынужденное признание.
— Ты искал его и нашёл. И затем защитил его, чтобы ему не причинили ещё худшего вреда? — резко спрашивает мать.
— Худшего вреда, да. Но…
— Ни слова больше. Ты нашёл его, защитил и помог вернуть обратно. Ты сделал всё, что мог, всё, что должен был сделать. Ты ни в чём не виноват… на этот раз.
Цзян Чэн моргает, осмысливая её слова. Он уверен — больше, чем в чём-либо ещё в своей жизни, что его мать не стала бы лгать ему в таких вещах и никогда не опустилась бы до пустых похвал или утешений.
«Вероятно, — решает Цзян Чэн, — можно позволить себе поверить, что это действительно так».
Вэй Усянь готов признать, что, пожалуй, немного обеспокоился, узнав, что Сюэ Ян находился в непосредственной близости от его сына, ещё совсем ребёнка. Но очевидное расстройство Лань Чжаня развеяло наваждение, и он наконец вспомнил, что в настоящий момент Сюэ Ян — тоже всего лишь ребёнок. И насколько известно Вэй Усяню, до сих пор ничто не указывает на его… э… убийственные наклонности. Напротив, учителя не нахвалятся на его усердие и примерное поведение.
Видимо, тактика Сичэня всё же сработала, и воспитание в строгих правилах клана Лань вкупе с безмятежностью Облачных Глубин дали гораздо лучший результат, чем боль, обиды и лишения (что, в сущности, вовсе не удивительно). И возможно, не так важно, что Сюэ Ян потенциально способен на ужасную жестокость, если подобные чудовищные деяния противоречат правилам, по которым он привык жить.
Сичэнь был, кажется, крайне встревожен реакцией Вэй Усяня, но в лучших традициях Ланей просто застыл на месте в полном молчании.
А вот Вэнь Цин даже вытащила свои иглы, и можно только порадоваться, что Лань Чжань отвлёк его до того, как она успела ими воспользоваться. Вэй Усянь, разумеется, прекрасно помнит, что Вэнь Цин умеет швыряться этими гуевыми штуковинами с поразительной точностью, но подозревает, что стать её мишенью всё равно не слишком приятно.
— Если вы четверо когда-нибудь прекратите балансировать на грани искажения ци, — едко замечает Вэнь Цин, — мне, может быть, наконец на самом деле удастся вернуться к работе. — Она сердито зыркает на Вэй Усяня. — Усянь, дай мне слово, что будешь отдыхать и постараешься избегать ненужных нагрузок, тогда я позволю тебе остаться с Ванцзи без моего присмотра и даже разрешу А-Юаню вернуться к вам на день. Но я считаю, что ему и сегодня стоит переночевать со своими дядями.
— Я буду отдыхать, — покорно обещает Вэй Усянь.
Вэнь Цин переводит строгий взгляд на Лань Чжаня.
— Ванцзи, я ожидаю, что ты проследишь за этим. И пожалуйста, не занимайтесь ничем утомительным. Его кости сейчас не прочнее тонкого фарфора.
Лань Чжань кивает.
— Буду осторожен с Вэй Ином. Прослежу, чтобы Вэй Ин был осторожен, — отвечает он. (И Лань Чжань действительно намерен так поступить. Он всё ещё очень беспокоится.)
— Тогда это всё, — продолжает Вэнь Цин уже более спокойным тоном. — Хорошенько отдохните. Насладитесь тишиной и покоем. Мы попросим, чтобы вашу еду приносили прямо сюда. И когда занятия А-Юаня закончатся, кто-нибудь из членов семьи приведёт его к вам. Я не доверяю тебе, Усянь, и не хочу, чтобы Ванцзи даже на мгновение выпускал тебя из виду.
(Лань Чжань тоже этого не хочет.)
И если что-то в Вэй Усяне отзывается тёплой и нежной радостью, когда Вэнь Цин так обыденно рассуждает о «членах семьи», об этом ведь совсем не обязательно кому-нибудь знать?
Вэй Усяня немного удивляет, что членом семьи, доставившим А-Юаня домой к обеду, оказывается Лань Цижэнь.
При виде А-Юаня с его двоюродным дедушкой становится намного понятнее, почему Лань Чжань и Сичэнь так сильно любят своего дядю. Лань Цижэнь, конечно, по-прежнему кажется не способным ни улыбнуться, ни, скажем, обнять кого-нибудь, но безукоризненно мягок и добр с А-Юанем во всех остальных отношениях. Всякий раз, как ему случается заботиться о своём внучатом племяннике, тот бомбардирует его бесконечными вопросами куда настойчивее, чем своих родителей, но Лань Цижэнь старается ответить на каждый подробно и обстоятельно.
Сегодня он заходит к ним держа А-Юаня за руку. Вэй Усянь, разумеется, лежит в постели, Лань Чжань сидит рядом с ним.
— Папа! — восклицает А-Юань. — Дедушка говорит, что тебе лучше! — Он пытается немедленно подбежать к родителям, но Лань Цижэнь удерживает его руку в своей, ровно настолько, чтобы А-Юань остановился и, нахмурившись, обернулся в его сторону.
Лань Цижэнь опускается рядом с ним на колени.
— А-Юань, ты помнишь, я объяснял тебе, что папа всё ещё болен?
Глаза А-Юаня расширяются.
— Да! Дедушка сказал, что А-Юань должен быть заботливым и внимательным.
Лань Цижэнь кивает и отпускает его руку. А-Юань приближается к Вэй Усяню медленно, с широко распахнутыми глазёнками и такой осторожностью, что это почти комично и совершенно точно — очаровательно. Его прикосновение настолько бережное, что Вэй Усянь едва может это почувствовать.
— Привет, папа! — шепчет А-Юань.
— Шептать необязательно, — сообщает Лань Цижэнь, и его губы слегка подрагивают, что у Лань Чжаня соответствовало бы улыбке.
— Привет, А-Юань. — Вэй Усянь отбрасывает прочь мучительный стыд за то, что этим утром он заставил своего сына расплакаться, и тепло улыбается ему. — Твой двоюродный дедушка совершенно прав. Папе стало намного лучше. И я рад тебя видеть. — Он пытается наклониться вперёд, но в результате только болезненно морщится.
— Вэй Ин, — укоризненно произносит Лань Чжань и поднимает А-Юаня, устраивая его у себя на коленях, где Вэй Усяню намного удобнее дотянуться, чтобы поцеловать сына в лоб.
— Всё ещё болен, — грустно цитирует А-Юань.
— Да, — вздыхает Вэй Усянь, — и буду болеть некоторое время. Как полагаешь, ты не против переночевать сегодня со своими дядями и тётей?
— Мгм, — соглашается А-Юань настолько похоже на Лань Чжаня, что Вэй Усянь едва удерживается, чтобы не запищать от восторга. — Лиловый дядя грустит. А-Юань помогает.
Вэй Усянь задумывается, на мгновение нахмурившись. У А-Юаня выработалось что-то вроде привычки «приклеиваться» к тому из членов семьи, кто по той или иной причине пребывает в расстройстве. Это мило, но Вэй Усяню не хотелось бы, чтобы сын начал думать, что заботиться о взрослых — это его обязанность.
— И как А-Юань помогает? — ненавязчиво спрашивает он.
А-Юань расплывается в широкой улыбке и раскидывает руки, как будто говоря: «Самим фактом своего существования!», и Вэй Усянь хохочет.
— Ну что ж, раз дело А-Юаня такое важное, мы не можем оставить тебя сегодня здесь, как бы нам этого ни хотелось, — серьёзно произносит он, отсмеявшись. Вэй Усянь без понятия, о чём там грустит Цзян Чэн, скорее всего, того просто бесит, что Вэй Усянь ещё слишком болен, чтобы можно было наорать на него за то, что посмел уступить какому-то Цзинь Цзысюню. Но Цзян Чэн действительно не надышится на А-Юаня и обычно — значительно веселеет после того, как ему удаётся побыть со своим племянником. Если А-Юань считает, что делает свою семью счастливее просто своим присутствием… он не ошибается.
Лань Цижэнь наблюдает за Вэй Усянем — откровенно пялится на него, на самом деле, или, во всяком случае, пристально его разглядывает. Если дело в том, что Вэй Усянь не одет подобающим образом, то он сейчас как бы… прикован к кровати, ему запрещают встать и одеться.
— Всё в порядке, учитель? — осторожно спрашивает он.
Лань Цижэнь откашливается.
— Вэй Усянь. Приятно видеть, что твоё состояние улучшается. Пожалуйста, будь осторожен и слушайся своего целителя. Твой долг перед семьёй — благополучно выздороветь. — Он скованно кланяется. — Прошу меня простить. Мне нужно вернуться к делам.
Когда Лань Цижэнь выходит, Вэй Усянь ещё некоторое время смотрит на закрывшуюся за ним дверь. На какое-то мгновение ему практически показалось…
— Дядя очень волновался, — поясняет Лань Чжань.
Ну да, вот это самое.
— Я думал, он скорее будет волноваться, как бы я не выздоровел, — шутит Вэй Усянь, но без привычного яда, и Лань Чжань, очевидно, прекрасно это чувствует.
— Дядя очень волновался, — повторяет он. — Вэй Ин — член семьи.
— Он просто не хочет, чтобы со мной что-нибудь случилось, пока его иллюзии не перестанут мерцать, — ещё раз пытается Вэй Усянь. Ему почему-то становится неловко при мысли о том, что Лань Цижэнь может переживать за него ради него самого, а не просто с трудом выносить его во имя Лань Чжаня. (Конечно, они поддерживали вполне цивилизованную беседу во время уроков, посвящённых созданию иллюзий, но тогда Вэй Усянь полагал, что Лань Цижэнь просто проявляет почтительную вежливость, с которой, по его убеждениям, любой ученик должен обращаться к своему учителю.)
Его супруг, однако, настроен весьма упрямо.
— Нет, — настаивает Лань Чжань, — дядя сказал Вэнь Цин, что считает тебя членом семьи. Дядя очень волновался.
Вэй Усянь удивлённо моргает, а потом решает, что отложит размышления по этому поводу до… более позднего времени.
— А-Юань, — спрашивает он, — как прошёл твой день в Детском зале? Ты виделся со своим новым другом?
— Да! А-И и я играли в «Сохрани равновесие»! — с воодушевлением рассказывает А-Юань.
— И как прошла игра? — интересуется Вэй Усянь.
В сбивчивых описаниях А-Юаня не так просто разобраться, но у Вэй Усяня складывается общее впечатление, что играть было весело, и, хотя у А-И не слишком хорошо получалось, он очень старался, а А-Юань изо всех сил пытался ему помочь.
Вэй Усянь почти наверняка уверен, что А-И — это будущий Лань Цзинъи. Он пару раз видел этого мальчика, и между ним и Лань Цзинъи есть некоторое внешнее сходство, ну и, разумеется, безусловное сходство состоит в жизнерадостном, неугомонном и очень неподходящем для ордена Лань характере А-И. Вэй Усянь слышал, как старейшины выражали надежду, что А-Юань сможет оказать на А-И положительное влияние. (Все они единогласно придерживаются мнения, что А-Юань практически идеален.)
Как-то раз Вэй Усянь был и вовсе до крайности поражён, когда случайно подслушал, как один из старейшин утверждал: «А чего вы ожидали? Он же сын Ханьгуан-цзюня. Это у него в крови». И был поддержан хором всеобщего одобрения.
Вэй Усяню тогда каким-то чудом удалось удержать язык за зубами, но в течение нескольких долгих мгновений всё, что вертелось у него в голове, было: «Он, знаете ли, и мой сын тоже!» Никто из старейшин никогда не одобрил бы его до такой степени.
А спустя какое-то время ему пришло на ум, что, помимо этого, А-Юань — приёмный ребёнок! И в нём нет ни капли крови Лань Чжаня.
И всё же это здорово, что А-Юаня здесь так любят, потому что ему придётся много времени проводить в Гусу. Разумеется, он будет также бывать и в Юнмэне, но Вэй Усянь подозревает, что о любимом внуке госпожи Юй никто и никогда не осмелится даже случайно плохо обмолвиться. В то время как старейшины клана Лань...
Ну, скажем так, у него есть серьёзные основания полагать, что правило, касающееся запрета сплетен и злословия, было попыткой обуздать старейшин своего же клана — с весьма… ограниченным успехом.
А ещё А-Юань по рождению Вэнь. И значит, ему следует регулярно посещать Цишань. «Поговорю об этом с Лань Чжанем», — думает Вэй Усянь. — Ему обязательно надо будет выделить время, чтобы возить А-Юаня в гости».
Он останавливается, неожиданно поймав себя на том, что думает о будущем так, как будто сам уже перестанет являться его частью, просто принимая как данность, что не сможет по-прежнему быть родителем А-Юаня, когда тот станет постепенно взрослеть.
В своей первой жизни Вэй Усянь в этом возрасте выращивал скудные урожаи на бесплодной почве, пока на улицах Илина мошенники наживались на его имени. И уже публично заявил о том, что не имеет ничего общего с кланом Цзян.
Приближающееся рождение Цзинь Лина наполняет его ощущением неотвратимо надвигающейся беды. Празднование одного месяца с этой даты дало начало целой череде смертей: Цзинь Цзысюаня, Вэнь Цин, его шицзе, самого Вэй Усяня.
И сколько бы он ни убеждал себя, что очевидно — сейчас всё обстоит совершенно иначе, Вэй Усянь никак не может избавиться от этого чувства.
— Папа всё ещё усталый, — говорит А-Юань, и Вэй Усянь понимает, что слишком погрузился в свои невесёлые размышления, вместо того чтобы, как предполагалось, беседовать с сыном. — Отец, папе нужно поспать!
— Мгм, — соглашается Лань Чжань. Вэй Усянь совершил ужасную ошибку!
— Мне не нужно поспать, — протестует он, но Лань Чжань уже перекладывает подушки, чтобы осторожно опустить его на кровать. — Мне нужно…
— Отдыхать, — возражает Лань Чжань, глядя на него с нежностью.
Вэй Усянь уже готовится к долгому препирательству, но запал покидает его, когда А-Юань карабкается вдоль постели и усаживается рядом с подушками. А потом начинает гладить его по голове — как часто гладит А-Юаня сам Вэй Усянь, когда укладывает спать, — и запевает одну из его любимых колыбельных.
Перед таким напором никто не смог бы устоять.
И Вэй Усянь действительно чувствует себя усталым.
Поэтому он уступает.
Chapter 33
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
По большому счёту Цзян Чэну даже стыдно жаловаться на неожиданную необходимость выполнять обязанности наследника клана тут, в Облачных Глубинах. Ведь до этого, за все те месяцы, что они находились здесь, никаких обязанностей у него практически не было. Цзян Чэн в Гусу только потому, что Вэнь Цин потребовалось поехать сюда и они, несомненно, стали бы предметом сплетен, если бы его жена отправилась без него, особенно так надолго и прямо вскоре после их бракосочетания.
Последний раз Цзян Чэн чувствовал себя таким отдохнувшим ещё до Низвержения солнца. Он не только успел отоспаться за все бессонные, проведённые в сражениях дни и ночи, но и приобрёл кучу времени для медитаций и тренировок. (После скандала, приключившегося, когда понаблюдать за ними собрались все Облачные Глубины, они с радостью вернулись на старую лужайку, где им теперь никто не мешал, хотя Цзян Чэн слышал, что у Ванцзи и Вэй Усяня, которых (как адептов ордена Лань, разумеется) попросили помочь с тренировкой учеников, нет отбоя от желающих, в том числе среди более старшего поколения.)
Так что Цзян Чэн облачается в самое торжественное одеяние из тех, что есть у него с собой, приводит волосы в порядок и направляется в домик Вэй Усяня, чтобы присутствовать в качестве представителя своего отца, когда госпожа Цзинь будет приносить Вэй Усяню официальные извинения.
Ванцзи, как супруг Вэй Усяня, не может официально выступать от лица клана Лань, так что эту роль предстоит исполнить Лань Цижэню. Ну и мать Цзян Чэна тоже будет там, но, как ещё один представитель Цзянов или чтобы оказать поддержку своей давней подруге, пока не ясно.
Полная неспособность Вэй Усяня достойно выглядеть во время каких-либо церемоний, сегодня в кои-то веки не имеет значения. По указанию Вэнь Цин он всё ещё прикован к постели.
Госпожа Цзинь прибывает в сопровождении Лань Цижэня. Цзян Чэн, Вэнь Цин и госпожа Юй — уже на месте, как и, разумеется, супруг и сын Вэй Усяня.
Сразу же очевидно, что госпожа Цзинь относится к происходящему очень серьёзно: её облачение не менее торжественно, чем то, которое она надевала на свадьбу А-цзе со своим единственным сыном. Но если тогда она светилась удовлетворением и радостью, то сегодня с трудом сохраняет до жути прямую, будто вот-вот переломится осанку.
В конце концов, Вэй Усянь — весьма значительная фигура, хотя его значимость и не объяснишь в двух словах. С одной стороны, он по-прежнему остаётся сыном простого слуги и бродячей заклинательницы, но в то же время является старшим учеником клана Цзян, и — как ни горько признавать это Цзян Чэну — любимейшим из детей Верховного заклинателя, хотя, конечно, официально он таковым не считается. Также Вэй Усянь — супруг Ханьгуан-цзюня, брата и наследника главы клана Лань, и его сын тоже потенциально может унаследовать этот пост. Невестка госпожи Цзинь недвусмысленно дала понять, что относится к нему как к брату. Вэнь Цюнлинь обожает его (по причинам, которые так и остаются для Цзян Чэна неясными), и, хотя вроде бы Вэй Усянь не связан с Не Минцзюэ ничем, кроме определённого взаимного уважения, всем известно, что Не Хуайсан — наиболее доверенный советник своего брата, а он отзывается о «Вэй-сюне» как о лучшем друге.
Ну и помимо этого — все, разумеется, в курсе, кто действительно был героем Низвержения солнца. Таким образом, истинное положение Вэй Усяня довольно трудно оценить — тем, для кого подобные вещи имеют значение. (Цзян Чэна они особо не волнуют, но, как он прекрасно сознаёт, в основном потому, что ему никогда не приходилось об этом волноваться. Цзян Чэн от рождения — единственный сын главы одного из пяти великих орденов. Всего пять человек в этом мире выше его по статусу. А когда-нибудь такой человек будет от силы один.)
Госпожа Цзинь кланяется до самого пола.
— Вэй Усянь, — произносит она. — Я прибыла сюда, чтобы от лица своей семьи принести глубокие извинения за постыдное и бесчестное нападение, совершённое на вас моим племянником. Мы готовы компенсировать причинённый им ущерб.
Вэй Усянь растерянно таращится, бросая умоляющие взгляды на госпожу Юй, которая незаметно кивает в ответ. Цзян Чэн испытывает облегчение, когда мать выходит вперёд, чтобы взять переговоры на себя. (Очевидно, роль Цзян Чэна в этой церемонии ограничивается простым присутствием. И его это абсолютно устраивает.)
— Госпожа Цзинь, — официально обращается она, — мой воспитанник не таит обиды и готов даровать своё прощение. Мы все хотели бы поскорее забыть об этом происшествии.
Госпожа Цзинь выпрямляется и кивает.
— Тогда нам нужно определить размер возмещения, — говорит она. — Назовите любую цену.
Мать оглашает цифру, и Цзян Чэну приходится приложить усилия, чтобы сохранить подобающе нейтральное выражение лица. Это гуева куча денег. Он совсем не удивлён, когда госпожа Цзинь хмурится, но…
— Безусловно, за столь достойного молодого человека, как ваш воспитанник, этого совершенно недостаточно! — восклицает она и называет большую сумму.
И они начинают торговаться. Мать напоминает о беспечности Вэй Усяня, отправившегося в город в одиночку и без охраны. Госпожа Цзинь возражает, что дело было в Гусу, Вэй Усянь принадлежит к ордену Лань, и проникновение Цзинь Цзысюня в границы подвластной им территории является ещё одним его постыдным проступком. Лань Цижэнь, который, кажется, ожидал такого развития событий, с сожалением указывает на то, что безопасность Гусу должны были обеспечить Лани. На что госпожа Цзинь цитирует древние договорённости между их кланами и высказывает предположение, что, возможно, Ланям также положена определённая компенсация.
Их спор длится бесконечно долго.
Наконец они сходятся на сумме, вполне достаточной для покупки небольшого городка, и госпожа Цзинь обещает, что деньги будут доставлены в ближайшее время.
В процессе переговоров напряжение словно постепенно покидало её, и, снова склоняясь перед Вэй Усянем — уже в обычном вежливом поклоне, — госпожа Цзинь добавляет:
— Очень приятно видеть, что вы поправляетесь, молодой господин Вэй. А-Ли будет рада узнать, что вам стало лучше. Она очень переживала из-за того, что не могла прибыть сюда и увидеть вас лично. По возвращении в Башню золотого карпа я непременно заверю её в том, что вы вне опасности.
Она кланяется ещё раз уже всем присутствующим и выходит высоко подняв голову.
— Я так и не понял, что здесь только что произошло? — выпаливает Цзян Чэн, прежде чем успевает подумать.
Лань Цижэнь смотрит на него, к удивлению Цзян Чэна, без всякого осуждения.
— Это не удивительно, молодой господин Цзян. Определение размеров компенсации — сложный и утомительный вопрос…
Если уж Лань Цижэнь считает его утомительным, Цзян Чэн не уверен, хочется ли ему вообще об этом знать.
— …в котором нечасто приходится разбираться даже главам кланов. Я не сомневаюсь, что ваши почтенные родители обсудят с вами эту тему в своё время. Пока же просто позволю себе пояснить, что существует запутанная система правил, определяющих цену, причитающуюся за преступления, совершённые против высокопоставленной персоны.
— Это… огромная сумма, — осторожно замечает Вэй Усянь.
Лан Цижэнь качает головой.
— Всего лишь справедливая компенсация за человека вашего положения с учётом серьёзности понесённого ущерба. Цзини заплатят её с радостью. Таким образом, их долг будет полностью покрыт и они освободятся от чувства вины или дальнейших обязательств перед вами вследствие произошедшего. — Он оглядывается в сторону двери. — Госпожа Цзинь — чрезвычайно порядочная женщина. Повышала цену до последнего. Это достойно восхищения. Ванцзи, я полагаю, ты не возражаешь, если деньги твоего супруга будут помещены в твою сокровищницу?
— Нет, — кивает Ванцзи.
— Поскольку Сичэнь ещё не вернулся к своим обязанностям, я лично прослежу, чтобы это было выполнено, — заканчивает Лань Цижэнь и откланивается. — Позвольте вас покинуть.
Вэй Усянь подозрительно пристально наблюдает, как тот выходит, а затем ухмыляется. Тревогу Цзян Чэна при виде выражения, яснее ясного свидетельствующего, что Вэй Усянь что-то задумал, полностью затмевает облегчение от того, что к его бра… что к Вэй Усяню возвращается обычная живость.
— Лань Чжань, — просит Вэй Усянь, — Цзян Чэн, Вэнь Цин, мой драгоценный А-Юань, вы не могли бы ненадолго выйти? Мне нужно перемолвиться парой слов с госпожой Юй.
А-Юань спрыгивает с кровати, на которой сидел рядом с Вэй Усянем, берёт Ванцзи за руку и не задумываясь шлёпает к двери, таща отца за собой.
Цзян Чэна терзают недобрые предчувствия, но, поскольку у него нет ни одной внятной причины, чтобы остаться, они с Вэнь Цин тоже выходят.
— Вэнь Жохань иногда компенсировал деньгами всякие… случаи с Вэнь Сюем и Вэнь Чао, — равнодушно замечает Вэнь Цин, глядя куда-то вдаль. — Но переговоры никогда не были настолько… детальными. Обычно он либо кидал пострадавшим жалкие крохи, понимая, что никто не посмеет оспорить его решение, либо отваливал целое состояние, чтобы показать, что может себе это позволить.
Цзян Чэн даже не знает, как на это реагировать.
— Вэнь Жохань мёртв, — произносит Ванцзи, а потом колеблется: — Он… — и, не договорив, останавливается.
Вэнь Цин смотрит на него с улыбкой.
— Да, — соглашается она. — Так и есть.
Лицо Ванцзи почти незаметно смягчается, что (как почти уверен Цзян Чэн) тоже означает улыбку. Он подозревает, что Ванцзи таким образом пытается выразить своё сочувствие, хотя это ему и плохо даётся. (И Цзян Чэну стоит поработать над собственными навыками утешения, потому что очевидно, что даже Ванцзи справляется с этим лучше, чем он сам.)
Спустя какое-то время мать открывает дверь в дом.
— Можете возвращаться, — сообщает она, и они заходят.
На лице Вэй Усяня всё та же ухмылка мастера идиотских планов и дурацких затей, что уже само по себе не может не беспокоить, но Цзян Чэну больше бросается в глаза загадочная улыбка матери, и он ощущает совершенно новую и ранее непредставимую степень ужаса при мысли о том, что эти двое тайно задумали что-то на пару.
Он не осмеливается спросить.
После ужина Вэнь Цин наконец направляется в их собственное жилище в Облачных Глубинах. А-Чэн тащит маленькую ванночку А-Юаня и прочие вещи, необходимые ребёнку на ночь, а присоединившийся к ним в обеденном зале Сичэнь несёт на руках племянника.
Они доходят до дома, и А-Чэн, спустив на пол ванну и узел с вещами, поспешно сбрасывает тяжёлые парадные одеяния. Сичэнь с улыбкой передаёт ему ребёнка, а затем произносит что-то, что заставляет А-Юаня хихикать, а А-Чэна — улыбнуться, и Вэнь Цин задумчиво наблюдает за тем, как оба — её супруг и их общий жених, улыбаются друг другу поверх головы своего племянника.
Потом Сичэнь уходит, чтобы наполнить ванну, и А-Чэн разжигает огонь, а А-Юань смотрит на это с безопасного расстояния. Вернувшись, Сичэнь размещает ванночку неподалёку от очага.
— Не знаю, насколько горячей должна быть вода, поэтому оставил её холодной, — признаётся он.
Вэнь Цин опускается на колени и помешивает воду пальцами, нагревая её до подходящей для ребёнка умеренно тёплой температуры, пока А-Чэн раздевает А-Юаня.
— Готово, — сообщает она. — Как думаешь, А-Юань, достаточно?
Наклонившись, чтобы проверить, А-Юань чуть не падает внутрь, потому что в этот момент А-Чэн как раз стягивает его маленькие сапожки, однако тот умудряется ловко поймать ребёнка и терпеливо придерживает, пока А-Юань опускает пальчик в воду и радостно кивает:
— Мгм!
Вэнь Цин улыбается.
А-Чэн заканчивает раздевать ребёнка и усаживает его в ванну.
Вэнь Цин с интересом смотрит за тем, как А-Чэн помогает племяннику во время мытья и даже сам моет ему волосы. Он делает это осторожно и ласково, улыбаясь намного чаще, чем обычно. Иногда А-Чэн тихо посмеивается над чем-то и в целом… ведёт себя игриво и весело, Вэнь Цин не помнит, чтобы когда-нибудь видела его таким прежде.
После того как А-Юаня ополаскивают начисто, тщательно промывая волосы, А-Чэн вынимает его из ванночки и заворачивает в полотенце — плотно, как младенца в пелёнку. Затем он наигранно хмурится, поднимая его на руки.
— Вэнь Цин, — окликает он, — Сичэнь! Я только что обнаружил в нашем доме какой-то непонятный свёрток. Как вы думаете, что в нём? — Он подкидывает ребёнка в воздух, и А-Юань визжит от восторга. — Может быть… гм… это упакованный обед?
— Нет! — восклицает А-Юань. — Это А-Юань!
— Очень странно, — замечает А-Чэн. — Никогда не ел говорящих обедов. — Он снова подкидывает А-Юаня, и завёрнутый в полотенце ребёнок повизгивает и изгибается у него в руках. — Как думаете, какой он на вкус?
А-Чэн издаёт преувеличенно голодные звуки, разворачивая полотенце, а потом разыгрывает полное удивление, когда оттуда показывается А-Юань.
— Но это же совсем не еда! — поражённо вскрикивает он. — Это племянник!
А-Юань хохочет.
— Дядя дурачится, — заявляет он. — Дядя дурачится, как папа.
Вэнь Цин, не удержавшись, прыскает при виде шокированного таким предательством супруга и продолжает смеяться, пока на глазах у неё не выступают слёзы.
Это непривычное ощущение. Но приятное.
Вэнь Цин расчёсывает волосы А-Юаня перед сном, и это напоминает ей о времени, когда А-Нин был ещё совсем маленьким. Робко улыбаясь, он заходил в комнату к Вэнь Цин — часто с какой-нибудь игрушкой или найденной где-то безделицей, которую хотел показать сестре. И Вэнь Цин расчёсывала ему волосы, гораздо дольше, чем в действительности для этого требовалось, чтобы иметь оправдание на случай, если кто-то застанет их вдвоём. Для девушки из числа приближённых Вэнь Жоханя заботиться о причёске своего брата считалось надлежащим и похвальным занятием, но проводить с ним время просто потому, что он её любимый брат, — нет.
То, что Вэнь Цин с раннего детства признавалась чрезвычайно одарённой и талантливой, несло с собой как большую свободу, так и большую опасность, потому что Вэнь Жохань гордился ею, одобрял её успехи и, следовательно, постоянно держал Вэнь Цин в поле своего внимания. Благодаря этому она имела возможность защитить своего брата даже от Вэнь Сюя и Вэнь Чао. И полагала, что всё остальное не имеет значения, если ей удастся уберечь А-Нина до тех пор, пока тот не вырастет.
Вэнь Цин невозмутимо стояла подле Вэнь Жоханя, пока тот похвалялся ею на советах кланов, и сопровождала его во время визитов в Огненный дворец, поддерживая жизнь в его пленниках. Столько раз… столько раз её посещало искушение позволить себе потерпеть неудачу, а очередной жертве — упокоиться с миром. Но Вэнь Цин ни разу не поддалась ему.
Она не отняла ни одной человеческой жизни. Порой это осознание — то, что поддерживает Вэнь Цин, помогая ей стоять перед порядочными людьми с высоко поднятой головой. Но порой, когда она просыпается после кошмаров, наполненных кровью, дымом и криками, которые ещё часами отдаются в ушах, это тяжкое бремя.
Гребень скользит сквозь волосы А-Юаня, ни за что не цепляясь. А-Юань — её дальний родственник (Вэнь Цин, возможно, догадывается, чьим сыном он мог быть прежде, но она не вполне уверена. Зато ей известно, чьим сыном он является теперь, и Вэнь Цин решила, что не станет высказывать свои догадки, пока кто-нибудь не спросит). Сейчас А-Юань — её племянник, с которым ей доверили остаться наедине.
Вэнь Цин откладывает гребень, и А-Юань поворачивается к ней лицом. Она пытается улыбнуться, но после таких печальных размышлений это кажется неправильным, что-то в ней абсолютно убеждено, что нельзя осквернять доверчивость этого ребёнка, позволив ему увидеть одну из тех фальшивых улыбок, которые она по необходимости вымучивала под неусыпным взором Вэнь Жоханя.
А-Юань хмурится.
— Тётя, папа говорит, что иногда людям надо грустить, и это нормально, — серьёзно сообщает он. — Папа говорит: «Главное, старайся не грустить в одиночестве». — И А-Юань приглашающе раскидывает ручки.
Это не похоже на то, как она обнимала А-Нина. Когда А-Нин был в возрасте А-Юаня, Вэнь Цин и сама была ещё ребёнком. А-Юань кажется таким крошечным в её объятиях, но каким-то образом — это мгновение касается чего-то глубинного и до сих пор не зажившего в душе Вэнь Цин, чего-то, что она так долго скрывала даже от себя самой, и она понимает, что плачет.
И это очень странное ощущение, потому что последний раз Вэнь Цин плакала, когда была… ненамного старше, чем её племянник сейчас.
— Тётя — молодец, — шепчет прижимающийся к ней ребёнок. — А-Юань гордится тобой. — И Вэнь Цин чувствует, как маленькая ладошка гладит её по голове.
Вэнь Цин позволяет А-Чэну с Сичэнем уложить племянника в постель. Она по-прежнему ощущает себя крайне… неустойчиво, как будто всё внутри обнажилось и саднит, так что, когда её слёзы наконец высыхают и А-Юань объявляет, что уже готов спать, Вэнь Цин зовёт обоих мужчин к нему в комнату, а сама отступает куда-то ближе к двери.
А-Чэн и Сичэнь странно косятся на неё, а потом обмениваются взглядами. Вэнь Цин подозревает, что выглядит... заплаканной. (Ей доводилось видеть заплаканными других людей. Вряд ли она смотрится лучше.) Но Вэнь Цин улыбается — еле заметно, но искренне, и они сосредоточиваются на своём племяннике.
А-Чэн садится рядом с ним, чтобы прочесть историю. А-Юань приваливается к нему под бок и смотрит в книгу. Время от времени он показывает на какой-нибудь иероглиф, спрашивая, что он значит, и А-Чэн улыбается и объясняет. Когда история заканчивается, он укладывает племянника в кровать, плотно подтыкает одеяло, а затем поёт ему колыбельную. У А-Чэна хороший голос, немного неуверенный, но очень приятный на слух.
Допев, А-Чэн бережно целует А-Юана в лобик и желает ему спокойной ночи.
— А высокий дядя тоже поцелует? — немного жалостным тоном просит А-Юань.
Сичэнь, только что наблюдавший за всей этой картиной с выражением откровенного обожания, очень удивляется, но покорно склоняется, чтобы выполнить его просьбу.
А-Юань хмурится.
— Неправильно, — неодобрительно сообщает он, тыча пальчиком себе в лоб, — папа и отец целуют сюда!
Если честно, Вэнь Цин кажется, что он указывает приблизительно на то же место, куда и поцеловал Сичэнь, но, возможно, в этом случае «примерно того же места» недостаточно.
После лёгкого колебания Сичэнь предпринимает вторую попытку, видимо, с более удовлетворительной точностью, потому что А-Юань улыбается.
— Доброй ночи, дядя, — кивает он. — Добрый ночи, дядя. Доброй ночи, тётя.
— Спокойной ночи, А-Юань, — откликаются они хором.
А-Чэн задувает свечи, прежде чем выйти.
— День был долгим, — тихо замечает он. — Пожалуй, я тоже собираюсь отойти ко сну.
— И я, — соглашается Вэнь Цин, и Сичэнь с улыбкой сообщает, что также ляжет, чтобы не беспокоить никого из них.
Привычный ежевечерний ритуал подготовки ко сну успокаивает. Вэнь Цин вынимает шпильки, расчёсывает волосы и умывается, но зайдя в свою спальню и бросив взгляд на аккуратно застеленную кровать, впервые в жизни думает, что, вероятно, было бы неплохо полежать рядом с кем-то хотя бы недолго.
Только уже оказавшись перед дверью в комнату А-Чэна и Сичэня, Вэнь Цин в сомнении останавливается и, не решившись постучатся, просто… тихонько касается её.
Так или иначе, дверь открывается.
Они оба лежат в постели. Сичэнь открыл ей дверь одним мановением руки.
— Всё в порядке? — спрашивает он.
— Да… — начинает Вэнь Цин, но затем признаётся: — не совсем… Нельзя ли мне?..
— Всегда пожалуйста, — немедленно откликается А-Чэн. Он сдвигается сам и немного отпихивает Сичэня, чтобы высвободить пространство посередине. Кровать большая, места, чтобы лечь, хватает и по бокам, и прямо между ними, и А-Чэн делает широкий жест, словно предлагая ей самой выбрать — куда.
Вэнь Цин забирается в серединку, ощущая нечто весьма похожее на облегчение. Супруг обнимает её одной рукой: сначала — почти не касаясь, пока не убеждается, что Вэнь Цин не возражает, и в этот момент она любит его буквально до боли. А потом его примеру так же осторожно следует Сичэнь, закидывая руку поверх них обоих.
— Так хорошо? — шепчет А-Чэн в её волосы.
— Да, — подтверждает Вэнь Цин, наконец позволяя своему телу расслабиться. — Так очень хорошо.
Заснуть, когда они оба так близко, довольно трудно. Вэнь Цин не думает, что ей скоро захочется повторить.
Но сознавать, что если она захочет, то сможет — в любое время, очень приятно.
Notes:
Примечание автора:
Об этом уже упоминалось раньше, но повторюсь, я провела целое исследование относительно разрешения конфликтных ситуаций в Древнем Китае. И то, что изложено ниже, это общие рассуждения на тему той версии, которую я положила в основу этой главы.
(Кстати, вы можете пропустить это, если вам неинтересно.)
Как и со всем остальным в китайской истории, ситуация сильно разнится в зависимости от того, какую эру/династию мы рассматриваем. И онлайн-источники по данному вопросу, не считая посвящённых непосредственно императорскому двору, весьма ограниченны. (А в каноне нет никаких указаний на существование императора. Верховный заклинатель, пожалуй, наиболее близко соответствующая ему фигура, но точно не настолько, чтобы, например, требовать казни девяти членов семьи, не говоря уже о том, что это, по правде сказать, чрезвычайно глупое решение для любого правителя, не желающего спровоцировать государственный переворот.)
Но, как обычно, я сделала, что смогла, и мы с вами примем за основу вариант, не предусматривающий кровной мести и прочего смертоубийства, поскольку сам смысл разрешения конфликта в том, чтобы избежать кровопролития.
И этот вариант — так называемая «плата за кровь». Стороны договариваются о компенсации в зависимости от значимости пострадавшего человека и серьёзности нанесённого ему ущерба. В этом случае представитель семьи, член которой совершил преступление, может придерживаться трёх возможных стратегий во время переговоров:
1) Пытаться минимизировать выплачиваемую сумму, потому что, например, семья не может позволить себе большего или не так уж сожалеет о содеянном. При этом подходе другая семья не будет испытывать к вам жгучей ненависти или задумываться о мести, но ваши отношения, безусловно, несколько испортятся. Они станут относиться к вам без доверия, но в то же время проявление с их стороны открытой и намеренной грубости при посторонних также будет считаться неуместным. В этом случае вы торгуетесь на понижение цены.
2) Стараться заплатить ровно столько, сколько требуется. При этом отношения между семьями тоже должны остаться такими же, как и были раньше. Вы оплачиваете необходимую сумму, и все делают вид, что ничего не произошло. Соответственно, торгуясь, вы можете иногда повышать цену, иногда снижать, но ваша цель — точное соответствие.
3) Настоятельно стремиться продемонстрировать честь, достоинство (и благосостояние) своей семьи: вы жёстко торгуетесь на повышение, не упуская из виду ни одного малейшего элемента, способного вызвать претензию. Ваша цель — доказать, что вы крайне сожалеете о произошедшем и, за исключением этого единственного, непредусмотренного происшествия, ваша семья чрезвычайно порядочна (и богата). После этого ваши отношения со второй стороной могут даже укрепиться.
Госпожа Цзинь явно следует третьему пути. Цзини могут себе это позволить, союзы как с Цзянями, так и с Ланями чрезвычайно важны для них, и, если бы они даже не были столь важны, сохранение чести её семьи — важно само по себе. Тем более что размышления Цзян Чэна относительно ценности Вэй Усяня вполне точны. Вэй Усянь — значительная персона по причинам, которые трудно объяснить, не вдаваясь в подробности.
Всё это в какой-то степени заставило переговоры затянуться, но по их окончании семейство Цзинь полностью освободилось от груза вины.
Примечание переводчика:
Ещё раз просим прощения за сбои в ритме выкладок, но выложить хотя бы одну главу на этой неделе мы всё-таки успели!
Chapter 34
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Пока его кости срастаются, Вэй Усянь проводит несколько невыносимо скучных недель, не занимаясь абсолютно ничем, ну разве что украдкой работая над подарком своему будущему племяннику, но к их исходу он уже более или менее здоров. (Вэнь Цин по-прежнему строго запрещает ему тренироваться с мечом и в принципе любую физическую нагрузку, и Вэй Усянь не упускает случая растрезвонить всем и каждому, что ленится не просто так, а по настоянию целителя. К примеру, он снова начинает посещать тренировки адептов клана Лань, но растягивается где-нибудь сбоку в тенёчке и наставляет их исключительно посредством советов и указаний (смешно сказать, но результат получается практически тем же).)
Иногда Вэй Усянь сопровождает Лань Чжаня в ханьши, где тот (с видимым облегчением) постепенно завершает подготовку к их приближающемуся отъезду. Ребёнок шицзе вот-вот родится. Госпожа Юй уже покинула Облачные Глубины вместе со своей подругой госпожой Цзинь.
Дела Лань Чжаня в основном касаются скучных внутриклановых вопросов, единственным сюрпризом становится обсуждение проблемы, связанной с недавней смертью главы одного из близлежащих малых кланов, при котором удаётся поприсутствовать Вэй Усяню.
Проситель, говорящий от лица остальных, подавлен и откровенно нервничает. Да и выстроившиеся за ним рядами адепты тоже выглядят весьма уныло.
— Глава клана Су был великим человеком и успел обучить нас многому, но мы… пока не ощущаем уверенности в том, что способны двигаться дальше без его наставлений, — расстроенно повествует он. — Да простит меня Ханьгуан-цзюнь, если я выражусь по-простому, но, обсудив ситуацию, мы пришли к выводу, что… что без нашего главы, нам не удастся сохранить свой клан.
Представитель клана Су сглатывает и выпрямляется, хотя по-прежнему не решается встретиться с Лань Чжанем взглядом.
— Нам известно, что между путями совершенствования клана Су и ордена Лань есть… немало общего. И мы пришли просить вас… пришли заключить с вами сделку. — Он кланяется до пола. — Клан Су будет распущен. Мы предлагаем земли Молина тому клану, который примет этих недостойных адептов.
Лань Чжань смотрит на Вэй Усяня, прикладывающего огромные усилия, чтобы сохранить бесстрастно-вежливый вид.
— М-м… если я вас правильно понял, — уточняет Вэй Усянь, — вы не только сами хотели бы присоединиться к ордену Лань, но также рассчитываете, что они возьмут под защиту Молин?
Собравшиеся в зале адепты клана Су взирают на них с разной степенью отчаяния и надежды.
— Именно так, — подтверждает их предводитель. — Мы опасаемся, что глава клана Су пытался защитить нас от некоего великого зла, однако потерпел поражение. Его обнаружили мёртвым в собственных покоях, пронзённым прямо в сердце единственным ударом. Однако никто не видел и не слышал ничего необычного. Даже порядок в его покоях не был нарушен. Если даже наш глава, столкнувшись с этой опасностью, не сумел остаться в живых, у этих недостойных и вовсе нет ни малейшего шанса. Орден Лань же силён и могуществен.
Вэй Усянь решает, что со смертью Су Шэ он будет разбираться позже. Или вообще предоставит это Ланям, в конце концов, те и правда сильны и могущественны.
— Но вы понимаете, — спрашивает он, — что между путями совершенствования кланов Су и Лань есть… серьёзные отличия. Если они согласятся… а Ханьгуан-цзюню нужно будет, разумеется, предварительно обсудить это с главой и старейшинами своего клана… вам придётся присоединиться к младшим ученикам клана Лань, дабы изучить их путь. Что-то может… немного напоминать то, чему вы научились у Су Миньшаня, но это сходство обманчиво.
Адепты из клана Су обмениваются очень несчастными взглядами, но их предводитель храбро продолжает:
— Да, молодой господин Вэй, мы знаем. Клан Лань не питает к нам ни любви, ни уважения и отличается большой строгостью. Нам придётся научиться их пути и оставить наш собственный. — Он глубоко вздыхает. — Но мы достигли согласия. Мы готовы. Те, кто не готов, могут идти на все четыре стороны.
Вэй Усянь в какой-то степени им даже сочувствует.
— И вы осознаёте, что если вы… не приживётесь здесь и покинете орден… Лани не прогонят вас, если вы не совершите чего-то уж совсем ужасного, но они действительно чрезвычайно привержены своим правилам и тому подобному… Вы понимаете, что в этом случае вы уже не сможете потребовать Молин обратно?
Предводитель снова вздыхает.
— Нам известно о… порядках в клане Лань. Глава клана Су много рассказывал нам о том, как строго в нём наказывают даже за ничтожное нарушение или отступление. Он поведал, что, будучи провидцем, был изгнан за свои смелые и прогрессивные взгляды. Но мы не провидцы. Мы не стремимся к независимости и личному возвышению и согласны приложить все старания. Обитатели Молина — добрые люди и заслуживают защиты сильного клана.
Лань Чжань кивает.
— Возвращайтесь в гостевые покои, — распоряжается он. — Я позову вас, когда решение будет принято.
Слова о необходимости обсуждения с Сичэнем и старейшинами — это, конечно же, просто вежливая фигура речи. Перво-наперво Лань Чжань обговорит это с Лань Цижэнем, которому в итоге придётся взять на себя обучение злосчастных неумёх из клана Су, так что по справедливости ему и надлежало бы принимать окончательный вердикт. Официально, однако, он не обладает подобными полномочиями, так что затем они расскажут обо всём Сичэню, и тот одобрит любое решение своего дяди.
Вэй Усянь совсем не удивлён, когда Лань Цижэнь не возражает против принятия в клан новых членов. По наблюдениям Вэй Усяня, не было ещё таких трудных и скучных обязанностей, в отношении которых Лань Цижэнь не решил бы, что его святой долг разобраться с ними лично.
Незадолго до их отъезда в Башню золотого карпа Лань Цижэнь приходит побеседовать с Вэй Усянем.
Дело происходит достаточно ранним утром, и Лань Чжань только что ушёл, чтобы отвести А-Юаня в Детский зал и оттуда направиться прямо в ханьши.
Лань Цижэнь неплохо продвинулся в искусстве создания иллюзий (старикан оказался достаточно сильным заклинателем и умнее, чем можно было подумать, глядя на его дурацкую бородку), однако до обычного времени их занятий ещё очень далеко. Вэй Усянь предполагает, что Лань Цижэню хочется обсудить с ним что-нибудь, связанное с бывшими заклинателями из клана Су, но это не так.
— Молодой господин Вэй, — начинает Лань Цижэнь каким-то странным тоном, — есть… один вопрос, который меня беспокоит. Я размышляю над ним уже давно и долгое время считал, что мне не стоит искать на него ответ, однако теперь… думаю, что всё же стоит.
— Если этот недостойный может быть чем-то полезен, помочь учителю — большая честь для меня, — осторожно отвечает Вэй Усянь.
Лань Цижэнь смотрит ему прямо в глаза.
— Кто вы, молодой господин Вэй?
Вэй Усянь удивлённо моргает.
— Цзян и Лань одновременно? Супруг Лань Чжаня? Прошу прощения, я не совсем понял…
Лань Цижэнь резко качает головой.
— Я плохо сформулировал свой вопрос. Насколько мне известно, вам примерно двадцать один год.
— Через неделю исполнится двадцать два, — поправляет Вэй Усянь, потому что это чистая правда.
— Хорошо, двадцать два. Я знаю вас с тех пор, как вам было шестнадцать, и вы являлись самым раздражающим и самым талантливым учеником, которого мне доводилось встречать. Блестящим учеником.
Вэй Усянь начинает подозревать, к чему всё идёт, и размышляет о том, что в конечном итоге ему некого винить, кроме самого себя.
— Спасибо, — откликается он.
Лань Цижэнь просто отмахивается.
— Я думал: «Удивительно, как кто-то столь юный может быть настолько силён». Ваша одарённость превосходила все мыслимые пределы. И потом вы уехали, и мой племянник уехал тоже. Начиная с того времени Ванцзи постоянно находился с вами рядом. Вы отправились в Цишань и убили черепаху-губительницу. Ванцзи настаивает, что все четверо равно послужили этой победе. — Брови Лань Цижэня нахмуриваются. — Как вы думаете, молодой господин Вэй, сколько раз за всю свою жизнь мой племянник солгал мне?
— Никогда? — угадывает Вэй Усянь.
— Близко, но не совсем. Один раз. О битве с черепахой-губительницей. Он утверждает, что вы вчетвером сражались с ней одинаково упорно, а это ложь. И он стыдится этой лжи. Я спросил Ванцзи, должна ли эта заслуга по праву принадлежать вам, и он воздержался от ответа. — Лань Цижэнь награждает Вэй Усяня пронзительным взглядом.
— Каждый из нас бился изо всех сил, — не покривив душой, отвечает Вэй Усянь.
— Без сомнения, — сухо соглашается Лань Цижэнь. — В любом случае, молодой господин Вэй, после этого вы вернулись в Юньмэн, по-прежнему вместе с Ванцзи. Я слышал несколько версий о происходившем в Пристани лотоса в тот день, когда на неё напали Вэни, и каждая из них была невероятнее предыдущей. Но я знаю доподлинно, потому что видел собственными глазами, что эта битва полностью истощила ваши силы. И я знаю, поскольку лично способствовал вашему выздоровлению, что ваше золотое ядро намного сильнее, чем я полагал возможным для заклинателя подросткового возраста.
— Этот недостойный благодарен наставлениям, полученным в клане Цзян и в клане Лань, — пытается вывернуться Вэй Усянь, но замолкает, наткнувшись на абсолютно испепеляющий взгляд Лань Цижэня.
— Вы участвовали в войне, став героем Низвержения солнца. Вместе с Ванцзи вы всегда находились в гуще схватки, и не удивлюсь, если легенды о ваших подвигах будут жить в веках. Иными словами, с того самого момента, как вы впервые покинули Гусу, молодой господин Вэй, у вас не было никакой возможности найти мастера создания иллюзий и посвятить годы изучению этого предмета, достигнув уровня, необходимого, чтобы сотворить то, что вы делали во время своего тренировочного испытания.
Лань Цижэнь с вызовом смотрит на Вэй Усяня.
— Я изучаю эту науку уже несколько месяцев. К моему неизбывному удивлению, вы оказались прекрасным учителем. Так скажите мне, молодой господин Вэй, был ли я плохим учеником? Или, может быть, мои способности недостаточны?
— Нет, — признаёт Вэй Усянь, потому что это действительно не так. Лань Цижэнь добился потрясающих успехов за весьма короткое время. В прошлом Вэй Усяню потребовалось несколько лет, чтобы добраться до такого же уровня... Ну, разумеется, часть этого времени ушла на то, чтобы отыскать учителей, которые могли бы научить его большему: создание иллюзий — редкая, малоиспользуемая техника, и знания Вэй Усяня были почерпнуты от разных людей, каждый из которых умел что-то, но не всё, чему в итоге научился он сам.
— И всё же, — продолжает Лань Цижэнь, — спустя месяцы занятий моим иллюзиям по-прежнему недостаёт размаха и плотности.
— Вы уже достигли многого, — сдаётся Вэй Усянь. — У меня ушли годы на то, чтобы научиться тому, что вы умеете сейчас. И, думаю, не меньше тридцати лет, прежде чем я смог создать что-то похожее на то, что вы видели во время испытания.
Лань Цижэнь кивает.
— Тридцать лет, — повторяет он. — И в то же время вам ещё не исполнилось и двадцати двух. Я был знаком с вашей матушкой. Она была замечательной женщиной. — Лань Цижэнь колеблется, а потом его голос смягчается: — Когда её не стало, я испытал искреннее облегчение, узнав, что вы находитесь в Пристани лотоса. Что вы в безопасности. Если бы это было не так, я бы обязательно нашёл вас.
Вэй Усянь удивлённо моргает. Вот так новость…
— Если вы действительно искали меня, ваши поиски не увенчались успехом, — грустно усмехается он. — В первый раз, после того как мои родители погибли, я несколько лет бродяжничал на улицах Илина, прежде чем дядя Цзян разыскал меня.
Лань Цижэнь поражённо таращится на него.
— На улицах Илина? — переспрашивает он. — Но я думал… — Он резко мотает головой. — Что вы имеете в виду, говоря «в первый раз»?
И Вэй Усянь рассказывает ему.
Он многое опускает, но обрисовывает произошедшее в общих чертах.
Лань Цижэнь выслушивает объяснения Вэй Усяня: о том, что его душа намного старше, чем тело, о том, что он вернулся назад из невыносимого будущего и что это его третья жизнь. И второй раз, когда он проживает её с самого рождения.
Его история кажется безумной, но идеально вписывается во всю имеющуюся информацию.
Однако у Лань Цижэня остаются вопросы.
— Мой племянник… знает? — Потому что, если это не так… Лань Цижэнь и сам не представляет, что сделал бы в этом случае, но, к счастью, его быстро успокаивают.
— Конечно, — отвечает Вэй Усянь. — Я всё поведал и Лань Чжаню, и Сичэню, когда приехал на учёбу в Гусу. Если точнее — через несколько дней после того, как вы… э-э… удалились для уединённой медитации.
Лань Цижэнь едва удерживается, чтобы не поморщиться при напоминании о том, сколь постыдной оказалась тогда его реакция. Его гордости был нанесён серьёзный удар, когда какой-то сопляк из другого клана осмелился спорить с ним так аргументированно, демонстрируя столь глубокие познания, что затмил даже его любимого племянника.
Но теперь Лань Цижэнь задумывается, не это ли заставило Лань Хуаня отправиться на поиски детей, которых он привёл в клан вскоре после того. Сюэ Ян действительно вырос очень многообещающим юным заклинателем. Мэн Яо был… менее одарён, но приятен в общении и проявлял чрезвычайное усердие в учёбе и безупречные манеры. Лань Цижэнь скучает по нему.
— Вы с Ванцзи… — осторожно начинает Лань Цижэнь.
— А… — Вэй Усянь чешет нос. Такой мальчишеский жест. — В первый раз я… не понимал, что он… нравится мне настолько сильно. Я осознал это только намного, намного позже. Мы поженились двадцать лет спустя, но Лань Чжань всегда утверждал, что… полюбил меня с самого знакомства. Так что я решил, что можно… сойтись с ним пораньше? Чтобы ему не пришлось так долго грустить.
Лань Цижэнь обдумывает это. В ответе Вэй Усяня есть смысл, ведь Лань Цижэню хорошо известно о наследственном «проклятии» Ланей. Им свойственно влюбляться сразу и на всю жизнь. Так всегда случалось с членами его рода, а Лань Чжань, в конце концов, сын своего отца. (Возможно, Лань Цижэню следовало рассказать об этом племянникам заранее, но как прикажете это сделать? Отец Лань Чжаня потерял здравый смысл из-за любви к женщине, которая убила отца Лань Хуаня. Нет, лучше уж им не ведать о преступлениях отцов, пусть Лань Хуань и дальше верит, что они с Лань Чжанем родились от одного человека. В любом случае они оба — копии своей матери.)
И как ни больно Лань Цижэню сознавать, что его племянника-подростка очаровал тот, чья душа гораздо старше даже самого Лань Цижэня, он не может отрицать, что, сложись всё иначе, Лань Чжань действительно бы мучился. По крайней мере, рассказанная Вэй Усянем история показывает, что Ванцзи вырос более достойным человеком, чем его отец.
«Не то чтобы это было таким уж большим достижением…» — думает Лань Цижэнь со всей горечью младшего брата, положившего жизнь на то, чтобы исправить ошибки старшего. Впрочем, ему и самому слишком хорошо известно, как это больно — влюбляться в приглашённых учеников и оставаться в одиночестве после их ухода.
Дальнейшие расспросы прерывает неуместно громкий стук в дверь. Вэй Усянь бросает на Лань Цижэня извиняющийся взгляд и поднимается, чтобы открыть.
— Вэй Усянь, — возмущённым тоном провозглашает старейшина Цюань, — прошу вас немедленно пойти в Детский зал. Ханьгуан-цзюнь занят, а Лань Юань ведёт себя совершенно недопустимым образом!
Лань Цижэнь замечает, как немедленно хмурится Вэй Усянь, и подавляет стон. Конечно, для работы в Детском зале старейшин избирают не по заслугам или исключительной мудрости, но ведь он, кажется, ясно объяснил, что со всеми проблемами, касающимися его внучатого племянника следует обращаться только к нему! Лань Чжань и Вэй Усянь — очень любящие родители. Это, разумеется, характеризует их с самой лучшей стороны, но вряд ли кто-то из них отреагирует… спокойно на любую критику по отношению к сыну. В этом вопросе надо действовать крайне рассудительно.
Едва обернувшись, Вэй Усянь коротко извиняется и устремляется к Детскому залу, Лань Цижэнь торопится за ним. И если вначале ему приходится ненадолго перейти на бег, чтобы сократить расстояние… Лань Цижэнь полагает, что это вполне оправданно. Лучше уж он потом пару раз перепишет Правила.
В сложившейся ситуации понадобится дипломатическая сноровка и немалая удача, но, кто знает, возможно, Лань Цижэнь сумеет сократить потенциальный ущерб. Если проблема будет полностью разрешена, прежде чем о ней станет известно его племяннику, появится шанс, что она не перерастёт в полную катастрофу.
Лань Цижэнь воспитывал своих племянников в духе непримиримой праведности.
С Ванцзи он добился даже слишком большого успеха.
В Детском зале, когда они прибывают туда, царит напряжённое молчание, прерываемое только отчаянными всхлипами А-И. А-И сидит на полу, а А-Юань стоит на коленях рядом с ним, крепко обняв друга своими маленькими ручками и гневно уставившись на старейшину Лю.
Лань Цижэнь вспоминает А-Чжаня в таком же возрасте, и его сердце сжимается.
Вэй Усянь окидывает помещение неторопливым взглядом.
— Что произошло? — спрашивает он.
Старейшина Лю гордо выпрямляется.
— Этот ребёнок… — начинает она, но Вэй Усянь не позволяет ей закончить.
— Помолчите! — рявкает он. — Я не вас спрашивал! — Он опускается на колени рядом с детьми. — А-Юань?
— Старейшина обидела А-И до слёз, — сердито бурчит А-Юань. — Старейшина была грубой. А-Юань пытался помочь. Старейшина кричала. Кричать в Облачных Глубинах запрещено!
— Это очень нехорошо, — понимающе кивает Вэй Усянь. — Не волнуйтесь, ребятки, я позабочусь об этом. — Он тепло улыбается детям, но улыбка слетает с его лица, стоит ему только встать и обернуться к старейшинам.
— Вот теперь, — сквозь зубы цедит Вэй Усянь, — вы можете попытаться объяснить, почему вы заставили ребёнка плакать и почему посмели кричать на моего сына.
— Мы не обязаны…
— Обязаны! — вмешивается Лань Цижэнь. — Мальчик прав. Кричать в Облачных Глубинах запрещено, а расстраивать детей — значит противоречить самой цели Детского зала. — И если она сейчас не объяснит это Вэй Усяню, тот (Лань Цижэнь абсолютно уверен) позовёт своего мужа, и вот тогда Лань Цижэню останется только сбежать и стать бродячим заклинателем где-нибудь в самых далёких горах, до которых сможет добраться. (Он не сбежит, разумеется, никуда Лань Цижэнь не денется, потому что кому-то же придётся разгребать этот кошмар. Но он будет страстно мечтать об этом.)
Как ни печально признавать, но из них двоих — Вэй Усянь на порядок более сговорчив. Он способен пойти на компромисс, видя, что другая сторона также стремится к примирению. Ванцзи — никогда.
Старейшина Лю оскорблённо молчит. Старейшина Цюань откашливается.
— А-И… не справился с игрой, которую ему предложили, — поясняет она, — и попросил А-Юаня помочь. Старейшина Лю сказала, что… А-И не сможет полагаться на помощь других постоянно и ему следует учиться справляться со своими задачами самостоятельно.
Вэй Усянь не сводит пронзительного взгляда со старейшин.
— А-Юань, это правда? — уточняет он.
— Нет, — рассержено возражает а-Юань. — Она сказала: «А-И ни на что не годен»!
Лань Цижэнь морщится. Вэй Усянь опускает руку на заткнутую за пояс флейту. Кажется, он делает это неосознанно, но Лань Цижэню доводилось слышать немало историй о том, что Вэй Усянь творил при помощи этого инструмента во время войны, и это очень тревожащий жест.
— Понятно, — произносит Вэй Усянь с жутковатым спокойствием. — И что случилось потом?
Старейшина Лю, у которой с проницательностью, похоже, ещё хуже, чем подозревал Лань Цижэнь, надменно задирает подбородок.
— А потом ваш сын вздумал вмешаться и даже воспользовался для этого неодобренным нами инструментом, который пронёс в Детский зал!
Вэй Усянь приподнимает бровь.
— Инструментом?
— Своим дурацким колокольчиком! — фыркает старейшина Лю, и Лань Цижэнь, честное слово, уже начинает уставать извиняться перед кланом Цзян. Пожалуй, ему следует организовать обязательные уроки для всех адептов на тему «Как не навлечь публичный позор на свой клан». Ну ведь, кажется, каждый, каждый должен бы знать, что колокольчик является отличительным знаком ордена Цзян? И что приказать кому-то из них снять его — не менее оскорбительно, чем предложить одному из Ланей появиться на людях без своей налобной ленты?!
Вэй Усянь, к удивлению Лань Цижэня, расплывается в широкой улыбке, оборачиваясь к своему сыну.
— А-Юань! — восклицает он. — Ты умеешь звенеть колокольчиком?
— Мгм, — кивает А-Юань. — От него весело.
— Я очень горжусь тобой, А-Юань! И когда мы чуть позже расскажем об этом отцу и лиловому дяде, они тоже будут очень тобой гордиться! — Он наклоняется и ерошит сыну волосы, а потом поворачивается обратно.
— Колокольчик А-Юаня, — вежливо объясняет он, — символ принадлежности к клану Цзян. Он получил его в подарок от бабушки и дедушки, госпожи Юй и Верховного заклинателя, ещё будучи младенцем.
Кровь отливает от лица старейшины Лю, но Вэй Усянь продолжает:
— И день, когда ребёнок из клана Цзян в первый раз звонит в свой колокольчик, считается весьма примечательным событием и большим праздником, потому что заставить звенеть колокольчики клана Цзян можно только при помощи духовной энергии.
«Ну разумеется!» — внезапно осознаёт Лань Цижэнь и смотрит на своего внучатого племянника. — «Такой малыш, в самом деле?..»
Вэй Усянь открепляет собственный колокольчик от пояса и держит за плетёную петельку. Колокольчик раскачивается из стороны в сторону, беззвучно, а потом — хотя ничего вроде бы не изменилось — начинает нежно звенеть. Через несколько качаний он — так же внезапно — замолкает, и Вэй Усянь ловит его рукой, возвращая обратно на пояс.
— Так что сегодня, — говорит он с улыбкой, противоречащей холоду в глазах, — очень важный день. Если бы мы были в Пристани лотоса, все члены клана праздновали бы вместе с нами. А-Юань достиг той стадии в создании своего золотого ядра, когда он уже в состоянии воспользоваться духовной энергией.
— Но он ещё слишком мал! — восклицает старейшина Цюань, видимо, не в силах больше сдерживаться. — Мы ещё даже не приступили к…
Она останавливается, возможно, потому, что Вэй Усянь больше не улыбается.
— Вы не приступили, — соглашается он, — но А-Юань — мой сын, и он учился у меня, как я — у своей матери, а та была ученицей Баошань санжэнь. — Вэй Усянь на мгновение замолкает, и имя знаменитой бессмертной тяжким камнем повисает в воздухе. — Если у вас есть претензии к тому, как обучали А-Юаня, возможно, вам стоит предъявить их ей… — Его взгляд источает лёд. — Что до меня, я не настроен обсуждать этот вопрос, хотя… полагаю, вы могли бы также выразить свою обеспокоенность моему супругу?
— Я бы не советовал, — поспешно вклинивается Лань Цижэнь. У него нет никакого желания снова иметь дело с племянником, когда тот не в настроении. Поднять в его присутствии этот вопрос — значило бы одновременно осудить его мужа и сына. А возражений даже против кого-нибудь одного из них вполне достаточно, чтобы вызвать упорную и непримиримую враждебность.
— А-Юань, — говорит Вэй Усянь, — мы уходим. Ты больше не вернёшься в Детский зал. Да и в любом случае мы скоро поедем в Башню золотого карпа.
А-Юань выглядит ужасно расстроенным.
— Но папа…
Вэй Усянь опускается на колени рядом с сыном и улыбается.
— Я узнаю, кто родители А-И, — успокаивает он, — и попрошу, чтобы они разрешили ему прийти к нам в гости, договорились? И мы будем писать А-И письма из Башни золотого карпа и привезём подарок, когда вернёмся.
— Ладно, — смягчившись, соглашается А-Юань. — Папа, а может А-И всегда быть моим другом?
— Об этом тебе надо спросить А-И, — ласково советует Вэй Усянь.
А-Юань оборачивается к своему товарищу.
— А-И будет другом А-Юаня?
— Да! — кивает А-И, улыбаясь до ушей. — Другом!
Это на самом деле весьма умильное зрелище, и Лань Цижэнь старательно не думает о том, каково ему будет, когда А-И и сын Вэй Усяня окажутся вместе на его уроках — однажды в далёком будущем. В конце концов, всегда остаётся вероятность, что с возрастом А-И станет более дисциплинированным, и, возможно, воспитание его племянника постепенно возобладает над влиянием Вэй Усяня на их сына.
Лань Цижэнь всю жизнь исповедовал воздержание и праведность, должна же и ему когда-нибудь улыбнуться удача?!
Вэй Усянь поднимает сына и усаживает его на бедро, а потом оборачивается к Лань Цижэню.
— Учитель, полагаю, вы разберётесь с вопросом о том, что допустимо говорить маленьким детям, а что нет? — спрашивает он, и в его белозубой улыбке нет даже намёка на веселье.
— Безусловно, — откликается Лань Цижэнь, раздражённо взирая на старейшину Лю. — Я обнаружил, что качество обучения в Детском зале упало ниже всех возможных пределов.
— Отлично, — ухмыляется Вэй Усянь. — В таком случае прошу меня простить, мне ещё надо найти родителей А-И и организовать праздник.
Лань Цижэнь с радостью готов предоставить ему любую помощь, потому что, если Вэй Усянь всерьёз погрузится в подготовку празднования, он может и не сосредоточиться на том, чтобы сообщить своему мужу и Цзян Ваньиню, что произошло в Детском зале.
К счастью, Лань Цижэнь уже успел покончить с пересмотром программы тренировок с мечом и ему не придётся заниматься этим и радикальной переделкой Детского зала одновременно.
Notes:
Примечание автора:
«Постойте! — буквально слышу я ваш вопрос. — Но что случилось с Су Шэ?»
У этого фика имеется несколько вбоквелов и сиквелов.
Су Шэ не заслуживает смерти в основном повествовании. Если хотите узнать о его смерти, читайте «Смерть о двух ногах».Примечание переводчика:
Во-первых, прошу прощения за более редкие выкладки в последнее время((( Мы очень стараемся, но иногда обстоятельства сильнее нас(((
Во-вторых, два ближайших обновления будут как раз вбоквелами (то есть отдельными фиками, а не главами), полностью или частично касающимися смерти Су Шэ: заявленная выше «Смерть о двух ногах», собственно, рассказывающая об этом событии, и «От края земли», который представляет собой подарок для всех любителей Цзинь Гуанъяо, а также тех, кого волновала его мотивация и жизненная позиция во вселенной, созданной sami. Затем мы снова вернёмся к этому фику и основным событиям.
И ещё… Если вы ещё не читали первый вбоквел «Нашёл любовь (истерзанную в клочья)» (или не стали его читать, потому что вас насторожили тэги «упоминание изнасилования» и «упоминание самоубийства») и вас озадачили рассуждения Лань Цижэня о разных отцах Лань Хуаня и Лань Чжаня… Ну, что я вам могу сказать… Если совсем вкратце, то — да, по мнению автора, у них разные отцы (хотя Цифэнь-цзюнь признал Лань Хуаня своим сыном и наследником), и да, по мнению автора, ни один из них не был зачат по добровольному согласию.
Chapter Text
Первым делом Вэй Усянь направляется к Лань Чжаню в ханьши. Его супруг занят какими-то бумагами. Вэй Усянь улыбается: как обычно, поза Лань Чжаня идеальна, взгляд сосредоточен, а почерк — настоящее произведение искусства.
Он негромко стучит. Лань Чжань поднимает глаза, и при виде их двоих его лицо немедленно смягчается — Вэй Усянь никогда не устанет от этого зрелища.
— Вэй Ин, — приветствует их Лань Чжань. — И А-Юань.
— Мы тебе не мешаем? — спрашивает Вэй Усянь, входя.
— Никогда, — просто откликается Лань Чжань и поднимается из-за стола, чтобы поцеловать — Вэй Усяня в губы, а потом А-Юаня в макушку.
— А-Юань, не хочешь показать отцу, что ты умеешь делать? — предлагает Вэй Усянь.
— Мгм! — улыбается А-Юань. Он снимает с пояса колокольчик, энергично покачивая им в воздухе, и тот громко звенит.
Губы Лань Чжаня приоткрываются в беззвучном вздохе. Он берёт ручку А-Юаня и благоговейно прижимает пальцы к его запястью.
Вэй Усянь чувствует, как его собственные глаза наполняются слезами, по мере того как лицо Лань Чжаня преисполняется радости, гордости и восхищения.
Он надеется, что А-Юань тоже способен увидеть и осознать это выражение, и по тому, как широко улыбается его сын, подозревает, что это действительно так.
Следующий пункт их назначения — дяди и тётя А-Юаня. Лань Чжань сопровождает их, подняв А-Юаня на руки, он отложил все дела, чтобы побыть с семьёй в этот судьбоносный день. Лань Чжань улыбается, совсем чуть-чуть, но так, что понятно и непосвящённому, и А-Юань не перестаёт поглядывать на него с очевидным изумлением.
Вэнь Цин, по всей видимости, занята разбором, сортировкой и упаковкой воистину гигантского собрания бумаг с заметками и переписанными текстами, результата её трудов в библиотеке на протяжении долгих месяцев. Сичэнь и Цзян Чэн помогают, внимательно раскладывая какие-то стопки. Оба они то и дело сверяются с развешанными на стене листами, содержащими подробную схему и сопровождающую её инструкцию.
Вэй Усянь видит всё это исключительно потому, что процесс разбора, похоже, выплеснулся за пределы дома, раз даже во дворе громоздятся ряды сундуков и шкатулок, помеченных таинственными надписями.
Когда они приходят, Вэнь Цин как раз находится снаружи.
— Ничего не трогать! — немедленно командует она, как только их видит. — Если вы что-нибудь перепутаете, мне потребуются недели, чтобы разобрать всё заново, после того как мы приедем домой.
Вэнь Цин сказала «домой», Вэй Усяню это нравится.
— Мы будем очень осторожны! — обещает он и на самом деле намерен постараться. — И у нас есть новость!
Цзян Чэн выходит из дома.
— Надеюсь, ваша новость не означает, что мне пора бежать за мечом? — с подозрением спрашивает он.
— Нет-нет, ничего подобного! — ухмыляется Вэй Усянь. — Лань Хуань, тебе тоже стоит на это посмотреть.
Сичэнь с обычной доброжелательной улыбкой появляется изнутри.
— Давай, А-Юань! — командует Вэй Усянь. — Это последний раз, обещаю. — Ребёнок уже, наверное, устал, а заёмная духовная энергия всегда менее эффективна, чем накопленная самостоятельно.
А-Юань кивает и звонит колокольчиком.
Сичэнь наблюдает с вежливым недоумением, Вэнь Цин, у которой есть собственный колокольчик, удивлена и обрадована, а Цзян Чэн — в полнейшем восторге.
— Колокольчик! — восклицает Цзян Чэн и слегка приподнимается на носках, как будто ему хочется буквально прыгать от радости. — Это!.. Ты… Мой племянник! — Он улыбается — широко и открыто, и Вэй Усянь отчаянно пытается не разрыдаться в голос, потому что счастье Цзян Чэна так осязаемо, его гордость так очевидна, и просто — это Цзян Чэн, и он счастлив, даже вон — придвигается, чтобы толкнуться плечом, как нередко делал, когда они с Вэй Усянем были детьми и Цзян Чэн не умел по-другому показать своей радости от того, что Вэй Усянь рядом.
— Вэй Ин? — Ну вот, видимо, со стороны всё же заметно, и теперь Лань Чжань будет беспокоиться, Вэй Усянь портит такой прекрасный момент…
— Всё в порядке, Лань Чжань, — бормочет он, — я…
Цзян Чэн смотрит на него, и Вэй Усяню кажется… да, наверное, это был понимающий взгляд, потому что Цзян Чэн закидывает руку ему на плечи и тянет Вэй Усяня куда-то вбок, вроде как обнимая, но так, чтобы это не было похоже на объятия, и Вэй Усянь невольно смеётся.
— Сегодня великий день! — с помпой провозглашает Цзян Чэн. — Никто из вас не рос в клане Цзян, так что вам непонятно, но это действительно знаменательное событие. Если бы мы были сейчас в Пристани лотоса, то закатили бы грандиозный праздник! — он ухмыляется. — Ну, вместо этого у нас будет запоздалый грандиозный праздник. Может быть, даже два! Тётя Яньли непременно захочет участвовать, поэтому мы устроим один в Башне золотого карпа, а потом второй — в Пристани лотоса, чтобы и другие члены клана тоже могли поприсутствовать.
— Праздник? — удивлённо распахнув глазки, переспрашивает А-Юань.
— Да, большой праздник! — подтверждает Цзян Чэн. — Бабушка и дедушка будут очень гордиться тобой, А-Юань! Раз ты смог позвонить в колокольчик, значит у тебя формируется золотое ядро… — Из взгляда Сичэня наконец исчезает недоумение, теперь он тоже впечатлён. — И ты вырастешь сильным и могучим заклинателем клана Цзян! Я хорошо помню день, когда я сам впервые это сделал. Твой дедушка был так горд, он поднял меня на руки, обнял меня крепко-крепко…
Вэй Усянь никогда не считал Цзян Чэна хорошим рассказчиком. Тот всегда предпочитал предоставить любые разговоры Вэй Усяню либо шицзе. Но здесь и сейчас, только изредка сбиваясь и вполглаза наблюдая за Вэй Усянем, Цзян Чэн рассказывает целую историю, заполняя паузу и давая ему возможность справиться со своими эмоциями.
«Это, наверное, один из самых милых поступков Цзян Чэна за всё то время, что я его знаю», — думает Вэй Усянь, потому что и правда не хочет испортить такой замечательный день своими дурацкими чувствами.
Когда история заканчивается, а Вэй Усянь приходит в себя, они договариваются, что Лань Чжань поможет их братьям и Вэнь Цин с сортировкой бумаг, чтобы те могли побыстрее закончить с этим делом (хотя бы на сегодня), а Вэй Усянь и А-Юань будут держаться в отдалении, чтобы как можно меньше мешать.
А потом они займутся подготовкой скромного, допустимого в Облачных Глубинах празднования для них шестерых и Лань Цижэня, потому что этот день всё равно следует отметить в кругу семьи.
И Вэй Усянь совершенно не в силах перестать улыбаться.
«Если бы я всё ещё сомневался в том, что мать верно назвала мне причины, побудившие Вэй Усяня рискнуть жизнью, лишь бы вернуться к моменту своего рождения, то теперь, — думает Цзян Чэн, — я бы точно перестал сомневаться».
Цзян Чэн, естественно, искренне обрадовался достижению А-Юаня: подумать только, его племянник уже так сильно продвинулся по пути совершенствования, и в таком юном возрасте! Он также (в очередной раз) рассердился на родителей за то, что те в своё время не усыновили Вэй Усяня официально, дав ему фамилию Цзян, потому что его прекрасный, восхитительный, идеальный племянник мог бы тогда стать тоже Цзяном, а не Ланем!
И Вэй Усянь посмотрел на Цзян Чэна, на то, как он радуется, и был, гуй побери, настолько растроган, просто потрясён этим зрелищем…
Он правда отказался от прекрасного будущего, вернулся и заново прожил свою жизнь с самого начала просто потому, что не мог перенести того, что Цзян Чэн несчастен.
Вэй Усянь уже не может находиться рядом с ним как приклеенный: они оба обзавелись супругами, а Вэй Усянь ещё и ребёнком. У каждого из них — своя семья и обязанности, которые, как подозревает Цзян Чэн, будут чем дальше, тем больше отдалять их друг от друга.
Но Вэй Усянь любит его.
Вэй Усянь продолжал любить его, даже когда десятки лет считал, что Цзян Чэн его ненавидит.
И что бы ни случилось, Цзян Чэн не сомневается: Вэй Усянь всегда будет любить его, потому что Цзян Чэн никогда не даст Вэй Усяню повода перестать, как случилось в той, прошлой, жизни, но даже тогда он не перестал!
Цзян Чэн улыбается днями напролёт, перебирая бумаги и упаковывая их в сундуки, а потом рассовывая тщательно пронумерованные сундуки по мешочкам-цянькунь. Цзян Чэн улыбается, когда они отправляются в Башню золотого карпа.
Большую часть детства Вэй Усянь был тем берегом, за который, как лодка, цеплялся Цзян Чэн.
Но потом они отправились в Гусу, и Вэй Усянь нашёл там Ванцзи, и с тех пор Цзян Чэн чувствовал себя лишившимся опоры и постоянно отчаянно пытался скрывать это, потому что ему с мучительной очевидностью казалось, что Вэй Усянь ему больше не принадлежит, что он теряет его… И в последующие годы течение событий то сталкивало их вместе, то снова разносило в разные стороны.
Теперь, после бурного шторма последних недель, Цзян Чэн наконец-то вновь ощущает почву под ногами. Надёжную твердь.
Вэй Усянь всегда будет любить его.
У каждого из них своя семья. Заботы и обязанности, несомненно, станут снова и снова разводить их в разные стороны.
Но они непременно встретятся опять. Вэй Усянь может любить других, но это больше не имеет никакого значения, потому что он всегда будет любить Цзян Чэна.
И Цзян Чэну не нужно злиться на то, что приходится делить любовь Вэй Усяня с другими, потому что на его долю этой любви всегда останется бесконечно много.
А когда А-Юань достигнет надлежащего возраста, Цзян Чэн обязательно лично проследит за тем, чтобы ему выковали достойный меч. «Меч моего племянника, — решает Цзян Чэн, — будет столь же могучим, как Саньду, столь же прекрасным и сильным и столь же несомненно принадлежащим клану Цзян.
Лань Юаню суждено расти Ланем, и он, без сомнения, станет великим и праведным заклинателем.
Но он также принадлежит клану Цзян, сын двух семейств, живое воплощение союза между двумя великими орденами, и каждый, кто увидит его меч, не сможет этого не понять. Не сможет не понять, что, если он осмелится навредить Лань Юаню, его ожидает ярость Саньду шэншоу.
Цзян Чэну кажется, что это отличная идея. Правильное решение.
И он надеется, что дурацкие прихвостни Цзинь Цзысюня разболтали свою историю каждому встречному, потому что у Вэй Усяня уже есть меч и он, наверное, откажется носить на груди табличку: «Только тронь меня, и мой брат тебя прикончит».
Что не значит, что Цзян Чэн ему как-нибудь это не предложит.
Он чувствует себя очень хорошо.
Вэй Усянь с грустью, но, наверное, готов признать, что спустя столь недолгое время после очень серьёзного ранения, ему, пожалуй, рановато летать. Даже от Гусу до Башни золотого карпа. Тело всё ещё ноет, если не воспользоваться духовной энергией, чтобы подавить боль, и, возможно, ему надо поберечь силы.
Он бы с радостью отправился пешком или, допустим, на ослике.
Но очевидно, если ты путешествуешь с главой клана, двумя наследниками, сестрой главы клана и сыном наследника в придачу и направляешься в гости тоже к главе клана, всё должно быть обставлено с… существенно большей помпой.
Конюшни Облачных Глубин формально находятся вне их пределов. Пройдя это небольшое расстояние, они обнаруживают карету, уже приготовленную для Вэнь Цин и А-Юаня. Одного взгляда на неё достаточно, чтобы определить, что карета принадлежит Ланям: высокая и элегантная, украшенная прекрасной, изысканной резьбой и уже запряжённая. Рядом наготове осёдланные лошади и несколько младших адептов, которые отправятся с ними. Поскольку ожидается, что их визит в Башню золотого карпа затянется по меньшей мере на пару недель, адепты должны будут вернуть карету и лошадей обратно в Гусу.
— Какой из них мой? — интересуется Вэй Усянь, оглядывая осёдланных скакунов. Все они как на подбор великолепны, Лани придерживаются самых высоких стандартов.
Вэнь Цин бросает взгляд в его сторону.
— Никакой, — спокойно констатирует она. — Ты едешь в карете.
Вэй Усянь открывает рот, чтобы возразить.
Её глаза прищуриваются.
— А-Юань, выбери в своей сумке пару игрушек, с которыми хочешь поиграть в дороге, — поспешно распоряжается Вэй Усянь. — Мы с тобой едем повидаться с тётей и бабушкой в Башню золотого карпа.
Вэнь Цин удовлетворённо улыбается.
Лань Чжань правит каретой, Сичэнь и Цзян Чэн гарцуют по обе стороны от неё, а младшие адепты едут за ними.
На мечах путешествие бы заняло несколько часов.
Их кавалькада будет тащиться почти неделю.
Вэй Усянь больше никогда, никогда не допустит, чтобы его ранили. Это неимоверно скучно.
Он заявляет об этом на второй день пути. Вэнь Цин улыбается и откликается одним словом:
— Договорились.
Вечером четвёртого дня они останавливаются на постоялом дворе в маленьком городке, который (Вэй Усянь может с уверенностью утверждать это даже не глядя) тоже неимоверно скучен.
— Папа, а мы будем ужинать? — спрашивает А-Юань, когда Вэй Усянь осторожно спускает его на землю из кареты.
— Конечно, — откликается он. — Ты голоден?
— Да, голоден, — жалобно тянет А-Юань, и голова у Вэй Усяня на мгновение идёт кругом. Он видит перед собой Илин, а не миленький приграничный городок между Гусу и Ланьлином, а когда переводит взгляд на сына, то ошарашенно моргает, оттого что тот подобающе причёсан и одет в подпоясанное лиловым поясом бледно-голубое ханьфу, а не в грязные, заштопанные обноски.
Усилием воли он прогоняет наваждение и улыбается.
— Что ж, тогда мы купим А-Юаню уйму всякой еды, — твёрдо обещает Вэй Усянь, напоминая себе, что они здесь и сейчас, кошель полон денег, а его сыну нет нужды голодать.
Сичэнь уже договаривается с хозяином постоялого двора относительно комнат, так что Вэй Усянь подзывает слугу и заказывает еду. Скорее всего, гораздо больше, чем в действительности требуется, поэтому, спохватившись, он просит, чтобы в часть блюд вообще не добавляли специй.
— Понимаете, мой муж совершенно не переносит острого.
Слуга улыбается и уходит.
К тому моменту, как он возвращается, Цзян Чэн уже поставил свою лошадь в стойло, зашёл внутрь и подходит к столу, за которым расположились Вэй Усянь и А-Юань.
— Ванцзи и Вэнь Цин всё ещё разбираются с багажом, — жизнерадостно сообщает он, усаживаясь. — Похоже, сегодня по утру карету грузили адепты, так что вещи Вэнь Цин оказались где-то под подарками Цзысюаню, а сумки А-Юаня и вовсе куда-то сгинули, но мне сказали, что «моего участия не требуется». Вэнь Цин сейчас буравит бедолаг взглядом, а Ванцзи выглядит безмятежно спокойным, но тем не менее буквально излучает неизбежность грядущего наказания. Это уморительно. Думаю, пара парнишек точно близки к тому, чтоб расплакаться.
Вэй Усянь ухмыляется. Он не сомневается, что проблема разрешится в самые кратчайшие сроки.
Слуга приносит тяжело нагруженный поднос и быстро расставляет готовые блюда. Самые бесцветные из них он с милой улыбкой пододвигает Цзян Чэну.
— Молодой господин специально оговорил отсутствие специй, — говорит он. — Я так понимаю, вы его супруг?
К удивлению Вэй Усяня, Цзян Чэн не взрывается от гнева, а весело смеётся.
— Нет-нет, супруг снаружи, скоро подойдёт, — доброжелательно поправляет он слугу. — А я его брат.
Вэй Усянь, накладывавший закуски в тарелку А-Юаня, невольно роняет палочки, но заметивший это Цзян Чэн только награждает его самой тёплой улыбкой за всё время их знакомства (включая тот момент, когда после трёхмесячных поисков Цзян Чэн наконец нашёл Вэй Усяня и доставил его к шицзе) и, подняв палочки, сам наполняет тарелку племянника.
По прибытии в Башню золотого карпа Вэй Усянь замечает, что Цзысюань… слегка на взводе. Молодой глава (в сопровождении Цзинь Гуанъяо) встречает их прямо у ворот, разделывается со всеми подобающими случаю любезностями с почти неприличной быстротой и, покончив с ними, немедленно оборачивается к Вэй Усяню.
— Усянь, — произносит он с мольбой в голосе, — пожалуйста, сходи повидайся с моей женой! Она отказалась от мысли ждать тебя здесь вместе с нами только после того, как я заверил её, что сделаю всё возможное, дабы убедить тебя пойти к ней немедленно. Я отплачу… чем угодно, назови любую цену.
Взгляд у него немного безумный. Вэй Усянь некоторое время удивлённо моргает, а потом расплывается в улыбке.
— Разумеется, я сделаю это, причём бесплатно. Вы всё ещё в твоих старых покоях или переехали?
— Переехали, — подтверждает Цзысюань. — Следуй за мной.
И он устремляется вверх практически бегом. Вэнь Цин кидает взгляд на Цзян Чэна, и тот ловит Вэй Усяня за шиворот, прежде чем он бросится следом.
— Шагом, — командует Вэнь Цин. — И я тоже пойду с тобой.
Цзысюань очаровательно дёргается, пока они поднимаются по лестнице, и Вэй Усянь искренне тронут. Видимо, шицзе действительно сильно переживала.
Они доходят до покоев Цзысюаня — павильона главы клана (заново обставленного), — и тот буквально на мгновение заглядывает внутрь и сразу же жестом приглашает Вэй Усяня и Вэнь Цин войти. Лань Чжань, Сичэнь, Цзян Чэн и А-Юань остаются ждать их снаружи.
— А-Ли, он здесь, я привёл его! — объявляет Цзысюань.
— А-Сянь! — шицзе встаёт, чтобы поприветствовать его (несколько менее изящно, чем обычно). Она очень беременная.
Цзысюань тянется, как будто собираясь усадить её обратно, и Вэнь Цин закатывает глаза.
— Я же говорила тебе, что ей важно продолжать двигаться вплоть до самых родов, Цзысюань, — вздыхает Вэнь Цин. — Успокойся.
Вэй Усянь полностью игнорирует их беседу. Он спешит вглубь комнаты, чтобы ответить на приветствие шицзе, и берёт её за руки, изо всех сил стараясь не расплакаться, потому что она здесь, и она прекрасна, и она плачет, хотя одновременно улыбается.
— Я так волновалась, А-Сянь! — восклицает шицзе. — Как ты себя чувствуешь?.. Всё ещё болит?.. Скажи мне правду! — добавляет она непререкаемым тоном.
Вэй Усянь вздыхает, потому что, конечно же, он собирался соврать.
— Ноет немного, особенно по утрам, — признаётся он. — Мне было… довольно плохо. Но теперь с каждым днём всё лучше и лучше, клянусь!
— О, А-Сянь… — шицзе прижимает ладонь к его щеке. — Цзысюань так расстроился, когда услышал о том, что произошло. Он был готов пойти и лично прибить этого типа, но тут нам сообщили, что А-Чэн и Ванцзи уже это сделали.
В устах шицзе «этого типа» звучит как самое худшее ругательство.
— С большим старанием, насколько я понял, — подтверждает Вэй Усянь со слабой улыбкой.
— Вот и хорошо, — твёрдо заявляет она, усаживаясь обратно. — Подойди, сядь рядом со мной. Цзысюань, я чувствую себя вполне хорошо для приёма гостей. Уверена, мой второй брат, племянник и Ванцзи тоже здесь.
— И ещё Лань Сичэнь, целая толпа, — ворчит Цзысюань, но покорно направляется к дверям.
Вновь вошедшие приветствуют шицзе с теплотой, соответствующей степени близости. А-Юань подбегает к креслу и, широко улыбаясь, задирает мордашку в ожидании поцелуя. Он прижимается к ногам шицзе, глядя на неё снизу-вверх с выражением такого заворожённого обожания, что Вэй Усянь посмеялся бы, если бы не… слишком сильно подозревал, от кого именно А-Юань его унаследовал. Цзян Чэн опускается перед сестрой на колени, не сводит с неё взгляда и шепчет что-то тихое и очень прочувствованное. Сичэнь изысканно вежлив, а Лань Чжань…
Вэй Усянь признаёт, что удивлён.
Лань Чжань тоже преклоняет колени и берёт шицзе за руки.
— Приятно видеть, что ты в добром здравии, — произносит он тем невыразимо мягким тоном, который у него выражает глубочайшую любовь и полнейшую искренность. — Вэй Ин скучал по тебе… И я тоже, — после почти незаметного колебания добавляет он.
— И я скучала — по всем трём моим братьям, — отзывается шицзе.
Вэй Усянь в курсе, что им случалось общаться в те годы, которые все они провели в Пристани лотоса, но он и не подозревал, что Лань Чжань и шицзе стали настолько близки. А ведь ему следовало бы догадаться, что шицзе окажется достаточно проницательной, чтобы понять Лань Чжаня и различить, сколько в том на самом деле очарования и тепла. С другой стороны, знать это, видимо, смертельно опасно, потому что сейчас сердце Вэй Усяня готово буквально взорваться от любви к ним обоим.
Шицзе оглядывает собравшихся с тёплой улыбкой.
— Цзысюань, — вежливо просит она, — ты не мог бы сходить убедиться, что все их вещи доставлены куда следует? И может быть, распорядиться о каких-нибудь закусках? Наши гости проделали долгий путь, и я знаю, что ты не дал им и короткой передышки, прежде чем привести ко мне. Я очень благодарна, но мы должны быть радушными хозяевами.
— А-Яо… — начинает было Цзысюань, и что-то в лице щицзе каменеет, — …наверняка очень занят разнообразными делами, которые выполняет для меня, — ловко выворачивается он. — Я сейчас же обо всём позабочусь!
Он покидает комнату, и взгляд шицзе обращается на Цзян Чэна.
— А-Чэн, — произносит она спокойным, доброжелательным тоном, и Вэй Усянь безмерно счастлив, что следующий вопрос будет адресован не ему, — возможно, есть что-то, о чём ты хотел мне сказать?
Вэй Усянь любит Цзян Чэна всем сердцем. Цзян Чэн — его брат, друг, его самый давний товарищ. Он смел, обладает отличными навыками, верен, талантлив, чрезвычайно ответствен и совершил немало великих деяний в каждой из жизней Вэй Усяня.
Но иногда он… плоховато понимает намёки.
— Да… вроде ничего? — крайне неубедительно отзывается Цзян Чэн. Вэй Усянь смотрит на него с глубоким сочувствием. Это не смогло бы обмануть даже Цзян Фэнмяня, чего уж говорить о шицзе.
— А-Чэн, — голос у шицзе всё ещё доброжелательный, но она больше не улыбается.
Внезапный ужас на лице Цзян Чэна свидетельствует о том, что он только что осознал: его ждут большие неприятности.
— Я… Э… — Цзян Чэн слегка краснеет. Лицо Сичэня напоминает сердечно улыбающуюся маску, за которой он, похоже, вот-вот двинется рассудком. Выражение же Вэнь Цин абсолютно бесстрастно, а руки — плотно сцеплены за спиной.
Шицзе вздыхает.
— А-Чэн… У тебя на запястье лента клана Лань. Ты ведь помнишь, что я тоже была на свадьбе А-Сяня, не правда ли?
Цзян Чэн таращится на неё широко распахнутыми глазами, но не в силах вымолвить и слова.
А потом губы шицзе изгибаются, всего на мгновение. Она плотнее сжимает их, но уголки всё равно подрагивают. И её взгляд перемещается в сторону — тоже всего лишь на миг… «На Вэнь Цин!» — догадывается Вэй Усянь и замечает, что глаза у той весело поблёскивают.
— Какого гу… — Вэй Усянь успевает вовремя остановиться. — Какой сюрприз! Так ты знала?
Шицзе сдаётся. Внезапно она хохочет, радостно и от души, и плечи Вэнь Цин тоже мелко подрагивают.
— Вэнь Цин регулярно посещала Башню золотого карпа, — тихо напоминает Лань Чжань. — В том числе один раз уже после того, как ты передал брату их ленты.
— Мужчины! — с любовью ворчит шицзе, утирая слёзы. — А-Юань, пообещай мне, что, когда вырастешь, ты останешься таким же умненьким, как сейчас.
— Обещаю! — воодушевлённо кивает А-Юань.
Взгляд шицзе перемещается обратно на Цзян Чэна.
— Я думала, что не получила от тебя письма, потому что, возможно, ты хотел сказать мне лично, — спокойно произносит она. — Очевидно, это не так.
Сичэнь поспешно выступает вперёд и глубоко кланяется.
— Без сомнения, это моя вина, — говорит он. — Прошу, простите этого недостойного за то, что я сбил А-Чэна с правильного пути.
Шицзе улыбается.
— Не представляю, каким образом это могло бы вам удаться, но очень мило, что вы пытаетесь его защитить.
Цзян Чэн вздыхает и склоняет голову.
— Прости, А-цзе, — бормочет он.
У Вэй Усяня появляется идея.
— Шицзе?
Ему достаётся нежная улыбка (потому что он на этот раз ни в чём не провинился), и она греет ему сердце.
— Да, А-Сянь?
Вэй Усянь понижает голос.
— По дороге сюда слуга на постоялом дворе подумал, что Цзян Чэн мой муж, — рассказывает он. — И Цзян Чэн сказал: «Нет, я его брат».
Шицзе тихо ахает.
— Правда?
— Угу, — подтверждает Вэй Усянь.
На глазах у шицзе выступают слёзы, но на губах расцветает поистине лучезарная улыбка.
— Это замечательно! — шепчет она и смотрит на Цзян Чэна. — А-Чэн прощён.
Цзян Чэн выдыхает с видимым облегчением и встречается с Вэй Усянем взглядом: «Спасибо!»
Вэй Усянь ухмыляется в ответ: «Всегда пожалуйста, брат!»
Chapter Text
Цзян Чэн и сам не понимает: ну как же он не подумал рассказать А-цзе про Лань Хуаня! А ведь если бы Вэнь Цин уже не сообщила сестре об их отношениях, то ему пришлось бы ещё хуже: А-цзе была бы опечалена тем, что Цзян Чэн утаил от неё такую важную новость, а не просто — разочарована тем, что он не поведал об этом первым.
Вэй Усянь спас его, потому что А-цзе всегда радуется, когда они ладят. (В следующий раз, правда, эта тактика уже не сработает, но, с другой стороны, Цзян Чэн вряд ли ещё когда-нибудь вляпается до такой степени.)
Эта новость, как бы то ни было, даёт начало серьёзному обсуждению. А-цзе отправляет бабочку, чтобы попросить своего супруга дать им ещё немного времени.
— Вэнь Цюнлинь приедет через два дня, — сообщает она и улыбается. — Он навещает нас регулярно, чтобы увидеться с Цинь Су. Думаю, он ждал только возможности переговорить с Вэнь Цин, прежде чем завести разговор о свадьбе.
На несколько мгновений лицо Вэнь Цин становится совершенно бесстрастным, затем она медленно выдыхает.
— Цинь Су… — Вэнь Цин колеблется.
— Цинь Су очень добрая и обожает Вэнь Цюнлиня, — ласково говорит А-цзе. — Она никогда не обидит его намеренно.
Вэнь Цин медленно кивает.
— Тогда… ладно. — Она надолго прикрывает глаза, а потом улыбается, хотя и с некоторой грустью. — Хорошо.
Цзян Чэн не знает, что сказать, но, к счастью, А-цзе тоже здесь.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — мягко увещевает она. — Так сложно поверить, что кого-то столь драгоценного, как младший брат, придётся доверить кому-то чужому. Я обещаю, что проявлю не меньшую осторожность, решая судьбу твоего брата, чем проявляла в отношении своих собственных.
Вэнь Цин ещё раз кивает, хотя в её улыбке сквозит ирония.
— Достоинства Ванцзи не вызывают сомнений, но ты позволила А-Чэну жениться на мне.
— И ни на миг не пожалела об этом, — спокойно парирует А-цзе. — А-Чэн очень тебя любит. — Она поворачивается к Цзян Чэну, и тот догадывается, что пришло время и ему что-то сказать.
— Да, — подтверждает он, — люблю. — Произнести это вслух легче, чем ему казалось, даже перед Вэй Усянем и Ванцзи. Цзян Чэн действительно любит её, целиком и полностью, и не стыдится этого. (Кроме того, Вэй Усянь и Ванцзи вообще не знают, что такое стыд, не им его судить.)
— И раз вы оба согласны насчёт Цзэу-цзюня, разумеется, я не буду вам препятствовать, — продолжает А-цзе, и Цзян Чэн очень рад, он не представляет, что бы делал, если бы не получил благословения А-цзе. — Но в ближайшее время мои возможности присутствовать где-либо… будут весьма ограничены.
— Нам нужно придумать что-то с учётом этого, — соглашается Цзян Чэн, бросая взгляд на Вэнь Цин и Лань Хуаня.
— Шицзе, это всё, для чего ты прогнала своего мужа из комнаты? — спрашивает Вэй Усянь. — Потому что если да, то у нас есть ещё одна новость, при которой он может присутствовать, а госпожа Юй и вовсе придёт в ярость, если мы её не позовём.
— Да, думаю, это всё, — кивает А-цзе. — А это хорошая новость или плохая?
— О! Очень хорошая! — И Вэй Усянь отправляет бабочек в полёт.
Цзысюань возвращается так быстро, как будто он уже давно закончил то, за чем его отсылали, и шатался где-то сразу за пределами слышимости, ожидая разрешения вернуться. Почти сразу следом за ним приходит и мать.
Ещё какое-то время они тратят на приветствия: в конце концов, тут собрались все дети госпожи Юй, её зятья и невестка, её внук и глава дружественного клана.
— Как бы ни рада я была всех вас видеть, — наконец говорит мать, — подозреваю, что вы позвали меня не только потому, что соскучились по моему обществу.
Вэй Усянь улыбается.
— Не только. А-Юань? Теперь можешь показать бабушке, тёте и золотому дяде, что ты умеешь.
— Мгм. — А-Юань снимает с пояса колокольчик и энергично звонит им. — Колокольчик! — объявляет он.
А-цзе ахает, и её глаза наполняются радостными слезами. Цзян Чэн смотрит на мать. Она выглядит совершенно потрясённой.
— Вэй Ин… — тихо, практически шёпотом, выдыхает госпожа Юй. — Вэй Ин! Как замечательно! — И она улыбается — открыто и искренне, шире, чем Цзян Чэн видел когда-нибудь за всю свою жизнь.
А-цзе оборачивается к своему супругу, который выглядит слегка недоумевающе.
— Пожалуйста, прикажи, чтобы подготовили банкет, — ласково просит она. — Мой племянник сформировал золотое ядро. — А-цзе светится от счастья, и Цзысюань не сводит с неё очарованного взгляда.
В общем-то, его трудно за это осуждать.
— Да, конечно, дорогая… — произносит он и только потом, кажется, наконец осознаёт то, что она сказала. — Подожди… Что? Правда?
А-цзе кивает.
— Вот это да… Ладно… Да… Банкет. Определённо. Я пойду распоряжусь. — Цзысюань смотрит на А-Юаня. — Очень похвально, — неловко бормочет он и поспешно выходит из комнаты.
Вэй Усянь наклоняет голову.
— Шицзе, — задумчиво тянет он. — Это вот так твой муж общается с детьми?
— Боюсь, что да, — откликается А-цзе с лёгким смешком. — Надеюсь, он научится, когда будет возможность чаще практиковаться.
Несколькими днями позже все собираются у лотосового пруда, который Цзысюань обустроил для А-цзе, потому что этот дворик живописный и очень уединённый.
Они одеваются красиво, но не настолько роскошно, чтобы вызвать чей-нибудь праздный интерес, и приходят туда в сопровождении своих братьев и сестры. (Вэнь Цюнлинь только рад, что его цзецзе любима, и если Цзян Чэн не возражает против того, чтобы в жизни Вэнь Цин появился ещё один мужчина, то у него тем более никаких возражений.)
К ним также присоединяется мать Цзян Чэна (и его племянник, но из-за этого А-Юань пропустил свой полуденный сон, так что сейчас он наполовину дремлет на руках у Ванцзи). А-цзе напомнила Цзян Чэну, что их мать тоже находится в Башне золотого карпа и разгневается, если позже узнает о том, что её не позвали. И Цзян Чэн с облегчением согласился, когда А-цзе предложила взять приглашение на себя: в конце концов, сестра беременна, а значит, даже если мать разозлится, ей поневоле придётся сдержаться.
К удивлению Цзян Чэна, мать это известие, кажется, только обрадовало.
Церемония простая, тихая и чисто символическая, потому что этому браку суждено остаться секретом, тайной, скрываемой от глаз остального мира.
И всё же она глубоко трогает Цзян Чэна, потому что для них происходящее имеет огромное значение. Сердце Цзян Чэна переполняется нежностью, когда он смотрит на свою жену и своего мужа, потому что эта свадьба значит больше, чем его первое бракосочетание с Вэнь Цин. Тогда они были едва знакомы, и Цзян Чэн ожидал лишь приятного, основанного на взаимном уважении сосуществования, притом что каждый из них будет вести отдельную жизнь.
Он не мог и представить, что со временем полюбит её так горячо и искренне, как любит сейчас.
Они отвешивают поклоны за поклонами, и Цзян Чэн — не единственный, кто смахивает слёзы, когда он вручает Лань Хуаню колокольчик, переданный матерью.
Ванцзи стоит тихо, с бесстрастным выражением, но, когда церемония завершается, он кланяется Цзян Чэну и называет его «эр-гэ», он кланяется Вэнь Цин и называет её «гэсао». На самом деле, Ванцзи мог бы звать его вторым братом ещё с тех пор, как они с Лань Хуанем стали побратимами в Облачных Глубинах, или четвёртым братом — после окончания Низвержения солнца. Цзян Чэн, наверное, не возражал бы, если бы Ванцзи обращался к нему просто «Цзян Чэн».
Но до сих пор тот никогда не называл его иначе, чем Цзян Ваньинем.
Затем к Цзян Чэну с улыбкой подходит мать.
— Ты большой молодец, А-Чэн, — тихо говорит она. — Любая мать, даже такая, как я, надеется, что, когда её дети вырастут, они будут любимы.
Цзян Чэн чувствует, что заливается краской, и смущённо прячет лицо.
— Это так и есть, — откликается он.
— Да, — соглашается мать, — так и есть.
И потом, к его великому удивлению, она обнимает Цзян Чэна.
Мать — такая маленькая рядом с ним, Цзян Чэн каждый раз поражается, что он выше её. И ощущения по-прежнему кажутся непривычными, потому что, насколько он помнит, мать до этого обнимала его только однажды, очень коротко, в момент жуткого волнения. Её трясло, когда она резко сжала его в объятиях. Сегодня мать гораздо нежнее, а после того как она отстраняется, её улыбка исполнена радостью и теплом.
Позже, на скромном внутрисемейном праздновании, организованном Цзысюанем, мать обводит глазами стол и довольно усмехается.
— Вы все должны непременно прибыть на совет кланов в Пристани лотоса, — сообщает она, — чтобы все пятеро лучших молодых заклинателей вашего поколения собрались за моим столом.
Вэй Усянь хохочет.
— Я знал, что вы это скажете! — восклицает он и улыбается матери.
Цзян Чэн не знает, что и думать, глядя, как та улыбается в ответ, потому что он ещё помнит, заговорщицкие ухмылки этих двоих в Облачных Глубинах и совершенно не уверен в безопасности мира, если вдруг окажется, что его мать и Вэй Усянь каким-то образом спелись.
После этого Вэнь Цин навещает А-цзе каждый день. Когда в таком режиме проходит пара недель и Цзян Чэн вполне резонно интересуется причинами, Вэнь Цин заверяет его (выразительно закатив глаза), что Яньли в порядке, её беременность протекает самым лучшим образом и они видятся так часто просто потому, что они подруги и родственницы, и потому, что в противном случае кто-нибудь из них непременно пришибёт кого-нибудь из мужчин.
— Будет ли это Цзысюань, Усянь или ты сам, — утверждает она, — мы ещё не решили, не исключено, что все трое.
Юй Цзыюань воспитала своего сына не полным идиотом, поэтому Цзян Чэн проглатывает вопросы «Но ты точно уверена, что всё хорошо?» и «Может быть, надо что-то сделать?», уже вертевшиеся у него на языке, зовёт своего брата и зятя и объявляет, что вот прямо сейчас они идут в город, чтобы выпить за приближающееся рождение его племянника.
Выпить они, конечно, могли бы и в Башне золотого карпа, но Цзян Чэн сильно подозревает, что им следует на какое-то время удалиться на безопасное расстояние — как от его жены, так и от А-цзе. В конце концов, у Вэнь Цин теперь два мужа. И если Цзян Чэн продолжит переживать где-нибудь в пределах её видимости, она вполне способна решить, что раз раньше ей хватало одного мужа, то и впредь — одного будет достаточно.
Лань Хуань и Ванцзи отправляются с ними. Оба они, разумеется, не пьют, но Ванцзи не хочет доверять безопасность Усяня исключительно страже Цзысюаня, а Лань Хуань с милой улыбкой заявляет, что ему нравится их общество. Они также приглашают Цзинь Гуанъяо, и тот, кажется, очень радуется, что и про него не забыли, и откладывает все дела, чтобы присоединиться к компании. (А-Юань сейчас с бабушкой, которая пьёт чай с другими матронами Башни золотого карпа. Его заново познакомили с Цзинь Сюаньюем, и старший мальчик очень заботлив по отношению к своему младшему родственнику, так что дети уже практически подружились.)
Они выбирают лучший постоялый двор города, заказывают самое крепкое в Ланьлине вино и пьют за здоровье будущего наследника клана Цзинь и его матери.
После нескольких кувшинов Цзинь Гуанъяо робко сообщает, что его жена тоже беременна, и они пьют за здоровье ребёнка Цзинь Гуанъяо и его матери не менее охотно.
Они пьют… за многое.
К раннему вечеру товарищи Цзян Чэна (за исключением, разумеется, Двух нефритов клана Лань) изрядно пьяны. Цзысюань и Цзинь Гуанъяо, насколько он в состоянии уловить, совместно сочиняют стихотворную оду, воспевающую совершенства их жён и радости грядущего отцовства, при этом широко улыбаясь друг другу и отмечая каждую завершённую строку ещё одним глубоким глотком.
Вэй Усянь сидит тихо, наблюдая за остальными с выражением, которое Цзян Чэну не удаётся в точности расшифровать, и, как обычно, совершенно бесстыдно липнет к своему мужу.
— Эй, Лань Хуань, — говорит Цзян Чэн. Приятно, что теперь он имеет полное право называть его так, поэтому Цзян Чэн повторяет ещё раз, из чистого удовольствия: — Лань Хуань, Лань Хуань, Лань Хуань! — Ну здорово же! Цзян Чэн прислоняется к плечу своего супруга (точнее, планирует прислониться к плечу, но немного промахивается, голова соскальзывает, и получается скорее — к груди) и улыбается ему.
— Лань Хуань, — с чувством произносит Цзян Чэн, — ты мне так нравишься!
Ему приходится оглянуться, когда поблизости раздаётся громкий стук. Вэй Усянь колотит кулаком по столу. На мгновение Цзян Чэну кажется, что тот плачет, но нет, Вэй Усяня скрючило от хохота.
Наверное, Ванцзи сказал что-нибудь смешное.
Вэй Усянь совершенно не умеет сдержанно вести себя в общественных местах.
Лань Ванцзи в курсе того, что отношения брата и Цзян Ваньиня… эр-гэ изменились. Он присутствовал на их бракосочетании.
Лань Ванцзи, однако, присутствовал и на первом бракосочетании Цзян Ваньиня — с Вэнь Цин — и не замечал, чтобы Цзян Ваньинь лип к ней столь же непристойным образом. (Справедливости ради он готов признать, что Вэнь Цин вряд ли бы потворствовала подобному поведению.)
Вэй Ин полностью сражён представившимся им зрелищем. Лань Ванцзи ясна причина его веселья: в конце концов, эр-гэ весьма часто и громко выражал своё неодобрение, когда Вэй Ин вёл себя так по отношению к самому Лань Ванцзи. Но сейчас Лань Ванцзи больше волнуется за своего брата.
Брат застыл в абсолютной неподвижности. Лань Ванцзи понимает и даже сочувствует. Но они находятся в общественном месте, это проблема.
Он протягивает руку, пальцы которой окутаны слабым свечением, и касается ею лба Лань Сичэня. (Не ленты. Братья — не родители, не дети и не супруги). Лань Ванцзи нечасто применял эту технику, но порой она может быть полезна.
«Брат, — передаёт он, тщательно формулируя свои мысли. — Они иногда ведут себя так. Возможно, в клане Цзян подобное поведение для супругов считается нормальным. Вэй Ин тоже это делает».
Он не получает никакого ответа. Брат даже не шелохнулся. Ни разу не моргнул. К счастью, Лань Ванцзи в достаточной степени уверен, что он всё ещё дышит.
«Их манеры становятся менее смущающими, когда к ним привыкнешь, — пробует он снова. — Брат?»
Постепенно брат восстанавливает своё самообладание. Он с улыбкой обнимает эр-гэ за плечи и отвечает:
— Ты мне тоже нравишься, А-Чэн.
Эр-гэ счастливо улыбается. И они не меняют своей позы на удивление долго.
Уже приближается время вечернего приёма пищи, и Лань Ванцзи сообщает об этом.
— Нам не нужна еда! — провозглашает Цзинь Цзысюань. — Мы скоро станем отцами! Нам нужно ещё вина!
Лань Ванцзи уже отец. И ему не понадобилось вино, чтобы стать им, но, возможно, всё обстоит немного иначе, если в процессе задействованы жёны. Лань Ванцзи повезло, ему не пришлось вступать в сексуальные отношения с женщинами, другие же были менее удачливы в этом вопросе.
Он слышал, что люди нередко используют алкоголь, чтобы было легче смириться с неприятной необходимостью. Сексуальные отношения с женщинами, безусловно, попадают под это определение, однако, раз их жёны уже беременны, подобные тяготы должны были остаться в прошлом. Возможно, даже вспоминать об этом совершенно нестерпимо!
Преисполнившись сочувствия, Лань Ванцзи подзывает слугу.
— Нет-нет, — торопливо вмешивается Вэй Ин. — Нам надо заставить их поесть, или потом они проклянут всё на свете!
Он заказывает настоящее изобилие еды, а также чая и воды.
— Всё должно быть съедено, прежде чем вы получите ещё вина, — командует Вэй Ин. — В плане отцовства я тут старше вас всех, так что вам следует меня слушаться!
Это справедливо. Лань Ванцзи не знал, что они стали отцами, пока Вэй Ин не сообщил ему об этом. Брат и эр-гэ вообще не отцы. Сын Цзинь Гуанъяо старше, чем А-Юань, но сам Цзинь Гуанъяо стал ему отцом гораздо позже.
— Но, старший отец, — протестует Цзинь Цзысюань, — у меня будет мальчик! Мне нужно выпить!
Это полная бессмыслица. У Лань Ванцзи есть сын. И он ещё ни разу не испытывал потребности выпить.
— После еды. Слушайтесь своего шисюна! — строго возражает Вэй Ин.
— Не шисюна!.. — выкрикивает эр-гэ. — Моего брата!.. — Он с трудом выпрямляется. — Он… Он… лучший из братьев! — продолжает эр-гэ немного агрессивно, но потом колеблется. — За исключением твоего, — обращается он к Лань Ванцзи, — твой тоже лучший! — И он поворачивается обратно к брату, снова расплываясь в улыбке.
Лань Ванцзи начинает подозревать, что последующая часть их вечера будет не очень приятной. Их товарищи постепенно становятся всё более неумеренными в своём поведении.
Приносят еду, а потом, как и обещал Вэй Ин, новую порцию вина.
Они пьют с полудня, и вечер всё ещё остаётся достаточно ранним, когда Цзинь Гуанъяо засыпает, уткнувшись в стол.
Он ниже ростом, меньше других продвинулся по пути совершенствования и много выпил. Такой исход не вызывает удивления.
— Думаю, это можно рассматривать как знак, что нам пора расходиться, — замечает Вэй Ин и поднимается. Он по-прежнему достаточно твёрдо держится на ногах.
Эр-гэ, попытавшийся встать за ним следом... уже нет.
— Лань Хуань, позаботься о Цзян Чэне, — командует Вэй Ин. Сам он пытается вытащить из-за стола Цзинь Цзысюаня. Тот шатается, но не протестует, только настаивает на том, чтобы они не забыли оду, которую он сочинял на пару с Цзинь Гуанъяо. — Лань Чжань, пожалуйста, возьми на себя его младшего брата.
Лань Ванцзи собирает со стола исписанные страницы и складывает их в рукав, чтобы отдать им позже, а потом поднимает Цзинь Гуанъяо. Тот не очень тяжёлый. Лань Ванцзи не составит труда отнести его в Башню золотого карпа. Возможно, ему будет даже проще, чем Вэй Ину, потому что Цзинь Цзысюань не способен передвигаться в сколько-нибудь чётком направлении.
Однако Вэй Ин настойчив, и постепенно они взбираются к Башне золотого карпа. Брат и эр-гэ сворачивают в направлении своих покоев, Вэй Ин же тянет Цзинь Цзысюаня к крылу, отведённому для многочисленных женщин из семьи Цзинь Цзысюаня. (Не считая его жены, разумеется, которая проживает вместе с ним, что вполне понятно. Если бы Лань Ванцзи был вынужден жениться на женщине, кто-нибудь подобный шицзе его супруга оказался бы самым терпимым выбором. Цзян Яньли очень добра, и её общество не утомляет.)
Они доходят до покоев госпожи Цзинь, и Вэй Ин стучит. Дверь отворяет служанка. При виде них её глаза расширяются, и она тут же захлопывает дверь обратно.
Мгновениями позже им снова открывают, но теперь на пороге — сама госпожа Цзинь. Госпожа Юй, стоящая у неё за спиной, выгибает бровь. Госпожа Цзинь вздыхает.
— Заведите его внутрь, — распоряжается она, и Вэй Ин чуть ли не заволакивает Цзинь Цзысюаня в комнату: ноги у главы клана Цзинь совершенно заплетаются, он, похоже, уже на грани бессознательного состояния. Вэй Ин позволяет ему упасть на стоящую внутри кушетку.
Лань Ванцзи, который всё ещё стоит у дверей, видит, что в комнате находится ещё несколько женщин. Одна из них, несколько старше остальных, смотрит на него и кажется слегка шокированной.
— Это что, мой сын? — спрашивает она.
Лань Ванцзи колеблется. Мать Цзинь Гуанъяо зовут госпожа Мэн, но Лань Ванцзи никогда не встречал её.
— Если вы госпожа Мэн, то да, это ваш сын, — осторожно формулирует он. — В противном случае — нет.
Женщина улыбается и встаёт.
— Я — госпожа Мэн, — подтверждает она.
— Заносите и его тоже, — командует госпожа Цзинь. — Мы можем позаботиться о них обоих, — она оборачивается к служанке. — Пожалуйста, сообщи Мо Фань, что её супруг у нас. Он немного перепил и остался под присмотром матери.
Служанка кивает и поспешно уходит. Лань Ванцзи, как и приказано, заносит Цзинь Гунъяо в покои и, повинуясь жесту госпожи Цзинь, укладывает его рядом с Цзинь Цзысюанем.
Госпожа Мэн осматривает обоих братьев.
— Мне доводилось видеть пьяных мужчин, — поясняет она. — С ними всё будет в порядке. Хотя утром им так не покажется.
— Что вообще произошло? — спрашивает госпожа Юй.
Усталая улыбка Вэй Усяня полна раскаяния.
— Очевидно, Вэнь Цин и шицзе уже были готовы пришибить кого-нибудь из нас, — объясняет он, — поэтому мы удалились в город, чтобы выпить за здоровье вашего будущего внука и перестать раздражать их своим присутствием.
— Понятно, — госпожа Юй выглядит так, как будто всё это её очень забавляет. — А что с моим сыном?
— Лань Сичэнь повёл его в отведённые им покои, — успокаивает её Вэй Ин.
— Что, несомненно, полностью излечит раздражение Вэнь Цин, — фыркает госпожа Юй. — Мужчины! Вот честное слово!
Вэй Усянь ухмыляется.
— Ну, мы же не можем все быть так же хороши, как представители клана Лань, — говорит он. — Мой супруг надёжен, всегда приходит мне на помощь и даже совершенно не вызывал раздражения у шицзе или Вэнь Цин.
Улыбка госпожи Юй становится шире — всего на мгновение.
— Что правда, то правда, — подтверждает она. — Адепты ордена Гусу Лань отличаются исключительной трезвостью и верностью.
— Лань Чжань — прекрасный муж, — со всей серьёзностью заявляет Вэй Ин. — Очень преданный и внимательный. Но тут важно самому сделать первый шаг. Скромность и застенчивость -— семейная черта, но, когда узнаёшь их поближе, оказывается, что они просто замечательные.
Эта беседа звучит очень странно. Лань Ванцзи не считает сказанное ими неправильным и не обижается на то, что предметом обсуждения являются его личные качества, он полагает, что его застенчивость достаточно очевидна для любого, кому доводилось с ним встречаться. Однако совершенно непонятно, почему госпожа Юй и Вэй Ин с такой настойчивостью подчёркивают его достоинства как супруга.
Госпожа Юй кивает.
— Я знаю Ванцзи уже много лет. Он хороший мальчик. Гордость своего клана.
— Имей я возможность прожить свою жизнь ещё раз, я бы вновь сыграл свадьбу с Лань Чжанем при первом же случае, — искренне соглашается Вэй Ин. Лань Ванцзи удивлённо моргает. Разве Вэй Ин уже не сделал именно это?
— Его дядя воспитал его очень хорошо, — добавляет Вэй Ин. — Учитель Лань Цижэнь на многие годы посвятил себя своим племянникам. Даже не знаю, что он будет делать теперь, когда они выросли и у него наконец появилось свободное время.
— Уверена, он найдёт чем себя занять, — усмехается госпожа Юй. Стоя спиной к находящимся в комнате женщинам, она подмигивает Вэй Ину. — Вэй Ин, А-Юань уже уснул. Может быть, ему лучше остаться сегодня здесь? Мне бы не хотелось его будить.
— Разумеется, шиму, — с улыбкой соглашается Вэй Ин. — Пошли, Лань Чжань, нам пора к себе.
Когда они приходят в свои покои, Вэй Ин страстно целует Лань Ванцзи.
— Спасибо тебе, Лань Чжань! — благодарит он.
— За что? — Лань Ванцзи так и не понял, к чему был весь этот разговор.
— За то, что ты — это ты, — смеётся Вэй Ин. — И я люблю тебя. — Он прикусывает нижнюю губу Лань Ванцзи. — А теперь пошли в постель. Нам сегодня не нужно быть ответственными родителями, и я только что отлично потрудился — над чем именно, я объясню тебе, но как-нибудь… существенно позже. И поскольку с моей стороны очень жестоко не рассказать тебе всё прямо сейчас, думаю, ты должен страшно отомстить мне.
Брови Лань Ванцзи приподнимаются.
— Но Вэнь Цин ещё не разрешила тебе заниматься чем-либо, требующим большой физической активности, — возражает он. Вэй Ин обиженно надувается.
— Ну, Лань Чжа-ань!..
Лань Ванцзи целует его прямо в надутые губы.
— Возможно, я мог бы отомстить тебе с великой осторожностью? — предлагает он.
Вэй Ин улыбается и сразу же начинает развязывать ханьфу.
— Что поделать, придётся обойтись этим.
Когда её супруги возвращаются домой, Вэнь Цин спокойно читает.
Лань Хуань практически тащит А-Чэна, который… О! Пьян. Сильно пьян. При виде неё он расплывается в улыбке и выкрикивает «Вэнь Цин!», без сомнения, куда громче, чем намеревался.
Вэнь Цин выгибает бровь и обращает взгляд на Лань Хуаня, который выглядит поразительно довольным.
— Ты что, тоже пил? — с подозрением интересуется она.
— Нет-нет, — немедленно возражает Лань Хуань. — Просто хорошо провёл время.
— Лань Хуань, — окликает А-Чэн. — Лань Хуань, Лань Хуань, Лань Хуань!
— Что, А-Чэн? — терпеливо спрашивает тот.
— Лань Хуань! Это моя жена! — восклицает А-Чэн, тыкая пальцем куда-то в направлении Вэнь Цин. Лань Хуань кивает.
— Это твоя жена, — подтверждает он абсолютно серьёзно.
А-Чэн настойчиво кивает в ответ.
— Лань Хуань! Лань Хуань, она и твоя жена тоже! — добавляет он. — Разве это не здорово?
Лань Хуань усмехается.
— Я нахожу это обстоятельство очень приятным, да.
А-Чэн улыбается во весь рот.
— Это просто замечательно!
Вэнь Цин поднимается и подходит к ним. А-Чэн ухмыляется как дурак всё то время, пока она осматривает его прямо так, стоя, поддерживающим вертикальное положение только благодаря Лань Хуаню.
Ей приходится ослабить пояс, чтобы дотронуться до кожи у него на груди, и А-Чэн хихикает.
— Щекотно, — объясняет он шёпотом, как будто признаётся в чём-то исключительно важном. Вэнь Цин закатывает глаза и посылает в его тело тонкий щуп духовной энергии.
— Опасности алкогольного отравления нет, — сообщает она, отстраняясь, и с милой улыбкой обращается к Лань Хуаню: — Так что, думаю, сегодня ночью он будет твоей проблемой. А я пошла спать. — Но поскольку Вэнь Цин всё-таки любит А-Чэна, она добавляет: — Проследи, чтобы он выпил как можно больше воды, прежде чем заснёт.
Утром, если А-Чэн будет страдать от похмелья, Вэнь Цин сама заварит ему восстанавливающий чай. Сразу после того, как решит, что он уже достаточно настрадался.
Chapter 37
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Дни проходят за днями.
Осень близится к концу, и ночи становятся холодными.
Поэтому, когда однажды глубоко за полночь служанка громко стучит им в дверь, Цзян Чэн выскальзывает из постели так быстро, как только может, не тревожа спящего Лань Хуаня. Вэнь Цин уже берёт в руки сумку со всем необходимым, в полной готовности стоявшую у двери с самого их приезда в Башню золотого карпа, и Цзян Чэн торопливо накидывает на плечи жены тёплый плащ, потому что одета та отнюдь не для ночной прохлады.
— Разве ещё не слишком рано? — обеспокоенно спрашивает он.
— Немного рановато, но не настолько, чтобы стоило волноваться, — отвечает Вэнь Цин со сдержанной улыбкой и выходит.
Цзян Чэн не возвращается обратно в постель.
Он мечется из угла в угол. Прибирается в покоях. Кипятит воду для чая, но потом забывает его заварить.
Появившийся из спальни Лань Хуань оценивает обстановку: переводит взгляд с Цзян Чэна на распахнутую настежь дверь в спальню Вэнь Цин и на то место, где должна стоять, но больше не стоит её сумка.
— Понятно, — констатирует Лань Хуань, а затем готовит завтрак и заставляет Цзян Чэна поесть. (Лань Хуань накрывает стол на них обоих, садится за него, но не ест, а терпеливо взирает на Цзян Чэна, пока тот со вздохом не усаживается напротив и не приступает к еде, и только тогда сам берётся за палочки. Цзян Чэн начинает осознавать, что периодические жалобы Вэй Усяня на то, что «Лани — ужасные зануды и иногда просто невыносимы! », возможно, вполне обоснованны.)
После завтрака Лань Хуань мягко заталкивает Цзян Чэна обратно в спальню.
— Оденься, — распоряжается он.
Занять себя Цзян Чэну всё равно нечем, так что он одевается. Лань Хуань расчёсывает ему волосы и укладывает их в подобающую причёску, а затем увлекает его наружу, в зябкую утреннюю свежесть. Цзян Чэн не имеет никакого понятия, куда они направляются, и спрашивает об этом.
— Мы идём повидаться с нашими братьями, — поясняет Лань Хуань. — Там вы с Вэй Усянем сможете вдоволь попаниковать на пару, я получу возможность время от времени напускать на вас обоих племянника, а мой брат, надеюсь, поможет мне проследить, чтобы вы не побили всё вокруг, включая друг друга.
Цзян Чэну не приходит в голову никаких возражений. Более того, он неожиданно понимает, что Вэй Усянь — именно тот, кого он сейчас больше всего хотел бы увидеть.
Когда они приходят к покоям брата, Ванцзи, бодрый и безукоризненно одетый, открывает им дверь. А-Юань выглядывает из-за полы его ханьфу.
— Дядя и дядя! Ведите себя тихо! — шепчет А-Юань, как часто шепчут маленькие дети — чуть ли не громче их обычной речи. — Папа спит!
— Мы будем вести себя тихо, — обещает Лань Хуань, когда Ванцзи отступает, позволяя им пройти.
— Нет, не будем, — возражает Цзян Чэн. — Вэй Усянь! Поднимайся!
— Цзян Ваньинь! — практически рычит Ванцзи. Очевидно, когда он сердится, Цзян Чэн перестаёт быть «эр-гэ».
— Не сегодня! — отмахивается Цзян Чэн. — Вэй Усянь! — снова выкрикивает он, колотя кулаком в дверь спальни.
Дверь приоткрывается, и Вэй Усянь заспанно жмурится из-за створки.
— Цзян Чэн? Что случилось?
— Вэнь Цин позвали к А-цзе сегодня ночью, — сообщает Цзян Чэн, и глаза Вэй Усяня распахиваются.
— Серьёзно? — переспрашивает он. Дверь тоже распахивается настежь. Вэй Усянь в штанах, но босой и без рубашки, и Цзян Чэн не может удержаться, чтобы не окинуть его внимательным взглядом.
Вэй Усянь немного тоньше, чем помнится Цзян Чэну, но, возможно, дело просто в том, что его мышцы слегка ослабли за то время, пока ему были запрещены физические нагрузки, или в том, что в последний раз, когда Цзян Чэн видел Вэй Усяня раздетым, тот был страшно избит и покрыт отёками от побоев. Сейчас синяки полностью сошли и кожа приобрела естественный цвет. Облегчение, испытываемое Цзян Чэном, столь велико, что даже ударяет в голову.
Когда Цзян Чэн переводит взгляд обратно на лицо Вэй Усяня, то обнаруживает язвительно выгнутую бровь и лёгкую усмешку в серых глазах.
— Я в полном порядке, Цзян Чэн, — улыбается Вэй Усянь, как будто есть хоть малейшая вероятность, что Цзян Чэн может доверять ему в этом вопросе. Цзян Чэн сердито зыркает на него — чисто по привычке. Вэй Усянь тыкает пальцем ему в плечо.
— Вэнь Цин? Шицзе? Разве ещё не слишком рано?
Вот! Вот за этим Цзян Чэну и нужен был Вэй Усянь.
— Я тоже так думал, но Вэнь Цин сказала: «Немного рановато, но не настолько, чтобы стоило волноваться». Так что…
— Понятно, — Вэй Усянь кивает. — Постой, какое сегодня число? Лань Чжань?
Ванцзи, всё ещё неприязненно косящийся на Цзян Чэна, называет дату.
— Вот гу… Вот как… — поправляется Вэй Усянь. — По-прежнему сегодня. — Он бормочет ещё что-то, что Цзян Чэн не в состоянии уловить. — Я пошёл одеваться. А-Юань! У тебя скоро будет двоюродный братик! — И он снова затворяет дверь в спальню.
А-Юань хмурится.
— У меня уже есть двоюродный братик, — ворчит он. — А-Юй — мой двоюродный брат.
Лань Хуань улыбается.
— Иметь больше одного двоюродного брата не запрещается, — ласково поясняет он.
А-Юань всё ещё хмурится.
— А у отца есть двоюродный брат?
Лань Хуань колеблется.
— Нет… У нас с твоим отцом нет двоюродных родственников.
— А у папы? — маленькие бровки насупливаются ещё сильнее.
— Никого, о ком бы я знал, — откликается Цзян Чэн и тоже хмурится. Разумеется, со стороны матери у Вэй Усяня нет никакой семьи, но он внезапно осознаёт, что практически ничего не знает о Вэй Чанцзе. Остались ли у него родственники? Вэй Чанцзе не был потомственным заклинателем, это точно, так что отдать им на воспитание Вэй Усяня было бы неправильно, но, возможно, кого-то из его родных следовало забрать в Пристань лотоса?
Надо будет расспросить об этом отца.
А-Юань мотает головой.
— Тогда и А-Юаню не нужен двоюродный братик, — твёрдо заявляет он. — Один уже есть. Одного достаточно. Пожалуйста, передайте им, что я благодарен, но вынужден отказаться, — чопорно произносит он, и Цзян Чэн в полном восторге. Наверняка мальчик где-то услышал эту вежливую фразу, но из уст его племянника она звучит просто очаровательно.
— Боюсь, это… вряд ли возможно, — слабо протестует Лань Хуань.
Выражение лица Ванцзи неуловимо меняется. Цзян Чэн почти уверен, что на миг тот закатывает глаза, а потом опускается на колени рядом со своим сыном.
— У тёти Яньли родится ребёнок, — объясняет он. — Маленький мальчик, такой же, как А-Юань. И её ребёнок будет твоим двоюродным братиком, потому что тётя Яньли — сестра папы.
— О, — говорит А-Юань, — тогда ладно! — Он улыбается. — А кто отец моего двоюродного братика?
— Цзинь Цзысюань. Золотой дядя.
А-Юань кивает.
— А кто его папа?
Цзян Чэн застывает.
Ванцзи оправляется быстрее.
— У него только один родитель-мужчина, — терпеливо поясняет он. — Как у твоего друга А-И, у двоюродного братика есть мать и только один отец.
Губки А-Юаня начинают дрожать.
— И у двоюродного братика тоже? — грустно вопрошает он. — Но почему?
Впервые за всё время их знакомства Цзян Чэн видит, как Ванцзи теряется и отступает.
— Так уж получилось, — слабо откликается Ванцзи. — Папа объяснит тебе. Позже, когда ты подрастёшь. — Он похлопывает сына по плечу и удаляется на кухню. А-Юань не выглядит особо удовлетворённым таким ответом, но подбирает с пола кунчжу*, скорее всего, обронённое, когда Цзян Чэн постучал в дверь.
Ванцзи трудно винить. Цзян Чэн сильно подозревает, что абсолютно каждый в этой комнате отчаянно мечтал о прекращении этого обсуждения до того, как А-Юань спросит, почему тогда у него нет матери, раз у обоих его двоюродных братьев они имеются. Цзян Чэн также совершенно убеждён, что его племянник ещё слишком мал для того, чтобы услышать: «Видишь ли, твоя мама мертва, и её дух цеплялся за сгоревшее тело, чтобы успеть попросить твоего папу позаботиться о тебе. А, да, и, кстати, тебя усыновили!»
Вэй Усянь появляется из спальни, на этот раз — полностью одетым.
— Цзян Чэн, — говорит он. — Цзян Чэн! Я стану дядей! — и Цзян Чэн широко улыбается.
— Ну, я уже довольно опытный дядя, — довольно откликается он. — Поверь мне, это здорово.
Ванцзи ставит на стол тарелку ядрёно-красной каши, а потом брякает рядом ложку с неожиданно громким стуком.
— Вэй Ин, — объявляет он. — Завтрак.
Цзян Чэн замечает, что Лань Хуань резко оборачивается и сурово смотрит на Ванцзи.
Вэй Усянь полностью игнорирует предложенную еду и слегка выгибает бровь.
— Лань Чжань? Что не так?
Несколько долгих мгновений Ванцзи просто молчит. Вэй Усянь не отводит от него взгляда.
— Лань Чжань.
Взгляд Ванцзи перемещается, всего на миг, в сторону Цзян Чэна.
— Ох же… — Вэй Усянь закатывает глаза. — Лань Чжань, да я бы до смерти разозлился на Цзян Чэна, если бы он не пришёл и не разбудил меня. Ты ведёшь себя глупо. — Он подходит к столу. — Спасибо за завтрак. Но, пожалуйста, прекрати дуться.
— Вэй Ин ещё поправляется, — говорит Ванцзи. — Ему нужен сон. — И он косится на Цзян Чэна с явственно недружелюбным видом.
— Лань Чжань, со мной всё хорошо, а сегодня родится наш племянник! — Вэй Усянь вздыхает и оглядывается на Лань Хуаня. — Может, ты его убедишь?
Лань Хуань улыбается.
— Исходя из прошлого опыта… Нет.
Теперь Вэй Усянь косится на Цзян Чэна практически умоляющим взором, и тот фыркает и отвечает ему надменной ухмылкой: «Будешь должен мне за это, придурок!»
Вэй Усянь ухмыляется в ответ, и Цзян Чэн подходит к Ванцзи.
— Этот недостойный сожалеет о своём бездумном и невежливом вторжении, — с поклоном произносит он. — Подобное больше не повторится.
Не каждый же день его сестра рожает своего первого ребёнка!
— Мгм, — откликается Ванцзи, но, по всей видимости, извинения его удовлетворяют, потому что он перестаёт стоять столбом за спиной у Вэй Усяня, а присаживается рядом с А-Юанем, у которого как раз возникли какие-то проблемы с кунчжу.
День тянется неимоверно долго.
Цзян Чэна и Вэй Усяня швыряет от ужасающей тревоги «А вдруг что-то пойдёт не так!» — к оптимистическому планированию будущего их общего племянника: как они будут помогать ему тренироваться, каким сильным он вырастет и какие замечательные подарки они ему подарят. Как он непременно станет приглашённым учеником и в Пристани лотоса, и в Облачных Глубинах, причём потрясающим и блистательным, круче любого другого ученика, за исключением, естественно, А-Юаня (который старше, а значит, изначально имеет фору).
Лань Хуань заваривает чай и заставляет их пообедать, а остальное время посвящает общению со своими братом и племянником.
А-Юаню периодически удаётся их немного отвлечь, потому что он ужасно милый и в целом просто чудо, но, когда приходит время его полуденного сна, паника Цзян Чэна и Вэй Усяня, вполне возможно, становится действительно невыносимой.
Они как раз мечутся друг за другом, меряя шагами комнату, когда Два нефрита клана Лань одновременно поднимаются из своих медитативных поз и без предупреждения набрасываются — каждый на своего супруга.
Ну, обнимают вообще-то, но Цзян Чэн в настоящий момент не в состоянии это оценить.
И единственным утешением в тот момент, когда его силой оттаскивают в направлении одной из длинных низких кушеток, служит то, что Вэй Усянь пал жертвой столь же жестокого предательства.
Их усаживают на колени и заключают в крепкие, терпеливые объятия. Это очень успокаивает, но сейчас Цзян Чэн вовсе не хочет быть спокойным!
Он обменивается взглядами с Вэй Усянем: «Лани!»
Лицо Вэй Усяня исполнено горьким пониманием: «Я же говорил, что они ужасные!»
Может быть, объятия и действуют умиротворяюще, но Цзян Чэн отказывается признавать, что ему это по душе.
Наконец ранним вечером (лет этак через десять тысяч как минимум) им сообщают, что жена главы клана Цзинь разрешилась от бремени мальчиком, которого назвали Цзинь Лином, имя в быту Жулань.
— Жулань? — переспрашивает Цзян Чэн и оглядывается на Лань Хуаня. — Мне нравится!
Его новорождённый племянник такой маленький — совсем кроха! И само совершенство. Цзян Чэну позволяют коротко увидеться с ним на следующий день, и после этого он часами не может сдержать улыбки.
Весь Ланьлин празднует знаменательное событие. Вэнь Цюнлинь, снова приехавший ухаживать за Цинь Су, отрывается от этого занятия, чтобы выказать своё почтение, а Не Хуайсан привозит подарки родителям новорождённого от своего брата, и Вэй Усянь настаивает, что они должны все вместе отправиться в город, чтобы от души насладиться атмосферой праздника.
Они поднимают тосты за здоровье Цзинь Жуланя, но не напиваются так катастрофически, как во время предыдущей вылазки.
(Вэнь Цюнлинь вообще не напивается. Сделав ровно один глоток, он как бы показывает свою готовность участвовать в общем веселье, а потом подобно Ланям ограничивается чаем.)
Семейства Вэй Усяня и Цзян Чэна договорились остаться в Башне золотого карпа до празднования одного месяца с рождения Цзинь Лина (Лань Хуань со странной настойчивостью отстаивал эту идею). Цзян Чэн несколько раз встречается с Цзинь Гуанъяо от лица своего отца, хотя между кланами Цзинь и Цзян нет сколько-нибудь значительных разногласий, требующих урегулирования. Однако при визите наследника клана подобные дипломатические встречи в некотором роде неизбежны. (Цзинь Цзысюань временно устранился от своих обязанностей, переложив их на младшего брата.)
Вэй Усянь, по мнению Цзян Чэна, празднует с несколько чрезмерным усердием — к тому времени, как второму племяннику Цзян Чэна исполняется три недели, Цзян Чэну уже кажется, что на протяжении минимум двух из них он ни разу не видел своего брата без зажатой в руке бутыли вина.
Мать тоже в последнее время постоянно следит за Вэй Усянем и хмурится, однако, к некоторому недоумению Цзян Чэна, воздерживается от каких-либо замечаний.
В день, когда Цзинь Лину исполняется месяц, Вэй Усянь вручает свой подарок ещё с утра: прекрасный серебряный колокольчик (в лучших традициях Цзянов) с навершием в виде девятилепесткового лотоса, на каждом из лепестков которого выгравированы защитные заклинания. Он от души поздравляет родителей Цзинь Лина, берёт племянника на руки и улыбается.
После этого Вэй Усянь пьёт не просыхая весь оставшийся день.
Мать разыскивает Цзян Чэна и его супругов.
— А-Чэн, не пей сегодня ни капли, — немедленно распоряжается она. — Мне нужно, чтобы ты присмотрел за Вэй Ином. Проследи, чтобы… чтобы он был в безопасности и сам никому не навредил.
Цзян Чэн не вполне понимает, в чём дело, но Лань Хуань отзывается за него.
— Будет сделано, госпожа Юй, — твёрдо обещает он. — Я думал о том, чтобы попробовать удержать его от выпивки, но…
— Именно, — кивает мать. — Сегодня милосерднее позволить ему напиться. — Взгляд, который она бросает в сторону Вэй Усяня, кажется… грустным и обеспокоенным, абсолютно необъяснимым в столь радостный день.
Но, как бы то ни было, Цзян Чэну были даны указания.
Потом мать отводит в сторону Вэнь Цин и долго, тихо и очень серьёзно беседует с ней.
Когда Вэнь Цин возвращается, выражение её лица совершенно нечитаемое. Цзян Чэн не спрашивает: если бы ему следовало знать, его бы тоже пригласили поучаствовать в беседе.
В самом начале вечера Цзян Чэн и сам начинает беспокоиться. Он весь день держится неподалёку от Вэй Усяня, так что находится в пределах слышимости, когда к тому подходит Ванцзи со спящим А-Юанем на руках. Вэй Усянь сидит за одним из столов в банкетном зале с крайне мрачным видом и початой бутылью.
— Вэй Ин, — говорит Ванцзи. — Нам пора уходить.
— Проваливай! — огрызается Вэй Усянь, и Ванцзи, и так от природы обладающий светлой кожей, каким-то образом ещё больше бледнеет.
Вэнь Цин реагирует очень быстро.
— Передай мне А-Юаня, — тихо командует она Ванцзи. — Скорее!
Ванцзи не столько подчиняется, сколько — не сопротивляется, когда у него забирают ребёнка. И вообще, судя по всему, в шоке.
— Вэй Ин… — шепчет он почти неслышно.
Вэй Усянь вскакивает, в ярости поворачиваясь к нему.
— Я сказал — проваливай! — рявкает он, а потом резко переводит взгляд на Вэнь Цин и добавляет: — Вэнь Цин, унеси его отсюда!
Вэнь Цин просто кивает.
— Я прослежу, чтобы А-Юань был в безопасности.
— Хорошо. — И с этим Вэй Усянь разворачивается и стремительно удаляется, с силой распахивая тяжёлые двери зала. Цзян Чэн следует за ним буквально несколькими мгновениями позже, но, когда он выбегает в холодный осенний вечер, Вэй Усяня уже не видно.
— Вэй Усянь? — окликает Цзян Чэн. Потом ещё раз, громче:
— Вэй Усянь! — Он оглядывается вокруг, заворачивает за каждый угол, проверяет лестницу, осматривает все места, куда только мог скрыться его брат. Но никого не обнаруживает.
— Вэй Уся-а-ань! — вопит он.
Никакого ответа.
Мать появляется из зала в сопровождении Лань Хуаня.
— Гуй побери, А-Чэн, — вздыхает она, — я же попросила тебя следить за ним.
И тут же рядом с ними вырастает Цзинь Гуанъяо.
— Какие-то проблемы? — осторожно интересуется он. — Может быть, я могу чем-то помочь?
Мать оборачивается к Цзинь Гуанъяо и сразу же как будто становится выше ростом.
— Позовите стражу, — распоряжается она. — Позовите всех, кого только сможете. Необходимо разыскать Вэй Усяня. Скажите им, что ни при каких обстоятельствах им не следует заговаривать с Вэй Ином и тем более пытаться схватить или задержать его, но Вэй Ина нужно найти. Как только местонахождение станет известно, немедленно известите меня.
Глаза Цзинь Гуанъяо удивлённо расширяются, но всего на миг.
— Вот как… — кивает он. Окидывает взглядом её, Цзян Чэна и Лань Хуаня и снова кивает, а потом поворачивается и запускает в небо сигнальный огонь. Тот вспыхивает над крышами, и несколькими мгновениями позже к ним подбегает запыхавшийся стражник.
— Что-то случилось, второй молодой господин Цзинь?
Цзинь Гуанъяо улыбается.
— Не совсем случилось. Позовите стражу и всех, кого сможете найти им в помощь. Мы разыскиваем молодого господина Вэя. Его следует обнаружить, но при этом не нужно заговаривать с ним или вообще как-либо его задерживать. Держитесь поодаль, но известите меня немедленно. Молодой господин Вэй с моим братом заключили пари, и, уверен, вам всем хотелось бы отпраздновать победу главы нашего клана.
— Будет сделано! — браво откликается стражник и убегает.
Цзинь Гуанъяо оборачивается обратно, по-прежнему с улыбкой.
— Если вы позволите, я пойду отправлю ещё людей на поиски и… заверю брата, что мы прикладываем все усилия для его выигрыша. Если кто-нибудь спросит да-гэ о шансах, разумеется, важно, чтобы он был исполнен уверенности. — И Цзинь Гуанъяо направляется внутрь.
Цзян Чэн провожает его долгим взглядом. Последняя фраза Цзинь Гуанъяо, несомненно, подразумевала, что Цзысюаню необходимо хотя бы знать, о каком таком пари его спрашивают. Во избежание лишних слухов о том, почему вдруг всю Башню золотого карпа мобилизуют на поиски Вэй Усяня.
— Он быстро соображает, — замечает Цзян Чэн.
— Да, — подтверждает Лань Хуань очень странным тоном. — У него очень… гибкий ум.
Мать кивает.
— Полезный молодой человек, — соглашается она, — когда его таланты… приложены в правильном направлении. — Она оборачивается к Цзян Чэну: — А-Чэн… Мне придётся сделать то, что я обещала себе не делать никогда, даже если бы от этого зависела моя жизнь.
— Что конкретно? — это не самая лучшая ночь, и Цзян Чэну совсем не хочется знать, но, похоже, у него нет особого выбора.
Мать вздыхает.
— Вот это.
Цзян Чэн чувствует неожиданный жар и пощипывание: Цзыдянь превращается в искрящуюся фиолетовую змейку, обхватывающую его руку, а потом прыгает, дугой протягиваясь между ним и матерью, и снова обретает форму уже на её пальце.
— Прости, А-Чэн, — тихо извиняется мать. — Цзыдянь теперь твой, но я была его хозяйкой гораздо дольше, и он ещё не успел меня забыть. К Вэй Ину нужно будет отправиться именно мне, и если придётся удерживать его силой, я сделаю это, а если ты найдёшь его первым, то лучше, чтобы Цзыдяня при тебе не было. Я верну его, как только смогу.
— Твоя мать права, — мягко вклинивается Лань Хуань. — Мне… нам, возможно, стоило бы объяснить тебе всё, но…
— Позже, — перебивает его мать. — Сначала — найдите Вэй Ина.
Той ночью Вэй Ина так и не находят.
Лань Ванцзи приказывают отнести своего сына в покои, где размещается семья главы клана Цзинь, и оставаться там вместе с женой и матерью Цзинь Цзысюаня. Он смутно понимает, что это официально делается на случай, если произойдёт что-нибудь непредвиденное, пока вся Башня золотого карпа отвлеклась на пари между их главой и Вэй Ином, и чтобы он, как любящий супруг, не попытался вмешаться в происходящее.
Зато очень остро сознаёт, что на самом деле он находится здесь, потому что Вэй Ин не хочет его видеть. Потому что Вэй Ин в беде и Лань Ванцзи не может помочь ему.
Это мука.
Шицзе Вэй Ина разговаривает со своей свекровью. Лань Ванцзи не в состоянии сосредоточиться в достаточной степени, чтобы следить за их беседой, и лишь краем глаза замечает, когда госпожа Цзинь покидает комнату. Его взгляд подавленно устремлён в пол.
— Ванцзи… — окликает его шицзе Вэй Ина. Лань Ванцзи хочет ответить, но не может заставить себя произнести хоть слово.
Он слышит, как она вздыхает.
— Ох, бедняжка, — тихо шепчет шицзе Вэй Ина. — Мой бедный А-Чжань…
«Мой бедный А-Чжань». Лань Ванцзи помнит эти самые слова, произнесённые женским голосом — другим голосом, с иными произношением и тембром, но что-то у него в душе всё равно переворачивается. Никто не называл его так с… с тех давних пор. Он поднимает глаза, чувствуя непонятный укол, и шицзе Вэй Ина грустно улыбается ему.
— Знаешь, в первый раз А-Сянь рассказал мне о тебе… гм… думаю, лет двенадцать назад? Мне было тринадцать, и это показалось мне ужасно романтичным. Он был так влюблён в тебя, даже тогда это было совершенно очевидно, хотя, сам понимаешь, он был ещё совсем ребёнком. И мне кажется, то, что А-Сянь был в теле ребёнка, определённым образом влияло на него, пусть он и помнил, каково быть взрослым.
Лань Ванцзи пытается представить это — что даже в те годы, когда он проводил детство в Облачных Глубинах, в одиночестве, не ожидая от своего будущего ничего, кроме всё той же холодной аскезы, Вэй Ин думал о нём. Хотел бы он знать об этом тогда.
— Я мечтала познакомиться с тобой, — продолжает шицзе Вэй Ина. — Но пока не могла. Видела тебя на советах кланов, но не смела заговорить без приличествующего повода. И всё же А-Сянь так много о тебе рассказывал, что я подсознательно воспринимала тебя как своего третьего брата ещё до того, как мы отправились в Гусу. — Её улыбка становится немного шире. — И ты теперь тоже Цзян, так что пора бы называть меня «шицзе».
— Шицзе, — тихо повторяет Лань Ванцзи. Если он потеряет Вэй Ина, сможет ли хотя бы сохранить это? Останется ли у него по-прежнему семья, которую он обрёл благодаря Вэй Ину? Он не знает, как спросить об этом. — Если… если Вэй Ин не… — Лань Ванцзи останавливается. Слова застревают в горле и душат его.
— А-Сянь любит тебя, — утешает шицзе. — И он вернётся к нам. Ты понимаешь, что сейчас происходит? — ласково спрашивает она.
— Нет. Не понимаю. — Он не понимает. Не знает, что происходит, и это разрывает ему сердце.
Шицзе кивает.
— Насколько я помню, — начинает она, — в его первой жизни… в этот момент случилось много плохого. А-Сяня пригласили на празднование, но по пути на него напал Цзинь Цзысюнь. Мой муж попытался вмешаться и был убит. — Шицзе спокойна. Она знает об этой истории давным-давно, и сейчас её супруг жив. — Кланы объединились и поклялись уничтожить его. — В её голосе проскальзывают гневные ноты. — Произошло столкновение. Я отправилась туда, чтобы попытаться остановить их и спасти А-Сяня, и меня тоже убили. Разум А-Сяня помутился от скорби. И вскоре после этого он умер. — Она останавливается. — Подойди, присядь рядом со мной, пожалуйста.
Рядом с её креслом есть ещё одно. Лань Ванцзи, пошатываясь, добирается до него. Он только сейчас начинает осознавать, как сильно его трясёт.
— Ванцзи, — мягко говорит шицзе, — он жив. Я жива, и мой муж — тоже. А-Сянь сейчас переживает тяжёлый момент. Воспоминания преследуют его. Он пытается с ними справиться, но временами забывает, что это — всего лишь воспоминания. — Она берёт руки Лань Ванцзи в свои. — Знаешь, почему он сказал тебе «проваливай»?
— Не хочет, — Лань Ванцзи сглатывает, — чтобы я… был с ним.
Шицзе качает головой.
— Он хочет, — ласково увещевает она, — А-Сянь хочет быть с тобой, я клянусь тебе. Но часть его уверена, что в скором времени весь мир ополчится против него. И он приказал тебе уйти, чтобы ты был в безопасности. — Она сжимает руки Лань Ванцзи с любовью и грустью. — Ты и я… Мы с тобой знаем, что ты в безопасности только рядом с ним. Без него — ты будешь мучиться, даже если твоё тело останется невредимым.
— Да. — Лань Ванцзи чувствует, как по его щекам начинают катиться слёзы. Она понимает. Он никогда не думал раньше, что кто-то способен понять, насколько основополагающ для него Вэй Ин, насколько он неотъемлемо необходим для самого существования Лань Ванцзи.
— А-Сянь не очень хорош в любви. Не в том, чтобы любить, а в том, чтобы быть любимым. Но он обязательно вернётся к нам, и я буду по-прежнему любить его, и, думаю… надеюсь, ты тоже.
— Всегда, — подтверждает Лань Ванцзи, и шицзе улыбается.
— Тогда со временем мы, так или иначе, обязательно научим его этому, — обещает она с еле слышной усмешкой в голосе. — И он очень пожалеет о том, что вынудил нас волноваться, мы будем очень сердиться, но простим его, потому что мы его любим. Так, Ванцзи?
— А-Чжань, — просит Лань Ванцзи и нервно сглатывает. — Пожалуйста.
Шицзе — не его мать, но её доброта трогает то место в глубине его души, которое всё ещё заставляет его раз в месяц просыпаться и думать: «Сегодня!» То место, где снова и снова болит, когда он вспоминает, что нет... не сегодня и никогда больше.
У Лань Ванцзи никогда больше не будет матери, но, может быть, ему позволительно иметь сестру и это тоже станет чем-то, что он сможет по-настоящему ценить?
Шицзе улыбается ему, и Лань Ванцзи чувствует, как его губы раздвигаются в ответной улыбке, потому что она действительно самая прекрасная женщина в мире, и она улыбается Лань Ванцзи, и Лань Ванцзи переживёт это, чтобы увидеть, как Вэй Ин вернётся к нему.
Потому что, если бы он не пережил этого, шицзе бы расстроилась, а Лань Ванцзи постепенно начинает осознавать, что готов отправиться на смертный бой — лишь бы она была счастлива. Вынести ради неё эту боль — не такое уж сложное дело.
Notes:
Кунчжу (空竹) также называют «китайским йо-йо». Игрушка изготавливается из бамбука и состоит из оси с одним или двумя колёсами по краям. К оси присоединяются две длинные нити, заканчивающиеся палочками, с помощью которых игрушкой можно управлять.
Chapter Text
К раннему вечеру следующего дня Усяня всё ещё не находят. На этот момент А-Юаня уже препоручили заботам жены Цзинь Гуанъяо и он безмятежно играет с её сыном, Ванцзи же Вэнь Цин пригрозила, что погрузит его в сон, если он не перестанет себя изводить. Не то чтобы Вэнь Цин на самом деле собиралась использовать на нём иглы (пока), но, по крайней мере, это заставило Ванцзи заняться медитацией и хотя бы немного успокоиться.
А-Нин очень хотел бы задержаться и помочь, но должен был вернуться в Цишань, где не оставил никаких распоряжений на случай своего длительного отсутствия, так что Вэнь Цин отослала его обратно.
Тем более удивительно, что спустя буквально несколько часов на её плечо опускается бабочка с посланием брата. До Безночного города неблизко, А-Нин должен был едва добраться до места.
«Цзецзе, — сообщает голос брата, — молодой господин Вэй здесь. Он ведёт себя очень странно. Не могла бы ты прилететь или прислать кого-то на помощь? Со мной молодой господин Вэй обращается по-доброму, но страшно злится, когда другие пытаются приблизиться. Прилетай побыстрее!»
Вэнь Цин хмурится, оборачиваясь к свекрови. Госпожа Юй не участвует в поисках, а ждёт в Башне золотого карпа, потому что (с её собственных слов, полностью поддержанных Лань Хуанем), как только кто-нибудь обнаружит Усяня, именно она должна стать той, кто отправится к нему.
— Госпожа Юй, — окликает Вэнь Цин, — А-Нин передаёт, что Усянь в Безночном городе.
Госпожа Юй — всего на мгновение — застывает как вкопанная.
— Вот гуй!.. — бормочет она. — За мной! Как можно скорей!
И спустя миг она — лишь удаляющаяся точка в вечернем небе.
У Вэнь Цин нет при себе меча. Её главное оружие — иглы. Так что она нередко оставляет меч дома, особенно когда предстоит заниматься целительством.
Шоюэ с лязгом падает на плиты двора подле её ног. Уже вскочивший на него Лань Хуань протягивает ладонь.
— Я отвезу тебя, — предлагает он. — Ты единственная, помимо госпожи Юй, у кого есть шанс до него достучаться.
Вэнь Цин берёт его за руку и становится на меч.
При виде панорамы Безночного города желудок Вэнь Цин болезненно скручивается. Со дня своей свадьбы она не возвращалась сюда ни разу — и совсем не соскучилась. Умышленно избегая взглядов в сторону Огненного дворца, Вэнь Цин указывает Лань Хуаню направление к Знойному.
— Я знаю, куда лететь, — отзывается Лань Хуань. Его тёплое дыхание щекочет Вэнь Цин ухо, а обхватившие её руки — сильны и надёжны, и Вэнь Цин до боли хочется обратно домой, но ей надо быть здесь. Она здесь нужна.
Они вылетели буквально мгновениями позже, чем госпожа Юй, но та, похоже, мчалась на небывалой скорости и уже приземлилась. Вэнь Цин замечает её посреди широкого двора перед Знойным дворцом. Яркие фиолетовые одежды клана Цзян ни с чем не спутаешь. Госпожа Юй стоит внутри довольно широкого кольца людей, лицом к лицу с двумя мужчинами, находящимися в его центре. Один из них — Усянь — тоже в цветах Цзянов, но с белой отделкой, второй — А-Нин. (Его Вэнь Цин узнала бы где угодно и в любых одеждах.)
Окружающие, кажется, не пытаются вмешиваться. Все они адепты обновлённого ордена Вэнь, так что это либо набранные А-Нином ученики, в подавляющем числе добрые и нерешительные (тем, кто хочет стать заклинателем, но слишком напорист для А-Нина, рекомендуют отправиться в Цинхэ, чтобы попытать счастья в ордене Не, как результат — оба клана процветают), либо целители, способные с одного взгляда распознать искажение ци.
По крайней мере, можно надеяться, что слухи о происходящем далеко не разлетятся.
Они с Лань Хуанем тоже приземляются внутри круга, но ближе к краю, и Лань Хуань остаётся на месте, а Вэнь Цин осторожно приближается.
— …галлюцинация, — с мукой в голосе бормочет Усянь. — Вэнь Нин, что ты видишь?
Отчаянно цепляясь за плечо А-Нина, он рывками поворачивается то в одну сторону, то в другую, пытаясь уследить сразу за всеми и каждый раз дёргая А-Нина вслед за собой. А-Нин не сопротивляется, даже когда Усянь тянет так сильно, что он едва не теряет равновесие.
— Я вижу госпожу Юй из Пристани лотоса, — серьёзно отвечает А-Нин. — Это, без всякого сомнения, она. Я хорошо знаком со свекровью моей цзецзе.
— С кем? — Усянь прижимает свободную ладонь к лицу и с силой трёт лоб. — Да… Вэнь Цин вышла замуж. Я помню, что был на её свадьбе… Но Вэнь Цин мертва! И это я тоже помню!
— Цзецзе здесь, — крайне своевременно указывает А-Нин.
— Вэй Ин, — тихо и настойчиво говорит госпожа Юй. — Я жива. Вэнь Цин жива. И Цзысюань тоже жив. Пожалуйста, Вэй Ин, позволь нам отвезти тебя обратно. Ванцзи и твоя шицзе очень волнуются. — Она делает маленький шажок вперёд, и Усянь поспешно отшатывается.
Он окидывает их задумчивым взглядом.
— Понял! — восклицает Усянь. — Это сон!.. Вэнь Нин живой, и госпожа Юй добра ко мне. — Он смеётся, но в смехе не слышно ничего, кроме горечи.
— Усянь, пожалуйста! — медленно и осторожно приближаясь к нему, просит Вэнь Цин.
— По тебе я тоже скучаю, — отзывается Усянь. — Знаешь… я бы хотел, чтобы вы никуда не ушли. Я бы сражался и обязательно защитил вас. Но миновало три дня, прежде чем я смог хотя бы пошевелиться, и к тому времени было уже слишком поздно. Они уже сожгли тебя, и…
— Вэй Ин, — умоляет госпожа Юй. — Не надо. Пожалуйста.
Взгляд Усяня снова обращается к ней.
— Вы ненастоящая, — грустно возражает он. — Госпожа Юй никогда не любила меня и уж тем более обо мне не волновалась.
Вэнь Цин видит, как её свекровь — всего на миг — устало прикрывает глаза, а затем выпрямляется — с лицом, источающим холодную ярость.
— Вэй Ин, какие неприятности ты учиняешь на этот раз? — рявкает она. — Дрянной негодник! Как я тебя ненавижу! Почему ты постоянно создаёшь проблемы нашему клану?
Когда на этот раз госпожа Юй делает шаг вперёд, Усянь замирает с широко распахнутыми глазами и не отодвигается.
Даже не пытается уклониться, когда госпожа Юй резко взмахивает рукой и Цзыдянь прочерчивает воздух, точно фиолетовая молния. Просто закрывает глаза и напрягается в ожидании неминуемой боли.
Цзыдянь касается его тела, но не отлетает, а закручивается вокруг Усяня, искря и потрескивая, однако не причиняя ни малейшего вреда. Оплетает руки и тело, пока тот не оказывается накрепко связан.
Оглянувшись на свекровь, Вэнь Цин замечает блестящие слезами глаза, но осанка госпожи Юй, когда она поворачивается к ним, остаётся всё такой же прямой и гордой.
— Ему не стоит оставаться в Цишане, — слегка охрипнув от переполняющих эмоций, распоряжается она. — Сичэнь! Ты сильнее. Если сможешь отвезти его назад, то я доставлю госпожу Вэнь.
— Можете расходиться, — обращается А-Нин к окружающим. — Всё уже разрешилось.
Ничего ещё не разрешилось, но Вэнь Цин не спешит его поправлять.
Между ней и госпожой Юй уже возникло определённое доверие. Даже привязанность, достаточная для того, чтобы неизбежная во время полёта на одном мече близость не вызывала неловкости. Свекровь впечатляюще искусна: при путешествии на большой скорости заклинателю необходимо управлять самим окружающим воздухом, иначе встречный ветер окажется слишком сильным и будет затруднять движение. Вэнь Цин ощущает не более чем приятное освежающее дуновение.
— Подозреваю, — произносит госпожа Юй (она стоит сзади, Вэнь Цин не видит её лица), — что, с твоей точки зрения, мои слова были слишком жестокими.
Вэнь Цин обдумывает свой ответ.
— Они подействовали, — осторожно замечает она.
— Именно, — соглашается госпожа Юй и вздыхает. — До Башни золотого карпа ещё не близко. Не хочу отягощать тебя ненужными откровениями, так что не стану рассказывать о своих чувствах, — она произносит слово «чувства» так, как будто находит саму идею в высшей степени неуместной.
Вэнь Цин медленно выдыхает.
— При дворе Вэнь Жоханя… единственным человеком, кому я могла доверять, был мой брат, но я не смела открыто беседовать даже с ним, опасаясь, что нас кто-то услышит. Я плохо представляю, что значит иметь подругу или мать, но думаю, что вы стали мне обеими. — Обнимающие её руки госпожи Юй сжимаются плотнее — всего на миг. — Если вам хочется поделиться ими, ваши чувства не отяготят меня.
— Спасибо, — шепчет госпожа Юй. Она на мгновение замолкает, прежде чем заговорить вновь. — Как тебе известно, Вэй Ин помнит два детства, и оба не обошлись без моего участия. Я прочитала его воспоминания. Я видела себя его глазами, и зрелище оказалось не из приятных.
Ещё одна пауза, и, когда госпожа Юй продолжает, её голос утрачивает всякое выражение:
— Из меня не вышло хорошей матери. Мои дети меня страшатся. Если бы Цансэ саньжэнь увидела, во что я превратилась и как я относилась к её сыну — особенно в тот, первый, раз, существующий только в его памяти… она была бы… она бы…
Госпожа Юй прерывается, делает глубокий вдох…
— Жизнь сложилась не так, как представлялось мне в юности. Я преисполнилась горечи и позволила этой горечи править моим сердцем, наказывая своих детей за то, на что они никак не могли повлиять. Тем не менее Вэй Ин любил меня и всё ещё любит. И в этой жизни — где я жива лишь потому, что Вэй Ин рискнул собой, дабы уберечь меня от гибели, — его стараниями я имею всё, о чём только смела мечтать с тех пор, как вышла за Цзян Фэнмяня.
Вэнь Цин кивает. Это как раз понятно. Госпожа Юй способна вызвать приступ зависти у многих женщин своего поколения: она — жена Верховного заклинателя и хозяйка Пристани лотоса и все её дети заключили удачные, выгодные браки.
— Я не обманываюсь, считая, что заслуживаю этого, — продолжает госпожа Юй. — Я недостойна даров Вэй Ина. Но я не в силах изменить прошлого и не могу покаяться за поступки той дуры, какой сама себя не помню. Возможно, когда-нибудь в глубине своего сердца Вэй Ин перестанет видеть во мне в первую очередь чудовище, но, очевидно, этот день ещё не настал. — Сопровождающий фразу звук подозрительно напоминает всхлипывание. — Мне хотелось бы, чтобы дело обстояло иначе, но это не так. Мне хотелось бы самой вернуться сквозь время, чтобы всё исправить, но я не умею. Мне хотелось бы перенестись в его воспоминания и отвесить себе пощёчину за мою бездумную жестокость, но и это не в моих силах.
Вэнь Цин многое известно о сожалениях. И о том, что прошлое невозможно изменить. С ним просто приходится жить дальше.
Если, конечно, ты не Усянь.
Госпожа Юй глубоко вздыхает.
— Совершенно уверена, что любила его в обеих жизнях, в которых он меня помнит. Желала бы я с чистой совестью сказать, что сейчас всё по-другому, потому что на этот раз я его любила, а прежде — нет, но я хорошо себя знаю. Вэй Ин — вылитая мать, я не могла не поддаться его обаянию, но, видимо, я по самой своей природе чересчур легко склоняюсь к жестокости и озлобленности. Возможно, такова заслуженная мной расплата: узнать Вэй Ина лучше, понять, что люблю его, и быть вынужденной снова обратиться к нему со словами, которые мне хотелось бы, чтобы он никогда от меня не слышал.
Вэнь Цин сжимает её руки.
— Не думаю, что Усянь решил бы, что вы этого заслуживаете, — утешает она.
— Разумеется, нет, — фыркает госпожа Юй. — Этот глупый ребёнок всегда был слишком добр ко мне.
Перелетев границу Ланьлина, они приземляются в лесу на некотором расстоянии от Башни золотого карпа, потому что не могут доставить туда Усяня связанным Цзыдянем и пытающимся высвободиться.
Увидев Вэнь Цин, Усянь прекращает свои попытки. Бесконечные жалобы, угрозы и мольбы, которые он адресовал Лань Хуаню, также смолкают.
— Вэнь Цин, — с тихой настойчивостью обращается он. — Я должен уйти. Меня они прикончат так или иначе, но ты ещё можешь... — его голос прерывается, — возможно, тебе удастся скрыться. Возьми Вэнь Нина и бегите! Не ходите в Башню золотого карпа, они… они убьют вас, ты же знаешь, что так и будет. Отправляйтесь в Дунъин, там вряд ли будет хуже, чем здесь. Пожалуйста, пожалуйста, просто оставь меня и беги!
Доставая из рукава иглы, Вэнь Цин отворачивается: она делает это ради него, но всё равно это ощущается как предательство.
При виде игл метания Усяня возобновляются с новой силой.
— Нет, — бормочет он, — нет, нет! Ты погибнешь! Пожалуйста…
И потом его тело расслабляется, обвисая на руках у Лань Хуаня.
Они возвращаются в Башню золотого карпа.
Необходимости нести Усяня вверх по лестнице, как и того, что их при этом заметят, избежать невозможно. Цзинь Гуанъяо немедленно распускает слух, что, увы, глава клана Цзинь проиграл Вэй Усяню. («Если победит молодой господин Вэй, — объясняет он, — любое странное поведение будет воспринято как одно из условий их пьяного спора».)
По настоянию Яньли, Усяня помещают в одну из комнат поблизости от покоев главы клана. Таким образом, А-Юань сможет остаться в уже знакомом ему помещении под присмотром Цзиньчжу и Иньчжу, не сталкиваясь с… болезнью своего папы.
Последующие дни даются всем весьма трудно.
Прежде чем разбудить Усяня, его привязывают за лодыжки и запястья к кровати толстыми кожаными ремнями, покрытыми талисманами и напитанными духовной энергией. Стигийскую тигриную печать передают на хранение Ванцзи, а Суйбянь уносят подальше и надёжно закрепляют на стойке.
И потом Усяню позволяют проснуться, потому что единственный способ выбраться из этого состояния — это пережить его.
Оставлять Усяня без присмотра нельзя, хотя тот отчаянно старается прогнать всех прочь, чтобы соседство с ним не стало причиной их гибели. Перемежая мольбы угрозами, он осыпает злыми, обидными словами тех, кого любит больше всего на свете. Он опасно, пугающе близок к искажению ци. Лань Хуань играет Усяню «Очищение разума», но оказываемый мелодией эффект весьма незначителен. И его рассудок слишком замутнён, чтобы колокольчики Цзянов сумели к нему пробиться.
Яньли, бледная и расстроенная, обращается к своему супругу.
Цзысюань заходит в комнату в блистающих одеждах главы клана Цзинь и преклоняет колени возле постели Усяня, молча наблюдающего за его приближением.
— Усянь, — говорит Цзысюань. — Твоя затея удалась. Я жив. Мы все живы. У моего сына есть отец, и ты всегда будешь известен ему только как его дядя.
Это помогает — ровно до тех пор, пока Усянь не решает, что и это тоже галлюцинация.
— Насколько же ужасно всё было в первый раз? — тихо спрашивает Вэнь Цин у госпожи Юй. Они стоят в противоположном углу комнаты — наискосок от кровати, с которой Усянь в настоящий момент обрушивается на Лань Хуаня и А-Чэна, обвиняя последнего в том, что он хотел, чтобы Усянь умер, а Лань Хуаня — в том, что он не позаботился о Лань Чжане, выкрикивая различные вариации «Как мог ты позволить им сотворить с ним такое? Он же твой брат!» и не обращая внимания ни на их слёзы, ни на сдавленные рыдания Ванцзи.
Госпожа Юй вздыхает.
— Ужаснее не придумаешь. Вэй Ин многие годы занимался тёмным заклинательством без золотого ядра, способного хотя бы отчасти исцелить наносимый ущерб. Рассудок начал покидать его ещё до смерти А-Ли, а уж после… — Она качает головой. — Насколько он близок к опасной степени искажения ци?
— На грани, — откликается Вэнь Цин. — Его золотое ядро чрезвычайно сильно.
Госпожа Юй кивает.
— Вылечить его это не поможет, но, по крайней мере, он выживет. Сичэнь, — окликает она, — подойди-ка сюда.
Лань Хуань подходит. Сердце Вэнь Цин сжимается при взгляде на его лицо, на котором скорбь борется с сожалением и стыдом.
— Госпожа Юй?
— Мелодия, которую Су Шэ играл на Погребальных холмах… Ты знаешь её?
Глаза Лань Хуаня расширяются. Он колеблется, потом мотает головой.
— Не наизусть, — выдавливает Лань Хуань. — Но мне известно, где находится сборник, в котором она записана.
— Принеси его, — распоряжается госпожа Юй, — как можно скорее.
Лань Хуань медленно кивает и выходит из комнаты.
По воздуху у сильного заклинателя, всем сердцем желающего обернуться побыстрее, путешествие между Башней золотого карпа и Облачными Глубинами не занимает много времени.
Лань Хуань возвращается всего через несколько часов — с книгой, с которой обращается так, словно само прикосновение к ней вызывает у него отвращение. И хотя госпожа Юй смотрит на него с сочувствием, её указания решительны и непререкаемы.
— Ты знаешь, что за мелодию я имею в виду, — заявляет она. — Выучи её!
А потом госпожа Юй оборачивается к Вэнь Цин.
— Если Вэй Ин действительно в опасности, его духовные силы можно временно подавить. Это не причинит ему боли или долговременного вреда.
Лань Хуань достаёт из своего рукава гуцинь, открывает книгу и присаживается в углу, наигрывая с листа. Музыка, которую он исполняет еле слышно и не вкладывая духовной энергии, похожа на боевые мелодии клана Лань.
Вэнь Цин не хотелось бы прибегать к этому средству, но позже тем же вечером, когда Усяня рвёт кровью и, приложив пальцы к его запястью, Вэнь Цин обнаруживает, что ци вот-вот сожжёт его изнутри, она прикрывает глаза и командует:
— Лань Хуань. Играй. — И тот играет. (Мастерство Лань Хуаня таково, что позволяет ему направить воздействие на одного конкретного человека. Вэнь Цин не отнимает пальцы от запястья Усяня и чувствует, как его духовные силы постепенно затухают. Это очень пугающее ощущение.)
В конце концов их неуклонной преданности удаётся превозмочь его упорство.
Яньли навещает Усяня изо дня в день. Она способна успокоить его так, как никто другой: даже в таком состоянии Усянь не в силах откровенно грубить ей и ограничивается бесконечными просьбами и мольбами — уйти, держаться подальше, оставаться в безопасности.
Яньли садится на краешек кровати и гладит Усяня по голове. Кормит супом, что-то напевает, называет его Сянь-Сянь, и напряжение по крошке покидает его. Когда Яньли приходится выйти (жене главы клана надо поддерживать видимость нормальной жизни, да и новорождённый сын тоже требует её присутствия), Усянь выглядит потерянным, опустошённым и глубоко опечаленным.
В какой-то момент А-Чэн не может больше выносить его нападки и орёт в ответ, и, кажется, в такой форме его слова наконец доходят до Усяня, как не доходило ничто из того, что А-Чэн пытался сказать ему раньше.
— Заткнись! — вопит А-Чэн, и Вэнь Цин тихо радуется печатям молчания, прилепленным на все стены. — Заткнись на хрен, придурок! Я ни за что не покину тебя! Я скорее сдохну, чем сделаю это, зараза! Ты мой лучший друг, ты, гуй тебя побери, мой брат, и я никогда, никогда не оставлю тебя!
Усянь заливается слезами, и, хотя он по-прежнему не до конца верит, что это не галлюцинация, всё, что позволяет снизить степень возбуждения до уровня несколько менее опасного для его жизни, уже на пользу.
Каждый раз, когда взгляд Усяня останавливается на ней самой, он наполнен такой безудержной горькой любовью и скорбью, что сердце Вэнь Цин буквально разрывается. Ей требуется намного больше времени, чем хотелось бы, на то, чтобы вообще как-то отреагировать: прежде у неё не было ни причин, ни возможности научиться подобному. И ещё больше времени — проб, ошибок и болезненной честности, — чтобы найти те слова, в которых нуждается Усянь, потому что, как выясняется, ему не нужно подтверждение того, что она тоже его любит. Ему нужно совсем другое.
Первая трещинка в глухой стене его отчаяния пробивается, когда Вэнь Цин говорит ему:
— Мне ничто не угрожает. Я в безопасности. У меня есть Цзян Чэн, который любит меня. И Лань Хуань, который тоже меня любит. Кланы Цзян и Лань объявят войну любому, кто осмелится даже просто угрожать мне. Поэтому никто не посмеет мне повредить.
Со стороны её супругов доносится согласное бормотание, и напряжение Усяня ещё немного ослабевает.
Однако потом Усянь с новой яростью обрушивается на Лань Хуаня, требуя ответить — как сможет тот уберечь Вэнь Цин, раз не смог или не пожелал защитить даже собственного брата?
И Лань Хуань срывается.
— Да потому что теперь я понимаю, что к чему! — бушует он. Вэнь Цин не помнит, чтобы Лань Хуань когда-либо настолько повышал голос. — Я прекрасно знаю, что прежде был слаб и глуп и допустил гуеву прорву ошибок в самых важных вещах! Но я всё понял и больше не допущу их и скорее перебью всех старейшин собственного клана, чем позволю им сотворить что-то с Ванцзи! — Лань Хуань замолкает, пытаясь отдышаться.
Усянь таращится на него широко распахнутыми глазами.
— Я… я никогда прежде не слышал, чтобы вы употребляли ругательства, Цзэу-цзюнь, — шепчет он.
— Мне больше нравится, когда ты зовёшь меня Лань Хуанем, — откликается тот.
— Вернись ко мне, — умоляет Ванцзи, — Вэй Ин, пожалуйста! — Он повторяет это снова и снова уже на протяжении нескольких дней, каждый раз нарываясь на грубый отказ, но Ванцзи не сдаётся.
— Лань Чжань, — отвечает Усянь, — ты не понимаешь… — Это первые обращённые к Ванцзи слова, которые не являлись бы вариацией на тему «Проваливай!», и тот резко вскидывает взгляд, в котором с очевидной отчаянной яркостью загорается надежда.
— Я понимаю, — с силой возражает Ванцзи. — Я люблю тебя. Ты мне нужен. Ты нужен нашему сыну. Пожалуйста, Вэй Ин!
— Они причинят тебе боль, — практически шепчет Усянь. — Ты пострадаешь, и в итоге они всё равно меня убьют… Но ты обязательно должен найти А-Юаня! Пожалуйста, спаси хотя бы его!
— А-Юань в безопасности, — настаивает Ванцзи. — И он нуждается в тебе. Я нуждаюсь в тебе. Я люблю тебя.
— Не говори так, — просит Усянь. — Это… Просто не говори.
— Нет, — упорствует Ванцзи. — Я люблю тебя. Всегда. Я люблю тебя.
— Я сказал — перестань!
— Я люблю тебя.
Всё это продолжается дольше, чем даже наблюдающая со стороны Вэнь Цин в состоянии вынести, — бесконечный круговорот возражений, отрицаний, отказов, и на каждую фразу Усяня Ванцзи отвечает одним и тем же.
Наконец Усянь сдаётся.
— Да гуй побе… Я тоже люблю тебя, Лань Чжань, но…
— Никаких но, — обрывает его Ванцзи. — Ты любишь меня. На этом остановимся. И я люблю тебя.
Усянь выгибается, будто хочет потянуться к Ванцзи, но ремни не позволяют ему этого. Вэнь Цин привлекает внимание своих супругов и взглядом просит их подойти к кровати. Кивнув, А-Чэн и Лань Хуань становятся с обеих сторон. Духовные силы Усяня подавлены и находятся в таком состоянии уже не первые сутки, так что Вэнь Цин уверена: если потребуется, её супруги сумеют с ним справиться, — и с осторожностью развязывает ремень на одном из запястий.
Немедленно Усянь обхватывает рукой затылок Ванцзи, притягивает его к себе и целует. Со стороны кажется, что этим поцелуем они скорее наказывают друг друга, чем доставляют удовольствие, но, когда они наконец немного отстраняются, Ванцзи выглядит бесконечно, до боли счастливым.
— Мой рассудок опять помутился, Лань Чжань, — тихо говорит Усянь. — И боюсь, это может повториться.
— Не имеет значения, — настаивает Ванцзи. — Значит, мы снова это преодолеем. Я люблю тебя.
Взгляд Усяня перемещается ему за спину, на госпожу Юй.
— Вы всё ещё здесь, — поражённо шепчет он. — Значит, вы и правда…
Госпожа Юй кивает.
— Вэй Ин… — она мгновение колеблется. — Я знаю, что причиняла тебе боль. И в той жизни, и в этой. Я поступала мелочно и жестоко, наказывая тебя за то, в чём не было твоей вины. И это было неправильно. — Она приближается к постели, и Ванцзи неохотно подвигается, чтобы дать ей подойти, но так и не отпускает руку Усяня.
Госпожа Юй становится на колени рядом с кроватью.
— Я была такой дурой. Слишком слабой, чтобы признать: я желала, чтобы ты был моим сыном. Хотела, чтобы сын Цансэ саньжэнь был нашим общим. Из-за этого я обижала и тебя, и А-Чэна. Я не прошу тебя о прощении, вряд ли у меня есть на это право, но… — Госпожа Юй берёт его руку в свою. По щекам её катятся слёзы, но она не обращает на них никакого внимания. — Мне так жаль, Вэй Ин. Я всегда буду сожалеть об этом. Ты заслуживал лучшего. — Госпожа Юй бросает взгляд на А-Чэна. — Вы оба заслуживали. Я недостойна ни того, кто был моим сыном, ни того, кто им не был.
А-Чэн молчит. Он выглядит потрясённым и явно не знает, что сказать, только умоляюще косится на Усяня, который встречается с ним глазами и ухмыляется. А-Чэн издаёт что-то среднее между всхлипом и хмыканьем, и Усянь снова оборачивается к госпоже Юй.
Он дёргает носом, как будто хочет его почесать, вот только одна рука всё ещё привязана к кровати (и за неё держится госпожа Юй), а свободную — до сих пор сжимает Ванцзи.
— Дело в том, — тихим и странно задумчивым голосом начинает Усянь, — что я прекрасно понимаю. — Он горько усмехается. — Мы все совершаем ошибки, и порой… обстоятельства меняют нас настолько, что мы уже и сами не можем узнать человека, которым когда-то были, в том, в кого превратились. Кому понимать это, как не мне? Вы все продолжаете винить себя за допущенные ошибки, но, знаете ли... когда-то… я убил тысячи людей. Некоторые из них заслуживали смерти, другие же… — Он шумно выдыхает. — И потом нужно учиться как-то жить с этим.
— Вэй Ин… — вклинивается Ванцзи.
— Не перебивай, я ещё не закончил, — Усянь приподнимается и целует Ванцзи в кончик носа, будто извиняясь за чересчур резкий тон. — Вывод, к которому я в итоге пришёл… единственное, что нам дано, это сделать всё, что в наших силах. Делай всё, что в твоих силах, и даже если потом выяснится, что ты совершил ошибку, это будет не так страшно. Наверняка ты бы поступил как-то иначе, знай ты тогда то, что узнал позже, но ты не знал. — Он встречается взглядом с госпожой Юй. — Вы были добры ко мне — с тех пор как получили эту недостающую информацию. — Усянь тепло улыбается ей. — Вам не нужно просить у меня прощения, шиму. Оно уже давно ваше.
Госпожа Юй притягивает его к себе, заключая в непродолжительные, но крепкие объятия. И если она при этом всхлипывает, то… не она одна.
Вэнь Цин осознаёт, что гроза наконец миновала.
Chapter 39
Notes:
(See the end of the chapter for notes.)
Chapter Text
Сообщить Цзысюаню и его жене, что Усянь… если ещё и не совсем здоров, то, по крайней мере, определённо на пути к выздоровлению, поручают Лань Сичэню, и тот даже рад — он не покидал эти покои несколько дней, так что прогулка по свежему воздуху будет весьма кстати.
Лань Сичэнь выходит наружу и… застывает.
Во дворике, прилегающем к их павильону, царит абсолютная тишина. По Башне золотого карпа обычно снуют целые толпы людей, но здесь — ни души: ни спешащих по каким-то своим делам адептов, ни стражи, ни слуг.
И лишь один-единственный человек сидит за столом, почему-то установленным прямо посередине двора вопреки почти по-зимнему холодной погоде, и прилежно просматривает какие-то бумаги, придавленные камнями, чтобы не разлетелись по ветру.
«Цзинь Гуанъяо…» — осознаёт Лань Сичэнь и чувствует, как по спине пробегает озноб.
Лань Сичэнь помнит, что в той, другой, жизни искренне любил своего «третьего брата», но в этой — не питает к нему любви. Просто не в силах. Максимум, на что он способен, — это сохранять напускную любезность и не выказывать инстинктивного отвращения, охватывающего его при виде Цзинь Гуанъяо, потому что в той, другой, жизни Цзинь Гуанъяо был коварен, вероломен и жесток.
И ещё потому, что гораздо проще ненавидеть Цзинь Гуанъяо, чем признать, что сам Лань Сичэнь был слабым и глупым и что в этом смысле он совсем не изменился, просто, к счастью, теперь рядом с ним оказался Усянь, поучающий и направляющий его.
Однако, наблюдая за Цзинь Гуанъяо сейчас: невысоким, скромно и аккуратно одетым и так усердно (хоть и необъяснимо) склонившимся над бумагами посреди двора, Лань Сичэнь невольно припоминает то, о чём только что говорил Усянь.
Если бы Лань Сичэнь родился сыном гулящей женщины, а не главы клана, и воспитывался в публичном доме Юньпина вместо спокойных Облачных Глубин, каким бы он вырос? Кем бы стал, если бы ему не посчастливилось быть Цзэу-цзюнем, одним из Двух нефритов клана Лань?
«Обстоятельства меняют нас», воистину так. Нынешнего Цзинь Гуанъяо никогда не спускали с парадной лестницы Башни золотого карпа. За его спиной не судачили в Цинхэ, он не был вынужден пособничать Вэнь Жоханю в злодействах. Цзинь Гуанъяо забрал из Юньпина прославленный Цзэу-цзюнь и привёз в Облачные Глубины, где сплетничать запрещено, а по прибытии в Башню золотого карпа его с почётом приняли как брата. У нынешнего Цзинь Гуанъяо есть жена, сын и мать. Лань Цижэнь открыто сожалел о его отъезде и пожелал ему удачи на новом месте.
Лань Сичэнь не представляет, каким человеком является Цзинь Гуанъяо сейчас, и не слишком доверяет своей способности судить об этом. Кое-что явно отличается: например, в этой жизни Цзинь Гуанъяо не носит ушамао, а укладывает волосы, как принято в клане Цзинь, — в высокий хвост, скреплённый затейливой золотой заколкой. Кое-что, однако, осталось прежним, и Лань Сичэню не хватает информации, чтобы разобраться, что из этого важнее.
Цзинь Гуанъяо поднимает голову и улыбается. Лань Сичэнь улыбается в ответ — так же любезно и... так же неискренне.
— Цзэу-цзюнь, — приветствует Цзинь Гуанъяо, вставая из-за стола и кланяясь. — Означает ли это, что молодой господин Вэй оправился от своей… болезни?
По всей видимости, на какое-то мгновение Лань Сичэню не удаётся полностью контролировать свою реакцию, потому что Цзинь Гуанъяо склоняет голову набок и улыбка исчезает с его лица.
— Боюсь, что, — деликатно начинает он, — у исключительных печатей молчания клана Юньмэн Цзян есть весьма существенный недостаток. Увы, они никак не сигнализируют своему создателю, что их сила иссякла и действие прекратилось.
Лань Сичэнь ощущает, как кровь отливает от его лица. Это… очень плохо.
Цзинь Гуанъяо оглядывается на свой стол.
— Я взял на себя смелость изменить маршруты патрулирования так, чтобы стража не проходила поблизости. В течение нескольких дней я работал в этом дворе, ночуя вон там. — Он указывает на кладовую, прилегающую к покоям, которые они заняли. — Таким образом, мне удалось вовремя перехватить нескольких людей, которые намеревались пройти здесь, и отослать их прочь.
Лань Сичэнь сглатывает.
— Как много вы слышали? — спрашивает он, стараясь, чтобы это не звучало как обвинение, но вряд ли полностью преуспевает в этом.
— Немало, — не лукавя, отвечает Цзинь Гуанъяо. — Многое стало… понятнее, чем было раньше. — Он на мгновение колеблется. — Когда молодой господин Вэй окончательно поправится, я был бы благодарен, если бы мне удалось переговорить с ним.
— Зачем? — резко интересуется Лань Сичэнь. Это выходит непроизвольно, он ничего не может с собой поделать.
На этот раз улыбка Цзинь Гуанъяо не сияет фальшивым радушием, которое он обычно демонстрирует окружающим, она выходит кривоватой и немного горькой.
— Чтобы спросить его, — поясняет Цзинь Гуанъяо. — Чтобы понять, почему вы спасли меня, хотя на дух не переносите. Вероятно, это была его идея. И почему…
Он прерывается, потому что дверь за спиной Лань Сичэня распахивается.
Усянь появляется из покоев. Ванцзи и А-Чэн следуют по обе стороны от него, а госпожа Юй и Вэнь Цин — немного позади. При естественном освещении Усянь выглядит ужасно — бледным и измотанным, с синяками на запястьях в тех местах, где он пытался высвободиться из ремней.
Обычный язвительно-оптимистический настрой, однако, уже вернулся к нему.
— Так спрашивай, — усмехается Усянь.
Цзинь Гуанъяо склоняется в поклоне.
— Вы прожили иную жизнь, — начинает он. — Насколько я понял, я тоже являлся… её частью.
— Совершенно верно.
Цзинь Гуанъяо опускает глаза.
— И по всей видимости, я причинил… много зла, — тихо продолжает он. — Чего я не могу понять, так это — почему вы спасли меня и, более того, постарались, чтобы я получил всё, о чём только мечтал.
Губы госпожи Юй иронично выгибаются.
— Вполне в его духе… — бормочет она.
Усянь перестаёт улыбаться, становясь совершенно серьёзным. Это выражение не идёт ему и никогда не шло.
— Потому что тебе тоже причинили зло, — откликается он. — И я подумал, что, получив возможность стать хорошим человеком и не подвергаться унижениям, ты мог бы ухватиться за неё. Поэтому я не воспротивился и не поспешил избавиться от тебя сам, когда узнал, что Цзэу-цзюнь отправился за тобой в Юньпин. Это на самом деле была его идея. Он ненавидит не тебя, а то, о чём ты ему напоминаешь. Видишь ли, Цзэу-цзюню пришлось самому погрузиться в мою память. Я, можно сказать, в буквальном смысле стал его детским травмирующим переживанием.
— Я не был ребёнком! — возражает Лань Сичэнь.
— Ты и сейчас — дитя, — фыркает Усянь. — Вы все — дети. За исключением Лань Чжаня, и то — только из-за того, что я не собирался ждать ещё полсотни лет, пока он вырастет, прежде чем стать его супругом.
Госпожа Юй бросает на него осуждающий взгляд, и Усянь ухмыляется.
— Да, даже вы, — смеётся он. — Вы моя шиму, но тоже безумно молоды. Моложе, чем Цзинь Лин при нашей последней встрече. — Усянь произносит это шутливым тоном, но явно не шутит. Лань Сичэнь поневоле задумывается, что означало перемещение во времени для Усяня. Показывая ему воспоминания, тот ограничился совсем небольшим отрезком своей жизни (в теле Мо Сюаньюя) относительно момента, в котором они сейчас находятся. И Лань Сичэню доподлинно неизвестно, сколько ещё лет хранится у Усяня в памяти, но он подозревает, что немало.
Внимание Усяня снова переключается на Цзинь Гуанъяо.
— Я тоже совершал ужасные вещи, Цзинь Гуанъяо. На самом деле, злодеем может стать любой. За исключением опять же Лань Чжаня. И ещё моей шицзе. Но они — недосягаемы и совершенны. — Он пожимает плечами. — Так что ты заслуживал, чтобы тебе дали шанс.
Цзинь Гуанъяо колеблется и явно собирается с духом.
— А что ты скажешь о моём сыне?
Усяня непроизвольно передёргивает.
— Его… Постой! Ты ведь имеешь в виду того сына, который у тебя сейчас? Мо Сюань… то есть Цзинь Сюаньюя?
— Д-да, — с осторожностью подтверждает Цзинь Гуанъяо. — Моего сына А-Юя. Цзинь Сюаньюя. Ты принёс его в Башню золотого карпа. Есть ли что-то… — Он сглатывает. — Что мне нужно знать? Или сделать? Если ему грозит опасность, то я хотел бы подготовиться заранее. Чтобы защитить его.
Усянь смотрит на него долгим взглядом и потом вздыхает.
— Тогда… ему пришлось несладко. С ним неоднократно обходились очень жестоко, и он… не вынес этого.
— Кто обидел его? — в голосе Цзинь Гуанъяо проскальзывает гнев. — Могу я как-нибудь не подпустить их к нему?
— Не думаю, что ты хочешь это услышать, — мотает головой Усянь.
— Но мне нужно услышать! — Цзинь Гуанъяо склоняется в поклоне. — Пожалуйста! А-Юй — мой сын. Я люблю его и должен его уберечь!
— Это был ты, — говорит Усянь. И хотя его слова звучат мягко, Цзинь Гуанъяо пошатывается, как от удара. — И семейство Мо. Но теперь они не смогут до него добраться, а если бы я не был абсолютно уверен, что он в безопасности рядом с тобой, что ты его любишь… клянусь, я не допустил бы, чтобы ты стал ему отцом. Я убил бы тебя, прежде чем позволил навредить этому ребёнку.
— Спасибо, — дрогнувшим голосом отзывается Цзинь Гуанъяо. — Я искренне благодарю вас за это.
Усянь улыбается.
— Но тебе, вероятно, следует учесть, что он вырастет «обрезанным рукавом» и полюбит краситься, совершенно этого не умея.
— Тогда я попрошу мать и госпожу Сысы научить его искусству макияжа, — не моргнув глазом, находится Цзинь Гуанъяо. — Они обе прекрасно этим владеют.
— Отличное решение.
— А моя жена? — спрашивает Цзинь Гуанъяо.
— Твоя жена Мо Фань? — уточняет Усянь.
— Да. Неужели я также… — Цзинь Гуанъяо не заканчивает свою фразу.
— Насколько мне известно, — припоминает Усянь, — она умерла от сторонних причин до того, как вы могли бы встретиться.
Цзинь Гуанъяо некоторое время молчит, не сводя взгляда с Усяня.
— Я собирался спросить о жене и сыне, которые, как я понял, были у меня раньше, — наконец произносит он, — но, кажется, не хочу о них знать. Достаточно того, что у меня есть эта жена и этот сын и скоро родится второй. Я счастлив и доволен своей жизнью, той, какую имею, и не хотел бы даже задумываться о… других вариантах.
— Очень мудро с твоей стороны, — соглашается Усянь. — Если это поможет, я могу подтвердить, что прежняя жена, безусловно, подходила тебе гораздо меньше, чем Мо Фань, и ваш брак не был счастливым.
— Значит, у меня ещё больше поводов для благодарности, чем я думал, — откликается Цзинь Гуанъяо. Он выпрямляется. — Я не могу представить никаких доказательств или особых причин, которые заставили бы вас доверять мне, но я хотел бы подтвердить, что не являюсь тем чудовищем, которое вы помните. Я люблю свою жену, своего сына и своего брата. Я занимаю достойное место в кругу семьи. Воистину у меня есть всё, что мне нужно. И я мечтаю лишь о том, чтобы так оставалось и в дальнейшем.
Усянь кивает.
— Вот и отлично. Будь счастлив, Цзинь Гуанъяо, — его лицо оживляется, снова освещаясь лукавой улыбкой. — Чего ещё могу я желать для своего зятя?
«Усянь, — вспоминает Лань Сичэнь, — был посажённым отцом жены Цзинь Гуанъяо во время их бракосочетания».
Цзинь Гуанъяо смеётся.
— Как скажете… глубокоуважаемый тесть. — Он кланяется и начинает складывать свои бумаги. — Тогда я пойду скажу страже, что они могут возобновить патрулирование, и продолжу свою работу там, где потеплее.
Доставив сообщение Цзысюаню и его жене, Лань Сичэнь разыскивает человека, которого меньше всего хотел бы видеть.
Цзинь Гуанъяо уже вернулся в обычные рабочие покои. Поднимаясь, чтобы поприветствовать вошедшего, он позволяет Лань Сичэню заметить своё удивление.
— Цзэу-цзюнь, — с поклоном произносит Цзинь Гуанъяо, — чем могу вам служить?
Лань Сичэнь прикрывает за собой дверь.
— Усянь прав, — говорит… нет, признаётся он после этого. — Я ненавижу не вас.
Цзинь Гуанъяо кивает.
— Я верю вам. — И ждёт продолжения вежливо и невозмутимо.
Лань Сичэнь вздыхает.
— Понимаете, я видел его воспоминания о вас. Вы были… — он колеблется. Не ему проявлять ненужную жестокость.
Цзинь Гуанъяо улыбается.
— Позвольте предположить, — говорит он. — Меня унижали, и я не простил этого. Я был полон коварства и скрывал свою сущность. Улыбался, строил планы и навредил многим, — Цзинь Гуанъяо произносит это совершенно спокойно. — Я… всё ещё я, Цзэу-цзюнь, так что сознаю все самые тёмные желания, когда-либо гнездившиеся в моём сердце. И могу представить, кем стал бы, если бы поддался им. Сосредоточился на них и начал размышлять, как отомщу за каждую обиду, каждое оскорбление, каждый удар. Если бы этих обид, оскорблений и ударов было больше, чем сейчас. Если бы у меня не появилось столько причин для того, чтобы стать… лучше.
Лань Сичэнь слышит отголоски Цзинь Гуанъяо из воспоминаний Усяня, и его кожа покрывается мурашками.
— Вы и правда представляете… — вот и всё, что он может выдавить.
— Безусловно, — не колеблясь, откликается Цзинь Гуанъяо. — Видите ли, Цзэу-цзюнь, у меня прекрасная память… Это благословение, потому что благодаря ей я очень хорошо справляюсь с некоторыми задачами. И это проклятие, потому что я не могу ничего забыть, даже если бы захотел. — Его взгляд остаётся спокойным, безучастным. — И я ничего не забываю. Даже сейчас. Но дело в том, что моя месть уже свершилась.
Внутри Лань Сичэня всё резко обрывается, но Цзинь Гуанъяо ещё не закончил.
Его улыбка становится шире.
— Я зашёл в публичный дом, где я вырос, одетый в золотые одежды и окружённый стражей из заклинателей, в числе которых были лучшие из лучших в ордене Цзинь. Мне не пришлось произносить ни слова. Мянь-Мянь… Дева Ло, шимэй и подруга моего брата, говорила от моего имени. Она встала посреди этого отребья с грациозностью и достоинством императрицы и заявила, что пришла выкупить госпожу Мэн. Привели мою мать, и та расплакалась от счастья и гордости. Шлюхи, которые были к ней жестоки, шлюхи, которых я ненавидел, замерли в шоке. А потом Мянь-Мянь спросила у моей матери, есть ли среди них её подруги? И моя мать назвала только Сысы, всегда относившуюся к нам по-доброму. Мянь-Мянь кивнула, доставая ещё денег, чтобы заплатить за Сысы, и затем переспросила: «Кто-нибудь ещё? Столько, сколько захотите». — Губы Цзинь Гуанъяо сжимаются плотнее, придавая его улыбке мстительный оттенок. — Но моя мать ответила: «Нет. Только Сысы». И мы ушли оттуда с моей матерью и Сысы, оставив их там.
Лань Сичэнь моргает. Он не ожидал… такого.
— С тех пор, — продолжает Цзинь Гуанъяо, — моя мать и её подруга с почётом проживают в Башне золотого карпа. Они не общаются с мужчинами, не принадлежащими к семье, потому что таково их желание, но часто пьют чай с другими дамами, которые, должен сказать, приходят в неумеренный восторг от некоторых рассказов моей матери и Сысы, но женские привычки отличаются от мужских, и я предпочитаю не очень об этом задумываться. И те оставшиеся в Юньпине шлюхи, которые были жестоки к нам, знают об этом. Знают, что могли бы быть вознаграждены подобным же образом, если бы когда-то вели себя добрее. — Цзинь Гуанъяо склоняет голову набок, слишком воспитанный, чтобы пожать плечами. — Возможно, вы сочтёте меня мелочным и жестоким из-за того, что мысли об этом доставляют мне удовольствие. Но такова моя месть, и её достаточно.
Лань Сичэнь понимает. В этом и правда есть доля жестокости.
— В прошлой жизни Усяня, — медленно произносит он, — мы с вами были… друзьями. И я последним усомнился в своём друге, продолжая защищать и оправдывать вас, пока остальные старались раскрыть ваши преступления. — Лань Сичэнь делает один глубокий вдох, потом второй. Это… непросто. — Я ненавижу не вас. Я ненавижу то, что вам… другому вам, удалось меня обмануть. Что я был слаб. Если бы я только догадался, что вы… — Он на мгновение замолкает. — Всё могло закончиться лучше. По мнению Усяня, я считал, что должен был спасти вас и… всех прочих. Скорее всего, он прав.
Цзинь Гуанъяо кивает.
— Что ж, в этой жизни, Цзэу-цзюнь, вы и правда спасли меня. Но я благодарю вас за… вероятно, за ваши намерения? За то, что вы верили, что я заслуживаю спасения даже после того, как я совершил все эти ужасные вещи. — Он улыбается, но не своей отработанной идеальной улыбкой, а с лёгким оттенком иронии. — Не сочтите меня наглым и самонадеянным, но, по моему мнению, вам следует простить себя за это. Подозреваю, что я был чрезвычайно убедителен. И если мы на самом деле дружили… вы должны были увидеть, что при всех моих недостатках, я способен и на любовь, и на преданность.
По крайней мере это Лань Сичэнь в состоянии признать.
— Усянь полагает, что я был единственным человеком, которому вы не только ни разу не вредили, но даже не делали такой попытки.
— В той жизни, где я, очевидно, поддался всем своим самым тёмным побуждениям, это означало бы, что я действительно очень вас любил. — Цзинь Гуанъяо встречается с ним взглядом. — Цзэу-цзюнь, позвольте мне внести ясность: я не ожидаю, что мы с вами станем друзьями в этой жизни, но я не держу на вас никакого зла. Вы были добры ко мне, в то время как для вас было бы легче и по большому счету безопаснее просто убить меня, и вы могли это сделать, не страшась никаких последствий. Вы привели меня в свой дом, где со мной обращались с уважением, а затем — доставили к моему брату. И если я ощущал вашу неприязнь, я точно так же видел, что вы изо всех сил старались её скрыть. Я благодарен за вашу доброту. Если этот недостойный управляющий однажды сможет быть полезен, вам достаточно будет просто попросить.
Лань Сичэнь ловит себя на том, что тоже улыбается.
— Поскольку между нашими кланами союз, а Цзысюань — мой названный брат, я и не ждал иного от самого младшего из моих братьев.
Пару мгновений Цзинь Гуанъяо удивлённо моргает, а потом смеётся — легко и от души.
— Означает ли это, что мне следует называть вас «эр-гэ»? — спрашивает он шутливым тоном.
Лань Сичэнь размышляет — снова ли он поступает как дурак, или это и правда начало пути к лучшему будущему?
— Да, — отзывается он. — Пожалуйста.
В день, когда Вэй Усянь умер, он просыпается в своих просторных покоях в той части Башни золотого карпа, которая отведена для членов семьи и прочих родственников главы клана. Поднимается, одевается в шёлковые элегантные одежды в цветах Цзянов и Ланей, скрепляет свои волосы серебряной заколкой и выходит из комнаты, как раз к завтраку, приготовленному его супругом. И сын Вэй Усяня приветствует его весёлой улыбкой.
В день, когда Вэй Усянь умер, супруг, как обычно, рад его видеть, но в то же время что-то в лице Лань Чжаня заставляет того выглядеть слегка виноватым, и Вэй Усянь прищуривается и требует, чтобы Лань Чжань немедленно признавался, что он скрывает.
В день, когда Вэй Усянь умер, его супруг очаровательно краснеет, а А-Юань восклицает:
— Папа, мы нашли… кое-что!
В день, когда Вэй Усянь умер, сын берёт его за руку и тянет в уголок, где обнаруживается корзинка, а в ней, свернувшись, крепко дремлет маленький чёрный котёнок.
В день, когда Вэй Усянь умер, худшее, что случается, это то, что А-Юань заливается слезами, когда Вэй Усянь объясняет ему, что котята вырастают в котов, которые совсем не дружат с кроликами, и что котята и взрослые кошки плохо переносят переезды, а А-Юань и его родители по-прежнему будут много путешествовать, короче говоря, что они не могут оставить котёнка.
В день, когда Вэй Усянь умер, хорошее настроение возвращается к А-Юаню, после того как Вэй Усянь предлагает подарить котёнка двоюродному братику А-Юю, чтобы тот развлекал его, когда А-Юань уедет (как скоро ему придётся), и чтобы А-Юю не было одиноко.
В день, когда Вэй Усянь умер, Цзинь Гуанъяо долго смотрит на котёнка, потом на Усяня, а затем произносит ничего не выражающим тоном:
— Смотри, А-Юй. Дедушка принёс тебе подарок.
В день, когда Вэй Усянь умер, он прощается со своим шутящим (но не совсем шутящим) зятем и навещает своего брата, и свою шицзе, и их супругов, и Вэнь Цин, жену своего брата, и свою шиму. И в приступе непривычной для самого себя искренности сообщает каждому из них, как сильно их любит.
В час, когда Вэй Усянь умер, он сидит наедине с Цзян Чэном и своей шицзе. Каждый из них держит его за руку, и они беседуют обо всяких пустяках, не обращая внимания на его молчание, легко и непринуждённо, как всегда беседовали ещё с тех пор, когда были детьми.
В миг, когда Вэй Усянь умер, он сжимает их руки, и они сжимают его ладони в ответ.
— Мы рядом, — говорит Цзян Чэн.
— Мы любим тебя, — говорит шицзе.
— Не отпускайте, — говорит Вэй Усянь.
— Не отпустим, — откликаются они хором. И не отпускают.
После этого они плачут, втроём. Потому что этот миг миновал и все они живы.
— Мы трое, мы всегда будем вместе, — обещает шицзе.
Впервые за очень долгий срок наступает новое время. Эти мгновения Вэй Усянь ещё не проживал.
И ему кажется, что оковы прошлого наконец спадают с него. Он чувствует себя лёгким. Свободным.
А потом они выходят, чтобы снова воссоединиться со всеми тремя поколениями своей семьи.
Notes:
Примечание автора:
Ну вот и конец… Если можно так сказать. Впереди много сиквелов, так что история ещё не закончилась.
Написание этого фика помогло мне пережить очень тяжёлый для меня период. А процесс выкладки помог преодолеть тяжёлое время для всех.
Если эта история оказалась значимой для вас, если она принесла вам радость, катарсис и утешение, я очень рада.
Если она расстроила вас или причинила вам боль, мне очень жаль. Я старалась избежать этого по мере своих возможностей.
И если есть что-то, что мне хотелось бы, чтобы вы вынесли из моего фика, то это следующее: Депрессия лжёт. Ваша боль имеет значение. Каждый заслуживает утешения. Лучшие люди — это добрые люди. Исцеление требует времени. Все могут измениться. Относитесь с пониманием — к себе и к другим. Ну а если кто-то просто хочет вас обидеть? Они даже не стоят того, чтобы с ними разговаривать.
Примечание переводчика:
Как уже сказано выше — впереди много сиквелов. И мы обязательно переведём всё до конца. Но в настоящее время у переводчика немного «замылился глаз» от продолжительного погружения в одного и того же автора, поэтому мы выложим ещё один вбоквел про госпожу Юй, а затем возьмём небольшой перерыв — отчасти чтобы просто передохнуть, отчасти чтобы попереводить что-нибудь другое, прежде чем снова вернуться к этому циклу. Да, и не забудьте подписаться именно на цикл, если хотите получать уведомления о новых принадлежащих к нему фиках.
Pages Navigation
Undiene on Chapter 1 Sun 02 Aug 2020 07:31PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 1 Mon 03 Aug 2020 08:03PM UTC
Comment Actions
keika on Chapter 1 Sat 06 Mar 2021 03:57AM UTC
Comment Actions
dNib on Chapter 1 Wed 09 Jun 2021 05:22AM UTC
Comment Actions
YiWenSanBuZhi on Chapter 2 Thu 06 Aug 2020 03:53PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 2 Thu 06 Aug 2020 05:28PM UTC
Last Edited Thu 06 Aug 2020 05:28PM UTC
Comment Actions
ilmari_wing on Chapter 2 Sun 23 Oct 2022 09:40PM UTC
Comment Actions
Undiene on Chapter 3 Fri 07 Aug 2020 12:47PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 3 Sat 08 Aug 2020 01:17AM UTC
Comment Actions
Vse_vertitsya on Chapter 3 Wed 22 Feb 2023 12:40AM UTC
Comment Actions
Daria_biol on Chapter 10 Thu 11 Nov 2021 10:58AM UTC
Comment Actions
annDyllis on Chapter 10 Sat 20 Nov 2021 08:01PM UTC
Comment Actions
Onixsan on Chapter 13 Fri 11 Sep 2020 10:08PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 04:27AM UTC
Comment Actions
sKarEd on Chapter 13 Sat 12 Sep 2020 11:32PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 04:30AM UTC
Comment Actions
sKarEd on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 11:36AM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 01:43PM UTC
Comment Actions
sKarEd on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 08:13PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 08:28PM UTC
Comment Actions
Olebarda on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 12:31AM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 13 Sun 13 Sep 2020 04:31AM UTC
Comment Actions
Onixsan on Chapter 14 Mon 14 Sep 2020 07:19AM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 14 Mon 14 Sep 2020 01:21PM UTC
Comment Actions
Onixsan on Chapter 15 Fri 18 Sep 2020 09:48AM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 15 Fri 18 Sep 2020 10:23AM UTC
Comment Actions
Onixsan on Chapter 16 Sun 20 Sep 2020 02:20PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 16 Thu 24 Sep 2020 10:52AM UTC
Comment Actions
sKarEd on Chapter 16 Mon 21 Sep 2020 07:32PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 16 Thu 24 Sep 2020 10:53AM UTC
Comment Actions
toptujka on Chapter 16 Sat 12 Jun 2021 06:26PM UTC
Comment Actions
sKarEd on Chapter 17 Thu 24 Sep 2020 05:54PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 17 Sun 27 Sep 2020 10:27PM UTC
Comment Actions
Onixsan on Chapter 17 Fri 25 Sep 2020 01:19PM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 17 Sun 27 Sep 2020 10:28PM UTC
Comment Actions
Olebarda on Chapter 17 Sun 27 Sep 2020 01:00AM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 17 Sun 27 Sep 2020 10:28PM UTC
Comment Actions
Onixsan on Chapter 18 Mon 28 Sep 2020 06:11AM UTC
Comment Actions
somewhere_there (leen1707) on Chapter 18 Wed 30 Sep 2020 03:16PM UTC
Comment Actions
Pages Navigation