Actions

Work Header

Без конца, начала и середины

Chapter 2: Загадочный гость капитана Блада

Chapter Text

Немногим из тех, кто слышал о Питере Бладе, знаменитом пирате Карибского моря, известно, что прежде капитан Блад был доктором Бладом, добропорядочным ирландским врачом, лишь по несчастной случайности причисленным к повстанцам герцога Монмута. Но друзья капитана знали, что в сердце его, пусть и ожесточённом несправедливостью и лишениями, осталось место состраданию и человечности, свидетельством чему служила готовность, с которой Блад практиковал своё хирургическое искусство, когда в том выпадала нужда, не особенно заботясь о том, кому именно он оказывает помощь.

Недавно Питер Блад исцелил сломанную ногу губернатора Эспаньолы дона Иларио де Сааведра, теперь же он склонился над другим пациентом, без сознания лежащим на кушетке.

Этого человека обнаружили и доставили на борт матросы, отправленные на берег за пресной водой. Пираты отнюдь не склонный к милосердию народ, но многие из команды "Арабеллы", включая самого капитана Блада, были беглыми рабами, и знакомые следы кандалов на запястьях и лодыжках вызвали в них даже больше сочувствия, чем испятнанная кровью одежда.

В процессе извлечения пули стало ясно, что это ранение в плечо — не первое, и Бладу пришлось призвать весь свой врачебный опыт, чтобы провести операцию с должной деликатностью.

Когда всё закончилось, Питер Блад вымыл руки и аккуратно спустил рукава батистовой рубашки, не сводя внимательного взгляда со своего пациента. Хоть операция и прошла успешно, его состояние оставалось тяжёлым, не в последнюю очередь из-за сильного истощения. Едва ли ему удастся избежать лихорадки.

Любопытство Блада носило не только медицинский характер. Ничуть не меньше его интересовало, кто такой этот незнакомец и как он оказался на пустынном берегу, но пока раненый не очнулся, оставалось только строить догадки.

Белый, и явно не местный уроженец, лет ему на первый взгляд было около пятидесяти. Русые, чуть тронутые сединой волосы ни с чем не сообразующейся длины и лохматая борода — видно, некогда их обладатель стригся коротко и брился чисто. Старый шрам на левой щеке — солдат? бродяга? преступник? С уверенностью можно было лишь сказать, что рану на щеке зашивал не врач, а коновал. Но если отбросить шрам, что-то в лице этого мужчины неуловимо напоминало де Рюйтера, у которого Питер Блад в своё время получил несколько весьма ценных уроков морского боя. Вполне вероятно, незнакомец был голландцем, соотечественником великого флотоводца. Или дриксенцем.

Солнечный свет заливал просторную, роскошно обставленную каюту. Раненый пришёл в себя и настороженно разглядывал изысканную резную мебель, бархатные драпировки и позолоченные панели.

— Приветствую вас на борту "Арабеллы"! — капитан Блад сделал радушный жест. — Позвольте узнать, как вы себя чувствуете?

— Живым, — незнакомец приподнялся, опираясь на локоть неповреждённой руки. Было заметно, что даже это простое движение далось ему с трудом. — Чего никак не ожидал.

— Судьба всем нам порой преподносит сюрпризы, — добродушно заметил Блад. — Как врач, могу заверить, что у вас есть все шансы пребывать в этом состоянии и дальше.

— Так это вам я обязан? — раненый указал подбородком на перевязанное плечо. — И кого же мне следует благодарить?

— Ах да, я же не представился. Питер Блад, капитан этого замечательного судна, — и Блад с изяществом, не без театральности, поклонился.

Он привык, что его имя, имя морского разбойника, широко известно в этих краях, и был готов к изумлению и даже испугу, но следующий вопрос застал его врасплох.

— Под флагом какой страны ходит ваш корабль?

От неожиданности Блад рассмеялся.

— Вы, видно, недавно на юге, иначе бы знали.

— Знал что?

— Что капитан Блад только один флаг может назвать своим, и флаг этот — "Весёлый Роджер".

После паузы незнакомец заметил:

— Мне бы и во сне не привиделось, что на пиратском корабле из меня могут вытащить пулю, а не всадить. Я вам очень признателен.

Питер Блад пододвинул ближе к кушетке трёхногий табурет и сел, чтоб его собеседнику не приходилось задирать голову.

— Я представился честь по чести. Теперь ваша очередь

— Йозеф Канмахер, — прозвучало после секундного колебания, как будто Йозеф Канмахер сомневался в том, какое имя назвать. — Беглый раб.

— Не первый на этом судне. Я и несколько моих товарищей тоже были проданы в рабство, а теперь, как видите, свободные люди. Хоть и вне закона.

— Простите мой вопрос, но причина, по которой вас лишили свободы...

— Заключается в том, что, исполняя клятву Гиппократа, я оказал помощь неугодному короне человеку. Об этом не жалею — из парня вышел отличный штурман.

— Хороший штурман на корабле дорогого стоит, — задумчиво проговорил Канмахер. — Дороже только хороший канонир.

— О, наш канонир выше всяких похвал. Нед Огл, вы с ним непременно познакомитесь, как только почувствуете себя лучше, — заверил капитан Блад. — И, раз уж вы теперь с нами, фигурально выражаясь, в одной лодке, я должен знать, кто вы и откуда.

Йозеф Канмахер коротко кивнул, признавая за Бладом право требовать ответа на эти вопросы.

— Моряк. Из Дриксен.

— И причина, по которой...

— Жадность, — Канмахер пожал плечами, поморщился, криво усмехнулся. — Меня приговорили к смертной казни за государственную измену, но вместо того, чтобы расстрелять или повесить, продали на плантации.

— У вашего кесаря, — заметил Блад после паузы, — много общего с нашим добрым королём Яковом. Мы с вами как-нибудь об этом ещё побеседуем, а пока отдыхайте. Вам надо восстанавливать силы.

Он встал и уже было собрался уходить, как дриксенец окликнул его.

— Капитан. Это, — Канмахер хлопнул ладонью по изящной кушетке, на которой лежал, — безусловно, великолепное ложе. Но когда поднимется волнение, я бы предпочёл оказаться в обычном матросском гамаке.

— Я немедленно пришлю стюарда подвесить для вас койку. Не стесняйтесь обращаться к нему, если понадобится что-то ещё, Джон парень расторопный и исполнительный.

Позже Джон доложил капитану, что дриксенец, перебравшись в гамак, уснул сразу же, как поднялся ветер.

Корабли дриксенцев, как, впрочем, и других обитателей Золотых Земель, редко заходили в Карибское море, а европейцы почти не показывались даже в Померанцевом, не говоря уж об Устричном, предпочитая богатства Нового Света хитросплетениям чужой политики. И хотя некоторые торговые связи поддерживались по старой памяти, в Карибском море Золотые Земли представлялись как бы другим миром, далёким и загадочным — так редко новости из одной части света поступали в другую. Место новостей занимали байки и небылицы, порой отчаянно несуразные: что все золотоземельцы — язычники и маги, продавшие душу дьяволу, что они приносят кровавые жертвы, на крови клянутся и кровь же пьют... Последнее, правда, опровергалось стоимостью кэналлийских вин: в краю, где одни люди продавали и покупали других, никто бы не поверил, что человеческая кровь может стоить так дорого, дороже, чем драгоценная кровь виноградной лозы.

Йозеф Канмахер не походил ни на кровопийцу, ни на язычника, особенно после того, как сбрил бороду и был неумело, но старательно подстрижен исполнительным Джоном. В ответ на заданный Волверстоном (и прозвучавший в исполнении этого одноглазого великана довольно угрожающе) вопрос о вероисповедании золотоземелец кратко, не вдаваясь в богословские подробности, рассказал об эсператизме и после недолгой дискуссии в кают-компании был признан таким же добрым христианином, как и все прочие за столом, а по мнению капитана, так и вовсе добрым католиком. Сам Канмахер не был склонен соглашаться с таким определением и изобразил для любопытствующих символ эсператистской веры — семилучевую звезду, решительно несходную с крестом. Саму эсперу он предъявить не мог, поскольку лишился её в ходе своих злоключений — звезда была отлита из серебра.

— В Англии у осуждённых хотя бы не отнимают распятие! — возмутился Джереми Питт.

— А в Дриксен — эсперу, — пожал плечами Канмахер и тут же поморщился. — Но в здешних местах этот символ не связывают с именем Создателя, и, значит, нет никакого резона оставлять его невольнику.

Слова эти прозвучали на удивление спокойно. Судя по всему, Йозеф Канмахер не имел обыкновения бурно выражать свои чувства и, если и испытывал таковые, предпочитал таить их глубоко в душе. Он вообще мало распространялся о себе, хоть и отвечал на прямые вопросы — неизменно сухо. Впрочем, дриксенца не донимали. Команда "Арабеллы", впервые узревшая воочию настоящего золотоземельца, быстро успокоилась, и вскоре даже самые невежественные перестали перестали складывать пальцы в обороняющие от сглаза знаки, завидев Канмахера на палубе — таким он был обычным.

И всё же не совсем обычным.

По тому, как он воздал должное великолепной "Арабелле", какие взгляды бросал на парусное вооружение, какими словами обменивался с Недом Оглом, склонясь вместе с тем над любовно начищенными пушками, становилось ясно, что, в каком бы звании Йозев Канмахер не начал свою службу в дриксенском флоте, разжаловали его не из матросов. И даже не из младших офицеров.

Среди пиратов люди, смыслящие морском деле, редкость. За это ремесло берутся по глупости, от жадности, из безысходности, никак не по призванию. Питер Блад, успевший получить опыт морских сражений под руководством блестящего голландского флотоводца во время франко-голландской войны, был счастливым исключением из этого невесёлого правила и мог распознать другое такое исключение.

У "Арабеллы" мог быть только один капитан, но если бы Блад нашёл знающего и опытного человека, чтобы поставить его капитаном (разумеется, оставив общее командование за собой) на свой второй корабль, стоящий сейчас в ремонтном доке, насколько бы расширились его возможности!

Йозев Канмахер, подобно Бладу и его товарищам, был осуждён и продан в рабство правительством своей страны, и ему, точно так же, как им, некуда было возвращаться. Предложение Блада должно было показаться золотоземельцу весьма щедрым, и капитан, не торопясь его делать, продолжал приглядываться к Канмахеру и заодно приглядывать за тем, как заживает его рана.

— Где господин Канмахер? — поинтересовался как-то вечером Нат Хагторп, налегая на приготовленное чернокожим коком ирландское рагу по-карибски.

— Сказал, что не голоден, — сообщил Джон, исполнявший обязанности стюарда. — Капитан, мне показалось, он болен.

— Только бы не малярия! — встревожился Огл, за разговорами о пушках успевший крепко привязаться к сдержанному дриксенцу.

Блад быстр закончил свой ужин и, извинившись перед сотрапезниками, вернулся в капитанскую каюту, которую продолжал делить с Канмахером.

— Джозеф? — Позвал он, входя.

— Питер.

— Джон говорит, тебе нехорошо, — Блад вглядывался в лицо Канмахера, намётанным докторским вглядом различая признаки испытываемой пациентом боли. — Плечо?

— Голова. Тут ты ничем не поможешь.

— Погоди, сначала надо разобраться. Если мигрень началась так вдруг...

— Не вдруг, — прервал Канмахер. — Головные боли у меня уже давно. Их ничем не заглушить, но они всегда проходят.

— Ничем, говоришь? — Питер Блад поглядывал на свою сумку с врачебными принадлежностями. — И какие же средства ты применял?

— Я и половины не назову, потому что не знаю названий. — Канмахер стиснул зубы, пережидая особенно сильный приступ. - Меня лечил кэналлиец, — добавил он, как будто это всё объясняло.

Блад смотрел непонимающе, и золотоземелец пояснил:

— В нашей части света кэналлийцы считаются лучшими лекарями, и не без оснований. Если уж кэналлиец ничего не смог сделать, то ты... Извини, Питер.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — отрезал Питер Блад голосом, в котором сочувствие мешалось с досадой.— А ты пока постарайся уснуть.

И прежде чем поручить Канмахера попечению Джона, всё же напоил его травяной настойкой, долженствующей если не утолить боль полностью, то хотя бы отчасти её уменьшить.

На следующий день ничто в наружности дриксенца, кроме тёмных кругов под глазами, не напоминало о свалившем его накануне недомогании. Но хоть он и утверждал, что эти приступы редки и не оставляют по себе ничего, кроме неприятных воспоминаний, Блад всё же расспросил Канмахера о вызвавшей их причине.

— Рей, — ответил тот и указал взглядом на рангоутное дерево, к которому крепился прямой парус.

— Ты упал с рея? — предположил Волверстон.

— Наоборот, — поправил Канмахер, — рей упал на меня.

— Быть не может, — недоверчиво сказал Нат Хагторп, переводя взгляд с дриксенца на рангоут и обратно, — если бы тебе на голову свалился рей, то она бы никогда уже не болела.

— И как оно? Когда на тебя рушится этакая махина? — Полюбопытствовал Питт.

— Не знаю, — Канмахеру этот разговор был явно не по душе. — Я потерял сознание.

— Горячее, видно, вышло дельце, — задумчиво подытожил капитан.

— Очень. — Голос дриксенца, такой же холодный, как и его взгляд, надёжно остудил дальнейшее любопытство.

Месье д'Ожерон, управляющий Тортугой от имени Французской Вест-Индской компании, неизменно любезно (и не без пользы для личного благосостояния) принимал у себя удачливых флибустьеров, и Питера Блада — радушнее прочих. Но в этот раз деловитый француз выглядел человеком, снедаемым тревогой, коей он не преминул поделиться с гостями.

Тем, что встревожило месье д'Ожерона и взбудоражило всю Тортугу, оказалось появление в карибских водах корабля из Золотых Земель — военного корабля.

— Один корабль, — заметил Блад, — вряд ли может представлять серьёзную угрозу.

— Только в не в этом случае, — взволнованно возразил д'Ожерон. — Будь это испанец, или голландец, или британец, у нас не было бы причин для беспокойства. Но это линеал с вымпелом талигойского адмирала! Талиг не состоит в союзе ни с одной из европейских стран, у Талига нет интересов в этих водах! Наша компания не рискнёт ссориться с Талигом, но и позволять ему оставаться здесь немыслимо. Бог знает, что он может натворить!

— И в самом деле — что? — Блад принялся размышлять вслух. — Если бы талигойцы явились в наши края на разведку, то выслали бы что полегче и поменьше линеала. А если бы они пришли за золотом и пряностями, то не ограничились бы одним кораблём. Разве что какой-нибудь отчаянный авантюрист... Но вы говорите, адмиральский вымпел?

— Вице-адмирала, — уточнил месье д'Ожерон. — Некоего Роже Вальдеса.

— Не родственник ли он семейству де Эспиноса-и-Вальдес? — Блад припомнил прежнего командира "Арабеллы", раньше звавшейся "Синко Льягас", и его брата. — Тогда, возможно, это всего лишь родственный визит.

— На линеале? — всплеснул руками француз. — С пушками?!

Капитан Блад в свой черёд развёл руками:

— Мой дорогой месье, вы же прекрасно знаете, как небезопасны здешние воды. Кроме того, памятуя о вспыльчивом нраве дона Мигеля, я сам не рискнул бы встречаться с ним без огневой поддержки.

— Вы шутите!

Блад рассмеялся.

— Увы, да. Вы слишком беспокоитесь из-за одного-единственного корабля. Когда этот ваш Роджер Вальдес увидит, сколько пиратов и каперов готовы общипать пушки с его линеала ради наживы или во имя своего монарха, то быстро уберётся восвояси. Ему ещё повезёт, если он сохранит корабль. Ведь вы сами сказали, у талигойцев здесь нет друзей.

— И всё же...

Д'Ожерон продолжал сомневаться, и капитан Блад успокаивающе похлопал его по плечу.